«С теми, кто есть, сделай, что можешь!»

Поздравляя читателей с прошедшими праздниками Рождества Христова и Богоявления, хотелось бы отметить основные особенности церковного пения в главных церквях нашего города в эти праздничные дни: это Богоявленский собор в Елохове и, конечно, Храм Христа Спасителя.

В этих храмах я сравнивал самое главное, что ценно именно для меня, это хоровое богослужебное пение, которое там сейчас присутствует.

Я посетил в эти дни и храм Всех Скорбящих Радость (правильнее сказать, Преображенскую церковь с чтимой иконой Всех Скорбящих Радость), там теперь кафедра Председателя Отдела внешних церковных связей. И на клиросе там сейчас большой творческий коллектив — больше даже, чем в Храме Христа Спасителя (кстати говоря, вроде бы и содержится он намного лучше).

Что же можно отметить? Пение в этом храме намного, я бы сказал, качественнее, чем пние в Храме Христа Спасителя! Почему? Видимо, потому, опять же, что на клиросе больше народу, что лучше это пение благодарится, ну, и, кроме того, конечно, потому, что Председатель Отдела внешних церковных связей митрополит Иларион (Алфеев) является музыкально образованным человеком. Мы все знаем, что его произведения исполняются в Большом зале консерватории с хором, оркестром и солистами, и подается все это всегда профессиональном плане.
Но, несмотря на все это, очень скудно представляется самое главное. Что же для меня является главным? Конечно, репертуар.

Самое лучшее исполнение, на мой взгляд, конечно, на Ордынке, в Преображенском храме. Самый лучший подбор произведений — в Елохове, в Богоявленском соборе, потому что там строго держатся старых репертуарных правил, что очень важно. И, конечно, самое слабое впечатление у меня лично сложилось от пения в Храме Христа Спасителя. Не по-тому, что я там когда-то был первым регентом и организатором Патриаршего хора, не потому, что я кого-то ревную к своему прежнему месту, нет! Регент И. Толкачев делает, на мой взгляд, то, что он способен делать с тем составом певцов, которым он располагает. «С теми, кто есть, сделай, что можешь!» — выразил бы я такими словами общий наш, так сказать, регентский закон. Так вот, с теми, кто у него есть, он и делает то, что может. Но тут еще важно отметить, что у него нет ни московского навыка репертуара, ни его правильного понимания в толковании фразы, ни «накатанности» тех произведений, которые должны быть исполняемы за богослужением.

Конечно, мне знакома тенденция многих наших духовных лиц, включая и руководителей данных приходов: «Неужели из года в год нам нужно петь все одно и то же? Надо бы спеть и что-то новенькое — как подарок!» И действительно, «как подарок» спели в Храме Христа Спасителя произведение Свиридова: во время ночного богослужения на Рождество оно прозвучало в качестве запричастного концерта.

Что можно тут сказать? Во-первых, помимо Свиридова, был еще спет тропарь Рождества Христова непонятного автора и непонятного наполнения в плане музыкального оформления. Затем, наконец, спели и «подарок» тот самый (как объявил диктор телевидения во время трансляции) — произведение Свиридова, композитора, который никогда не писал ничего для Церкви.

Да, это был очень талантливый композитор, я его прекрасно знал по своей дружбе с А. А. Юрловым, моим преподавателем по дирижированию в Институте им. Гнесиных, которого я давно знал. Юрлов унаследовал Русскую Республиканскую хоровую капеллу, которой руководил прежде мой первый учитель А. С. Степанов, заслуженный артист Союза ССР; ранее он вел наше хоровое отделение в Центральной музыкальной школе при консерватории.

Прогуливаясь вместе с Юрловым по Большой Грузинской, мы заходили к Георгию Свиридову: он находился в большой дружбе с Русской Республиканской капеллой и лично с А. А. Юрловым. Георгий Васильевич Свиридов — талантливый композитор, он писал прекрасные хоровые произведения, но — для светского концерта. И никогда ничего не писал для Церкви, хотя и пытался позднее, в последние годы жизни, благодаря новому поветрию, так сказать, моде на церковность, написать что-то похожее…

Я считаю, что нам всем вместе нужно еще и еще раз подумать о том, чтобы в большие церковные праздники у нас в храмах звучали те произведения, которые звучат в Церкви уже в течение более чем 300 лет, которые намолены, встречаемы и всегда были и остаются очень и очень жданными! (От крюкового пения или пения «под него» за сотни лет уже отвыкли и вряд ли к нему привыкнут снова).

Например, для такого святого праздника как Рождество Христово — это, конечно, «Слава во Вышних Богу!» Бортнянского. Этот Славленый концерт просто обязан быть всегда исполняемым на Рождество, несмотря на то, что все верующие хорошо его знают. Но именно поэтому его ведь все и ждут!

Побывав недавно в Храме Христа Спасителя, я встретил там одного очень значимого для меня человека и попросил его поделиться своими впечатлениями от того, как теперь поет хор. — «Ну, конечно, такого торжества, как при вас, Николай Сергеевич, сейчас нет. А, с другой стороны, после вас сменился весь контингент молящихся — все новые, видите, стоят, — так ведь для них и не надо!» И вот, я подумал: а почему для них, собственно, не надо-то, когда все мы должны воспитываться на том прекрасном, великолепном историческом наследии, которое сохранила Церковь, а вовсе не на том, что случайно кто-то где-то «современно» написал?! Конечно, и современное иногда может являться предметом для некоторого изучения, а в некоторых случаях, может быть, даже поощрения, — но никак уж не обязательным для всеобщего применения!

Не может быть праздника Светлой Пасхи без песнопения «Ангел вопияше» Чеснокова так же, как и без концерта Бортнянского «Да воскреснет Бог». У нас, в Православной Церкви, существует веками то, что мы находим и по сей день нужным и каноничным.

Совсем недавно во время трансляции Рождественского концерта из Вены, например, мы слышали исполнение известного католического песнопения «Ночь тиха»: без него тоже невозможно представить католическое Рождество!

Кстати, о католическом Рождестве: как-то на Рождество Христово мы с нашим Патриаршим хором были в поездке в Риме. Я открыл там для себя много интересного и еще раз отметил: да, присутствует традиция, есть обряд, но нет того молитвенного подъема, который у нас повсеместно наблюдается в церквях в большие церковные праздники. Поэтому это так называемое «бесстрастное пение», насаждаемое сегодня многими в качестве самого лучшего — громадная ошибка! Страстей, конечно, в Церкви никаких нет и быть не может, но, вместе с тем, личностное отношение и личностное переживание богослужебного текста, который в Церкви находится во главе угла, является определяющим.

Чем отличается церковное пение от светского? Тем, что светское выражает, прежде всего, музыку, а духовное песнопение — это, прежде всего, музыкальное сопровождение божественного, молитвенного текста, сложенного в старинные века, текста освященного, текста канонизированного, как и канонизированы, я считаю, сами произведения, которые поются традиционно на большие праздники. Вот здесь-то уж экспериментов не должно быть ни-каких! Все модные «опыты» должны быть здесь начисто устранены, и не только устранены, но и порицаемы, поскольку это — дурной вкус и ничего больше!

Да, разумеется, современному автору можно написать какое-то произведение, которое настоятель благословит, скажем, спеть. Но, прежде всего, необходимо помнить о том, что до революции у нас существовала церковная певческая цензура.

Ведь у всех мнения разные: иному настоятелю кажется, что это, скажем, подходящее произведение. Но, например, с точки зрения профессиональной, музыкальной, она может являться совершеннейшим абсурдом!

Поэтому, когда я беру старинные ноты, вижу на них гриф: «исполнять за Богослужением разрешается (!), цензор — архимандрит Арсений». Духовный цензор! Духовная цензура обязана быть, а особенно в том, что поется в храме. Например, в свое время меня вдохновило сочинить «Патриаршую встречу и облачение» и еще ряд произведений. Конечно, я взял на это благословение у Святейшего Патриарха Алексия II. Естественно, цензорскую проверку такой проект может и не проходить: если Патриарх благословил, значит, так тому и должно быть. А, в принципе, обязательно необходим цензор: духовное лицо, музыкально образованный, хорошо разбирающийся в том, что можно петь, а чего петь нельзя за Богослужением.

Зададим себе вопрос: для чего у нас существует в Церкви хоровое пение? Только лишь для того, чтобы помогать верующим прихожанам легче обратиться в молитве к Богу. На этом — точка! Если твое пение (не только в плане репертуарном, но и в плане исполнительском) является помощью пришедшим в храм верующим легче открыть Богу свои сердца и души, произнося вместе с хором священные молитву Господу Богу Всевышнему, то, значит, ты делаешь дело! Если же всего этого нет, значит, ты не исполняешь своей миссии. Так вот, я считаю, что все эти «скоропалительные композиторы», которые сегодня существуют (а такие бывают и в больших храмах даже на настоятельских местах) должны об этом знать. Мало того, многие настоятели являются, так сказать, сочинителями. Я помню, в свое время в Москве были протоиерей Писарев, очень известный, регент Локтев (в храме св. Пимена Великого), регент Н. Озеров, А. Третьяков и ряд других аналогичных примеров. Кроме того, у нас сразу бывает иногда такое лакейское обожествление: сразу восхищаются — ах, как гениально, как прекрасно! А вы дайте на обсуждение в Церковный Цензурный комитет, одобрит он или не одобрит? Но такого комитета у нас нет!

На сегодняшний день, конечно, конъюнктура существует, и в этом плане по-другому по-дойти к вопросу этого сочинительского, композиторского опуса невозможно. Но это как раз и является лицеприятным моментом.

А ведь вспомним, что, например, ту же «Всенощную» Рахманинова церковная цензура запретила исполнять за богослужением! И была права, потому что это произведение для избранных людей, оно не приспособлено для богослужения в любом храме, совершенно нет! Хотя отдельные моменты из этого сверхгениального произведения могли бы быть исполняемы в церкви. Но в то время существовали духовные концерты, а на духовных концертах и происходила апробация: может ли то или иное произведение быть исполняе-мо за богослужением, особенно за Литургией! Особенно за Евхаристическим каноном! Это очень важно.

Поэтому я считаю, что учреждение такого вот церковного духовного Цензурного комите-та и компетентных людей при нем насущно необходимо. И эти люди должны быть не только компетентны, но и нелицеприятны. Им не обязательно должна быть известна даже фамилия автора, важно лишь то, годится это произведение к исполнению за Богослужением или нет. И чтобы произведения опробованы были на многочисленных духовных концертах, потому что, как мы знаем, духовные концерты сейчас проходят достаточно свободно и даже в моде.

В наше время никакие «эксперименты», подобные «подарку» на Рождественском богослужении в Храме Христа в нынешнем году, были совершенно невозможны — о них нельзя было даже помыслить!

Как-то мы с А. А. Юрловым пробивали первые возможные исполнения юрловской капеллой духовных произведений (он обратился ко мне за нотами, поскольку знал, что я происхожу из духовной среды). Когда я передавал ему ноты Титова, Березовского, ноты некоторых концертов Бортнянского (в том числе, и «Херувимскую № 7», так называемую «Царскую»), он сказал, что цель перед ним поставлена такая: да, можно петь церковные произведения на концертах, но только лишь те, которые будут мало понимаемы народом в качестве произведений церковных. Чтобы это были как бы светские опусы, как будто отдельные музыкальные произведения XVIII века.

Действительно, если задуматься, то, чем глубже мы будем отдаляться в прошлое (XVII в. и ранее), то найдем там уже теперь никогда неисполняемые произведения: из-за их сложности, текстурной сложности музыкального исполнения. Скажем, например, невозможно исполнять концерты того же Березовского, кроме как профессиональным хором человек в сорок, а таких хоров в Москве не было! Кроме того, я спрашивал как-то композитора Озерова (Николай Иванович Озеров был и регентом, он был интересен тем, что связывал две эпохи). И вот, мы, как регенты, однажды встретились с ним (а я всегда интересовался тем, что было, чтобы знать, что нужно делать дальше). Он занимал две смежные комнаты в общей квартире на Таганке. И, вот, я спросил его: «А большие ли были хоры до революции?» Он мне ответил: «Коля, они были очень небольшими. Большие церкви содержали человек 12, от силы 14. Но — на репетиции приходило еще человек 40 любителей».

И это были хоры! Потому что Россия была всегда страной певческой, страной церковно-певческой. И «Господи, помилуй» здесь звучало на всех углах, и была большая честь для обывателей участвовать в церковном хоре, в каком бы звании или чине они ни состояли. И когда сорок человек музыкально грамотных людей присоединялось к этим 14−16 профессиональным певцам, которым платила Церковь, то получался огромный хор. А, поскольку они были профессионально развиты, знали музыкальную грамоту, читали ноты почти с листа или любительски запоминали их, массовость эта самая давала очень хороший объемный звук, так что звучание хора было превосходным.

Кроме того, надо отметить, что так называемый «Синодальный хор», который сейчас вдруг образовался, конечно, интересен по названию, но не может восприниматься как продолжение дореволюционного Синодального хора, поскольку тот Синодальный хор существовал не в эпоху Патриаршества, не при Патриархе. Он был при Святейшем Синоде. Кроме того, это был хор однородный. А что такое однородный хор? Это значит, что в хоре нет женщин, а есть мальчики-дисканты и мальчики-альты. Есть мужчины-тенора и мужчины-басы. Вот эта однородность хора давала совершенно специфическое звучание, которое сейчас напрочь отсутствует! По сути, женщин поставил на клирос композитор Архангельский: это произошло в конце XIX века, потому что мальчиков стало тогда мало, желающих петь тоже очень мало.

Нам всегда нужно помнить о важности роли хора в православном богослужении! Если у нас за богослужением, например, нет органа, нет таких солистов, как в католической церкви, которые там поют и читают под орган или, скажем, симфонический оркестр, — значит, у нас должно быть пение такое, какого нет больше нигде в мире! Это было кредо Святейшего Патриарха Никона: он всегда считал, что Святейший Патриарх Московский по значимости и авторитету своему должен быть никак не меньше Папы римского! А отсюда — этот очень важный «мусикийский момент», который в Московском Царстве был взят из Украины, Польши и Италии. Такой триумвират дал возможность рождения наших гениальных отечественных композиторов, которые обучались за границей.

Ведь и композиторы-итальянцы Сарти и Галуппи, и композитор-итальянец (но русский итальянец!) Бортнянский — все они начинали свое композиторское становление там и, конечно, они брали все лучшее оттуда! А, переваривая в своей русской голове, своими русскими мозгами, он выдавал здесь — уже не итальянское, а свое, русское, но с таким профессиональным итальянским колоритом!

И можно сказать, что в музыке — то же самое, что и в архитектуре, начиная с архитектуры Московского Кремля. Ведь почему произошло наше великое отставание? 300-летнее татаро-монгольское иго на Руси притормозило нашествие захватчиков на Западную Европу и по сути спасло европейскую культуру. Когда я, например, шел по Риму и видел дома, дворцы, здания XV века — ловил себя на мысли, что это был наш XVIII век! Это и были те упущенные триста лет, в которые мы не развивались фактически, будучи пленниками монголо-татарского ига и платили дань, спасая одновременно Западную Европу. Именно поэтому мы и «догоняем» всегда Запад, поэтому-то и существует тенденция «догнать, перегнать, обогнать» и т. д. Но учиться-то у Западной Европы приходится все равно, потому что она развивалась у себя своим поступательным нормальным путем, в то время как у нас это развитие было прервано. Ну, и, конечно, нельзя не вспомнить Октябрьский переворот, который напрочь выключил нормальное церковное развитие еще на 85 лет!

Так вот, те робкие музыкальные опусы, которые сочиняются в настоящее время, вольно или невольно стараются быть похожими на оратории Генделя, Баха, Глюка, Гайдна, с одной стороны, а с другой — копируют Никольского, Бортнянского, Давидовского, Чеснокова, Кастальского.

Среди моих знакомых есть очень способный, очень целеустремленный человек — композитор Борис Феоктистов. Он старается в меру своих сил, «не щадя живота своего», сочинять как можно больше. Но, что бы у него ни получалось, все это выходит «в стиле», как он сам пишет: «памяти Никольского», «памяти Бортнянского», «памяти Чеснокова», «памяти Кастальского», и пр. Когда я писал свою большую пластинку «Русские композиторы Православной Церкви, XX век» в 1993 году, у нас с ним состоялся разговор. Он мне сказал тогда: «Мое-то что-нибудь спой!» — «Ну, принеси мне, пожалуйста!..» Обыкновенно я проигрывал очень много его произведений и всегда чувствовал: это — стиль Бортнянского, это — Никольского или кого-то еще. Он мне принес ноты, я посмотрел все это и, к своему — не удивлению, а огорчению, — увидел, что все это очень напоминает стиль композиторов прошлого. «А твое-то что-нибудь есть оригинальное?» — сказал я ему тогда. Скажем, Георгий Свиридов: он не церковный композитор, но он совершенно оригинальный композитор (хотя в церкви его исполнять нельзя ни в коем случае!). Итак, я не увидел «своего», поэтому сказал Феоктистову: «Прости, Боря, я просто не могу ничего взять, потому что у тебя нет своего стиля!» — «Ну, правильно, — отвечал он, — ведь я пишу именно, как они писали.» — «Так в том-то вот и дело все, что оригинального, своего нет, а „памяти“ и „в стиле“ — так ведь они, наверное же, писали лучше, чем ты!» (хотя, честно признать, я его по-своему уважаю).

Этим ответом я его, наверное, огорчил, а, может быть, и оскорбил. Но что же делать? Ведь надо было брать для пластинки только то, что является оригинальным.

И в советское время были такие сочинители, как Локтев, как Озеров, как Третьяков — они были людьми очень способными. Николай Сергеевич Данилов, например, который мальчиком, как и Александр Сергеевич Степанов, и Свешников, — был членом Синодального хора, того самого! Но они были тогда мальчиками — они ездили по Западной Европе, бы-вали в Риме, выступали в зале, когда гас свет, когда с листа давали спеть необыкновенные по сложности мотеты, которые они пели с листа, чем удивили и Папу римского и всю католическую церковь того времени! И их считали «шедевром», потому что они были единым организмом, были именно так сотворены и Богом, и регентом (а регентом там тогда был Данилин, был и Кастальский, там были люди очень знающие, очень понимающие и очень чувствующие). Ведь чем были оригинальны Чесноков и Кастальский? Они брали знаменные распевы, брали нашу певческую домонгольскую Русь и, организуя ее своим, так сказать, музыкальным стилем, они приближали исполнение сегодняшнего дня. И, по сути, они и создали церковную русскую музыкальную классику. Тут же можно вспомнить, например, дьяка Титова и т. д. Т. е. все это нужно абсолютно ясно себе представлять и учитывать.

На чем учиться? Что такое букварь? Что такое «Родная речь»? Да это учебные пособия! А что такое наши русские праздники? Это учебные пособия духовного стиля! Чтобы человек знал, что, кроме квартетов, квинтетов, исполнителей каких-то народных песен, существовали еще Императорские капеллы, существовал Патриарший хор! Но Патриарший хор, состоящий из Патриарших дьяков! И, опять-таки, он был однородным! Но, коль скоро мы пришли к смешанному составу, то смешанный состав должен передавать и чувствовать духовно эти произведения так, чтобы они звучали именно таким образом, как звучали прежние хоры, передавая, прежде всего молитву! Это не значит, что они должны быть бесстрастно «заткнуты своим звуком куда-то в карман», как это делается, кстати сказать, некоторыми регентами: чем бесстрастнее, тем лучше. Да нет! Свое отношение нужно обязательно — обязательно! — давать в исполнении. Так же точно, как свое отношение выражается в пении, скажем, стихир на 12 Евангелий. Там на каждое Евангелие дана стихира, которая как бы реагирует на чтение. Значит, реагирование в Церкви не грешно, не запрещено!

Когда ты поешь Херувимскую песнь или особенно «Милость мира», ты и твои певчие должны отлично соображать, что происходит в это время в святом алтаре и на святом престоле. Вот тогда это будет то! А современный автор, даже если он в священном сане, достаточно хорошо ли он передаст это все? Уверен ли он, что он все хорошо передал? Вот это и должен определить духовный цензор.

Итак, чтобы он определял нелицеприятно, не зная, кто написал. Чтобы нельзя было лакейски организовать «гениальность» произведения, «гениальность» исполнения и т. д. Поэтому, к своему несчастью, я «не устану из печки крематория», как сказал один мой приятель Володя Кондратьев, тоже регент, повторять, что традиционность — это те, так сказать, глыбы, на которых стоит наша Церковь. Церковное предание, Церковное писание, традиционность — это те три кита, на которых зиждется наша Церковь, наша соборность, наша каноничность. Все это и является выявлением того, что называется святым православным праздником Рождества, святым Православным праздником Крещения. Где без Дегтярева (кстати сказать, крепостного человека графа Шереметьева) никто не может этого передать. Крепостной человек вышел в композиторы, потому что это был самородок! «Днесь Христос в Вифлееме, в Вифлееме рождается от Девы.», или «Днесь Христос на Иордан прииде креститися.» Вот эти постулатные концерты и песнопения обязаны присутствовать в данных праздниках каждый год! Эти произведения ждут так же, как на Сретение ждут «Богородице Дево, упование христианом!» — припевы, под которые плачут и молятся! И это, может быть, убрать, или какой-нибудь композитор сочинит что-то новенькое? А можно спросить: зачем?

Если Литургии и Всенощные состоят из многих частей, произведений, можно одну какую-то часть, например, попробовать спеть — и посмотреть, какая реакция будет. Сперва — в исполнительском зале светском, потом в церкви. И как это будет сочетаться с молитвой, и как это будет сочетаться с другими произведениями? Потому что любой грамотный регент, выстраивая ту или другую службу, он должен подобрать все произведения по стилю однородные. Кроме того, он должен соблюдать кульминацию. Строить службу в певческом отношении регент обязан так же, как архитектор строит храм!

Что такое кульминация? Это наивысшая точка в богослужении. Наивысшая точка в Литургии, скажем, это — Евхаристический канон, несомненно. Так нужно подвести всю остальную службу так к Евхаристическому канону, чтобы он был самым сокровенным, самым прекрасным, самым богоносным произведением! Чтобы человек мог молиться усиленно, чтобы он мог обратить к Богу свое сердце и своей ум так, чтобы Господь услышал его и принял его святые (или не святые) молитвы, прошения. Что такое молитва? Прошение.

И самое главное, что во всенощном бдении, например, надо хорошо себе представлять, что она делится на вечерню и на утреню. Следовательно, есть кульминация в вечерне и есть кульминация в утрене. Значит, надо знать, какие это кульминации, как подводить произведениями к той или иной кульминации, и как организовать эти произведения в единую цельную композицию, которая могла бы быть грамотно исполнена, особенно в таком первом храме, как Храм Христа Спасителя.

Когда мы прощались с о. Михаилом Рязанцевым, он мне сказал в присутствии хора, представляя при этом нового регента Кривобокова, что «хор был на достаточно высоком уровне». На что я пожелал регенту Кривобокову достичь еще больших высот. Но, к сожалению, этого не случилось. Потому что, с одной стороны он человек другой, в отличие от меня, более болезненный, чем я, потом, может быть, он не слышал то, что я слышал. Может быть, он не знает того, что я знаю. Но, по крайней мере, он был профессиональным нормальным там регентом после меня.

А дальше пошло уже то, что не совсем для меня стало и понятным, но, вместе с тем, раз благословлено — значит, приемлемо, раз приемлемо — значит, съедобно, а раз съедобно — то можно пожелать только приятного аппетита! В данном плане, если человеку молиться удобно именно под те песнопения и исполнительское творчество именно этого исполнения — значит, удобно молиться. Вот, например, Святейший Патриарх Алексий просил В. С. Комарова каждый раз за своим служением Всенощной или Литургии петь то, подо что ему удобно молиться. Но, если, скажем, удобно Предстоятелю молиться пред престолом в Храме Христа Спасителя под ту музыку и при таком исполнении этой музыки — ну, значит, ему удобно молиться, вот и все! Только единственно, что произведения-то, исполняемые там, должны обязательно соответствовать Духу и Букве Русской Православной Церкви, ее каноничности и традиционности!

Н. С. Георгиевский, организатор и первый регент Патриаршего хора кафедрального собора Храма Христа Спасителя

http://www.radonezh.ru/analytic/13 915.html