 |
| Радонеж | Сергей Белозерский | 13.12.2010 |
Как сообщается, предстоятель Сербской Православной Церкви Патриарх Сербский Ириней в ночь на 9 декабря посетил белградскую синагогу «Сукат шалом», где он зажег одну из восьми свечей во время традиционной церемонии по случаю иудейского праздника Хануки. Что это за праздник?
Ханука отмечается в память освящения иудейского Храма, некогда оскверненного язычниками и освобожденного еврейскими повстанцами во время Маккавейских войн. Ханука традиционно не была значительной памятной датой в иудейском календаре; выдвижение этого праздника на первый план произошло в среде американских евреев ХIХ-ХХ веков, и носило, в значительной степени, контрмиссионерский характер — соседи-христиане широко отмечали Рождество, украшали елки, обменивались подарками, посылали друг другу поздравительные открытки, приглашали друзей на угощение. Многие евреи — особенно дети — вовлекались в общее веселье к немалому огорчению раввинов. Кроме того, огромные коммерческие возможности, связанные с Рождеством — вся индустрия поздравительных открыток, подарков, елочных украшений и тому подобного — оставались совершенно закрытыми для еврейских предпринимателей.
Поэтому праздник Хануки постепенно выдвигается как декабрьский праздник, альтернативный Рождеству — и, в значительной степени, использующий его элементы, например ту же елку, украшениям которой придавался уже не христианский, а иудейский смысл. Разумеется, иудеи имеют полное право отмечать свои праздники и сами решать, какой из них они считают более важным. Вопрос в том, стоит ли христианам присоединяться к этому празднованию.
Можем ли мы надеяться на то, что в качестве ответного вежливого жеста главный белградский раввин придет в Церковь на рождественскую службу и воспоет там вместе со всеми «Христос раждается, славите?» Может быть, он хотя бы зажжет свечи пред иконой Величайшей из Дщерей Израилевых? Нам едва ли стоит на это рассчитывать, и упрекать тут раввина не в чем — он следует установлениям своей религии, и не будет нарушать их ради каких-либо политических жестов. Этот отказ, конечно, не будет означать, что он человек нетерпимый, враждебный или недружелюбный — он, возможно, человек самый что ни на есть приветливый и сердечный, просто даже по очень большой дружбе и сердечному расположению он не станет идти на компромиссы в вопросах веры. Это совершенно понятно, и, не разделяя убеждений раввина, мы могли бы с уважением отнестись к его твердости. В конце концов, Господь обратил и сделал Апостолом язычников весьма ревностного, а не теплохладного иудея.
Заслуживал бы Патриарх Ириней упрека, если бы он вежливо уклонился от участия в обряде нехристианской религии? Было бы это актом враждебности или нетерпимости? Ничуть не больше, чем таким актом был бы отказ раввина зажигать свечи перед иконами. Между религиями существуют принципиальные различия — и добрососедство должно исходить из факта признания этих различий. В конце концов, само слово «терпимость» предполагает не отсутствие разногласий, а готовность к добрососедским отношениям с теми, с кем Вы не согласны.
Как сообщается, само зажигание свечей было даже не иудейским, а скорее гиперэкуменическим мероприятием: «Вместе с Патриархом Иринеем ханукальные свечи в синагоге зажгли президент Сербии Борис Тадич, епископ Бачский Ириней, главный муфтий Сербии Хаджи Мухаммад Эффенди Юсуфспахич, папский нунций в Сербии Орландо Антонини, министр религий Боголюб Шиякович». Наверное, главного муфтия мы тоже не увидим возжигающим свечи перед иконами — и, конечно, от него этого никто и не требует.
Но стоит ли православным людям — и, тем более, православным иерархам — принимать участие в подобных мероприятиях? По-видимому, сербские иерархи видели какие-то серьезные причины сказать «да». Не наше дело их судить; но все же приведем некоторые причины, по которым всем остальным православным, наверное, не стоит следовать их примеру.
Такой публичный акт, широко освещаемый в СМИ, есть некоторое послание «городу и миру», и нам стоит подумать о том, как оно может быть понятно — помня заповедь Апостола «Не подавайте соблазна ни Иудеям, ни Еллинам, ни церкви Божией (1Кор.10:32)». Как это послание будет воспринято различными людьми? Принесет ли оно пользу Церкви?
Если говорить о «рядовых телезрителях», то это будет воспринято как подтверждение популярного тезиса «все религии учат одному и тому же», между ними нет принципиальной разницы, и поэтому не стоит затруднять себя следованием хотя бы одной из них. Большинство из тех, кто так думает, не знают слова «постмодернизм», но исходят именно из постмодернистского взгляда на истину. Постмодернизм — философия, согласно которой объективная, онтологическая истина вообще недостижима, а любых разговоров об истине стоит избегать, как потенциальных источников конфликтов. Несмотря на свою внутреннюю противоречивость (истинно ли положение, что истина недостижима?) постмодернизм пользуется огромным влиянием в современной европейской (и североамериканской) культуре. Проявление притязаний на истину, любое свидетельство о своих взглядах, как об истинных, рассматривается постмодернизмом как нечто неприличное, проявление недружелюбного, конфликтного характера.
Как иронически прокомментировал ситуацию один англиканский епископ, «неважно, во что верит человек — важно, чтобы он не верил в это всерьез». Постмодернизм обычно избегает воинствующего атеизма — ведь утверждать, что Бога нет, значит тоже притязать на истину. Однако он тихо, «по умолчанию» атеистичен — с его взглядом на мир несовместима вера в Бога, открывающего людям объективную, ясную и определенную истину о Себе и о путях спасения. С постмодернистской точки зрения притязания всех религий на истину одинаково неосновательны — не потому, что истина лежит где-то еще, а потому, что она в принципе недостижима. Это не значит, что постмодернизм обязательно враждебен религиозной практике; вовсе нет. Религии воспринимаются как исторически выработанные людьми способы взаимодействия с миром и друг другом, способы удовлетворения своих социальных, психологических и эмоциональных нужд. Типичная постмодернистская фраза (хотя ее могут произносить люди, вообще не слышавшие слова «постмодернизм») — «Если Ваша религия вам помогает, я рад за Вас». «Хорошие» с точки зрения постмодернизма религиозные лидеры вообще не ставят вопроса об истине; между ними возможна определенная конкуренция за потребителя, но не спор о Божественном Откровении.
Миссия Церкви состоит в свидетельстве о Христе; это предполагает по возможности вежливое, благоразумное и кроткое, но вместе с тем недвусмысленное уклонение от всего, что с этим свидетельством несогласно. С ним несогласно постмодернистское верование в то, что «истина не онтологична» и его простонародная интерпретация «все религии учат одному и тому же». Верить, что Иисус из Назарета есть предреченный Пророками Мессия, Сын Божий и Спаситель Мира; полагать, что Он Пророк, но никоим образом не Сын Божий и не Спаситель; или вообще отказываться видеть в Нем Божьего посланца — это совсем не одно и то же. Следует избегать ситуаций, в которых наши действия могли бы быть поняты как согласие с убеждениями, которых мы не разделяем — и, оставаясь христианами, разделять не можем.
Если говорить о Церкви, то такие действия могут вызвать глубокое смущение даже у людей, безусловно верных священноначалию, и послужить на пользу только тем, кто возводит на него тяжкие обвинения и подстрекает к расколам. Опасность соблазнить малых сих, верующих во Христа, слишком реальна, чтобы можно было пойти на нее, ради того, чтобы понравиться людям внешним.
Но поможет ли это хотя бы отношениям с внешними? Может быть, это расположит к Церкви сердца европейских политиков и косвенно поможет ее служению? Каких именно политиков? Если говорить европейских левых, и, шире, о всех тех, кто настоял, например, на исключении из конституции Евросоюза всяких упоминаний о христианстве, то едва ли их суровые сердца смягчатся при виде Патриарха, зажигающего ханукальные свечи. В их светлом будущем нет места христианству в каком бы то ни было виде — впрочем, и иудаизму тоже. Этих людей не устроят никакие компромиссы, никакая частичная капитуляция — только полное исчезновение «религиозных предрассудков». «Либеральная» религиозность, которая испуганно приспосабливается к их взглядам и требованиям, возможна только как попутчик — до своего окончательного исчезновения.
Если говорить о политиках консервативного толка, многие из которых прямо ассоциируют себя с христианским наследием нашего континента, то у них такие гиперэкуменические действия вызовут то же чувство смущения и неловкости, что и у церковной паствы вообще.
А если некое действие может только создать ложное впечатление у внешних, глубоко смутить и обеспокоить верных, ничуть не смягчить врагов и обескуражить друзей — стоит ли его совершать?
