Серная кислота богохульства

Публикация соборного документа «Отношение Русской Православной Церкви к намеренному публичному богохульству и клевете в адрес Церкви» уже вызвала довольно живую реакцию. В самом феномене богохульства есть некоторая загадка. Как пишет, комментируя документ, Майя Кучерская, «люди верующие и так хорошо знают, как страшен грех богохульства. Значит, эти тщательные разъяснения — для неверующих. Но для них рассуждения о богохульстве — бессмыслица: как может существовать хула на Того, Кого, по их убеждению, вообще нет?». Действительно, богохульствующий верующий есть нонсенс, богохульствующий безбожник — парадокс; тем не менее, само явление богохульства мы постоянно наблюдаем. Главным образом богохульствуют люди, позиционирующие себя как безбожники, и это действительно несколько непоследовательно, как в старом анекдоте про советскую школу:

«— Дети! Бога нет! Давайте покажем в окошко фигу! А ты почему не показываешь?

— Ну… Если Бога нет, кому же тогда показывать фигу, а если Он есть, зачем же портить с Ним отношения?».

Атеизм, яростно воинствующий на Того, Кого объявляет несуществующим, ставит некоторую загадку, которая, помнится, вставала передо мной еще в советские годы: если Бога нет, зачем же так ненавидеть Его? Атеисты часто говорят, что Бог Библии не более реален, чем Зевс или Озирис, но их полное безразличие к Зевсу и Озирису показывает, что это не так. Они любят сравнивать веру в Бога с верой в Деда Мороза, однако выступают против рождественских вертепов, относясь к изображениям Деда Мороза безо всякой неприязни. Как заметил Салман Рушди, «атеисты — это люди, зацикленные на Боге».

Здесь, впрочем, нам следует уточнить: слово «атеизм» может означать несколько разные вещи. Человек может не верить в Бога и придерживаться материалистических убеждений и при этом находить богохульство столь же неуместным, как и любое другое проявление хамства. Вполне можно быть неверующим и благовоспитанным — одно другого не исключает. Но такого человека просто не интересует возможность открыто богохульствовать: точно так же, как его не интересует возможность публичной матерной брани.

Если же говорить об активистах, которые настаивают на богохульстве как на неком священном праве, то у нас всех есть серьезные причины с ними не соглашаться.

Богохульство — в отличие от критики религии — есть изъявление ненависти; и ненависть к религии есть явление хорошо знакомое мировой и, особенно, в отечественной истории. Как показывает история, у этого явления есть вполне очевидные социальные последствия: везде, где мы открыто видим антирелигиозные движения, приобретшие политическую власть, мы видим примерно одно и то же: масштабное кровопролитие, вандализм, и, если соответствующее движение удерживается у власти достаточно долго, установление террористической диктатуры. Французских атеистов конца XVIII века и камбоджийских атеистов конца ХХ столетия разделяют долгие годы и континенты, но социальные последствия их ненависти к религии выглядят сходно. Будь то в России, в Испании, в Китае или в Мексике, ненависть к богопочитанию проявляет себя одинаково — взорванные церкви и убитые священники и верные. Впрочем, не только верные — царство террора, которое почему-то всегда является вместо обещанного царства разума, пожирает всех: в том числе и тех, кто и сам был против «попов и жандармов». Ближайшей аналогией антирелигиозной ненависти может тут служить ненависть национальная; мы находим неприемлемым открытое выражение такой ненависти, и этому есть основания — воинствующий национализм пахнет кровью. Но воинствующая антирелигиозность пахнет тем же самым; можно спорить, кто больше погубил людей в ХХ веке: воинствующе националистические режимы или воинствующе атеистические. В обоих случаях речь идет о десятках миллионов жертв. Поэтому даже у человека, вполне чуждого религии, есть основания возражать против богохульства: точно так же, как имеет смысл выступать против ненависти национальной, даже если вы не принадлежите к группе, против которой она направлена.

Еще одна опасность, связанная с богохульством, — то, что религия выступает важным маркером групповой идентичности. Даже людьми лично малорелигиозными богохульство воспринимается как тяжкое личное оскорбление, серьезно подрывающее гражданский мир. Можно, например, вспомнить случаи, когда в Великобритании государство преследовало хулиганов, сжигавших Коран и выкладывавших ролики с записью этого процесса в Интернет. Действия полиции, направленные на поддержание общественного мира, в этом случае совершенно понятны. Но по тем же причинам (и на тех же условиях) должны пресекаться действия, направленные против христианских святынь.

Права хулиганов, хамов и провокаторов не могут быть поставлены выше прав мирных и законопослушных граждан, которые хотели бы жить в мире со своими соседями, ни над кем не издеваясь и не подвергаясь издевательствам.

Есть и более глубокие причины, по которым для любого ответственного члена общества должно быть естественно выступать против богохульства. То, что отличает общество от дикого поля — это система ценностей, к которым принято относиться всерьез. Ценности, на которых строится европейское — и, в частности, русское общество — коренятся в христианской традиции. Даже лично неверующие люди могут по инерции следовать представлениям и ценностям, укорененным в христианской картине мира. Иногда такие ценности называют «общечеловеческими». Это явная ошибка. Далеко не все люди их разделяют. Идея, что все люди равны в достоинстве и правах, показалась бы чрезвычайно странной представителям большинства человеческих культур; идея святости и неприкосновенности человеческой жизни была незнакома античному миру, идея милосердия и прощения как добродетели тоже казалась необычной. Более того, в ситуации отхода европейской цивилизации от христианства умирали и эти ценности — «научный» расизм, связанный с вульгарным истолкованием эволюционной теории, отрицал равенство людей, большевизм, хотя и провозглашал равенство, отрицал милосердие и возводил «беспощадность к классовому врагу» в добродетель.

Даже для неверующего человека, принадлежащего к европейской культуре, христианство содержит символы, прочно запечатленные в его душе. Распятый Христос остается символом жертвенной любви и невинного страдания даже для тех, кто не верит в Него как в Сына Божия; и глумливая атака на образ Спасителя есть атака не только на веру, но и на те ценности, которые в европейской культуре считаются само собой разумеющимися. Как писал об этом Умберто Эко, человек лично неверующий, «и среди многих примеров, которые человеку удастся измыслить, в ряду примеров блистательных, кошмарных, гениально-утешительных — в некий миг полноты времен этот человек обретет религиозную, моральную и поэтическую силу создать фигуру Христа, то есть образ всеобщей любви, прощения врагам, историю жизни обреченной холокосту во имя спасения остальных… Будь я инопланетянин, занесенный на Землю из далеких галактик, и окажись я перед лицом популяции, способной породить подобную модель, я преклонился бы, восхищенный толикой теогонической гениальности, и почел бы эту популяцию, мизерную и нечестивую, сотворившую столь много скверн, — все искупившей, лишь тем, что она оказалась способна желать и веровать, что вымышленный ею образец — истинен».

Богохульство — это не просто инструмент безверия; это инструмент общего одичания, разрушения не только веры, но и культуры и всякой цивилизованности. И то, что в истории — и в нашей стране, и других странах — массовые проявления богохульства приходились именно на периоды массового озверения, социального хаоса и междоусобной резни — не случайно.

То, о чем речь шла до сих пор, должно быть понятно и любому культурному человеку, даже если у него нет никакого собственно религиозного опыта. Но есть еще один аспект проблемы, который для верующего стоит на первом месте; и, возможно, его важность сможет оценить и непредвзятый неверующий. Человек может нанести себе увечья, которые закроют для него определенную сферу человеческого опыта. Человек, страдающий алкоголизмом, может настолько сжечь себе язык и горло разными спиртовыми растворами, что даже если ему в руки попадет бокал изысканного вина, он не сможет оценить его вкус и аромат. Но человек может нанести себе не только телесные повреждения — он может изувечить свою душу. Глумление и цинизм — кислота, которая разъедает саму способность к благоговению, к изумлению перед лицом красоты или преклонению перед лицом подвига. Несколько лет назад какой-то безумец пытался плеснуть кислотой в лицо Джоконде; богохульник плещет кислотой в свою душу. Но не только в свою — и в души окружающих тоже. Острая боль, которую испытывает верующий, и тягостное чувство, которое возникает у неверующего, но хотя бы культурного человека, — не симптом какой-то нездоровой гиперчувствительности; это как раз проявление здоровья, свидетельство несожженой души. Кто-то будет настаивать на том, что мы должны уважать право безумцев плескаться кислотой; однако в таком требовании есть внутренне противоречие.

«Должны» есть апелляция к долгу, к обязательствам, которые налагают на нас определенные ограничения, определяют, что некоторых вещей нам делать нельзя; «уважать» предполагает, что есть некие реальности, заслуживающие почитания, «право» есть некая общественная норма, распространяющаяся на всех. Если богохульник никаких ограничений, никаких «нельзя» за собой не признает и ничего не уважает, то его требование, что другие «должны уважать», абсурдно. Он хочет, чтобы с ним играли по правилам, которые он намеренно и демонстративно нарушает.

Однако некоторые выражают страх, что любые попытки Церкви возражать против богохульства вот-вот ввергнут нас в состояние Ирана, где полиция нравов проверяет, правильно ли повязаны у женщин платки. Люди иногда боятся самых удивительных вещей: нашествия инопланетян или огнедышащих драконов; некоторые даже боятся наступления клерикальной диктатуры в России. Такая диктатура нереальна по целому ряду причин; в отличие от Ирана, у нас реален массовый алкоголизм, депопуляция, преступность — но никак не клерикальная диктатура. В Иране есть масса религиозного и традиционного населения, которое (к огорчению тонкой вестернезированной прослойки) и поддерживает существующий режим. В России ничего подобного нет — и в обозримом будущем не предвидится.

Есть другие страны, на опыт которых нам, возможно, стоит взглянуть. Например, Италия, где, по сообщению ВВС, «полиция уничтожила содержимое пяти интернет-сайтов, заявив, что их авторы занимались богохульством и оскорбляли имя Божье и Деву Марию. На сайтах содержались оскорбительные ругательства и порнографические изображения… Богохульство до сих пор является в Италии уголовно наказуемым преступлением». Делает ли это Италию Ираном? Напротив, Италия — процветающее современное государство с высоким уровнем личных свобод.

Впрочем, Русская Православная Церковь в рассматриваемом документе видит в обращении к защите закона лишь последнюю меру; прежде всего, речь идет о диалоге, об увещевании, об обращении к общественному мнению. Есть все основания надеяться, что против сил ненависти, хаоса и разрушения выступят не только члены Церкви.

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=56 425&Itemid=4