Как мы исполним миссионерский императив?

Евангельские слова Христа Спасителя «идите по всему миру и проповедуйте Евангелие» не теряют своей актуальности и по сей день. Церковь имеет перед собой вполне определенную задачу вести миссионерскую деятельность вне зависимости от тех условий, в которые ставит христиан современность. Размышлениями о том, насколько осуществим сегодня этот миссионерский императив, с читателями портала «Богослов.Ru» делится профессор Московской духовной академии протоиерей Максим Козлов.

Сегодня людей спрашивают на социологических опросах: «Православные ли вы?» Или: «Принимаете ли Вы Церковь как самый уважаемый институт?» Или: «К какой религиозной традиции Вы себя относите?» Все, в том числе и весьма серьезные опросы показывают: от 65 до 75 процентов людей называют себя православными или принадлежащими к этой традиции. А если мы исключим Кавказские регионы, компактно мусульманские области России, то процент этот окажется выше.

Но мы с вами прекрасно знаем, что если мы чуть-чуть начнем копать дальше, то выяснятся очень интересные цифры. Что если эти же 70, условно говоря, процентов начать спрашивать, верят ли они в бессмертие души, то окажется, что верит хорошо, если половина. А если начинать задавать такие трагические вопросы: «Молятся ли они когда-нибудь?», «Ходят ли они в церковь?», а тем более «Исповедовались ли или причащались ли с какой-то периодичностью в своей жизни?», то выяснятся совсем другие цифры.

Сколько у нас таких людей — назовем их «церковными православными» или «воцерковленными людьми», или, как по-английски называется, churchgoer — ходящие в церковь, или practicing Christians — практикующие христиане? Таких — ходящих в церковь с определенной степенью сознательности — у нас сейчас по разным оценкам, вероятно, от пессимистической 3−7 до оптимистической 8−11%. Я думаю, никак не больше. Правда же, если мы выйдем на улицы города, не будут семеро из десяти встретившихся нам на улице церковными людьми, которых мы в воскресенье увидим стремящимися в храм на Божественную литургию. Мы примерно представляем, какой процент населения придет в воскресенье или на двунадесятые и великие праздники. Да, конечно, многие храмы будут битком забиты, но по отношению к общему количеству жителей города сколько будет тех, кто окажется на богослужении одного из двунадесятых праздников? Лучше не будем даже говорить, потому что это окажутся достаточно грустные цифры.

Это вилка. Вилка между испытывающими симпатию, относящими себя к традиции и реально участвующими в церковной жизни.

Правда, у нас есть некоторое основание для оптимизма. Оно состоит в том, что за последние 25−30 лет довольно сильно поменялась социальная база нашей Церкви. Если в 50-е, 60-е и даже 70-е годы большинство паствы Русской Православной Церкви составляли жители сел и маленьких районных центров, преимущественно женщины старше 55−60 и, как правило, очень невысокого уровня образования (низшего или среднего), то теперь ситуация поменялась. Сейчас чем крупнее город, и чем выше в нем образовательный уровень жителей, тем интенсивнее там церковная жизнь и тем больше там процент воцерковленных людей. Сейчас как раз труднее всего ситуация в маленьких городах и в селах. В деревне можно найти 15 бабушек, которые будут ходить в церковь. Но в аналогичном по количеству жителей городском поселении и процент молодежи и процент людей образованных будет больше.

Это наш шанс: тем самым идет некое обновление состава нашей паствы. Но и это сегодняшняя ответственность. Если эти вилки сойдутся (пусть не до оптимистического числа 60−70% воцерковленных в современной России — честно говоря, это очень уповательно, чтобы произошло так — но все же чтобы не 10−12% осталось, а хотя бы вдвое-втрое увеличилось число церковных людей), тогда Православие станет действительной значимой силой в той стране, которая дальше будет носить название Россия и которая будет нашей Родиной. А это в значительной мере зависит от того, как мы исполним этот миссионерский императив. Сможем ли мы что-то предложить тем людям, которые испытывают симпатию к Православию, но пока реально не ходят в храм, или они так и останутся на уровне внешнего расположения, которое на самом деле постепенно будет угасать, если им ничего не предложить.

Отсюда те попытки нахождения новых форм в общении с обществом, которые сейчас предлагаются. Мы видим, как активен Святейший Патриарх в своем желании общаться, стремлении говорить с самыми разными аудиториями: молодежными, разноплановыми, собирая их в храмах, монастырях, на светских площадках. Это нечто новое для нашей Церкви.

Есть у нас и другие яркие проповедники, которые могут работать с массовой аудиторией. Но не всем дан этот дар. Хорошо бы не всех и выпускать к массовой аудитории, прямо скажем. Иной раз, когда видишь по телевидению или слышишь по радио священника, обращающегося к тысячам людей, хочется пожелать только одного: чтобы он вообще никогда публично не говорил, а благоговейно совершал богослужения. Это тоже нужно признать: не все поставлены на трибуну общественного глаголания. Но другое доступно каждому священнику. Каждый священник может и обязан стремиться к тому, чтобы тот предварительный результат, та предваряющая благодать, которая может коснуться сердца человека благодаря убедительной, яркой массовой проповеди, потом могла реализоваться в общине, куда этот человек придет. Это вторая и не менее важная задача миссионерского императива. К этому мы призваны в значительно большем числе. Создать вместо приходов, которые являются «проходами», через которые люди проходят, оставляя средства на ремонт, реставрацию, жизнь семьи священника и другие душеполезные начинания, — приходы-общины, где люди друг с другом некоторым образом связаны. Где, самое главное, нет (вспомним советское время) того дурного принципа, что человек человеку бревно. Не волк, не друг, товарищ и брат, а бревно. Когда бревна сплавляют, они плывут, ударятся друг об друга, расплываются и сталкиваются, то одно другое подтопит, но в общем они друг другу — бревна. Они сосуществуют только потому, что их несет в одном потоке.

Одна из важнейших задач жизни прихода — чтобы люди, которые там собираются, не осознавали себя по отношению друг к другу такого рода бревнами, которых объединяют только стены и тот факт, что они вместе стоят на богослужении. Они вынуждены проталкиваться друг мимо друга после службы ко кресту — одни с деликатностью, а другие желая успеть вперед, чтобы поскорее освободиться и не испытывать дальше общества этих людей. Это задача каждого священника. И это возможно, ведь для этого нужно не так много — просто внимательность и не закрытость от того, чтобы люди общались со священником.

Конечно же, не грех повторить — и каждый священник знает это из курса пастырского богословия семинарии, — что материальное не может быть приоритетом в служении священника. Всякие другие немощи могут быть у священнослужителя, и люди их простят, это правда. Люди простят батюшку, если он иной раз выпьет. Неправильно, нехорошо, отвратительно, когда священник пьян, но народ покроет любовью, ежели он чуть слишком разговеется после праздничного богослужения. Люди простят какие-то еще немощи, например, если он, как все русские, любит быструю езду. Скажут даже со снисхождением: «А наш-то отец Анемподист эко гнал, эко гнал ко всенощной!», и любовью покроют. Но недопустимы две вещи: равнодушие (отслужил, взял портфельчик, до свидания, вы меня не увидите до следующего богослужения) и стяжательство, которое невозможно скрыть, потому что это душой завладевает. Человек считает, что это незаметно, но люди вокруг видят, что состоятельным прихожанам, от которых он думает нечто приобрести, уделяется совершенно иное время, иная мера терпимости и иное внимание, чем тем, от которых нечего приобрести, кроме как наполнения храма и малого пожертвования. Это, пожалуй, две вещи, которые более всего отталкивают от священника людей, и которых мы должны сугубо беречься. Потому что в наше время приоритетов материального и стяжательства и так хватает в окружающей нас жизни сверх головы.

Священник должен выходить за ограду церкви, чтобы привлекать людей. Каких сейчас только нет способов осуществления этого. Иные с байкерами ездят в мотопоходы, и можно вспомнить бессмертную фразу классиков советской литературы, чуть-чуть ее перефразировав: ударим автопробегом по сектантству и псевдодуховности. Шутки шутками, но действительно есть так называемые субкультуры, к которым нужно уметь обращаться. Слава Богу, что теперь у нас есть священники, которые умеют разговаривать с представителями этих субкультур. Но главное не абсолютизировать этого подхода, не считать, что он единственно применимый в общении с людьми, которые не склонны записывать себя в субкультуры. Есть и обычные люди — не готы, не байкеры, не рэперы, не панки, а остальные, которых тоже нужно как-то учитывать и с которыми, может быть, обычным языком разговаривать.

Что делать? Я позволю себе не делать каких-то колоссальных обобщений, а рассказать одну историю. Наверное, все знают, что священников куда только не зовут. И, действительно, нужно откликаться, кроме прямого делания греха. Только уж если кого-то просят освятить секс-шоп, не надо освящать. Один батюшка, правда, в Москве когда-то освятил, и его запретили в служении. И когда на епархиальном совете его спрашивали: «Отец, ну ты же видел, что там стоит?» — Он отвечал: «А я потому и освящал, что видел, и молился: «Да расточится всякое бесовское действо окроплением воды сия священныя». Но пока расточился его статус как постоянного клирика, поэтому все же лучше избегать такого рода соблазнов. А так, если зовут — надо откликаться. Это один из главных принципов: всякое даяние благо и всяк дар совершен свыше есть. Когда не от твоей воли исходит внешняя инициатива, ее стоит принимать, если, в свою очередь, нет какого-то очевидного сопряженного с этим греха.
Было бы желание откликаться на те возможности, которые нам жизнь предоставляет, будет и отклик у людей.