Что не знает Владимир Владимирович.

В 2000 году вновь избранный президент Финляндии Т. Халонен посетила с официальным визитом Россию и была принята главой государства В.В. Путиным. Но брифинге устроенном по окончании продолжительной беседы государственные деятели поделились с представителями своими впечатлениями по существу состоявшегося откровенного разговора. Президент России заявил, что взаимных территориальных претензий между Россией и Финляндией нет, а Т. Халонен в частности сказала, что «Владимир Владимирович о финнах знает много такого, чего они не знают о себе сами…»

Не знаю, о чем был продолжительный разговор между лидерами двух государств и что имелось в виду, но нам было бы полезно о финнах и их нравах знать чуть больше чем мы знаем, хотя бы для того, чтобы иметь вполне ясное представление с кем имеем дело.

Вызывает известное сомнение само «многознание» нашего президента о финляндцах. Так, год спустя В. Путин побывал с ответным визитом в Финляндии и в поездке стране вместе с финским президентом почтил память маршала Маннергейма и возложил венок на его могилу. Возможно, что протоколом это было согласованное с МИДом мероприятие, но тем не менее, учитывая, что Маннергейм сыграл, мягко говоря, весьма негативную роль в развитии добрососедских отношений «стран-соседей» и был в числе друзей Гитлера многие годы, Владимиру Владимировичу следовало бы по крайней мере уклониться от столь явного выражения почтения Маннергейму, а финнам не устраивать политических провокаций. Тем более, что в Финляндии есть гораздо более почитаемые в смысле налаживания дружеских отношений с великим восточным соседом личностей. Имеются в виду президенты У.К. Кукконен и Ю.К. Паасикиви. Если сегодня они не в почете у лидеров Финляндии то это не значит, что президент России обязан под улюлюканье финских обывателей отдавать почести одному из самых последовательных ее противников, оставляя без внимания основателей «линии последовательного сближения и развития дружеских связей Финляндии и России».

На эти досадные недоразумения можно было бы не обращать внимания, если бы они не повторялись так часто и не имели бы столь явного проявления особого отношения российских лидеров к Финляндии и к финскому народу и напротив, финских государственных деятелей и народа Финляндии к России, русским и их лидерам.

С развалом СССР такого рода особые отношения нашли конкретное проявление. Например спикер финского парламента Р. Уосикяйнен в своей предвыборной кампании неоднократно отмечала, что «Карелию необходимо вернуть назад, но без населения», и предлагала разобраться по территориальному вопросу с Россией в европейском и международном суде. Она же открыто принимала представителей чеченских сепаратистов и учила наших безголовых генералов в Ингушетии уму-разуму будучи председателем ПАСЕ.

Используя определенные трудности в состоянии экономики Республики Карелии при поддержке официальных лиц Финляндии под видом развития связей открыто поддерживается грабительская деятельность финских компаний и культурная (по сути сепаратистская) деятельность финских граждан и общественных организаций на российской территории.

Приходится констатировать факт упорного возвращения финского политического руководства к идее реализации финского проекта создания великой Финляндии от моря до моря и целенаправленных усилий формировании соответствующим образом общественного мнения о необходимости расширения границ в новых геополитических условиях.

Любопытно то, что финны проявляя известную твердолобость, не только создают соответствующие мнения о возможности реванша и пересмотра границ внутри Финляндии, но и пытаются внедрить свои «идеи», как неубиенно правильные, в самой России.

Буквально в прошлом 2002 году одновременно в Москве и Петрозаводске состоялась презентация книги бывшего президента Финляндии М. Койвисто под весьма странным для финна названием — «Русская идея». В этом произведении без обиняков президент Финляндии заявляет, что «после 1917 года Россия встала на внеисторический путь развития…», а более глубокое изучение ее истории и марксизма не обратило меня (т.е. Койвисто, С.А.) в веру… прочность российского государства … начинала выглядеть кажущейся…" Любопытно то, что в книге нет ни слова по сути о «зимней войне», а ее причины по мнению Койвисто не более, чем «давние претензии петербуржцев на огороды в пределах Карельского перешейка» (стр 88).

И в самом деле, если практически одним из основных источником его знаний о России были «лекции С.Ф. Платонова начала прошлого века», то такие воззрения на доброго соседа с востока удивить не могут.

Что же знает о финнах наш президент?

Вопрос не праздный, поскольку с времен реформ Петра Первого преклонение русского общества перед всем, к чему так или иначе мог быть приложен эпитет «иностранный» иди «заграничный» является какой-то свойственной россиянам чертой. Указанное явление, при всей своей характерности в его прошлом, а отчасти и в настоящем само по себе ничего исключительного не представляет, но имеет в психике российского населения какую-то болезненную маниакальность. Не исключение в этом смысле и финская культура, давние финские традиции демократии и подлежащие только восхищению нравы финляндцев.

Очевидно, эти «финские мифы» не обошли стороной и нашего президента, который был бы более осмотрителен в своих действиях и откровенных разговорах с финнами, «обладающими поразительной склонностью к политическому предательству, открытому вероломству и чрезвычайной жестокости».

Приведенный ниже текст из книги Н. Вальтера «Изнанка финляндской культуры» характеризует не только финнов начала прошлого века, в известной мере все написанное о дикости нравов финляндцев имеет отношение к так называемым «россиянам» с его исковерканной новыми «культуртрегерами», вывернутой на изнанку «русской культурой». Мало того работа Вальтера действительно дает представление о том, как и на основе чего была сформирована в финнах необъяснимая «ненависть к русским», позволившая в 30-е годы ХХ столетия достичь небывалого «единение народа», как маленькая Финляндия, не взирая на явную опасность уничтожения и вопреки здравому смыслу, была втянута ее элитой в бессмысленную войну с «добрым соседом» Россией на стороне гитлеровской Германии.

Пусть каждый, кто будет читать приведенный без сокращения текст, имеет в виду не «финляндцев и их газеты», а россиян, украинцев, литовцев, эстонцев, евреев и прочих с нашим телевидением и газетами. Нас с вами в начале XXI столетия, одичавших настолько, что назвать «культурным народом» мы себя уже не можем.

И так, чего не знает Владимир Владимирович…

Николай Вальтер
Изнанка финляндской культуры
(финляндская печать о финнах)
Материалы для очерка финляндских нравов
С.Петербург. Типографiя Бр. В. И Линник, Гончарная, 7. 1913.

Предисловие

«Ужасно многого не хватает нам для того,
чтобы мы могли назвать себя культурным народом».
«Raja Karjala», 1911, ї82.

Одним из следствий реформ Великого Преобразователя России Петра I явилось преклонение русского общества перед всем, к чему так или иначе мог быть приложен эпитет «иностранный» иди «заграничный». И в этом не было ничего удивительного. Внезапный, можно сказать, оптовый ввоз благ и плодов западноевропейской культуры не мог не поразить воображение русского общества, дотолe стоявшего на низкой, сравнительно, ступени развитая.

Могущество западноевропейского было слишком велико, эффект новой западноевропейской техники слишком грандиозен. Граничившее с суеверным страхом уважение, которое это знание, по справедливости, внушало полуобразованному русскому обществу, было перенесено на представителей западноевропейской культуры, а затем и вообще на всех иноземцев. Не только в народной психике, но и в инстинкт высших классов русского населения представление о культуре, о науке и вообще о более высокой цивилизации прочно ассоциировалось с представлением об иностранцах. Эта ассоциация укоренилась настолько глубоко, что много позже, когда русское мышление, русская наука и русская литература поднялись до западноевропейского уровня, всякий иностранец, независимо от его качеств, продолжал пользоваться в глазах русского общества особым уважением и даже привилегированным положением.

Консерватизм общественной психики сказался в данном случай, во всей своей сил. Успехи отечественной культуры не смогли разрушить ореола культуртрегерства, которым общество из поколения в поколение привыкло окружать иностранцев. В конце концов, преклонение перед иностранцами сделалось характерною особенностью русского сознания, которую отмечают не только русские, но и многие иностранные писатели.

Указанное явление, при всей своей характерности для русского общества в его прошлом, а отчасти и в настоящем само по себе ничего исключительного не представляет. Можно указать не мало аналогичных примеров из жизни других наций. В частности дореформенная Германия страдала, с конца XVIII века вплоть до середины XIX, в высокой степени франкоманией, которая начала исчезать и исчезла с развитием германской культуры и германского национального самосознания. Такая же судьба, вероятно, постигнет и русское преклонение перед иностранцами.

Но пока это явление живо. Русская общественная психика еще не отделалась от навязчивой идеи превосходства всего иностранного. Она все еще болеет чрезмерным уважением перед Западной Европой и перед всем, что носить отпечаток последней.

Частным случаем этой болезни несомненно следует считать и столь распространенное в России финнофильство. Финнофильство, как известно, выражается двумя направлениями. Во-первых, решительно отрицательным отношением ко всем мерам правительства, стремящегося к вполне естественному юридическому объединению Финляндии с остальной Poccией, во-вторых, фанатическим уважением к финляндской культуре. Это преклонение перед финляндской культурой во всем её объеме, во что бы то ни стало, является даже основным, моментом всего финнофильства.

Финляндская культура — это ultima ratio всякого финнофила, стремящегося опорочить объединительный меры правительства. Излюбленный диалектический пpием защитников финляндских привилегий — ссылка на опасность, которой правительственные мероприятия подвергают финляндскую культуру. Что такое финляндская культура, каковы её основные черты, достоинства и недостатки, в этом финнофильское направление никакого отчета не отдает. Финляндская культура — фетиш, не подлежащей критической оценке.

Такое отношение к финляндской культуре со стороны сектантского финнофнльства вполне понятно. Где царить фетишизм, там отсутствует критика и нет места никаким сомнениям. Все рассматривается через определенную призму, которая задерживает лишь лучи желательной части спектра, пропуская только то, что в данный момент желательно. Результатом этого являются вполне понятная предубежденность и неразрывно с нею связанная неосведомленность.

Как велика неосведомленность русского общества относительно сущности финляндской культуры — это с замечательной очевидностью обнаружилось, когда финляндский вопрос был вынесен покойным Председателем Совета Министров II. Д. Столыпиным на суд русского народного представительства.

Противники юридического объединения Финляндии с остальной Poccией боролись всеми силами против предложенного правительством законопроекта об общегосударственном законодательстве. В короткое время создалась обширная литература. Защитники привилегированного положения Финляндии постоянно ссылались на опасность проектированных мер для финляндской культуры. И тем не менее, с финнофильской стороны не было написано ни одной брошюры, не было произнесено ни одной речи, в которой было бы доказано по существу превосходство финляндской культуры по сравнению с русской. Вся аргументация финнофилов основывалась на слепом признании неприкосновенности финляндской культуры и её безусловном превосходстве.

Справедливость требует отметить, что сторонники юридического объединения Финляндии с остальной Poccией обнаружили по отношению к этой части аргументами своих противников какую-то непонятную слабость. Правда, на их стороне было преимущество государственной точки зрения, и они могли, до известной степени, игнорировать ссылку на необычайную ценность финляндской культуры. Однако, от них следовало ожидать более критического отношения к фетишу русского общества.

Можно с уверенностью утверждать, что разрешение наболевшего вопроса прошло бы скорее, если бы слабость главной предпосылки противников общегосударственного законодательства была своевременно обнаружена. И сделать это, как кажется, было нетрудно. Достаточно было хоть немного обнажить перед глазами русского общества изнанку прославленной финляндской культуры.

Цель этой книги — несколько пополнять этот пробел в полемике пo финляндскому вопросу; конечно, только отчасти, потому что для полной победы над вековым предубеждением русского общества необходимо издать всестороннее и очень подробное исследование о финляндской культуре. Со временем это как-нибудь, вероятно, и будет сделано. Но пока автор этой книги задался более скромной задачей — предложить на рассмотрение русского читателя некоторые стороны финляндской жизни, которые игнорируются предубежденными финнофилами, а людям объективным совершенно неизвестны.

Автор очень далек от мысли опорочивать финляндскую культуру во всех её проявлениях. Эта культура безусловно европейская по своему происхождение и уже в силу этого заслуживаете уважения. Более того, она имеет свои всем известные преимущества, отрицать которые было бы нелепо. Но ей присущи, как всякой другой культуре, и недостатки и притом в такой мере, которая отнюдь не приличествует культуре высшей, культуре — фетишу. Эти недостатки должны быть известны всякому и в особенности тем, кто аргументирует ссылками на совершенно особую ценность финляндской культуры.

Не надо забывать, что признание такой ценности за финляндской культурой опорочивает нашу отечественную культуру, которая, несмотря на свою относительную молодость, имеет свои хорошие стороны. В виду этого автор считает уместным и своевременным предложить вниманию читателей собранные им факты, иллюстрирующие теневые стороны финляндской жизни. Он делает это с совершенно спокойной совестью, прежде всего потому, что собранные в этой многиефакты взяты, за немногими исключениями, из финляндских источников и при том за сравнительно короткий срок последних трех-четырех лет, причем, как увидит читатель, иногда целый ряд фактов приводится лишь за один 1911 год. Кроме того, — положительные стороны финляндской культуры, благодаря вышеуказанному чрезмерному преклонению перед ней, известны всем слишком хорошо.

Как мы увидим, даже в самой финляндской прессе нередко проскальзывают характеристики финляндской культуры, далеко не соответствующие тем представлениям о ней, которые сложились в нашем обществе.

Критикой финляндской культуры занимаются не только социалистические газеты, не упуская случая подчеркнуть те или другие недостатки «буржуазного строя» Финляндии; и в газетах других лагерей от времени до времени можно найти весьма нелестную оценку местной культуры.

Так, например, никто из нас никогда не сомневается в том, что Финляндия -страна трезвости. Между тем старофинская газета «Uusi Suometar» (см. «Финляндскую Газету», 1911 г., ї 133) удостоверяет, что «в Гельсингфорсе — этом центре культуры Финляндии — пьют как нигде». Младофинская «Laatokka» (1911 г., ї 37) приводить мнение одного местного общественного деятеля, что в Финляндии пьянство настолько развито, что «дальнейшее распространение его может грозить уничтожением самой финской нации. Старофинская газета «Lahti» (1911 г., ї 102) говорить, что сильное развитие пьянства в Финляндии следует считать главным фактором, способствующим развитию преступности. «Пьянство, разврат и леность стали обычными явлением в Финляндии», по словам младофинской «Kariala» (1910 г., ї172).

Так отзываются о пьянстве финнов финляндские газеты, даже не социалистической партии. Не менее резкие отзывы могут быть приведены о развитии преступности и, в особенности, о специфически финляндском явлении буйствах, драках и ножевщине, нередко кончающихся убийствами. Так, в старофинской «Uusi Snometar» (1909 г., ї 281) читаем:, Не проходить дня, чтобы в газетах не было сообщений о ножевой расправе, драках и убийствах. Зашли так далеко, что в газетах завелся на определенном месте особый отдел «ножевщины» наряду с отделом «спорт». «Не проходить дня без того, чтобы не случилось чего-либо ужасного, пишет младофинская «Helsingin Sanomat» (1910 г., .ї 59). Ножевые расправы и убийства прямо таки относятся к «порядку дня». «Не проходить дня без того, чтобы где-нибудь в стране не зарезали человека самым зверским образом, иногда по самым пустяковым причинам, при чем убийцы оправдываются тем, что они были настолько пьяны, что ничего не помнят», говорить финская газета «Pohjanmaa» (1911 г., ї 94).

Газета «Raja Karjala» (1911 г., ї 82), отмечая нисколько происшедших почти одновременно убийств, пишет, что нож, этот пресловутый «пуукко» (финка — А.С.), сделался своего рода «национальным оружием». «Эти проявления грубости, по словам газеты, беспощадно клеймят уровень образованности среди низших классов населения нашей страны именем настоящей «ножевой культуры».

Отмечая «крайнее невежество» и «зверскую грубость» народных масс, названная газета без обиняков говорила: «Ужасно многого еще недостаёт для того, чтобы мы могли назвать себя кулътурным народом. Ведь там, где праздники проводят таким образом, и где такая кровавые деяния случаются непрестанно, там нельзя говорить о культурности, там нет её».

Старофинская газета «Wiipiri» (см. «Финляндскую Газету», 1912 г., ї 108) утверждала, что без драк, ножевщины, пьянства, скандалов и т. и, бесчинства не обходится ни одно устраиваемое в Финляндии общественное или семейное празднество. Газета сожалела, что «все эти печальные „прибавления“ празднеств, служа неоспоримым доказательством грубости и дикости финляндского народа, в то же самое время очень вредны и прежде всего потому, что они роняют авторитет финляндского народа в глазах посещающих Финляндию туристов».

При этом газета особенно печальным находила, что «варварство финского народа совершенно не поддается „излечению“. С ним всеми силами борются просветительные учреждения Финляндии, борются общины иполиция, борются, наконец, губернаторы, на это тратится масса энергии и денег, но все напрасно — варварство, грубость и зверство не только не уменьшаются, но, наоборот, все более и более процветают».

Причинами этого печального явления, этой «непобедимого варварства», по мнению газеты, нужно считать, во-первых, индифферентность властей, во-вторых, неразвитость финского народа. Газета утверждала, что не было случая, чтобы власти сами, без постороннего влияния, привлекли преступника к ответственности. «Что же касается финского народа, то последний настолько еще не развит, что даже не считает присходящих среди него безобразий действительно безобразиями, своей дикости -дикостью».

«Мы весьма склонны уверять себя, пишет младофильская газета „Karjala“ (1913 г., ї 72), что просвещение нашего народа стоить на очень высокой степени. Но как ни приятно было бы это, однако, постоянные, грубые проявления дикости говорят столь ясным языком, что нравственное достоинство нашего народа выступает в очень сомнительном освящении. Об этом приходится говорить постоянно, столь часто бывают указанные печальный явления. Мы имеем в виду особенно одичание нашей молодежи. У нас теперь дело дошло до того, что воскресные и особенно праздничные дни, предназначенные для духовного освежения и отдыха, делаются днями позора для нашего народа, когда низменный наклонности отбросов выступают наружу во всем своем безобразии». Газетные описания рождественских, пасхальных и других больших праздников представляют, по словам «Karjala», «прямо поразительные сообщения об убийствах, нанесенных ножами ранах, истязаниях, ночных убийствах, скандалах на празднествах и т. д. без конца. И, тем не менее, далеко не все случаи отмечаются в газетах. Разве это признаки народа культурного?,"-восклицала в отчаянии газета.

Указывая на происшедшие во время пасхальных праздников 1913 года в Сякки-Ярви скандал, когда толпа хулиганов вторглась на вечер общего праздника молодежи, причем собравшаяся на вечер публика еле спаслась бегством через окна из помещения, где происходило настоящее сражение в миниатюре, — ,.Karjala" писала: Подобные же и даже более поразительные случай имели место во время пасхальных праздников и в других местах, и с уверенностью может сказать, что предстоящий Троицын день накопившийся в нашем народе гной вновь выльется наружу в столь же отвратительном виде. Все это, кажется, происходит от того, что этого гноя так бесконечно много, что его в нашем обществе несравненно больше, чем мы думаем. Верно и то, что общественное мнение у нас еще не относится к подобным явлениям с должною строгостью, почему распущенность перешла всякие границы"…

«Но отцы и матери, соседи и подлежащие власти, а также все, кто может повлиять на развитие общества, натяните крепче вожже, кончала свою статью „Karjala“. А то если все останется по — прежнему, жизнь сделается нестерпимою, и о нашем народе разойдется по всему свету такая слава, что мы будем отнесены к числу низших народов. И вряд ли тогда это будете несправедливостью».

Между прочим, характерным проявлением зверской грубости и дикости нравов в Финляндии служат отзывы газет о распространении детоубийств. Газета Uusi Suometar (см. «Финляндскую Газету» 1912 г., ї 76) отмечала, что «… ужасные сообщения о детоубийствах сделались повседневными. Далее, характерны случаи истязания животных. Та же старофинская Uusi Suometar (1912 г., ї 180) писала: «как часто приходится слышать и читать, что в одной местности животное исколотили палкою, в другой изрезали ножами и т. д. Та же самая бессердечность и жестокость, по словам газеты, проявляются и в часто наблюдаемых в Финляндии случаях поджога складов сена и фуража.

Конечно, каждому из нас приходилось слышать, что Финляндия — страна законности и порядка. Поэтому, тем неожиданнее явятся для читателя сообщения о частых случаях самоуправства и кулачных расправ, наблюдаемых во всех слоях общества Финляндии. Равным образом, отмечаются случаи противодействия переписи и незаконной охоты. По словам младофинской газеты «Karjala» (см. «Финляндскую Газету», 1911 г, .ї 140), «если подобное нарушение закона является общим среди нашего народа, то, без сомнения, оно уменьшает в подрастающем поколении уважение к святости закона».

Кажется, гордостью финляндцев всегда является исключительная честность. И что же? Младофинская газета «Helsingin Hanomat» (1911 г., .ї 153), констатирует факт «поразительного развития в Финляндии воровства». Старофинская «Uusi Suometar» (1912 г., ї 54) утверждает, что подлоги векселей и вообще разного рода финансовые шулерства делаются в Финляндии самым обычным явлением", что «нет ни одного газетного нумера, в котором не сообщалось бы о подобного рода фактах». Младофинская «Karjala» (1912 г., ї 68) открывается тем, что «в пoгpaничных местностях общепринято быть нечестными в коммерческих делах с русскими. Априведенная старофинская «Uusi Aura» (см. «Финляндскую Газету», 1912 г., ї 174) в отчаянии восклицает: «Было бы самое лучшее, если бы о так называемой «финской честности» никогда ничего не говорили, если же о ней говорили раньше, то давным-давно настала пора о ней замолчать!»

Столь же нелестные отзывы читаем и о положении в стране с половой нравственностью. «Всякий, кто хотя немного ходил с открытыми глазами по городу и деревне, читаем в старофинской газете „Lahti“ (см. „Финляндскую Газету“, 1912 г., ї 109), каждый день мог наблюдать, насколько сильно расшатаны нравственные понятия современного поколения и насколько сильно в течение последних лет изменилось к худшему просвещение». Младофинская «Kalewa» (1911 г., ї 282), касаясь вопроса о постоянно повторяющихся в Финляндии случаях изнасилования и растления молодых девушек, говорит, что «нравственность нашего народа пала в угрожающей степени». Пo удостоверению младофинской «Helsingin Sanomat» (1910 г., ї 147), «в Гельсингфорсе проституция процветает в необычайных размерах. Тайных увеселительных домов -изобилие. Сверх того, безнравственность творится даже в экипажах извозчиков; крытые экипажи обращены в настоящее притоны разврата. Улицы с 11 часов вечера и до 3 часов ночи полны женщинами».

В многочисленных газетных сообщениях мы узнаем, что в финляндских школах в самых широких размерах применяются телесные наказания, переходящие нередко в истязания. «В газетах почти ежедневно приходится читать о новых случаях жестокого обращения учителей финляндских народных школ со своими учениками», пишет социалистическая газета «Туб» (1911 г., ї 56), Необходимость применения телесных наказаний отстаивалась в 1911 году на съезде народных учителей в Улеаборге к большому конфузу местной печати. «Подобная тактика не делает чести финляндским учителям писала по этому поводу младофинская газета „Laatokka“ (1911 г., ї 72). Телесные наказания считаются более подходящими воспитательными средствами… К тому же они часто ведут к злоупотреблениям, в виду чего было бы лучше совсем их отменить. С какой бы стороны ни взглянуть на данное решение учительского съезда его нельзя оправдать. Приняв его, съезд доказал свое убожество» и т. д.

Как в обществе, так и в школе, газетами отмечается падение нравственности. Встречаются учителя, насилующие своих учениц; сообщается о скандалах на почве нарушения нравственности в школах совместного обучения; наконец, отмечается о развитии воровства не только среди школьников, но даже среди студентов Гельсингфорсского Университета. «Неужели ничего нельзя поделать для прекращения краж в университетском доме, — писала по поводу последнего явления старофинская «Uusi Suometar» (1911 г., ї 286). «Нельзя бы, невидимому, и мысля допускать о том, чтобы в таких местах, которые посещаются или должны бы посещаться исключительно студентами, происходили кражи. В помещениях студентов, особенно в передней перед читальным залом, кражи сделались обычными, явлениями, не взирая на то, что в передней имеется швейцар, а то и два».

Отрицательной стороной финляндской школы является внесение в школу партийности и антирусского направления. Попробуйте только еще десяток лет воспитывать молодежь в духе беспартийности и вы увидите поколение, которое в народном деле (?) не будет понимать ничего!" — пишет старофинская «Wiipuri» (1911 г., ї 22). С другой стороны, по словам социалистического «Tyomies» (1909 г., ї 250), «постоянною задачею финской школы было раздувать в финском населении ненависть ко всему русскому». Финляндский патриотизм учил всеми средствами презирать русского мужика; к нему систематически, начиная с народной школы и кончая университетом, внушали национальную ненависть, о варварстве его говорилось с сожалением, смешанным с дьявольскою насмешкою, кровь его считалась по сравнению с кровью финна равною грязи"…

Представляем судить читателям, насколько подобное направление школьного преподавания отвечает истинным задачам школы.

В последние годы в Финляндии социалистической печатью открыта усиленная борьба против духовенства и церкви, благодаря чему то и дело открываются темные стороны из жизни лютеранского духовенства в виде безнравственного поведения, пьянства, небрежного исполнения обязанностей и т. п.

С другой стороны отмечается полный упадок религиозных чувств населения, которое, по словам социалистической газеты «Kansan Lehti» (1909 г., ї 247), или не посещает церквей, или идет в церковь и слушает, как пастор проповедует; выйдя же из церкви, смеется над всею проповедью. Самое поведение молящихся, если можно только так называть еще посетителей церквей, пишет другая социалистическая газета «Tyomies» (1909 г, ї 207), теперь таково, что заставляет церковные советы придумывать меры принуждения публики вести себя в церкви прилично, а то посетители церкви, в особенности молодежь, совершенно забывают, где они и как они должны вести себя: они безобразничают, как на постоялом дворе.

Отмечая, что добровольные сборы на церковь сделались предметом шуток, так как в церковные кружки опускаются, вместо монет, пуговицы и т. п., даже буржуазная (младофиннская) газета «Karjala» 1909 г., .ї 208) советовала «вынести церковные кружки на чердаки».

Конечно, мы не найдем в финляндских газетах слов осуждения по отношению местных чиновников, являвшихся до последнего времени опорою финляндского сепаратизма и прославившихся своим «пассивным сопротивлением». По-видимому, чиновничество является любимым детищем финляндцев, будучи чрезвычайно многочисленным и влиятельным классом общества. Не даром социалистическая газета «Kansan Tahto» 1909 г., ї 185) писала: «Наша чудная Финляндия по-прежнему продолжает быть обетованною землею для чиновников, раем для лентяев, тучным пастбищем для дармоедов. Хороша ты, Финляндия! Ни на какую страну не променяет тебя твой чиновник.»

Однако в жизни и этого класса встречаются отрицательные явления, свойственные всему населению. Газетам приходится отмечать и случаи подкупности, и растраты, и подлоги, и самоуправства, причем в особенности часто злоупотребления отмечаются в полиции, почтовом и железнодорожном ведомствах.

Несмотря на кажущееся образцовыми порядки на финляндских железных дорогах, финляндские газеты и здесь отмечают многие дефекты. Так, шведоманская газета «Nya Pressen» (1911 г., ї 291) говорить, что, скорость движения поездов в, Финляндии ниже всякой критики. Другая шведоманская газета,, Wiborgs Nyheter" (1911 г. ї 177), была вынуждена констатировать, что на Выборгском вокзале «паровозная прислуга самовольно распоряжается исправлением своих служебных обязанностей». «На вокзале, по словам газеты, не установлено никакого порядка и дисциплины. Паровозы отправляются без предварительного уведомления об этом стрелочников, а машинисты не обращают внимания на сигналы последних». С удивлением газета задавала себе вопрос, как это возможно. «Если подобный порядок будет продолжаться, то надо считать затраченными совершенно напрасно те миллионы, которые ассигнованы на приведение вокзала в порядок в целях избежания несчастий.

Рассказывая, как однажды машинист товарного поезда «на авось» ушел со станции, вследствие чего произошло серьезное крушение, старофинская «Wiipuri» (1910 г., ї 139) писала: «Сам главный директор железнодорожного ведомства должен был согласиться, что и раньше на наших железных дорогах наблюдалось, что машинист сам решал, подчиниться ли ему полученному от дежурного по станции приказанию оставаться, или, не взирая па приказание, вести поезд до следующей станции. Кроме того, общеизвестно, что отсутствие дисциплины на наших железных дорогах дошло до того, что, например, многие начальники станции лишь при содействии инспектора движения могли заставить станционных служителей исполнять самые простые обязанности и что такая обструкция не преследовалась; но до сих пор не все знали, что поездная прислуга совершенно игнорирует полученные приказания. Если все это возможно, то тогда дела обстоят плохо, и приходится только удивляться, что не случается больше несчастных случаев».

Не менее безотрадные отзывы мы можем прочесть в местных газетах и о состоянии финляндского судоходства. Оказывается, аварии судов в водах Финляндии обычная вещ, причем от них не спасали даже «настоящие финские лоцмана».

«Если бы случайные аварии были единичны», писала по этому поводу шведоманская «Abo Underrattelser» (1911 г., ї 221), к ним можно было бы относиться сравнительно спокойно, но ведь скандальные истории происходят каждое лето. К тому же они не могут быть отнесены к числу несчастных в полном смысле этого слова, а происходят вследствие отсутствия элементарной осторожности или в виду плохого качества материала. Каковы же ближайшие причины несчастий. А вот какая: то руль передается в неумелые руки, то засыпает рулевой; иногда виновато чрезмерное волнение, иногда же причиною несчастья является потеря винта; в гавани пароходы часто наезжают на пристань, а в каналах состязаются в быстроте своего хода. И все это проделывается с большими пароходами, имеющими большое число пассажиров и дорогой груз. В 1908 г., например, число несчастий равнялось 10. И в большинстве случаев они произошли от неумелого управления".

Что касается финляндского суда, то он является обычным предметом критики финляндской печати.

«Самый устав о судопроизводстве, взятый в полном объеме, пишет газета „Kansan Lehti“ (1911 г., ї 32), представляет поразительную путаницу изданных в разное время и при разных условиях жизни законов, королевских и царских указов, постановлений, объяснений и т. п. Изобилие постановлений о судопроизводства и их противоречивость не дают возможности хорошо в них разобраться не только простому народу, во даже и юристам».

Газета «Uusi Suometar» (1911 г., ї 99) удостоверяет, что судебные процессы тянутся в Финляндии многие годы. «Главнейшею причиной медленности нашего судопроизводства, пишет упомянутая выше газета „Kansan Lehti“ (1911 г., ї 32), является письменное ведение дел и постоянное перенесение их из одной сессии на другую».

В Финляндии нет ни мирового суда, ни суда присяжных. Часто судьи не сами разбирают дела, а поручают это молодым, только что окончившим юридические факультеты практикантам (по частному найму). По словам «Kansan Lehti» (1911 г., ї 38), «в судах чаще заседают неопытные практиканты, чем опытные постоянные владельцы судебных должностей». «Можно указать на массу случаев, говорит младофинская «Helsingin Sanomat» (см. «Финляндскую газету», 1911 г., ї 123), когда тяжущиеся должны или страдать от решения неопытного юноши, или дело должно быть просто отложено до следующей сессии. Стороны нередко до открытия заседания с понятным любопытство расспрашивают, кто будет председательствовать, молодой судья или старый. Сложилось вообще уже мнение, что решения незнакомых с местными обычаями практикантов часто совершенно случайны.

В обвиняемом уголовный суд видит уже преступника и, но словам старофинской «Uusi Aura» (см. «Финляндскую Газету», 1911 г., ї 118), «всю могучую государственную машину направляег на то, чтобы обвинить заподозренного в преступлении, между тем какъ обвнняемый, будучи под стражей и часто без средств, не можетъ принять мер к собранью доказательств своей невиновности.

Та же газета «Uusi Aura» удостоверяет о дурной практике в Финляндии предварительного следствия: «У нас даже наиболее крупные дела передаются в суд почти совершенно неподготовленными, и суду потом приходится тратить время на выяснение всех обстоятельств, которые лучше всего могли бы быть на месте установлены обвинителем».

В виду существования в финляндском судопроизводстве формальной оценки доказательств и института очистительной присяги, большое значение играют свидетельские показания и присяга. Газета «Kansan Lehti» (1911 г., ї 170) удостоверяла, что «теперь в Финляндии ложные свидетели на каждом шагу предлагают свои услуги желающим.»

«Судопроизводство наше, по-видимому, сверх ожидания имеет тенденцию превращаться в какую то систему обирания народа», писала младофинская «Helsingin Sauomat» (см. «Финляндскую Газету», 1911 г., ї 123), подтверждая этим отзывом мнения социалистических газет о том, что много мытарств и препятствий приходится в Финляадии пройти бедному человеку, пока он доберется до справедливости («Туб», 1911 г., ї 71).

Вопреки представлению многих, тюрьмы в Финляндии вовсе не пустуют. Наоборот, в следствие развития преступности, в них, по отзыву старофинской «Unsi Suometar» (1911 г., ї 52), «ощущается сильная теснота». «Даже вне кругов специалистов сделалось общеизвестным, что финляндские тюрьмы давно уже страдают от недостатка помъщений», писала другая издающаяся в Финляндии шведская газета «Dagens Tidning» (см. «Финляндскую Газету, 1912 г., ї 110) и при этом она давала следующую характеристику этих тюрем: «Присмотр за арестантами оставляет желать лучшего. Гигиенические условия никуда не годятся. Арестантам приходится дышать испорченным воздухом, и наряду с такими условиями жизни идет нравственная порча. Организация работ страдает, и все это вместе взятое представляет собой карикатуру того, что предусмотрено современным тюремным делом. Эти переполненные арестантами тюрьмы представляют собою положительно склады товаров». Общеизвестный факт, писала газета «Toymies» (1911 г., ї 48), что «заключенному в финляндскую тюрьму лицу постоянно грозит опасность подвергаться оскорблениям словами и действиями со стороны тюремных властей».

В Финляндии издается очень большое, сравнительно, количество газет. На первый взгляд это служить явным доказательством культурности страны. Однако, не следует делать таких быстрых заключений: обилие общих газет в Финляндии не вызывается особым спросом на печатное слово, а просто объясняется чрезвычайным развитием партийности. Газеты издаются на средства партий и часто даром рассылаются обывателям. «По-видимому, у нас скоро газеты будут платить деньги своим подписчикам, писала „Savon Tyomies“ 1911 г., ї 4). Те условия, на которых годами уже рассылаются здесь газеты, очень выгодны для подписчиков. Например, в Тусниемский приход газеты высылаются за подписную плату в 10 пенни (4 копейки) за год».

Иногда газеты прямо служат интересам отдельных лиц. По этому поводу шведоманская газета «Tammerfors Nyhetei» (1911 г., ї 112) писала: «…Есть города, где единственная местная газета проводить буквально семейную политику. Редактор, который, например, осмелился бы, в вопросе о выборах какого-нибудь общинного должностного лица, выступить против личного желания владельца газеты, не усидел бы долго на своем посту. Имеются города, где одно лицо с помощью единственной газеты вполне повелевает ходом общинной жизни. Понятно, к каким невыносимым последствиям может привести подобный порядок вещей».

Несмотря на то, что сеймовое представительство в Финляндии, построенное па всеобщем избирательном праве, является одним из самых передовых в мире, общинное управление, как городское, так и сельское, основано на имущественном принципе, причем одно лицо может иметь несколько голосов. От этого происходить то, что даже в главном городе края с преобладающим финским населением общинное хозяйство находится в руках небольшой, но богатой кучки шведов.

Отмечая это обстоятельство, «Uusi Snometar» (1911 г., ї 138) писала: «Нам, финнам, остается только смотреть на это управление, платить за него дважды в год деньги и… читать в газетах о результатах этого шведского хозяйничанья, которое, как, оказывается, далеко не может назваться хорошим, судя по описываемому газетою скандалу при постройке городской богадельни в Гельсингфорсе».

Мы убеждены, что в Финляндии нищенства почти не существует, но младофинская газета «Karjala» (1912 г., ї 36) рисует другую картину. «Когда идешь по улице, читаем в этой газете, тебя преследует и окружает целая масса подростков нищих, которые визгливым, надоедливым голосом просят „о помощи бедному“. Нередко встречается и взрослый нищий, навязчиво просящий о милостыни. Не ограничиваясь помощью, получаемою на улице, нищие ходят еще по квартирам, звонят в парадные двери (часто в одну и ту же по несколько раз в день) и снова начинают просить о помощи».

В шведоманском органе «Hudvundstadsbladet» (1910 г., ї 308) читаем, что, по отзыву Начальника Гельсингфорсскаго учреждена по призрению бедных, полковника Меларта, «Финляндия в деле призрения бедных отстала от Швеции и Дании, по крайней мере, на 100 лет».

Действительно, нечто вопиющее представляет практикующий способ призрения бедных путем отдачи их на содержание частным лицам с аукционного торга.

Описывая беспорядки, господствующее во многих общинах Финляндии в области призрения бедных, старофинская газета «Wiipuri» (1911 г., ї 253) признавала, что более всего в этом отношении обращают на себя внимание «аукционы призреваемых». Газета находила, что если вообще нельзя избежать этих «торгов», то, по крайней мере, необходимо организовать дело так, чтобы эти «торги» были гуманны и не оскорбляли человеческого достоинства призреваемых, которые, по словам газеты, «очень часто сами принуждены бывают присутствовать на этих торгах. Далее газета отмечала, что «призреваемые отдаются лицу, предложившему более низкую цену, о котором предварительно не наводится никаких справок (например, о его материальном положении, жилище, личных качествах), то о человеческом обращении аукционными призреваемыми, конечно, не может быть и речи»; что «если призреваемые жалуются на плохое с ними обращение, то эти жалобы остаются гласом вопиющего в пустыне, а положение их становится еще более несносным»; что, наконец, «аукционы бедных до сих пор происходят почти во всех общинах (обыкновенно в конце года).

Говоря о злоупотреблениях по содержанию аукционных бедных Шелисьярвиского прихода, газета «Rajavahti» (1912 г., ї 21) писала: «Аукционы нищих для многих жителей превратились в какой то безнравственный промысел. Приобретаются нищие обычно хозяевами больших зажиточных домов. Живут бедняки у своих хозяев в банях и сараях. Кормят их лишь настолько, чтобы они не умерли с голоду. Что же касается одежды призреваемых нищих, то ее можно назвать чем угодно, но только не одеждою».

Таким способом «призреваются» не только старики и нищие, но также бездомные дети и душевнобольные.

Положение аукционных детей, писала газета «Туо» (1911 г., ї 31), особенно печально. Очень часто им приходится поселяться в семье, которая сама голодает. О воспитании ребенка здесь, конечно, не может быть и речи. Существует даже всеобщее убеждение, что воспитание для «аукционных» детей является излишним".

Постановка дела ухода за слабоумными в нашей стране, пишет старофинская «Aamulethi.» (см. «Финляндскую Газету, 1912 г., ї 30), конечно, далеко не заслуживаем похвал, — это факт всем известный и всеми признанный. Со стороны финляндского правительства и общин слишком мало сделано на пользу этих несчастных… В нашей стране всего лишь два более или менее значительных учреждений для ухода за такими больными, так что помощь, доставляемая ими, почти не заметна. Большая часть этих несчастных людей находится или на попечении родственников, или же висит на шее обществ призрения бедных. В общинах, где нет домов призрения и больниц для слабоумных, а таких в общине множество, несчастные больные составляют аукционный товар и подвергаются такому обращению, что глаза каждого наблюдавшего это невольно наполняются слезами. Самые кроткие и робкие из них нередко испытывают лишь жестокое и грубое обращение, отчего их слабый ум еще более тупеет. Бывает, что такой душевнобольной, в обыкновенное время очень спокойный, после того, как люди всячески поиздеваются над ним и помучают его, начинает волноваться и буйствовать; тогда такого несчастного связывают веревками, или же бьют до тех пор, пока он не успокоится. Подобное обращение — варварство. По удостоверению «Kansan Lahti» (1911 г., ї 95), таких буйных болъных, с ведома управления по призрению бедных, прямо сажают на цепь. Следует сказать, что и немногочисленные больницы для душевнобольных в Финляндии не отличаются хорошими порядками. Так, в 1911 году всe финляндские газеты сообщали о нескольких случаях сварения в кипятке душевнобольных в Питкяшемиской больнице. Указывая на это, а также отмечая, что в Фагернесской больнице для умалошенных несколько больных, будучи без надзора, подвергли себя сожжению, газета «Tyomies» (1911 г., ї 12) находила, что печать уделяет слишком мало внимания порядкам в местных домах для умалишенных, и при малом внимании, уделяемом печатью домам для умалишенных, в финских газетах отмечаются удивительные порядка, царствующие в этих домах: старофинская «Uusi Aura» (см. Финляндскую Газету, 1911 г., ї 145) указывала на «ужасную обстановку призрения душевноболъных» в лучшем заведения этого рода — Мариинском. Газеты «Sosialisti» (1910 г., ї255) и «Кansan Tahto» (1912 г., ї 94) передавали о случаях изнасилованbя душевнобольных женщин и т. п.

В таком же роде сообщения имеются и о порядках в других больницах, что с невыгодной стороны характеризует постановку врачебной части в Финляндии, как это удостоверялось, между прочим, даже в изданной в 1898 г., под редакцией Протопопова, книге «Финляндия», имеющей целью оттенить высоту финляндской культуры (стр. — 21),

Между прочим, в Финляндии имеет значительное распространение туберкулеза, причем, согласно приведенным в «Uusi Suometar» (191I г., ї 194) отзывам финляндских врачей, «главнейшими причинами распространения этой болезни по стране являются недостаток чистоплотности, невежество населения и беспечность его».

К числу отрицательных сторон финляндской жизни, который финляндцы стараются замалчивать, относится ненормальное состояние сельского землевладения и ужасное экономическое положение целого многочисленного класса тропарей (батраков, — С.А.), до последнего времени состоявшего на положении крепостных и только в недавнее время обратившего на себя внимание местных законодателей. «Можно думать, писал финский писатель Гебгард («Oma man», вып. 56), что отмена в России в 1883 г. последних следов крепостной зависимости повлияла и на положение тропарей в Финляндии. Таким образом, в этом отношении культурная Финляндия оказалась позади прочих частей Российской Империи.

Даже знаменитая «лояльность» финляндцев по отношению к русским и главное к Своему Монарху не может более поддерживаться финляндскою печатью. «Не взирая ни на какие возможные преследования и доносы, пишет „Kansan Lehti“ (1909 г., ї 234), мы намерены прямо сказать, что прославленная лояльность в отношении Монарха и государства, о чем наши пляшущие на канате „патриоты“ постоянно болтают, что является, поскольку касается громадного большинства нашего народа, унизительной и пустой болтовней».

Действительно, преследование насмешками и оскорблениями служителей православной церкви, русских торговцев, военных и даже представителен верховной власти в крае — явление довольно частое в финляндской жизни, и даже в самой финляндской печати начинают раздаваться голоса осуждения подобных явлений.

Так, однажды, финская газета «Raja Karjala» (1911 г., ї 77) привела описание скандала, учинённого финнами, предпринявшими увеселительную поездку на Валаам: «Пьяные участники поездки с шумом и криками подошли к монастырской гостинице, и так как их в пьяном виде не хотели впустить, то они подняли шум, силою вломились в помещение и криками разбудили богомольцев, почивавших в своих комнатах. Некоторые финны вламывались даже в комнаты богомольцев. Так как финны не переставали безобразничать и стали даже бить монахов, то пришлось обратиться к помощи полиции, имеющейся в монастыре. Только тогда удалось вывести безобразников. Другие из этих безобразников ножами вырезывали или просто вырывали цветы, насаженные около монастырской гостинницы». Taкие случаи бывали и прежде", писала «Raja Karjala» и с негодованием восклицала: «Неужели, однако, таким образом с нашей стороны отплачивают за ласковый прием и радушное гостеприимство, которое выказывается монастырем приезжим? Ведь там каждого приезжего кормят даром, дают приют и вообще любовно принимают! Если же такое бесстыдство по отношению к монастырю со стороны финнов будет продолжаться, то монастырская власти будут вынуждены прекратить доступ в монастырь и благопристойно нашим гражданам, что лишило бы многих из них случая знакомиться не только с чуждою для нас монастырскою жизнью, но и любоваться красивыми видами монастырского острова».

Подобное же слово осуждения было произнесено старофинскою газетою «Waasa» (1911 г., ї 77) по поводу упорного нежелания финляндцев признавать общегосударственный бело-сине-красный флаг. «Как известно писала газета, властями издано распоряжение, в силу которого вывешивание флагов допускается только в том случай, если имеется на лицо также и общегосударственный флаг. Создалось убеждение, будто вывешивание общегосударственного флага свидетельствует о подчинении, и поэтому решили не вывешивать вообще никаких флагов. Последний исход является в некоторых случаях действительно наилучшим, ибо иногда просто жалко смотреть, до каких крайностей доходят в этой детской игре. Флаги вывешиваются специально с намерением досадить властям. Далее газета указывала, что неуважением к русскому национальному флагу финляндцы доказывать неуважение не только к правительству, но и к русскому народу. К тому же финляндские моряки всегда пользуются русским трехцветным флагом, что ни в ком не вызывает ни удивления, ни насмешек. Поэтому газета советовала на будущее время соблюдать более корректный образ действий по отношению к русскому государственному флагу.

Даже шведоманская газета «Hufvudstasbladet» (1910 г., ї 343) должна была отметить культурную незрелость финляндцев, выражающуюся в том обилии дел об оскорблении Величества, которое стало замечаться в финляндских судах со времени объявления свободы печати в Финляндии. «Даже теперь, когда уже создалась известная привычка пользоваться свободою печати, оскорбления Величества не только не уменьшаются, но становятся повседневным явлением, писала названная газета. Явление это шведоманский орган объясняет тем, что «общество не привыкло еще держаться известных границ и умерять свой пыл в обсуждении событий, а также считаться с принятым в монархических странах правилом, в силу которого личность Монарха не должна быть затрагиваема критикою мероприятий правительства».

Таковы отзывы самих финляндских газет о некоторых явлениях финляндской жизни, наиболее порочащих финляндскую культуру. Конечно, эти отзывы дают нам лишь большее право представить перед русским читателем приведенную ниже (далее следуют факты на 230 станицах убористого текста, которые и составляют «изнанку финляндской культуры», — С.А.) массу фактов из финляндской жизни, служащих яркою иллюстрацией к приведенным отзывам.

Приводя эти факты, мы не хотели задавать отдельные личности. Поэтому фамилии по большей части заменены инициалами.

Для того, чтобы нас не могли обвинить в передержках тенденциозном освещении и подтасовках, мы, в большинстве случаев, без изменения приводим цитаты из местных же газет.

Следует сказать, что финляндская печать вообще избегает сообщать всякого рода сведения, которые могли бы повредить прочно сложившейся репутацию финского народа. Лишь социалистические газеты, чуждые нацоналистических тенденций, не стесняются делать разоблачения темных сторон финляндской жизни, к негодованию газет, буржуазных партий".

«Наши социалистические газеты, читаем в младофинской „Helsingin Sanomat“ (1910 г., ї 64), постоянно предлагают лишнее оружие обрусителям… Повидимому, наших социалистов зудит кольнуть буржуазию, но они вместе с этим колют и важнейшие общественные учреждения нашего народа».

«У социалистов нет ни национального самоуважения, ни национального образа мыслей, наличность каковых свойств не позволила бы им выставлять на показ господствующие в среди своего народа порядки и бытующие при них случаи», писала, старофинская «Uusi Suometa» (1911 г., ї 14). «Их тактика: кричать, насколько хватает сил, что здесь царят жалкие условия жизни и что те лица, которые служат обществу, — суть первостепенные негодяи.

В ї 20, за 1912 г., «Uusi Suometar» поместила целую статью под заглавием «Могильщики отечества», в которой указывала, что финляндская социалистическая печать делает большие услуги «Новому Времени» и прочей «финнофобской печати». Крайне недовольная разоблачениями социалистов, газета обвиняла их в отсутствии патриотизма.

Впрочем, шила в мешке не утаишь, как мы видели выше, не только социалистические, но и буржуазные газеты вынуждены отмечать отрицательные явления финляндской жизни, иногда посвящая им целые статьи. Подобные отзывы газет, обобщавшие данное отрицательное явление, являются, с нашей точки зрения, наиболее ценными, хотя имеют значение и отдельные приводимые факты. Пусть эти факты недостаточны для каких либо общих выводов, но они слишком многочисленны и слишком характерны для того, чтобы не возбудить сомнений в истинной ценности столь прославленной финляндской культуры. К тому же надо помнить, что народ население Финляндии лить немного превышает 3 миллиона, т. е. равняется нашей средней губернии, а отрицательные явления, о которых идет речь, насчитываются вовсе не единицами.

Не имея возможности на основании случайных газетных сообщений, делая какие-либо обобщения, мы, тем не менее полагаем, что существуют явления, которые вовсе не должны быть обрабатываемы по научным методам статистики для того, чтобы с полной добросовестностью и с высокой степенью вероятности можно было сделать вполне определенный вывод о характере данной культуры. Так выводы можно делать в силу характерности изучаемых явлений.

Отрицать положительные стороны финляндской культуры нельзя, как нельзя ее и опорочивать. Не позволительно сопоставлять характер финляндской культуры, которая сама называет себя высшей, с характером той культуры, которую она поносить, именуя варварской и азиатской.

Мы, русские, не кичимся нашей культурой, отдельные стороны которой не только не ниже, но даже выше культуры западно-европейских стран — достаточно указать на нашу изящную литературу и высокую общественную терпимость. Мы, русские, признаем, что в нашей культуре имеются крупные изъяны, требующие устранения. Но мы не можем также допустить, чтобы небольшой край, культуру которого пьянство, половая распущенность, жестокость и другие пороки пятнают едва ли не в большей степени, чем нашу культуру (преступность в Финляндии в 7 раз больше преступности России), кичился над нами и ставить бы на пути нашего государственного развития якобы совершенно исключительную ценность своей культуры.

Россия во многом еще очень некультурна. Но варварская Poccия отменила у себя крепостное право более пятидесяти лет назад и с большим трудом заставила это сделать культурную Финляндию всего лишь в 1909 году! Русский крестьянин, кровь которого, с точки зрения культурного финляндца, по сравнению с кровью финляндского крестьянина, равна грязи, с ужасом отвернулся бы, если бы ему предложили с аукциона купить ребенка или брата своего же неимущего односельчанина и обратить его в своего раба. В России нет всеобщего, равного, тайного, прямого и пропорционального избирательного права, но в Гос. Думе не было и не будет депутата, который доказывал бы, что старшие могут продавать младших в рабство, как-то говорилось на финляндском демократическом сейме. Русский государственной строй далек, конечно, от «конституционного правопорядка» Финляндии, но в России действуют суды, а не ископаемый, средневековые судилища, в которых судят наймиты судей к которым нехристиан не допускают в качестве свидетелей.

Из этих параллелей, число которых можно было бы при желании увеличить еще очень многими, видно, что финляндской культуре вовсе нельзя приписывать безусловной ценности по сравнению с русской. Напротив, как мы указали, эта культура, этот фетиш финнофилов, обладает такими пороками, следа которых нельзя найти в культуре Poccии. И это еще не все.

Не следует забывать, что в течение ста лет Финляндия пользовалась значительными материальными привилегиями, благодаря которым она могла отдавать большую часть своих средств на культурное развитие своего народа.

В самом деле, едва ли найдется какая-либо другая страна в мире, которая имела бы столь 6ольшие преимущества для своего экономического и культурного развития в течении ста лет Финляндия жила, так сказать, вне истории, сосредоточившись в своей внутренней жизни, и, под крылом великодержавной России, свои «государственные» доходы расходовала почти исключительно на культурные потребности. В то время, как русский мужик должен был иногда, в дореформенное время, почти на всю жизнь отрываться от сохи для несения рекрутчины, платить усиленные подати на содержание войск и уплату многомиллионых процентов по военным займам и страдать от паденья, в следствии войн, курса рубля, — наши финляндские сограждане по несколько лет сряду не знали воинской повинности, а если знали, то в гораздо более легкой (в 3 — 5 раза) степени, чем другие pyccкие подданные, почти совершенно не вносили денег на общегосударственную оборону, не участвовали ни копейкой в платежах по военным займам. Когда же на торговле Финляндии после Крымской войны, стало невыгодно отражаться падение курса рубля, который до того времени являлся такою же монетою Финляндии, как и остальной России, — финляндцы добились отдельного от Империи денежного обращения, дабы и косвенно не терпеть убытков от войн государства, под охраной которого росла и культурно крепла Финляндия.

Наконец, в новейшее время, когда к Финляндии было предъявлено требование об уплате государственному казначейству по 10−20 миллионов марок в год за освобождение от личной воинской повинности, ни в Сейме, ни в общественном мнении это чрезвычайно умеренное требование не было признано справедливым и встретило упорное сопротивление. Лишь некоторые старофинские газеты осторожно приводили цифры расходов, которые несут на военный нужды разные государства, в целях осветить цифру предъявленного требования.

«Не мешает сравнить, писала финская газета „Kaiku“ (1909 г. ї 11), какие расходы несут ежегодно наши ближайшие соседи государства по содержанию войск. В России на этот предмет расходуется 1.368 миллионов марок или около 10 марок на душу. Если бы нам пришлось в этой пропорции платит военный налог, то это составило бы 30 миллионов марок в год. В Норвегии, где число жителей меньше, чем в Финляндии, обыкновенные военные расходы составляют немногим более 23 миллионов марок в год, а чрезвычайные за последний года равнялись 10 миллионам марок в год, следовательно, всего 33 миллиона. В нашем соседнем государстве, в милой Швеции, расход по военному бюджету в 1900 г. равнялся, в общем, около 94 с половиной миллионов марок. Так как в Швеции в это время было 5 с половиной миллионов народонаселения, то военный налог там равняется 17 маркам с каждой души. В этой пропорции нам пришлось бы платить 50 миллионов. Страшная сумма, если даже принять во внимание, что указанный год в Швеции был исключительным, так как там производились различные крепостные постройки. Если даже допустить, что платежная способность наших соседей значительно выше нашей (?), то цифры все-таки настолько красноречивы, что мы не в праве закрывать от них уши».

Однако, кроме денежных расходов, как известно, все государства несут бремя личной воинской повинности, что, конечно, также вызывает значительные материальные жертвы, которых Финляндия ныне не знает совершенно.

Весьма мало, таким образом, участвуя в расходах по государственной обороне, Финляндия совершенно не принимаешь участия в оплате нашего государственная долга, обязанного своим происхождением, главным образом, большим войнам минувшего столетия, когда Финляндия уже составляла часть «Российской Империи. Не несет Финляндия расходов и по содержанию иностранного представительства. Легко понять, какие суммы остаются, в следствии этого, в стране на культурные надобности. Мало того, признаваемая с самого присоединения к Империи страной бедной, Финляндия неоднократно пользовалась пособиями русской казны 1) и получала разные льготы2).

1) Напр., при основании Финляндского Банка из государственного казначейства было выдано 1 миллион рублей. В I808 г, для наделения крестьян общин Соанлахты, Корписольки и Сальмы было уступлено русского русскою казной из Суоярвской лесной дачи 302.780 десятин земли за ничтожную сумму 389.487 р., и в 1882 г, для обеспечения землей крестьян Суоярвской общины — 144 000 дес. совсем бесплатно. В 1903 г. Императорский Финляндский Сенат возбудил ходатайство о дальнейшей уступке означенной дачи названным общинам, на что согласия со стороны правительства не последовало.

2) Предоставляемые Финляндии уже с самого присоединения ее Российской Империи льготы и преимущества вызывали неудовольствие даже таких либерально настроенных русских людей, каким был глава партии декабристов, казненный в 1826 г. полковник Вятского полка Пестель. Отмечая «картину народного неблагоденствия», последний в числе других возмущавших его порядков Александровского царствования отмечал «преимущества разных присоединенных областей», — т. е., Финляндии и Польши: эти преимущества, по его словам, с одной стороны возбудили чувство обиды в русских людях, а с другой — заставляли их ожидать политической свободы и для России. Это обстоятельство, по мнению Пестеля, могло послужить одним из поводов к революции. «Финляндия, писал он, не только должна быть лишена привилегированного положения status in fetatu, дарованного ей Александром I, но и должна быт слита с Pocсией обрусительными мероприятиями» («Русский биографический словарь». Спб., 1902 г. «Пестель», стр. 601 и 602).

Наконец, в нее всегда притекали крупные, сравнительно, деньги за постой в край русских войск, за стоянки русского флота, за житье петербуржцев на дачах в Выборгской губ., за службу финляндцев в России.

Финляндия в настоящее время является зажиточной страной, и выражение «бедная Финляндия», которое еще до сих пор нередко употребляется финляндцами, когда нужно добиться от Империи каких-либо преимуществ, уже давно должно быть признано анахронизмом.

В настоящее время уже сами финляндцы нередко посмеиваются над своей бедностью, рекламирование которой оказало им большую услугу.

Финляндия бедная — жалует на наша буржуазия" - писала финская газета «Sonia-listi» (1911 г., ї 285), — «однако, по статистическим данным, в этой „бедной“ стране живет около полутысячи миллионеров, которые, в общей сложности, владеют состоянием в 1.190 мил. марок». «Директора частных финляндских банков, акционерами которых состоять помянутые миллионеры, по сообщению младофинской „Helsingi Sanomat“ (1911 г., ї 70), имеют большое вознаграждение. Многие из них впоследние годы получают ежегодно до сотни тысяч марок и более того на каждого в отдельности. 3а минувший год наибольшее вознаграждение, какое когда-либо получал кто-то из них, было у главного директора Ференингсбанка: его вознаграждение за прошлый год выразилось суммою в 170 тысяч марок». «Разве мы бедны?» спрашивает старофинская «Lnsi Suometar» (I912 г., ї 101), указывал на ту массу цветных бумажек, или конфетти, которыми 1 мая перекидывалась на улицах Гельсингфорса молодежь, и которая потом на другой день возами пришлось убирать с улиц города. По подсчету, одних таких бумажек было раскидано на 10 тыс. марок. На катанье на автомобилях и извозчиках выброшено в этот день гельсингфорсскими жителями, по подсчету той же газеты, 40 тысяч марок. Прибавляя сюда стоимость пароходных прогулок, угощений в ресторанах, газета приходить к выводу, что один Гельсингфорс выбросил в тот день на увеселения четверть миллиона марок.

Ведь (по данным 1907 года) в этой бедной стране, — для которой «в виду ограниченности денежных средств» рубль был «слишком крупной денежной единицей» и которая, в силу этого, с 1877 года окончательно перешла к совершенно особой от Империи золотой денежной системе, на одного жителя приходилось по 21 р. 30 к. вкладов в сберегательные кассы, тогда как в остальной России на каждого жителя приходилось всего 8 руб. 30 копеек3).

3) Дм. Тризна. «Фииляндия за 100 лет в составе России». Спб, 1911 г, стр. 66.

Таким образом, теперь Финляндия уже не та бедная страна, которая, доставшись нам из шведских рук, нуждалась в особом привилегированном положении. Финляндия страна довольно зажиточная, имеющая возможность обращать большие средства на культурный цели. Ясно также, что этою зажиточностью, а вмести с тем и культурностью, она обязана во многом русскому народу.

А если так, то не будем ли мы правы, относясь к состоянию финляндской культуры с особого строгостью и предъявляя к ней даже нисколько повышенные требования? Ведь «кому многое дано, с того много и взыщется». Финляндии же именно было много дано, и хотя во многом она преуспела, но еще многого ей не достает для того, чтобы она могла назвать себя культурною страною и кичиться над культурой своего векового пестуна — русского народа.

Не отрицая многих хороших сторон своеобразной финляндской культуры, которая для русского человека весьма поучительны, мы желали бы, чтобы финляндцы, найдя в себе мужество сознать свои недостатки, в свою очередь, пришли кое чему поучиться к своим русским согражданам, с которыми их связывает столетиями совместная историческая жизнь. Желаем мы также, чтобы финляндцы вспомнили, что хотя они же получили зерна своей культуры с запада, но зерна эти дали пышные всходы только под покровом великодержавной России.

Post scriptum (от готовившего этот материал к публикации).

По примеру Пестеля у меня тоже возбудилось чувство обиды за Россию.

По самым скромным подсчетам «бедная Финляндия» остается в большом долгу перед Россией. Только за последнюю «большую войну» ей прощен долг в сумме 7 миллиардов долларов, а с учетом столетнего пребывания под крылом Империи, только «военный налог» (обращенный на ее экономическое и культурное развитие в виде льгот) составляет с учетом процентов не менее 20 миллиардов долларов.

Итого с учетом разграбленного в гражданскую войну и стоимости «карельской авантюры» 1922 года — не менее 30 миллиардов долларов (в действующих ныне ценах). Для маленькой Финляндии на душу населения в среднем за двухсотлетний период — предоставленные льготы 10 тыс. долларов на душу оказались хорошим подспорьем в развитии ее «культуры и демократии». Это дела давно минувших дней, но чего стоит обеспечение энергоресурсами России «бедной-богатой» Финляндии по льготным ценам в течение последних пятидесяти лет?

Видимо, все это является одной из причин ее повышенной геостратегической активности в середине прошлого столетия и в начале текущего тысячелетия.

Между тем, деятельность ее граждан и ответственных государственных лиц Финляндии не назовешь «дружеской помощью и жестом доброй воли». Это с ее участием фактически разграблен лесопромышленный комплекс Карелии. Это Финляндия уже пять лет обещает кредит в 10 миллионов долларов и хищнически вырубает леса в районе упомянутой «Суоярвской государственной дачи» и занимается спекуляцией карельским лесом, «обеспечивая» давальческим сырьем лесоперерабатывающие заводы РК. Именно поэтому стоимость карельского леса в Москве примерно на 25% выше привезенного из западной Сибири.

Когда я предложил в газету «Карелия», орган правительства РК, материал на эту тему, то получил отказ в его публикации, по причине «неуместности его появления» в преддверии переговоров о кредитах.

Однако лес рубят, о кредите и речи нет, в воздухе витают идеи сепаратизма и культурного обособления карельского элемента, поселки лесорубов замерзают в отсутствии дров. Но есть по своему талантливые художественные произведения о нашей совместной жизни и откровенные пасквили на действительно трагические события прошлого. Имею в виду, например, фильм «За спичками» и ленты того же Рогожкина «Особенности национальной охоты… и рыбалки», «Кукушка». Есть даже «Русская идея» в изложении элементарно образованного в русской истории финна, ничего не давшая ни мне, ни автору в плане прояснения истории.

В связи с этим, не лишним будет задуматься, почему маленькая Финляндия при систематическом нарушении международных договоров, своей исключительной вероломности и жестокости, по прежнему считается у нас культурным государством?

Видимо потому, что мы до такой степени заигрались в демократию, что уже не способны выдавить из себя финолюбия и восхищения всем иностранным.

Более того, «многознающими» правителями России и дальше уготована сомнительная честь обеспечивать льготами культурное и экономическое развитие «добрых соседей» за счет русского мужика в начале третьего тысячелетия погрязшего во всех грехах упомянутых выше Н. Вальтером в его исследовании нравов соседей и «сограждан».

По истине нам еще «много чего не хватает, чтобы по примеру маленькой Финляндии, даже в своих глазах, хотя бы казаться культурным народом».