Уроки французского — материальные и духовные

Кто не бастует, тот не пьет шампанского…

Правильно: кто работает, тот предпочитает кофе — в этом я убедился, заехав на пару дней в старую добрую Францию. Точнее, залетев. Но, залетев с сильнейшим опозданием: несколько дней продолжалась всеобщая забастовка, и никакие самолеты просто-напросто не летали. Вообще, приходишь к выводу, что забастовки — это своего рода национальное французское развлечение, схожее, скажем, с немецкими факельными шествиями, голландским бесхитростным стремлением стырить стоящий без дела чужой велосипед, итальянским футболом или нашими кухонными посиделками. Сколько раз ни приезжал сюда — все время кто-нибудь да бастует! То поезда не ходят (машинисты недовольны), то автодороги заблокированы (дальнобойщикам чем-то не угодили), то магазины закрыты (фермеры возмущаются и продукты не поставляют), то еще что-нибудь не работает. Но вот чтобы так, чтобы вообще ничего не работало — это еще постараться надо. Постарались французы, мерси вам персональное, — думал я, стуча зубами от холода и пытаясь в очередной раз понять идиотскую фразу: «Увидеть Париж — и умереть». Темный город, мусор под ногами (Череповец отдыхает), пьяные парижские «хобо» (бомжи), свинцовые лужи у Лувра, гортанные крики каких-то непонятных личностей в черных куртках — и над всем над этим возвышается, освещенное, инженерное сооружение товарища Эйфеля. Рома-а-антика: увидал Париж? — Увидал. — Ложись да помирай. Хорошо отмечают ребята Год России во Франции, одним словом…

…Возмущение французов было вызвано решением их, французского, правительства повысить пенсионный возраст с 60-ти до 62-х лет. Кстати сказать, практически все остальные страны ЕС давно уже сделали этот шаг (Россия в ЕС, к счастью, не входит — иначе, с нашей-то продолжительностью жизни, мы бы вообще никогда на пенсию не выходили — нас бы туда выносили. Ногами вперед). С одной стороны, вызывает уважение сплоченность французских профсоюзов в защите интересов работников. Если работодатель в лице государства или частный капитал действительно переступает определенные (разумные) границы и правила поведения, то не будут профсоюзы униженно кивать головами и делать вид, что «мы все вместе работаем над качественно новым подходом к улучшению ситуации в полном консенсусе и под мудрым руководством Нашего Дорогого, Опытного и т. п. Деятеля», не будут. Достанется потом этому «нашему дорогому, опытному и т. п. деятелю» — и от работников, и от прессы, и от судебных проверок не отвертишься, не отмахнешься. То есть, тысячу раз человек подумает, посоветуется (вежливо и уважительно), просчитает, прежде чем сделает какой-либо, на взгляд профсоюза, непопулярный шаг. С другой же стороны, сами интересы работников в свою очередь переступают определенные разумные границы. Монолог пожилого, но крепкого и веселого (трезвого) крестьянина в бургундской деревушке, в кафе: «Эти горожане считают, что говядина растет на деревьях — они коров не видали в жизни! Когда сейчас идут работать, во сколько лет? — Не раньше 30-ти, так-то! А до этого времени они, понимаешь, в своих лицеях-колледжах-университетах учатся, а то и просто ничего не делают — телевизор смотрят, от государства деньги получают. А если, скажем, двое встретятся, то, думаешь, они семью настоящую создадут? — Не-ет, они детей внебрачных нарожают, а потом еще себе денег потребуют, как всякие там отцы-матери-«одиночки»! И жилье ещё бесплатно получат! А другая «социалка», причем ежемесячная?! Так они ж ещё, если и работают, то работают неофициально, т. е. налоги не платят. А чаще вообще работать не желают — им и так хорошо: и тебе «социалка», и тебе пособие (кстати, около полутора тысяч евро), и тебе еще всякого добра навалом. А государству — шиш? А я, между прочим, налоги плачу. И не хочу, чтобы мои деньги шли на этих вот дармоедов-бездельников и на таких же дармоедов-чиновников, которые всё это придумали! А кто бастует-то сейчас, а?! Те, кто работает, что ли? Громят магазины, полицию гоняют, людей грабят — думаешь, работники?! Нет, это те самые, которые ровно два года назад Сен-Дени жгли, помнишь? И сколько этим «бастующим» лет? Да не больше 20−25-ти! То есть, они в жизни ещё ничего для Франции не сделали, а уже, вишь, к ней претензии имеют! Тут крестьянин, видимо, вспомнил времена старой доброй Франции и, тыча большим пальцем в грудь, провозгласил вслед за любимым королем: «l'Etat c’est moi!!!» («Государство — это я!!!») Оставлю роялистские убеждения на совести моего собеседника (к тому же, во многом я их разделяю), но, по-моему, во многом этот бургундский крестьянин прав. То есть, по словам людей работающих и работящих, иногда претензии бастующих просто-напросто «зашкаливают»: отдавая государству, а, следовательно, и обществу, минимум сил, человек не прочь потребовать от него, от государства и общества, максимум.

Сложные впечатления, одним словом. И радуешься силе профсоюзов, которые действительно способны защищать свои интересы, и, вместе с тем, поражаешься тому, что интересы эти настолько широки, прямо-таки непомерно: работать-то всё-таки надо когда-нибудь.

Впрочем, забастовка сыграла нам на руку. В полночь примчались на парижский вокзал, уже не надеясь найти поезд в Бургундию. А ночевать на вокзале ой как не весело. Искать гостиницу в такое время тоже грустно. Но — вот, стоит какой-то поезд у перрона. Оказывается, задерживается из-за этой самой забастовки, вот уже три часа стоит. Очень даже хорошо, подумали мы с женой, заходя в вагон (бедные хмурые пассажиры пытались понять, чего это двое «новичков» такие радостные). Худо-бедно, но через какое-то время поезд всё-таки тронулся и быстро довёз нас до земли бургундской, про которую ещё немцы свою «Песнь о Нибелунгах» сочиняли. Романтики, тоже мне!

Впрочем, и без здоровой романтики не обошлось: до конечной нашей цели мы должны были пройти пешком ещё километров восемь. Полная тишина, волнистые холмы, пустая дорога, два путника и… падающие с огромного неба звёзды — очень, уверяю вас, впечатляет, даже об усталости забываешь. (Как потом заметила жена, «в дороге и сын отцу — товарищ, а мы с тобой и подавно». К её чести должен сказать: ни разу за все время наших походов не пискнула, не пожаловалась — молодец, одним словом).

Есть в Бургундской земле монастырь…

Итак, наша цель во Франции — это не Париж никакой, а деревушка Бюсси-ан-От. Местные жители называют её в шутку «Рюсси-ан-От» (Russie-en-Othe). Почему «Russie»? Все очень просто: здесь находится православный Покровский монастырь, который был основан в 1946-м году четырьмя русскими монахинями. Сейчас он, конечно, разросся, и монахинь здесь уже не четыре, а около сорока, и все они из разных стран. Есть, разумеется, русские, есть и французы. Но ещё есть англичане, американцы, венгры, арабы — даже из Японии одна монахиня приехала, о, как! Очень интересно и приятно убеждаться в том, что Православие касается всего человечества, всех народов.

Покровский монастырь в Бюсси и Вологодскую землю связывают прочные и дружеские отношения. Практически ежегодно кто-нибудь из Франции бывает в Вологде, да и вологжане не отстают. Знают: здесь их любят. О том, что отношения наши действительно прочные, может рассказать, например, часовня, находящаяся неподалеку от деревни Чашниково нашего района. Вот её краткая история.

Часовня построена в 2007 году на месте расстрела и захоронения жертв политических репрессий 30-х годов прошлого столетия. Часовня небольшая, но изящная, гармоничная. Руководил работами по её строительству священник Александр Лебедев, а устроена часовня на средства монахини Сергии (в миру Наталии Дмитриевны Хвостовой) того самого Покровского монастыря в Бюсси. Здесь, в предместье Вологды, 20 января 1938 года была расстреляна бабушка Наталии Дмитриевны — монахиня Анастасия (в миру — Анна Ивановна). До пострига она была женой Сергея Алексеевича Хвостова — Пензенского губернатора, ставшего одной из случайных жертв теракта, когда 12 августа 1906 г. эсерами-максималистами была взорвана дача П.А. Столыпина на Аптекарском острове в Петербурге. В 1918—1920 гг. г. Анна Ивановна потеряла четверых детей, затем приняла постриг, но осталась монахиней в миру. Из России уезжать она не захотела, несмотря на то, что ничего хорошего её при советской власти ждать не могло. В Вологде она была в ссылке. Учила детей языкам — французскому, английскому. За это, собственно, и была арестована, хотя обвинили её в «активном участии в церковно-монархической группе и распространении провокационных слухов».

Её внучка — Наталия Дмитриевна Хвостова — родилась во Франции, но всегда считала себя русской. Папа её стал священником, отцом Димитрием. Последние годы жизни он служил в православном храме святого Праведного Иова Многострадального в Брюсселе, в память Царя-мученика Николая II, Царской семьи и всех в смуте убиенных. Сама Наталия долгое время работала в туристической фирме: помогала французским студентам ездить в СССР, а советским — во Францию. О судьбе бабушки она долгое время не знала ничего, кроме известия о ссылке в Вологду. Уже став инокиней Покровской обители в Бюсси, начав переписку с вологодскими священниками, сестра Наталья узнала, где окончила жизнь её бабушка.

Ясным утром 7 мая 2007 года, когда архиепископ Вологодский и Великоустюжский Максимилиан освящал часовню, вместе с ним молились монахини французского Покровского монастыря. Однако сама мать Сергия (такое имя получила Наталья Хвостова при постриге в монашество), столько сделавшая, чтобы в память об её бабушке и других жертвах политических репрессий была поставлена часовня, приехать не смогла, хотя очень хотела, готовилась. Она тяжело заболела, рак развивался стремительно, и в тот самый день, когда была освящена часовня, мать Сергия скончалась.

Богослужения в часовне совершаются на память св. Анастасии, в дни особого поминовения усопших, в День памяти жертв политических репрессий. Такая вот история взаимоотношений земли вологодской и земли бургундской. И печальная, и достойная одновременно.

Еще в Бюсси живет семья Можайских. Да-да, тех самых Можайских — потомков нашего знаменитого земляка-авиаконструктора Александра Федоровича Можайского, чье имя носит сейчас Военно-инженерная Академия в Санкт-Петербурге. Михаил Алексеевич и его супруга Нина Георгиевна с радостью пригласили нас в гости. Они рассказывали о своей жизни, о том, как трудились в известном издательстве YMCA-press (кстати, во многом благодаря именно этому издательству в СССР попадали книги о Православии, которые потом переписывались от руки, перепечатывались и распространялись по стране, находившейся за «железным занавесом»), о богатых семейных традициях, о путях, которые прошли потомки А.Ф. Можайского в эмиграции. Нам тоже было что показать и рассказать — и здесь я должен поблагодарить двух человек, жителей поселка Можайское: Алексея Смирнова, учащегося Спасской средней школы и С.В. Белову, учителя истории этой школы. Под руководством Светланы Валерьевны Алексей написал исследовательскую работу «Вклад Можайских в развитие Вологодчины». Копию этой работы я передал Михаилу Алексеевичу, он её с благодарностью и большим интересом принял. Сказал, что очень рад тому уважению, с которым на нашей земле относятся к памяти его славного предка. Более того, он пообещал прислать некоторые исправления и дополнения к исследовательской работе. Будем рады познакомить с ними наших читателей, а авторам работы желаем дальнейших успехов в науке.

Вот кому абсолютно не было дела до исторических, этнографических и генеалогических тонкостей, так это огромному псу Каштану, который, во-первых, умеет петь, а, во-вторых, имеет собственную раскладушку в доме Можайских и никому её не уступает! Псина всеми способами пыталась (небезуспешно) обратить на себя внимание: то выла голосом Киркорова (хороший был бы конкурент, кстати), то начинала скакать по своему лежбищу, отчего весь дом ходил ходуном. За своё поведение Каштан был отправлен в изгнание — охранять сад у дома. Но и оттуда раздавались его радостные вопли, и вся деревня узнала: у Можайских гости.

Ещё мы встретили в монастыре самого настоящего французского отшельника, отца Николая (pere Nicolas). Он, оказывается, ненадолго приехал сюда погостить из своей хижины, находящейся где-то в Альпах! Даже хижиной, впрочем, назвать его жилище нельзя: это просто матерчатый навес над парой досок, которые служат ему и кроватью, и стулом, и столом. «Я, — говорит, — француз, но душа у меня русская. Наверное, поэтому и монахом стал…Живу хорошо, слава Богу: соль есть, спички, хлеб. Рукоделием занимаюсь разным…А у вас там, в Северной Фиваиде, святых много — я знаю. А я вот грешник…» — «Вот это да! — думаю, — Вот это дают французы! Вот тебе и атеистическая страна! Вот она — настоящая-то Франция!» И как-то стыдно сделалось перед французом-монахом…

…"Мы с любовью вспоминаем Вологодскую землю и замечательных людей, наших добрых друзей, которые живут там. Всегда надеемся, что нам удастся побывать на вашей святой земле снова, — говорили нам на прощанье монахини Покровской обители. — И с радостью встретим вологжан здесь". Да, пожалуй, главное впечатление от посещения Франции — это радость от того, что знакомишься со светлыми людьми. Такими людьми, для которых главное — это не величина зарплаты или пенсионный возраст, а состояние твоей души. И если это состояние, мягко говоря, оставляет желать лучшего, то они обязательно тебе помогут. Потому и едут сюда люди со всего света, наверное.

Может быть, благодаря монашеским молитвам, но забастовка была прекращена в день нашего отъезда из Франции — добрались мы до аэропорта без каких-либо трудностей. Зато, как мы потом узнали, на следующий день французы снова забастовали…

Фотографии взяты с Форума паломнической ассоциации «Православная Европа»