 |
| Известия | 23.11.2010 |
Мэр Москвы Сергей Собянин предлагает организовывать празднование Курбан-байрама так, чтобы «не было вызывающих зрелищ, крови, безобразий», раздражающих остальное население. Его заявление прозвучало на фоне признания краха политики мультикультуризма в Европе. У нашей страны был опыт мирной жизни людей разных вероисповеданий. 
Поможет ли он уйти от столкновения цивилизаций? Об этом размышляют: религиовед, сотрудник отдела по взаимоотношениям Церкви и общества Московского Патриархата Роман Силантьев, ректор Российского исламского университета Рафик Мухаметшин и профессор, член Московского центра Карнеги Алексей Малашенко.
Роман Силантьев: «Мультикультуризм обеспечит сильное православное государство»
Еще несколько лет назад общество волновал вопрос: когда западная толерантность вступит в противоречие с инстинктом самосохранения? Ведь в Европе иммигранты уже не первый год бьют детей титульной нации, толпами ходят члены «Аль-Каиды"… Заявление Меркель, увеличение числа правых в парламентах европейских стран, запреты на строительство минаретов в Швейцарии и ношение хиджабов во Франции—все это свидетельствует, что новодельная толерантность терпит поражение от самого древнего инстинкта.
Очевидно, что страхи европейцев в первую очередь связаны именно с религиозной принадлежностью иммигрантов—исламом. И не без оснований. Ведь среди оторванных от корней иммигрантов распространяется не традиционный, а радикальный ислам, противостоять которому вне пределов традиционного общества весьма проблематично. Радикальный ислам, с одной стороны, провоцирует рост террористических актов, а с другой—дозволяет брать себе имущество «неверных», насиловать их женщин, продавать им наркотики. То есть стимулирует уличную преступность, самый болезненный для простого обывателя вид криминальной деятельности. Кроме того, многие мусульмане прямо говорят о том, что не собираются встраиваться в европейские общества, а наоборот, будут перестраивать эти общества под свои нужды. И уже активно перестраивают.
В итоге возникают кварталы, где запрещают продажу алкоголя, изымают из продажи свинину, вводят негласные, но эффективнее запреты на непокрытые головы у женщин и демонстрацию христианской символики. Кварталов таких становится все больше, и бегущие из них коренные европейцы все чаще вспоминают о судьбе североамериканских индейцев, в свое время явно недооценивших опасность нерегулируемой иммиграции.
Сейчас часто вспоминают опыт Российской империи. Действительно, можно сказать, что тогда было построено мультикультурное общество, мусульмане сохраняли свою этническую и религиозную идентичность. Но жили-то они в соответствии со своими обычаями в анклавах: на Кавказе, в Средней Азии, на Волге. Есть существенная разница в том, где мусульманин режет баранов на Курбан-байрам—в своем родовом селе или во дворе мечети, либо на лестничной площадке многоэтажного дома, населенного преимущественно немусульманами. Мультикультурализм времен XVIII--XIX веков в России существовал в первую очередь благодаря сильному государству, которое поддерживало межрелигиозный мир не только добрым словом, но и штыком. Например, дружественное православным мусульманское сообщество было сформировано посредством многолетней целенаправленной работы со стороны властей, которые не только поощряли его лояльных лидеров, но и беспощадно пресекали все попытки сделать своих мусульман «пятой колонной».
Сейчас мы проедаем то, что осталось нам от предков. Они не только создали крупнейшую в мире страну и разведали те полезные ископаемые, за счет которых мы сейчас живем, но и кропотливым трудом выработали модель оптимальных межнациональных и межрелигиозных отношений. Но эта модель имеет конечный запас прочности, который нужно возобновлять, причем не только материальным стимулированием меньшинств. Сейчас традиционные мусульмане нуждаются не столько в деньгах, сколько в эффективной защите от агрессивных сект, которые уже заметно их потеснили. В миграционной, национальной и религиозной политике за последние годы мы зачастую использовали самые провальные наработки западных либералов, что привело к резкому ухудшению ситуации в этой сфере. И сейчас, наблюдая за крахом мультикультурализма в Европе, нам следует сделать соответствующие выводы.
Я полагаю, что нам весьма желательно вернуться к принципу, которым руководствовались власти России до 1917 года: кто не желает жить с православными мирно, тот перестает жить рядом с ними. Именно этот подход сможет гарантировать настоящий мирный мультикультурализм.
Рафик Мухаметшин: «С мусульманами надо договариваться»
Рост религиозности в Европе—это реакция на глобализацию, на нивелирование этнической и религиозной идентичности. Европа вспоминает о своих христианских корнях, но и мусульмане своих не забывают. Европейцы испытывают опасения в связи с изменением демографического баланса, мусульманское население растет. Элементы противостояния становятся все более заметны. Но Европе следует свыкнуться с мыслью, что она будет поликонфессиональной, и строить общество на основе этого принципа. Иного пути развития нет. Экономика требует дешевой рабочей силы, и люди из бедных мусульманских регионов едут в Европу. Дешевые рабочие руки нужны и Москве. Поэтому миграционный процесс никто не остановит. С мусульманами надо договариваться.
В этой связи отмечу, что российский дореволюционный опыт мало изучен. В XIX веке российские мусульмане осознали, что закрытые сообщества не имеют перспектив развития. И тогда система исламского образования была адаптирована к нуждам Российской империи. Кроме того, издавались газеты и журналы, создавались политические партии. И при этом мусульмане Центральной России жили не только в своих анклавах, но и в городах. Правда, в городах их было не так уж много. Тем не менее история показывает, что народы вполне могут не просто жить без конфликтов, но и плодотворно сотрудничать.
Проблема радикализации ислама существует. Два фактора влияют на этот процесс. Первый—невежество, недостаток полноценных знаний об исламе. Преодолеть его можно, совершенствуя систему обучения. Второй—явная дискриминация мусульман. В Швейцарии запретили строить минареты. Минарет не является обязательным элементом мечети. Сами мечети строить в Швейцарии можно. И в Великобритании тоже. А в Москве почему-то нельзя. Если человек вынужден читать намаз не в мечети, а на картонке, на тротуаре, в грязи, а не в чистом месте, как полагается, он может обозлиться. С другой стороны, если в одном месте собирается свыше 50 000 человек и нельзя нормально ни пройти, ни проехать, то немусульман такая ситуация тоже раздражает. Отсюда вывод: надо строить небольшие мечети, на несколько сот человек. Не надо создавать конфликтных ситуаций, надо договариваться.
Алексей Малашенко: «Сейчас важно искать пути совпадения мнений и компромиссы»
Российский опыт взаимоотношений с мусульманами не так прост, как может показаться на первый взгляд. Россия прирастала исламскими территориями. И процесс этот не был мирным. С XVI века Россия воевала с мусульманами, ограничивала возможности исламского вероисповедания, затем пыталась их (изначально в ее составе были только татары) ассимилировать. При Екатерине II власти, осознав (точнее, «прочувствовав») многонациональный характер страны, начали искать компромисс. Для «понимания» мусульман и в то же время для контроля над ними было создано Магометанское духовное управление. Появились известные царские ордена без крестов, для награждения инородцев. При этом условием занятия важных государственных постов оставалось принятие православия. Отсюда множество знаменитых фамилий мусульманского происхождения—от кутузовых до буниных. Попытки насильственной христианизации также имели место, последняя—в ХIX веке. Но массового эффекта они не давали.
В последнюю четверть XIX века мусульмане все более вписывались и их «вписывали» в российское общество, не отнимая у них их исламскую идентичность. Это период своего рода «российского протомультикультурализма». Мусульмане тогда существовали в общем государстве с православными и другими народами, но, кроме татар, жили на отдельных и, в общем, замкнутых территориях—где-нибудь на Кавказе или в Средней Азии—и не очень соприкасались друг с другом.
Тогда, в последней четверти XIX века, одновременно шел и процесс ассимиляции. Мусульмане говорили на русском языке, на них, особенно в городах, оказывало влияние поведение русских. Они приобщались к общероссийской политике, создали свою фракцию в Государственной думе.
Тогда у мусульман было чувство уважения к сильной, восходящей империей, к которой было не стыдно примкнуть. Теперь мусульмане испытывают в каком-то смысле похожие чувства от принадлежности к полуторамиллиардной исламской общине (умме), один из членов которой 11 сентября «наказал» Америку, к непобедимым талибам Афганистана. Они зачастую ощущают свои значимость помимо России.
Как именно сегодня выстраивать отношения с мусульманами, толком никто не знает. В Европе даже общее количество неизвестно. Называются цифры от 25 до 40 млн человек. Никто не ведает, что у мусульман в душе. Известно, например, далеко не однозначное отношение мусульман к призывам «жить по закону шариата». Например, в Чечне шариатом в большей степени увлечена молодежь. Среди татар шариатом увлечено 5%, а в Ферганской долине—свыше 50% мусульман.
Ряд событий в Европе—карикатурный скандал, скандал вокруг Венской оперы, убийство голландского режиссера Тео Ван Гога, снявшего фильм о положении женщины в исламе,—свидетельствует, что некоторые мусульмане пытаются навязать «иноверцам» свои правила игры. Реакцией на это в Европе становится рост ксенофобии, исламофобии, увеличение числа правых в парламентах. Европейцы не желают видеть огромные исламские кварталы, им не нужен «Лондонистан». В Германии автора книги «Германия самоликвидируется» Сарацина сегодня поддерживают около 40% немцев. Писавший о «конфликте цивилизаций» американский социолог Сэмюэль Хантингтон хотя и преувеличил масштабы этого столкновения, однако «уловил» некий нерв, напряженность в отношениях между носителями разных религий.
Сейчас очень важно не настраиваться на вечное противостояние, но искать пути совпадения мнений, искать компромиссы и идти путем взаимных уступок. Пока и мусульмане, и представители других религий этому только учатся.
