Воспоминания о митрополите Никодиме (Ротове) и о Святейшем Патриархе Кирилле

Впервые я увидел нынешнего Патриарха Кирилла в киевском Владимирском соборе. Он, тогда восемнадцатилетний, стремительно выскочил в стихаре из подъехавшего к вратам лимузина и открыл заднюю дверь салона, из которой вышел маститый архиерей с большой черной бородой и пытливым взглядом. Это был, знаменитый уже тогда, митрополит Ленинградский и Ладожский Никодим (Ротов) — (для чтения далее кликнуть заголовок).

Увидев позднее необыкновенно величественное служение всенощного бдения митрополита Никодима и услышав его всепроникающий густой баритональный тенор и непередаваемые интонации чтения им Евангелия, я вдруг произнес: «Сделай так, Господи, чтобы и я стал иподиаконом митрополита Никодима!». Было мне тогда 16 лет.

Случилось так, что в 17 лет я впервые посетил Троице-Сергиеву Лавру. Вошел в ворота, узрел шагающего в мантии и с книгой насельника обители, и, вдруг, что-то во мне перевернулось и сказало: «Это — твой дом. Ты будешь монахом!». Я стал на клиросе Трапезного храма, чтобы петь праздничную литургию в Сергиев день вместе с семинаристами. Вскоре из алтаря вышел иеродиакон, потом я узнал его имя — Палладий (Шиман), который потащил меня за рукав в алтарь помогать за архиерейским богослужением. Служил тогда Святейший Патриарх Алексий Первый с сонмом архиереев. Каково же было мое удивление, когда мне пришлось держать поднос с облачением перед… митрополитом Никодимом (!). Тот спросил, откуда я приехал? Узнав о моем желании учиться в семинарии, посоветовал поступать в ленинградскую. Сердце забилось и я с радостью согласился. И, уже как будущий семинарист, все время пребывания митрополита Никодима в Лавре усердно прислуживал ему за богослужением.

Помню, после какого — то из них, я был приглашен в резиденцию митрополита Никодима в Серебряном бору. Там были все иподиаконы и среди них и будущий Патриарх Кирилл — молодой, красивый, с черными завитушками-волосами и громким уверенным голосом и быстрой походкой. Там же находились и многие нынешние, уже престарелые, сподвижники Святейшего Патриарха Кирилла. В небольшом скромном строении находилась домовая церковь, уставленная иконами с суровыми византийскими ликами и множеством святых мощей, пропитанная устойчивым запахом воска и ладана.

Однажды, мне как-то судилось побывать в Серебряном бору на новогоднем молебне. Помню, как митрополит Никодим вдруг предложил всем участникам праздничной трапезы (а было человек около 15-ти) посмотреть салют на Красной площади. Меня поразило, что святитель не стал надевать светскую одежду, как тогда делали священнослужители, а, как есть, в рясе и при панагии вышел на набережную Москва-реки. Все гуляющие таращили глаза на живого «попа», который невозмутимо и весело смотрел на феерическое зрелище. Владыка не боялся никого, кроме Бога! Этот момент меня потряс. И с тех пор я старался изжить в себе страх перед атеистической «Системой» и всегда смело говорить о Боге и о Его Правде. Митрополит Никодим поднял меня с колен, как бы сказав: «И ты — тоже Человек!».

Порог духовной семинарии северной столицы в качестве абитуриента я переступил после армии в 1970 году. Владыка Никодим узнал о моем прибытии из поданных документов и сразу же определил меня в штат своих иподиаконов. Так исполнилось мое заветное желание, о котором я просил Господа в киевском Владимирском соборе в уже далекие шестидесятые годы прошлого столетия.

Позже я узнал, что митрополит Никодим два часа «уламывал» уполномоченного по делам религий по Ленинграду некоего г-на Жаринова — ужасного врага Церкви, который никак не хотел, чтобы я учился в семинарии. Об этом мне поведал инспектор семинарии отец Владимир Сорокин. Сам митрополит не проронил мне ни слова.

Митрополит Никодим практически не имел дневного времени для отдыха. Для этой цели он использовал время, отведенное для сна. Зимой, после 12 часов ночи, он в русских валенках, тулупе и шапке-ушанке прохаживался темным митрополичьим садом в сопровождении одного-двух семинаристов или иподиаконов и заводил беседы исключительно на богословские темы. И мне пришлось как-то быть его собеседником. На дворе зима и стояла лютая стужа. Я в осенних ботиночках и пальтишке чувствовал себя не очень уютно. Но беседа была столь познавательна, что про холод как-то забылось. Владыка Никодим имел и дар провидения. На мой вопрос, что он думает о митрополите Киевском Филарете (Денисенко), святитель ответил: «Это — волк в овечьей шкуре. И он может принести Церкви много бед». В то время я не мог вполне осознать этот ответ. А сейчас, когда Филарет предан анафеме за раскол и вражду против Матери-Русской Церкви, все так и сбылось по слову митрополита Никодима.

Во время бесед по митрополичьему саду меня удивила и его уверенность в том, что схизма между западной и восточной Церквами все-таки будет преодолена. Он сослался на некоего Папу Римского, возможно, на тогдашнего Павла Шестого, который якобы высказался в разговоре с ним в том смысле, что высшая Иерархия Католической Церкви, вследствие тесных экуменических контактов, уже склоняется к тому, чтобы богословски истолковать спорные догматы Первого Ватиканского собора в православном духе, но препятствует инерция вековой традиции и опасность раскола внутри западной Церкви.

Много лет спустя, чувствуя приближение кончины, святитель завещал мне архиерейскую панагию: об этом мне сказал владыка Кирилл, но я не взял ее, потому что не мог представить себя на такой высоте церковного служения. Но Бог судил иначе… Я, недостойный, был поставлен на архиерейское служение на Украине для того, чтобы защищать единство Святой нашей Матери — Русской Церкви. И испил из чаши страданий и свою часть…

Образ митрополита Никодима сильно врезался в мою память. Позднее, общаясь с другими иерархами, я осознал, что в митрополите Никодиме Господь даровал мне счастье видеть живой пример беззаветного служения Церкви Христовой и Святой Руси. Этот урок для меня продолжается и поныне: в трудные, порой драматические моменты моей жизни, он был и остался моим учителем и аввой. Бывая в Питере, я постоянно прихожу на его могилу на братском кладбище Александро-Невской Лавры. Это место он выбрал себе сам при жизни. Его он показывал и мне, разгребая в сумерках опавшие осенние листья. Постоянно вижу на сем месте цветы и венки.

Проект надгробия на его могиле явился во сне его духовному сыну — нынешнему Святейшему Патриарху Кириллу, который воплотил его в граните и мраморе, полным церковной символики и смысла. На мраморной плите высоко вознесен Крест Христов, как на Скале Церкви, о которую неистово бьются волны житейского моря. У подножия Креста, в цоколе, мраморная архиерейская митра на омофоре. На цоколе же выбита церковно-славянская надпись: «Господи, аз яко человек согреших, Ты же, яко Бог щедр, помилуй мя, видя немощь души моея. Иисусе, Боже сердца моего, прииди и соедини мя с Тобою во веки!» Эти проникновенные слова святитель всегда повторял перед святым Причащением за Божественной Литургией, которую служил практически ежедневно. Эти слова перед причащением повторяют ныне и все его ученики.

Да простит мне мою детскую искренность Святейший, но мне никогда не забыть его святые слезы о почившем Авве: обсудив с близкими сотрудниками детали предстоящих похорон митрополита Никодима в своем небольшом кабинете в Академии, владыка всех отпустил. Было видно, как тяжко ему было отдавать эти скорбные распоряжения. Я тоже был сильно опечален. Замешкался, и когда все вышли, сдавленным голосом, тихо спросил: «Как же мы теперь без Аввы будем?». И долго потом лились слезы из глаз обоих. Но это «излияние» помогло владыке Кириллу собраться с духом, чтобы достойно и праведно проводить в путь всея земли своего наставника и духовного Авву. (Второй раз я видел слезы владыки Кирилла во время чтения канона Евхаристии: он так горячо молился, что слезы брызнули из его глаз. Все, стоящие у престола профессора-священники были расчувствованы проявлением искреннего религиозного порыва).

Собор Александро-Невской Лавры во время отпевания почившего митрополита Никодима был переполнен питерцами и приехавшими почитателями со всех сторон Руси великой, но тишина стояла звенящая. Владыка Кирилл произнес в присутствии Патриарха Пимена и сорока, по зову сердца, прибывших архиереев, блестящую и правдивую речь о почившем, которая тронула многие сердца. Позже ему пришлось испить горькую чашу унижений и ссылки в Смоленскую епархию с восемью приходами — за эту святую правду… Но, став простым епархиальным архиереем, владыка выстоял перед всеми трудностями и там, приведя епархию в цветущее состояние. Ум — не спрячешь! И через некоторое время владыка Кирилл наследовал место своего учителя и наставника, возглавив Отдел внешних церковных связей Московского Патриархата и вернувшись в резиденцию Председателя ОВЦС — в московский Серебряный бор.

Учеников же владыки Никодима — огромное число. Среди них выдающиеся иерархи (митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий, митрополит Минский и всея Белоруссии Филарет и др.), священники, монахи, простые миряне как в Русской Церкви, так и в иных Поместных Православных Церквах. Руки митрополита Никодима возлежали на главах многих ставленников в архиерейство, священство или диаконство. Все они с большой теплотой и любовью и поныне вспоминают почившего святителя, ощущают своё причастие к великой личности митрополита Никодима, ибо испытали и на себе его благотворное влияние.

По примеру жизни и наставлений митрополита Никодима для его учеников на первом месте — это деятельное жертвенное служение Матери-Церкви и постоянная евхаристическая жизнь во Христе. Учеников и последователей святителя иногда именуют «никодимовцами». Они с духовным смирением принимают это «имя», понимая, что далеки от совершенного подражания Авве Никодиму в его деятельной любви к Богу, Церкви и ближнему, вплоть до полного самоотвержения. Думается, что сегодня наиболее близок евангельскому идеалу любви к Церкви, до самоотвержения Христа ради, — это Святейший Патриарх Кирилл. Достаточно взглянуть только на его, заполненный до предела человеческих сил, служебный график и все сомнения на этот счёт исчезнут.

Святейший Патриарх Кирилл, будучи еще иеромонахом и молодым преподавателем, удивлял воспитанников семинарии живым огнем веры и замечательным изложением сложнейших богословских вопросов. Все чувствовали, что перед ними преподаватель, который живёт верой воинствующей первенствующей Церкви: его речь изобиловала цитатами Священного Писания, Святых Отцов и Учителей Церкви, которых он знал превосходно. Семинаристы, студенты-академики погружались в стихию исторических теологических коллизий и постепенно познавали свет православной истины. Они были очень раздосадованы и, даже огорчены, когда митрополит Никодим направил о. Кирилла за границу представлять Русскую Церковь на международных христианских форумах. Но и это послушание, как выяснилось сейчас, было в путях благого промысла Божия о нашей Матери — Русской Церкви.

Когда будущий Святейший Патриарх возвратился из-за границы и возглавил в качестве Ректора Санкт-Петербургские (тогда Ленинградские) Духовную Семинарию и Академию, то пульс жизни духовных школ разительно изменился. Новый Ректор придал храмовым богослужениям миссионерское звучание. Каждую Литургию будущий первосвятитель неукоснительно проповедовал в храме, стены которого уже не могли вместить желающих услышать его вдохновенное слово.

Вспоминается, как убедительно звучали проповеди владыки Кирилла в академическом храме в период Великого Поста и Страстной седмицы. Как внятно и, по-особому выразительно, читал владыка Кирилл тропари Великого покаянного канона св. Андрея Критского. Этот стиль чтения покаянного канона можно смело именовать «Кирилловым напевом». Глубоко западали в душу нравственные поучения на покаянную молитву св. Ефрема Сирина, а служение им Святой Евхаристии с внятным чтением евхаристических молитв просто потрясало. В храме тогда стояла одна семья, одна душа, одни уста: весь народ стройно пел на каноне Св. Евхаристии «Милость мира», «Достойно есть», «Отче наш». Много лет судил мне Господь быть на послушании у преосвященного Ректора ленинградских духовных школ — владыки Кирилла в качестве регента академического хора и преподавателя церковного пения. Эти годы стали для меня наукой общения с людьми.

Заметьте, это было время господства государственного атеизма, запретов миссии Церкви среди молодёжи, на приходах немногие дерзали свободно проповедовать. Но, даже став епископом, владыка Ректор нисколько не сбавил миссионерского темпа. Дополнительно к проповеди на Литургии он практически стал читать тематический курс богословия в рамках традиционного чтения вечернего акафиста перед чтимым Царскосельским образом Божией Матери, который и поныне находится в академическом храме. Из Питера и даже из его пригородов в храм стали стекаться студенты светских ВУЗов и творческая интеллигенция.

Фактически, при Духовной Семинарии и Академии владыка Кирилл, обойдя все запреты властей, сумел организовать неформальную богословскую школу для мирян. Он сеял Слово Божие в души студентов ВУЗов и потом они поступали в духовные школы Питера и сами становились преподавателями в их стенах. Таким образом, благодаря владыке Кириллу была спасена и передана профессорско-преподавательская эстафета новому поколению богословов РПЦ и православных педагогов.

Я уж не говорю о том, что благодаря Владыке Кириллу, при полном одобрении владыки Митрополита Никодима, в Русской Церкви появилась целая плеяда православных женщин — педагогов, которых стали готовить в Регентском отделении при Ленинградских Духовных школах, организованном по инициативе Преосвященного Владыки Кирилла. Этот опыт распространился потом и в другие епархии РПЦ. Вот какой великий миссионерский подвиг бесстрашного свидетельства Христовой Истины в жесточайшую эпоху удушения богословских школ безбожной властью совершил наш нынешний Святейший Патриарх Кирилл!

Какие человеческие качества можно отметить в Святейшем Патриархе Кирилле? Пожалуй, доброту и сердечность в сочетании с принципиальностью и ответственностью. На мой взгляд, послереволюционные Святейшие Патриархи РПЦ старались «вписаться» в «Систему» богоборческого государства, дабы ослабить его антицерковные удары.

Но Святейший Патриарх Кирилл живет в другую эпоху, в некотором роде, он сам есть «система», но традиционно-церковная. Он всегда будет дерзать, всегда стараться «воцерковить» общество, власти — там, где Православие является исконной исторической религией. Убедить Святейшего Патриарха Кирилла сойти с этого пути утверждения исторической Церкви и Православия на Святой Руси, думаю, невозможно.

Конформистам и «церковным» маргиналам такой курс и твердый стиль церковного руководства, наверное, покажется «неудобным» и, даже, непонятным. Но их следует принять как неизменное до конца его промыслительного земного бытия. Я же со смирением дерзну пожелать Святейшему Патриарху Кириллу непоколебимой уверенности в том, что Полнота Матери-Церкви, избравшая его не без воли Божией на служение Предстоятеля Русской Церкви в наше неспокойно время, в нём таковом и нуждается.