«В своей жизни батюшка Иоанн руководствовался только любовью»

— Татьяна Сергеевна, вы ведь много лет были при отце Иоанне. Сколько же?

- 25 лет.

— Четверть века! Но познакомились с ним вы задолго до того, как стали жить в Печорах?

- Я с батюшкой Иоанном познакомилась в 1969 году, когда стала ездить в Печерскую обитель. И один разговор его со мной направил всю мою жизнь. А о том, как сложится в будущем моя жизнь, я, тогда студентка, заканчивавшая учебу на художника в Москве, очень беспокоилась, и молила Господа разрешить как-нибудь мои сомнения. Господь привел меня в Псково-Печерскую обитель, к батюшке Иоанну. Он меня обо всем и расспросил, а потом говорит: «Художников много. А ты кончай институт и иди в реставрацию. Нам церкви нужны. Скоро церкви будут строиться».

— А ведь это отец Иоанн уже тогда предрекал о нашем времени! Ведь о церквях тогда, в 1969-м, и речи не могло быть!

- Батюшка Иоанн тогда мою жизнь и направил. Тихим разговором. Он ведь не «вещал» никогда. И всегда оставлял человеку свободу, понимаете?
А потом, немного позже, я поняла, что батюшка Иоанн просто так ничего не говорит. И уж если он сказал сделать то-то и то-то, то надо слушаться.
Но он никогда человека ни к чему не понуждал. Он в своей жизни руководствовался только одним чувством — любовью. Любить, любить, каждого человека любить, каждого человека обогреть, каждого человека приласкать.

А если и понуждал, то все как-то с любовью. Он говорит тебе что-то, вроде и обличает, а вроде и не обличает, будто шутка вот такая. В батюшке Иоанне было что-то такое деликатное. Не насилуя, и деликатно, и с любовью он говорил, а ты понимал, что нельзя преступить, а нужно делать так, как он сказал.
Вот только не всегда мы умели делать так, как он сказал. И не всегда получалось. Но у батюшки Иоанна терпение было и уважение: раз человек еще не дошел до этого, значит, нужно подождать, помолиться за него.

 — Татьяна Сергеевна, а как батюшка людей принимал? Люди же разные приезжали. Приходили и такие, что совершенно каменные были, и такие, которые его не признавали.

- Да он ни от кого и не хотел этого признания! Ему и не нужно было это наше признание. Ему главное, что нужно было, чтобы он был в духе с Богом.

 — А как он к непослушным относился? К тем, что спрашивали совета, а потом все равно делали по-своему.

- Он отвечал. Раз ответит, другой раз ответит, а потом и скажет: «Дай конфетку». — «Батюшка, да ведь спрашивают!» — «Дай конфетку». Он ведь как рассуждал? Выполнять-то некому, и что же такому человеку советовать, если он делать ничего не будет, а отвечать за это непослушание придется. Живет такой человек так, как может жить, — пусть так и живет. И Бог с него и не спросит за неразумение. А если он духовника слушает, духовник ему скажет, а он не сделает, то за это будет ответ держать. Потому и говорил батюшка: «Дай конфетку».

 — К выполнению монашеского правила строго относился, требовательно?

- Правило — это детоводитель до времени. Поэтому без правила нельзя. Вот только он говорил, что если что-то не сделала сегодня, то чтобы на следующий день не повторять два раза одно и то же. Ведь когда мы начинаем стараться очень, то готовы десять раз повторить, если накануне не успели. Мол, если я десять раз не прочитала, значит, я за десять дней буду восполнять. Батюшка учил так не делать. Если успела, то успела. Если нет — покаяние. И если были, так сказать, уважительные причины какие-то благословлены, то все равно покаяние. Батюшка Иоанн очень любил самоукорение. Сам себя всегда укорял. Потому что понимал, что человек немощен, грешен. И так себя укорял, что я даже сердилась: «Батюшка, ну что вы так!» А он: «Не будем, больше об этом не будем. И делать мы больше этого не будем!» Так он себя смирял. И всегда вздыхал.

 — А как у отца Иоанна день распределялся? Чем он занимался? Письма писал?

- Да. И, к тому же, у него все время народ был. Как только двери открылись — народ.

 — Да, я помню эти очереди.

- Народ был все время. А мы что делали? Народ-то прятали, ведь нельзя же было. У отца Дамиана прятали. И время назначали. Чтобы открыто не было людей столько много.
Вставал он в 5 часов, днем отдыхал минут 10−15. А когда ложился, этого никто не знает.
И он много готовился к проповедям, писал их. А почему писал проповеди? Потому что, когда он служил на приходах, там требовали проповедь в письменном виде, чтобы совет проверил, нет ли там чего крамольного. Говорили, что если не представит для проверки, его опять в тюрьму посадят. И батюшка говорил, что он даже доволен был, что требовали писать проповеди. Потому что пока пишешь, продумаешь все и выстроишь.

 — Долго он писал?

- Нет, недолго. Он, видимо, в себе вынашивал, продумывал, а потом сажал меня: давай пиши. А он диктовал. А потом я должна была ему прочитать. Он слушал. Если что-то не нравилось, он переделывал, добавлял, убирал. А когда работа над проповедью закончена, я ее переписывала крупными буквами: батюшка Иоанн плохо видел. А он еще пометит, где ему акценты сделать. Обязательно пометит, где ему остановку сделать, где погромче, где потише.

 — Вспоминал отец Иоанн годы в лагерях?

- Он очень ценил этот период. У него есть такая запись. Она сделана, когда начался переполох: всех сажают, убивают; уже известно, что духовник, орловский отец Пантелеимон, погиб: на лесоповале на него упало дерево. И вот отец Иоанн записывает, что он «не мог понять, что ведь в этом разрушении созидает Господь». И у него никогда не было ропота на Бога: мол, что же это такое творится? Он верил в Промысл Божий. И как он был благодарен Богу за те 12 лет, что он по приходам странствовал! А ведь, по сути, это было продолжение заключения. Только, слава Богу, теперь он был при храме.

В лагерях он научился жалеть людей. Всех людей.

Помню случай с одним горемыкой, который отсидел 16 лет, а потом пришел в Печоры. Его взяли в монастырь. И вот раз он напился и ударил кого-то бутылкой, да так, что бутылку разбил. Он же ведь виноват был! А батюшка его принял. И многие только потом поняли, позже, зачем батюшка его принял — он принял его покаяние. У батюшки цель была высшая. А тот человек потом исправился.

Многие к батюшке приходили в самые тяжелые для себя моменты. И такова была сила его молитвы, что все горести как рукой снимало.

Батюшка жалел людей. Он говорил:"Жалость — начальный путь к любви. Пожалей человека-то, пожалей".

Он в лагере насмотрелся на них, бедолаг несчастных, и пришел в такой ужас: «Что же с человеком-то творится?». Но он себя им, этим разбойникам, не противопоставил. Он понимал, что это всего лишь человеческий грех. Грех наших условий, нашей обстановки. Что это наша обстановка так воспитывает.

И он не оттолкнул никого. Кто бы ни пришел, всех принимал, всех. И батюшка Иоанн не то что не осуждал, он миловал, протягивал руку помощи.

Он жалел, жалел, жалел. Всех жалел. На него же однажды нападение совершили. А он пришел совершенно как ни в чем не бывало после литургии. Я говорю ему: «Батюшка, вы не обижайтесь», а он мне в ответ: «Детка, у меня на любовь времени не хватает, а ты мне про обиды говоришь». Вот так: «У меня на любовь времени мало, а ты мне про обиды говоришь»!

Вот об этой любви отца Иоанна мы и должны больше всего помнить. Это — самое главное. И поступать, как поступал батюшка Иоанн. Впитать этот дух любви и милосердия. Об этом помнить. Помнить памятью сердца, которую не обманешь.

Запись беседы с Татьяной Сергеевной Смирновой

предоставлена редакции сайта иеродиаконом Никоном (Гороховым),

Успенского Псково-Печерского монастыря

http://www.ioannp.ru/publications/785 395