Мертвые очи и миллионы живых жизней

Уязвимые места огромной по географической и исторической протяженности нашей страны вернее всего ощущаются на ее окраинах. Жители Владивостока гораздо чаще бывают в Японии, Китае или Корее, чем в коренной России, мурманчане охотнее посещают Норвегию, чем Питер или Москву, калининградцы, скорее, поедут в Польшу, Швецию или Германию. Особенно это касается молодой и наиболее активной части населения, и здесь таится скрытая угроза стране, в которой не так много осталось скреп. И хотя русский Бог милостив и не развалилось государство российское в 90-е, сегодня мы от этой пропасти не слишком далеко отползли.

Когда мне вспоминаются разговоры с иными из владивостокских чиновников о наших отношениях с Китаем и о грезящихся им перспективах («Захватят нас китайцы — и ладно, хуже не будет, у меня уже есть квартира в Даоляне», — признавалась в частной беседе одна из чиновных дам) — все это звучит еще острее.

Но тем более надо стараться наши километры преодолевать, чтобы больше ходило поездов и летало самолетов с запада на восток и с востока на запад, чтобы чаще ездили друг к другу люди, чтобы не чужое нам было дешевле и наезжаннее, а свое, пускай даже географически далекое. А главное — чтобы свое не пугало, не заставляло пускаться в бега, как бежали от «государева ока» в Средние века русские мужики за Урал.

Ибо если тогда это бегство было стране во благо, и укреплялось казачество, присоединялись новые земли, прирастало Сибирью могущество державы, то ныне все увеличивающаяся русская диаспора, в рассеянии сущая в мире, не радует, но вызывает тревогу за коренную землю. А между тем у нас не делается ничего, чтобы процесс исхода остановить. Напротив, все чаще звучит благородный как будто посыл: народ-де сам в своих бедах виноват. «Эх ты, масса, масса! Трудно организовать из тебя кулеш коммунизма! И что тебе надо, стерве такой? Ты весь авангард, гадина, замучила!» — говорил еще на рубеже 20 — 30-х годов герой одной из самых лучших русских повестей минувшего века.

Бесконечные жалобы на народ, равно как и разговоры о гибели России и ее духовном упадке, были тогда и остаются сейчас химерой. Она очень живая, наша Россия. И не народ ее, а власть к добру и злу равнодушна. Но сегодня прагматизм и корысть, пришедшие на смену идеологической ярости и энтузиазму, оказываются настолько сильны, что, кажется, холодом и мертвечиной начинает веять туда, где только зародится жизнь. Мы живем в сознательно дегуманизируемом обществе, где человеческая личность год от года теряет свою ценность. В случившемся несколько лет назад наивном, безрассудном протесте части православных христиан против введения ИНН была инстинктивная правда, вызванная тем, что живая жизнь в России подменяется цифрой, статистикой, и этот подход губителен для нашей страны. Для других государств, может быть, и нет, для нашего — да.

Модель технократического управления не нова и, возможно, не так уж дурна, но при условии, что управляющие технократы просчитывают свои ходы и отвечают за поступки. Про нынешних управленцев этого не скажешь. Это даже не физики 60-х годов, которые хорошо знали лирику. И сколь бы ни говорили нам о новой российской демократии и всенародном обсуждении самых важных проектов, никто не спросил российских граждан, а нужны ли эти реформы и нововведения. Никто, например, не заступился за российскую школу, когда началось ее планомерное оскопление — ни Дума, ни Общественная палата, ни Конституционный суд, а отдельные протестные голоса потонули. Это тоже становится поводом если не для бегства, то для серьезных размышлений о нашем будущем и будущем наших детей.

Управление наиболее важными делами все отчетливее носит директивный характер, стратегические вопросы решаются по умолчанию. Здесь не возвращение к советским временам с их идеологическим, хотя и с годами смягчавшимся охранительным насилием, но — власть беспочвенного, устремленного поверх голов умозрения, отношение вождей и массы, субъекта и объекта. Едва ли в этой политике справедливо было бы видеть темный заговор или же чей-то злобный умысел. Скорее — недоразумение в глубоком понимании слова. Не-до-разумение. В обществе нет диалога, а есть неравноправный односторонний договор. Общественным мнением манипулируют, делая это то тоньше, то грубее, и за последние годы, формально не утратив политической свободы, мы фактически утратили духовное самостоянье.

Только вот какая штука: в сем омуте спасения не будет никому, кто выбрал для себя жизнь в России и у кого нет запасных аэродромов. Дегуманизация, обезличивание, буквальное сканирование, облучение людей с помощью подцензурного телевидения имеют прямое отношение к вопросам национальной безопасности.

Наша ситуация становится похожей на ту, что была описана в известном рассказе Андрея Платонова «Усомнившийся Макар», вызвавшем первый сталинский гнев на самого прозорливого русского писателя минувшего века: «…и на той горе стоял научный человек. А Макар лежал под той горой, как сонный дурак, и глядел на научного человека, ожидая от него либо слова, либо дела. Но человек стоял и молчал, не видя горюющего Макара и думая лишь о целостном масштабе, но не о частном Макаре. Лицо ученейшего человека было освещено заревом дальней массовой жизни, что расстилалась под ним вдалеке, а глаза были страшны и мертвы от нахождения на высоте и слишком далекого взора… Миллионы живых жизней отражались в его мертвых очах».

Известия