 |
| Татьянин день | Андрей Десницкий | 01.02.2011 |
О Патриархе мне говорить трудно. Всё, что можно сказать по протоколу, будет сказано без меня — да и не владею я этим жанром. 
Личных воспоминаний у меня просто нет: я видел его лишь издалека, в официальной обстановке. Поэтому я буду говорить не столько о нем, сколько о нас — членах Церкви, и о том, что значит для нас его предстоятельство.
Я помню, с каким особым чувством мы следили за оглашением результатов выборов поместного Собора. Они, прямо скажем, не были сенсационными — но все равно это совсем, совсем другое, чем цифры от Избиркома на экране телевизора. «Приемлю, благодарю, и нимало вопреки глаголю» — эти слова, прозвучавшие в прямом эфире, запомнились всем. Страна, которая так привыкла к монархии, что и на генсеков, и на президентов привычно переносила свое отношение к батюшке-царю — она увидела перед собой не временщика, а человека, берущего на свои плечи колоссальную тяжесть с полным осознанием ответственности перед Богом и перед народом.
А нам, казалось бы, можно расслабиться и успокоиться: всё теперь пойдет уж как пойдет. Одни, зная активную позицию митрополита Кирилла, «птенца никодимова гнезда», по целому ряду церковных и общественных вопросов, с нетерпением ждали реформ, другие тех же самых реформ опасались, а большинство, как всегда, замерло в ожидании.
Спустя два года, казалось бы, настало время подведения первых итогов. Но их почти и не видно — не потому, что ничего не делалось, как раз наоборот, эти два года были наполнены разными и достаточно значимыми событиями — а потому, что это были не популистские меры, призванные взбудоражить или успокоить толпу немедленным эффектом, не сиюминутные решения текущих вопросов, а поиск пути на десятилетия вперед. И мы просто еще не знаем, чем обернется в исторической перспективе новый приходской устав, чем — Межсоборное присутствие, как удастся Церкви распорядиться полученным от государства имуществом и к каким изменениям в жизни нашей страны всё это приведет.
И, полагаю, не Патриарха нам следует об этом спрашивать, а самих себя, в первую очередь. Мы слишком привыкли рассчитывать, что Первое Лицо преподнесет нам всё сразу, в готовом виде, а нам останется только радоваться или возмущаться. Недавно мне довелось слышать из уст одного весьма высокопоставленного деятеля (вполне светского), что задача церковного журналиста состоит в том, чтобы улавливать пожелания Патриарха и доводить их до широкой общественности. Для сотрудников пресс-службы, несомненно, это так, но для журналистов вообще? Не согласен.
Самое главное новшество Патриарха Кирилла, пожалуй — это решительный отказ от такого единоличного упования на волю одного человека. Ни для кого не секрет, что в рамках единой РПЦ существует много течений и направлений, и нередко «самаряне с иудеями не общаются», люди просто не ходят «не в тот» храм. Любое активное действие, любая попытка что-то изменить в нашей несовершенной реальности (а ее несовершенство очевидно всем, в том числе и нецерковным людям) неизбежно порождают разное отношение со стороны этих группировок, усиливают ожидания одних и опасениях других. Было бы куда как просто принять одну сторону — и оттолкнуть другую.
На это Патриарх не пошел. Состав Межсоборного присутствия и Библейско-богословской комиссии ясно показывает, что к обсуждению приглашены представители всех без исключения течений, которым есть, что сказать. Есть тут, правда, и одна особенность: по моим (очень кратким) наблюдениям, на подобных собраниях люди часто. бояться высказывать свое мнение. А что, как не угадаешь, выскажешь не то, что имеет в виду Патриарх? И будут потом оргвыводы. У меня же есть такая догадка: далеко не по всякому вопросу у Патриарха есть готовое решение, которое нам нужно «угадывать». Во многих случаях он, вероятно, ждет от нас мнений и предложений — субъективных, противоречивых, спорных. Зато честных и открытых. И потом, по результатам этой дискуссии, и будет принято решение с учетом разных мнений — но нам это просто непривычно.
Есть, впрочем, вопросы, где решение Патриарха прозвучало вполне определенно и ясно с самого начала. Принят новый приходской Устав, он вызвал много нареканий — фактически, он легитимизирует жесткую властную вертикаль. Много было сказано по этому поводу об отходе от принципов Собора 1917−18 годов. Но вот что интересно: этот устав принимался на приходах голосованием членов приходского совета, вполне свободным. Мне неизвестны случаи, чтобы кто-то предложил свой вариант и его приняли — а юридически такая возможность была. Значит, именно такой устав отражает нашу нынешнюю реальность, далеко не идеальную — и мы, на самом деле, с этим согласны.
Стало общим местом сравнение нынешней церковной ситуации с раннеперестроечными временами: необходимость перемен понятна всем, но никто толком не знает, что менять, и как. И все мы помним, как в ту самую перестройку попытка заговорить обо всех этих проблемах приводила к бесконечной кричальне-говорильне — и плохого не исправили, и что было хорошего, тоже развалили. Но коммунистический режим того и заслуживал, а вот Церковь все-таки нет. И Патриарх, на мой взгляд, приглашая нас к дискуссии, одновременно выстраивает достаточно прочную структуру, которой не будет грозить развал на десятки «клубов по интересам», когда эта дискуссия развернется.
Особая статья — отношения с государством. Многие — и верующие, и неверующие — бояться сращивания этих двух институтов, превращения Церкви в какой-то идеологический отдел при партии власти. Но такие тенденции заметны скорее на местах, им может противостоять как раз грамотная и выстроенная позиция Патриарха. Он вступает с государством в диалог, и для кого-то это уже недопустимо: нужно обличать властителей! Да, мне бы тоже хотелось порой слышать более конкретные и даже жесткие заявления по поводу многих творящихся у нас безобразий. Но митингами трудно многого добиться в нашей стране. Более плодотворной может оказаться кропотливая работа по согласованию позиций, выработке общих решений — пример такой инициативы виден в предложениях Патриарха по социальной политике в сфере семьи. Мы, опять-таки, еще не знаем, к чему эта инициатива приведет, насколько удастся ему повлиять на политику государства, и чем это влияние обернется в дальней перспективе — но такая позиция представляется мне конкретной и конструктивной, не митинговой.
Поздравления политическим лидерам, ордена губернаторам, да и многотысячные крестные ходы — лично я бы без этого обошелся. Но я прекрасно понимаю, что существует протокол, и более того — существует определенный язык, на котором надо разговаривать с сильными мира сего, чтобы тебя услышали. И когда я оглядываюсь на биографию Патриарха, я вижу верующего мальчика, которому приходилось в хрущевские времена отстаивать в школе свое право на веру, вижу тонкого политика, которому довелось вести игру в хитросплетении церковных и государственных интересов брежневской поры, а теперь я вижу предстоятеля выстоявшей и победившей Церкви. И каждый крестный ход с его участием — это, если угодно, Парад Победы. Не его личной, а нашей общей, добытой очень дорогой ценой. Дома победителя всегда ждет военная разруха, море трудной и неблагодарной работы и нехватка рабочих рук, но на парад победитель имеет полное право.
А главное, я вижу перед собой пастыря. Пронести это качество сквозь такую биографию — это уже немало, но Патриарх не ограничивается тем, что говорит сам с церковным народом и всем обществом на понятном ему языке — он требует того же и от каждого пастыря, да и каждого христианина, по сути. На приходах вздыхают: надо вводить должности миссионера, сотрудника по работе с молодежью, всё это требует расходов, а на деле превращается зачастую в формальную отчетность. Так оно много где и происходит, но. нелепо было бы ждать, что Патриарх лично прибудет в каждый приход и наладит в нем миссионерскую работу. А рассчитывать на то, что он благословит полное и принципиальное отсутствие такой работы, которое было нормой, я бы сказал, в большинстве приходов еще несколько лет назад, тоже никак не приходится. Нам брошен вызов, и не начальством брошен, а самим временем — и предстоит искать на него ответ, всем вместе, при помощи и под руководством Патриарха.
Что формальная отчетность всегда проще и удобнее реальных действий, так это мы давно знали. Но вот противоположный пример: летом 2010 года центром по сбору помощи погорельцам стал синодальный отдел по церковной благотворительности, причем собирали и распространяли эту помощь «всем миром», верующие и неверующие. Оказывается, Церковь действительно может стать неказенным центром притяжения, может собирать вокруг себя самых разных людей. Задача Патриарха — создать такой отдел, поставить во главе его неравнодушного и умелого человека, проследить за его работой. А вот добиться ощутимых результатов — это уже наше общее дело.
Есть и такое, что хотелось бы мне увидеть в самом ближайшем будущем в патриаршей повестке дня. Мне как библеисту представляется не просто насущной, а вопиющей нужда в новых церковных переводах Библии на русский язык и другие языки наших народов, в создании комментария на современном научном уровне. Подумать только: нашему единственному полному комментарию, Лопухинской Библии, уже сто лет, нашему Синодальному переводу скоро полтора столетия. Очевидно, что постановка конкретных задач в этой области должна исходить от Патриарха — но решать эти задачи предстоит тоже соборно.
Я убежден, что своих предстоятелей поместные церкви получают не случайно. В годы внешних потрясений как нельзя более уместной была личность покойного Алексия II, который сумел уберечь и сохранить Церковь, создать мощную базу для дальнейшей ее жизни. Теперь начинаются глубинные сдвиги, и рано о чем-то еще судить — но можно быть твердо уверенным в том, что эта история окажется неразрывно связанной с именем Патриарха Кирилла, и что писать ее будем мы — каждый по-своему и все вместе.
