Демократия: Посреди ислама

Автор — профессор МГИМО МИД РФ, эксперт московского Центра Карнеги

Один из исламских радикалов России как-то молвил в начале 90-х: «Исламские демократы? Да это то же самое, что исламские алкоголики». Словом, их не может быть, потому что не может быть никогда. Скептически относятся к возможности сочетания демократии и ислама и многие политики и эксперты «на противоположном, западном краю стола».

Есть, однако, иная позиция, состоящая в том, что мусульманскому миру рано или поздно не избежать демократизации. Лучше — раньше. И, конечно, никак не обойтись в этом вопросе без внешнего содействия. Не назойливого, но тактичного. В любом случае без приближения мусульманского сообщества к демократическим стандартам ему не достичь высокого уровня модернизации, не выбраться из постоянных кризисов.

Увы, преодоление трудностей в сознании значительной, если не большей части тамошнего общества, мало увязывается с понятием демократии. Внутренним ответом на экономические и социальные трудности, коррупцию, неспособность правящих элит справиться с текущими проблемами часто становится поиск исламской альтернативы, выразителями которой оказываются исламские радикалы, ориентирующие верующих на золотое прошлое времен пророка Мухаммада и праведных халифов (VII в.), когда, по их утверждению, возникла и функционировала идеальная, основанная на Коране модель общественного устройства и государства.

Отсюда вывод: для создания справедливого общества нет особой нужды обращаться за демократией, ибо все и так расписано в Коране и шариате. Таких суждений, между прочим, придерживаются не только радикалы.

И в них есть своя логика.

В исламской традиции в самом деле нет жесткого деления на собственно религиозное и светское (как это имеет место в христианстве). Законы шариата распространяются на все стороны человеческой жизни, строго регламентируя поведение человека и деятельность социума. Вполне органично присутствие ислама в политике.

Отметим и то обстоятельство, что в исламской политической культуре приоритет отдан общине (умме, джамаа), интересы которой обязан соблюдать и отстаивать каждый правоверный. Практически в любом направлении исламской идеологии прописан приоритет коллективистских ценностей. Немецкий исследователь Удо Штайнбах утверждает, что мусульманская политическая традиция узурпировала права индивида.

Естественно, все это, особенно понимаемое буквалистски, не особенно способствует восприятию установившихся в немусульманской части мира демократических принципов. Тем более что среди мусульман сохраняются предубеждения к западной культуре, в том числе политической, которая раньше ассоциировалась с колониальным господством, а ныне — с глобализмом. Последний зачастую воспринимается примитивно, и в нем усматривается внешняя экспансия, стремление окончательно оттеснить ислам и мусульманство на периферию человеческой цивилизации.

Ни общество, ни правящая элита большинства мусульманских стран, за редчайшими исключениями, не готовы к адекватному восприятию западной культуры. Показательно, что экономическая либерализация, которая в 1990-е гг. имела место в ряде арабских стран — Алжире, Египте, Иордании, Йемене, Кувейте и т. д. (а кое-где даже раньше — в 1960 — 1980 гг.), не привела к демократическим переменам. Марокканский ученый Абдеслям Маграуи даже считает, что парадоксальной целью экономической либерализации было отложить или вообще уйти от глубокой политической реформы, которая могла ослабить и даже отстранить от власти правящие режимы.

Тем не менее ситуация не столь однозначна, как ее иногда пытаются изобразить. Специфика исламской политической культуры, невосприимчивость общества к либеральной установке на демократию не становятся абсолютным препятствием к его осторожной демократизации. Практически повсеместно, в том числе в самых консервативных странах Персидского залива, возникли и действуют демократические институты (в Кувейте парламент открылся в 1963 г.), почти везде существует свободная печать, происходит реформирование некоторых силовых структур.

Разумеется, влияние демократических институтов на политику и власть несопоставимо с европейским, а свободная пресса периодически испытывает мощные удары цензуры, в том числе религиозной. Неблагополучно, а во многих странах (Туркменистан, саддамовский Ирак и др.) даже очень неблагополучно с правами человека. Но тем не менее публично большинство политиков, каждый на свой лад, подчеркивают, что они «тоже демократы». Вспомним, что демократию не отрицал даже ливийский диктатор Муаммар Каддафи, который еще в 70-х гг. в своей знаменитой «Зеленой книге» выстраивал собственную демократию на основе синтеза исламских установок и племенных отношений.

Интересно, что порою в демократическом развитии заинтересованы и исламские радикалы, во всяком случае та их часть, которая, будучи уверена в своих силах, готова легитимным образом участвовать в политическом процессе. В ряде мусульманских стран исламисты действуют вполне легально, а в Йемене, Кувейте, Пакистане, на Бахрейне и т. д. они заседают в парламентах и оказывают влияние на принятие политических решений. Один из членов Партии исламского возрождения Таджикистана как-то посетовал автору, что если бы в его стране не подавлялась демократия, то присутствие ПИВТ в законодательной власти было бы куда более широким. (Замечу, он был прав.) Кстати, некоторые нынешние авторитарные, зато вполне светские правители мусульманских государств мотивируют свое нежелание ускорить демократизацию именно тем обстоятельством, что она откроет дорогу к власти «непредсказуемым» исламистам, которые тотчас же начнут строить халифат. На эту тему очень любят распространяться руководители стран Центральной Азии.

Опыт показывает, что в их словах есть доля истины. Можно вспомнить кризис 1990 г. в Алжире, где местный Исламский фронт спасения собрал на демократических муниципальных выборах две трети голосов и стремительно шел к победе на выборах парламентских. Его остановили военным переворотом, после которого началась гражданская война с применением всех средств религиозного террора, унесшая до 300 000 жизней.

Зато, с другой стороны, относительно демократическая обстановка, участие исламистов в публичных дебатах, парламентской деятельности снижают накал исламско-политических страстей, вынуждают радикалов действовать в рамках закона и отмежевываться от выходок откровенных экстремистов.

Безусловно, участие исламистов в политическом процессе запутывает общую интригу. Но, повторяю, в ближайшее время вряд ли они окажутся за его бортом. Поэтому, как бы к исламистам ни относиться, одним из следствий демократизации, пусть для кого-то это звучит как ее «издержки», становится их неизбежное легальное присутствие на политической арене.

Еще одной важной проблемой, связанной с демократизацией мусульманского сообщества, на наш взгляд, является необходимость выработки оригинальных собственно богословских трактовок, которые бы позволили снять некоторые противоречия между установившимися архаичными интерпретациями организации общества, соотношения коллективистского и индивидуального начал, поспособствовали бы переосмыслению наиболее жестких понятий шариата.

Собственно говоря, все это уже имеет место и носит название «реформаторского направления». Однако на этой стезе должны быть предприняты еще очень немалые усилия. Тем более что — и в этом сходятся практически все — модернизация мусульманского общества, включая его демократизацию, невозможна без легитимизации его именем ислама.

Кто-то полагает, что процесс демократизации можно форсировать, кто-то, напротив, утверждает, что переделывать мусульманское политическое бытие бесполезно и даже опасно, поскольку вызовет ответную негативную реакцию, в том числе связанную с проявлениями экстремизма. В любом случае если демократический проект не состоится, то в проигрыше окажутся все — и сами мусульмане, и их соседи по планете.