Некоторые мысли по поводу так называемых «еврейских погромов»

(к 105-летию со дня трагических событий)

В октябре этого года исполняется 105 лет со дня общероссийской трагедии, более известной в исторической литературе как т.н. «еврейские погромы». До сих пор в среде историков нет однозначного мнения по поводу виновников тех событий. В преддверии указанной даты наш сайт предлагает мнение историка к.и.н. М.Л.Размолодина, высказанное им в недавно выпущенной научной монографии «О консервативной сущности чёрной сотни» / под ред. проф. Ю.Ю.Иерусалимского. — Ярославль: Нюанс, 2010.

Всемирную известность чёрная сотня приобрела благодаря либеральным историкам и журналистам, охотно и щедро эксплуатировавших тему организации ею еврейских погромов. Логика дискредитации политического противника неизбежно ведёт к созданию мифов. Если на евреев наложили так называемый кровавый навет, связанный с обвинениями в ритуальных убийствах, то на черносотенцев наложили по­громный навет, связанный с инспирацией ими кровавых бесчинств против евреев. Дореволюционные и советские публицисты утверждали, что погромы и массовые убийства являлись чуть ли не единственным средством решения на­ционального и еврейского вопроса, предлагаемого монархи­стами. Фокусирование внимания на черносотенном терроре, одной из форм которого якобы выступали погромы, давало основание ставить знак равенства между черносотенной и фашистской тактикой решения еврейского вопроса. За рам­ками рассмотрения оставалась разность идейных основ двух течений. Если черносотенный антисемитизм, уходивший корнями в глубь веков, носил религиозный характер, ставя целью защиту христианской традиции в сфере борьбы идей, то фашистский антисемитизм опирался на псевдонаучные расистские теории, обосновывавшие геноцид расово не­полноценных народов. Результатом реализации фашистского комплекса идей стало физическое уничтожение в XX веке шести миллионов евреев, составлявших треть еврейского населения мира. Верно ли приписывать консервативному по своему идейному содержанию черносотенному движению насильственную практику «решения» еврейского вопроса, при­сущего фашизму?

В исторических исследованиях и публикациях, по­священных средневековому антисемитизму, традиционно выделялись и дифференцированно анализировались три составных элемента христианского общества, являвшихся источником гонений еврейской общины: государство, цер­ковь и простой народ (рассматриваемый как plebs, или толпа). Либеральная и советская историография была неоригиналь­на, обвинив в инспирации погромов самодержавие и его ре­прессивный аппарат, консервативную часть православного духовенства и отсталые массы, «ведомые чёрной сотней». В трудах дореволюционных авторов В. О. Левицкого[1], В. И. Ленина[2], Е. Маевского[3]октябрьские погромы 1905 года рассматривались как инициированные российскими властями и осуществлённые черносотенцами. Начиная с середины 20-х годов XX века данная точка зрения стала до­минирующей и в советской историографии благодаря первым исследователям событий 1905 года С. М. Дубнову, Г. Красно­му-Адмони и И. Я. Хейфецу[4]. Погромы трактовались как реакция властей на революционный напор, использовавших склонность определённой части российского общества к на­силию в условиях тяжелой социально-экономической ситу­ации. В дальнейшем советская историография (В. В. Комин, Л. М. Спирин, А. Я. Аврех[5]) оценивала кровавые бесчинства 1905 года в обзорном ракурсе с классовых позиций и одно­значно трактовала их как организованные властями и совер­шённые черносотенными структурами[6]. Данное мнение ми­грировало и в современную историографию. Американский исследователь Майк Дэвидоу в опубликованной в журнале «Альтернативы» в 1996 году статье пишет: «Погромы были ор­ганизованы сверху, как часть политики отвлечения внимания народа от его действительных врагов — царизма и капитализ­ма…»[7]. Согласно этой точке зрения, стремясь ослабить на­кал социальных противоречий в стране, укрепить единство русской нации, власти старались переключить общественное внимание на национальные вопросы, заявив о наличии на­ционального врага. Преуменьшая серьезность социальных и политических противоречий внутри страны, царизм пытался навязать мнение, что причина всех бед в кознях привнося­щего смуту чужака. Этот враг отождествлялся прежде всего с евреями. Иными словами, утверждалось, что власти и чёрная сотня шли рука об руку, являясь соучастниками в массовых преступлениях.

Однако данная точка зрения не находит подтверждения по следующим соображениям.

1. Власть не могла выступать прямым организатором погромов.

Во-первых, на это указывает отсутствие докумен­тальных материалов о причастности к погромам властей. Уча­стие правительственных структур в организации кровавых бесчинств требовало длительной подготовки, тщательной организации и постоянной агитационной работы. Однако архивные документы, равно как и мемуарные свидетельства царских сановников, на этот счёт отсутствуют. Даже предста­вители либерального крыла правительства, разоблачившие в послереволюционный эмигрантский период многие тайные происки своих консервативных коллег, не оставили никаких намеков. Все сведения о причастности властей к погромам исходят только из либерального и революционного лагеря. Не находит своего документального подтверждения и якобы имевшая место связь властей с непосредственными испол­нителями погромов. Наоборот, всесильный сановник граф С. Ю. Витте, управлявший Россией в кровавые октябрьские дни 1905 года, высказывал крайне негативное отношение к «погромной» чёрной сотне: «Эта партия в основе своей па­триотична… Но она патриотична стихийно, она зиждется не на разуме и благородстве, а на страстях. Большинство её во­жаков политические проходимцы, люди грязные по мыслям и чувствам, не имеют ни одной жизнеспособной и честной политической идеи и все свои усилия направляют на раз­жигание самых низких страстей дикой, тёмной толпы… Она, представляя собой дикий, нигилистический патриотизм, питаемый ложью, клеветою и обманом, и есть партия дикого и трусливого отчаяния, но не содержит в себе мужествен­ного и прозорливого созидания. Она состоит из темной, дикой массы, вожаков — политических негодяев, тайных со­участников из придворных и различных, преимущественно титулованных дворян, все благополучие которых связано с бесправием, которые ищут спасения в беззаконии и лозунг которых: „Не мы для народа, а народ ради блага нашего чрева“. К чести дворян эти тайные черносотенники составляют ничтожное меньшинство благородного русского дворянства. Это — дегенераты дворянства, взлелеянные подачками (хотя и миллионными) от царских столов. И бедный государь меч­тает, опираясь на эту партию, восстановить величие России. Бедный государь…»[8]Вышеуказанные строки вряд ли могли принадлежать человеку, который как председатель Совета министров должен был принимать непосредственное уча­стие в подготовке «кровавой бани». Кстати, той же монетой платили С. Ю. Витте и крайне правые, характеризуя его как «жидовского ставленника», непосредственно причастного к революционной вспышке 1905 года. Лидеры Союза русского народа открещивались от навязанной им противниками роли орудия правительства в наиболее «неприятных» вещах: «Об­виняют Союз в том, что он „прислуживает“ правительству, между тем он не правительственная партия…»[9]

Во-вторых, передача функций решения внутренних проблем в третьи руки была несвойственна самодержавной монархии, пытавшейся самостоятельно контролировать все происходящие в обществе процессы. По этой причине организация погромов «сверху» противоречила природе идеократического государства, для которого в принципе непри­емлемо использование «неформальных» организаций (т. н. организаций прикрытия) для насилия против политических противников. Допустить массовые убийства не мог и русский император в силу религиозного склада личности, о чём сви­детельствовала его реакция на предложения правых исполь­зовать «Протоколы сионских мудрецов» для антиеврейской пропаганды. Если реакция Николая II на чисто пропаган­дистскую операцию была: «Протоколы изъять. Нельзя чистое дело защищать грязными способами»[10], то почему предло­жение пролить кровь тысяч подданных должно было найти его поддержку? Использование чужих рук для решения внутренних и внешнеполитических проблем свойственно именно либеральным государствам в силу правовых ограничений по применению открытого официального насилия. Например, история «образцового» правового государства США полна сви­детельств о «судах Линча» и заказных политических убийствах, а в современной истории — о селекционировании «эскадронов смерти», моджахедов, талибов, «оранжевых» и т. д.

В-третьих, погромы происходили не из-за участия вла­стей в их инспирировании, а из-за их самоустранения от выполнения государственных функций. Исторический опыт свидетельствует, что массовые антисемитские вспышки происходили именно в период безвластия, как, например, первая из них — в Киеве в 1113 году сразу же после смерти внука Ярослава Мудрого — Святополка II Изяславовича (1093−1113), когда новый правитель Владимир Мономах еще не взял бразды правления. Многочисленные погромы имели место на Украине в период вольницы Запорожской сечи и анархии Гражданской войны в начале XX века. Подобная ситуация безвластия сложилась и в России в октябрьские дни 1905 года. Об этом свидетельствуют многочисленные мемуарные и документальные свидетельства представителей органов власти и царских сановников. Подготовленный в условиях строгой секретности Манифест был неожиданнос­тью для местных властей. Резкая смена правительственного курса ошеломила губернаторов и полицмейстеров, которые оказались в полном замешательстве: разгонять ли митинги и демонстрации войсками и полицией, как это было ранее, или предоставить общественности (как левой, так и правой) полную свободу действий, как того требовал Манифест. В частности, 18 октября 1905 года ярославский губернатор Рогович в панике запрашивал у Министерства внутренних дел разъяснений: «Остается ли в силе за изданием Манифеста 17 октября высочайший указ сенату от 12 октября о порядке устройства народных собраний» и «будут ли особые распоря­жения о снятии цезуры с подцензурных изданий или надо считать ее отмененной»[11]. Ответ на запросы пришел только 20 октября и состоял из одной строки «Указ 12 октября… остается в силе»[12], что свидетельствует о замешательстве и центральных властей. Данное обстоятельство неудивительно ввиду того, что и сам министр внутренних дел узнал о Ма­нифесте «одновременно с прочими обывателями»[13]. Общее состояние администрации выразил опытный сановник К. П. Победоносцев в письме от 1 декабря 1905 года: «Власти нет никакой!»[14]. Другое дело, что администрации на местах, оказавшись в политической изоляции, пытались опираться на последовавшие вслед за изданием Манифеста вернопод­даннические демонстрации, рассматривая их как противо­вес революционным беспорядкам, участвовали в них и даже произносили контрреволюционные речи. Но приписывать на этом основании организацию погромов властям, тем более в условиях воцарившегося в России безвластия, было бы не­верно.

В-четвертых, участие властей в погромах было невоз­можно ввиду неодобрительного к ним отношения реформа­торского крыла правительства, нанесшего сокрушительный удар по идеократической сущности царского самодержавия посредством Манифеста 17 октября и учреждения ограничив­шей власть Царя Государственной думы. В реальности для до­минировавшей космополитической части бюрократии, среди которой были лица, сочувствовавшие либеральной оппози­ции, между погромщиками и вооруженными выступлениями с красными знаменами не было принципиальной разницы. Власти жестоко расправлялись и с теми, и с другими. Не­редко толпы погромщиков разгоняли с применением оружия казаки и полиция. Правительственный аппарат был заинте­ресован в успокоении страны и укреплении общественного порядка: «буйства толпы» могли накалить атмосферу и вы­звать негативную реакцию из-за рубежа. Генеральной линией власти и в XIX, и в начале XX века было жёсткое подавление любых попыток «возбуждения одной части населения против другой». Данная линия была унаследована и председателем Совета министров П. А. Столыпиным, который в разослан­ной в феврале 1907 года телеграмме требовал от губернаторов: «Ввиду полученных сведений, что на 14 февраля ожидаются будто бы повсеместно еврейские погромы, прошу принять самые решительные меры к предупреждению всякой воз­можности осуществления сего»[15]. Другой циркуляр главы правительства от 26 сентября 1907 года рекомендовал гу­бернаторам применять к черносотенным вождям на местах «меры нравственного влияния»: «внушать им, что правитель­ство ищет в них безусловно лояльной поддержки и потому отнесётся враждебно ко всяким начинаниям этих кружков, заключающих в себе элементы… вражды, террористические предприятия и т. п…. принимать все меры к организации и дисциплинированию таких групп путём примирения их на почве устранения программных крайностей. При этом нельзя не отметить, что раздававшиеся уже голоса о необходимости вооружения за казенный счет… не должны встречать сочув­ствия»[16].

2.РПЦ не могла выступать инициатором погромов.

Существенным отличием антисемитской политики в христиан­ских странах являлась несравненно меньшая роль Русской Православной церкви в инспирации антиеврейских на­строений в сравнении с Православной церковью Византии, Римско-католической церковью раннего и позднего Средне­вековья и протестантскими деноминациями Западной Евро­пы. РПЦ не могла выступать гонителем евреев в силу своего подчинённого государству положения как Ведомства право­славного исповедания. Даже в досинодальный период, когда церковь сохраняла относительную самостоятельность, в решениях высших органов церковной власти (постановления поместных и архиерейских соборов, указы патриарха и т. д.) антиеврейская политика официально ею не декларировалась и не инициировалась. Все антисемитские решения, в т. ч. и касающиеся сугубо религиозных вопросов, в эпоху патри­аршего правления и в синодальный период принимались государственными органами управления в лице великих князей, царей, императоров, правительственных комитетов и министерств. РПЦ можно критиковать за отсутствие шагов в защиту гонимых евреев (в силу полной подчиненности госу­дарству в синодальный период), но целенаправленная анти­еврейская политика ей присуща не была.

Неучастие РПЦ в инспирации погромов доказывается отсутствием в церкви теологического обоснования для массо­вых насилий. Так как Синод не заявлял своей официальной позиции по вопросам антисемитизма, то формирование от­ношения было отдано на откуп самим иерархам. В результате этого в начале XX века священство и верующие разделились на две основные группы. С одной стороны, в церкви остава­лись сильны позиции консервативных священников, при­нимавших древние церковные догматы периода Вселенских соборов о враждебности евреев христианству, однако прин­ципы евангельской любви на деле оказывались сильнее. Их позиция традиционно определялась не только и не столько индивидуальными воззрениями, сколько выработанной веками необходимостью следовать в фарватере общественно-политической конъюнктуры. Финансово-экономическая зависимость церкви от государства была слишком велика, и соответственно, если сами власти противодействовали мас­совым насилиям с какой бы стороны они ни шли, то и кон­сервативные священники призывали враждующие лагеря к христианской любви. Забитость священства государственной опекой, его многовековая несамостоятельность, неспособ­ность сделать и шага без высшего одобрения не могли создать почву для проявления инициативы по массовому пролитию крови.

Имевшие место в предшествующий период погромы не вызывали сколько-нибудь серьёзной реакции со стороны церковных властей. На протяжении всего XIX века осуждав­шиеся к тюремному заключению погромщики как не объ­являлись мучениками за веру, так и не отлучались от церкви. В целом с некоторыми оговорками можно сказать, что Русская Православная церковь в предреволюционные десятилетия не выступала с чёткой позицией по еврейской проблематике. Простое духовенство часто поддавалось общим антисемитским настроениям, но правящие архиереи противостояли этим тенденциям. Приобретший широкую известность в Рос­сии своим участием в деятельности Союза русского народа ие­ромонах Иллиодор не только не сделал головокружительной карьеры, но и подвергался преследованиям со стороны вы­шестоящих «отцов». Отсутствуют и документальные данные об участии в качестве лидеров погромщиков представителей духовенства (за очень редким исключением).

С другой стороны, в начале XX века сформировалась достаточно влиятельная группа священнослужителей, являвшаяся поборниками обновления церковной жизни, ратовавшая за экуменический диалог с другими христиан­скими конфессиями, а также решительно осуждавшая право­славный антисемитизм. В церкви, как и во всем обществе, намечался глобальный раскол. В революционные годы во многих городах империи именно семинаристы становились в первых рядах демонстраций с красными флагами. Отсутствие консолидации в церковных кругах в вопросе об отношении к евреям и их роли в русской политике подрывало базу для формирования единого внутрицерковного антисемитского фронта. Об этом открыто заявляла черносотенная пресса: «…при нынешнем общем жидонезнании, жидонепротив­лении и невмешательстве она (РПЦ. — М. Р.) не берётся по­казать той сплочённости, чтобы этим помочь царю спасти Русь»[17]. Именно в результате внутреннего «семейного раз­лада», по мнению чёрной сотни, церковь упустила возмож­ность выступить с осуждением как революции 1905 года, так и факта участия в ней евреев[18].

3.Погромы не могли быть организованы черносотенными союзами. Проблема участия черносотенных союзов в орга­низации октябрьских погромов 1905 года до сих пор остает­ся дискуссионной. В советской и западной историографии традиционно проводилась прямая связь между погромами и чёрной сотней. На современном этапе сформулировано несколько концептуальных подходов к данной проблеме. Сторонники первой точки зрения (А. И. Стеценко, А. П. Толочко, Р. Ш. Ганелин) утверждали антисемитский, «черно­сотенный» характер насильственных проявлений и ини­циирование их официальными властями[19]. В частности, утверждалось, что погромы свидетельствовали о наличии в регионе сторонников помещичье-монархических партий, давших импульс для их организационного объединения[20]. Е. Л. Бузмаков указывал, что участники погромов, не являясь в октябре 1905 года фактическими членами крайне правых партий, по духу, консервативному мышлению, стремлению отстоять идеалы самодержавия являлись черносотенцами[21]. Это мнение было поддержано С. В. Лавриковым, утверждав­шим, что в ряде регионов существовали аморфные организа­ционные структуры крайне правых — протопартии, которые стояли за организацией погромов и участвовали в них[22]. В дальнейшем они трансформировались в правомонархи­ческие союзы и организации, поэтому исследователи скло­няются к мнению, что погромы носили «черносотенный» характер.

Приверженцы второй точки зрения (С. А. Степанов, М. В. Станкова, А. Е. Язынин) разделяли некоторые выводы вышеуказанных авторов, но выступили против утверждения о прямой причастности к погромам российских властей и черносотенных партий[23]. Исходя из многофакторного под­хода, вышеуказанные исследователи называли в качестве причин общероссийской трагедии социальные, экономи­ческие и психоментальные факторы[24]. Несмотря на господ­ствующую точку зрения в последнее время появились труды, оспаривающие устоявшееся мнение. Так, ряд историков (Ю. И. Кирьянов, В. Ю. Рылов и др.) считают, что организа­ционное оформление правомонархических союзов и орга­низаций произошло после октябрьских погромов 1905 года, поэтому характеризовать их как «черносотенные» нельзя[25].

Действительно, обвинение черносотенных союзов в уча­стии, а тем более в организации еврейских погромов октября 1905 года, имеет ряд слабых мест, к которым относятся следу­ющие.

Погромное движение хронологически проявляется раньше организационного оформления чёрной сотни. Вспышки мас­сового насилия произошли ещё до образования самого многочисленного Союза русского народа. Существовавшее на тот момент Русское собрание, объединявшее кон­сервативное крыло русского «образованного общества», ориентировалось лишь на идеологическое противостояние с врагами «устоев». Появившиеся весной 1905 года Русская монархическая партия и Союз русских людей находились в стадии формирования и не обладали достаточной мощью выступить организаторами погромов по всей империи. Это вынуждены были признавать и политические противники чёрной сотни. В частности, согласно кадету В. П. Обнин­скому, опубликовавшему в 1909 году работу, посвященную трагическим событиям октября 1905 года, «не существовало партий правее конституционно-демократической, и будущие кадры так называемых монархических организаций находи­лись ещё в распыленном состоянии»[26]. Тем более неуместно приписывать черносотенцам погромы, имевшие место за не­сколько лет до создания их союзов (в частности, в Кишиневе в 1903 году). На это хронологическое несоответствие указывали и сами крайне правые. Черносотенная газета «Земщина» за­являла: «Левая печать, обвиняя Союз (имеется в виду Союз русского народа. — М. Р.) в устройстве жидовских погромов, сознательно закрывает глаза на то обстоятельство, что глав­ная полоса погромов относится к тому времени, когда Союз и не существовал. А последний белостокский погром имел место тогда, когда там не было отдела Союза. Обвиняют в политических убийствах Союз, который на расстрелы чле­нов его революционерами отвечал панихидами, который под бомбами и градом пуль шёл за крестным ходом»[27].

Отсутствие документальных подтверждений причастности чёрной сотни к погромам. О непричастности черносотенных организаций к погромам свидетельствует отсутствие под­тверждающих архивных материалов. Проведенное по крова­вым следам следствие в отношении участников погромов не установило чьей-либо организующей и направляющей роли. Все сведения об участии членов черносотенных организаций в погромах исходят из либеральной и революционной лите­ратуры, заинтересованной в дискредитации политического противника. Даже негативно относившийся к чёрной сотне и весьма информированный премьер-министр С. Ю. Витте, управлявший Россией в кровавые октябрьские дни 1905 года, отрицал факт участия ее в массовых преступлениях: «Партия эта (черная сотня. — М.Р.), находясь под крылами двуглавого орла, может произвести ужасные погромы и потрясения, но ничего, кроме отрицательного, создать не может». Отметим, что данные строки, написанные через несколько лет после погромов, говорили о возможности, но не факте участия в кровавых бесчинствах.

Повсеместное прекращение погромов после оформления черно­сотенных союзов. После образования черносотенных орга­низаций погромы практически повсеместно сходят на нет. В 1911 году на обвинения левой фракции Государственной думы о призывах к погромам в связи с запросом правых по поводу убийства А. Ющинского, председатель СМА В. М. Пуришкевич обращался к критикам: «…в момент воз­никновения монархических организаций много ли вы видели погромов… много ли вы видели насилий? — ни одного…»[28]. Действительно, после организационного оформления черно­сотенного движения отмечено всего два крупных погрома, в отличие от нескольких сотен осенью 1905 году. Оба они произошли в 1906 году на территории Польши, где русские монархисты не могли иметь влияния в силу национально-конфессиональных особенностей региона.

Заявленный законопослушный характер черносотенных ор­ганизаций. С момента образования крайне правых союзов их лидеры декларировали законопослушный характер ор­ганизаций и осуждение погромов. Анализ деятельности черносотенных организаций и их программных установок свидетельствует, что руководство монархических союзов негативно относилось к погромам как средству решения по­литических и национальных вопросов. В 1906 году предсе­датель Союза русского народа А. И. Дубровин в специальном заявлении определил погромы как преступление. Видный черносотенец Г. В. Бутми в докладе, прочитанном 1 мая 1907 года IV Всероссийскому съезду Объединённого русского на­рода в Москве, отмечал, что согласно историческому опыту погромы, избиения и насильственные выселения евреев лишь в исключительных случаях разрешают еврейский во­прос. Подчеркивалась необходимость поиска других мер, к коим, например, относилась политическая и экономическая дискриминация евреев[29].

И хотя борьба с еврейским заговором и засильем явля­лась одним из основных направлений деятельности черно­сотенных организаций, следует признать, что велась она преимущественно мирными средствами, по большей части в сфере политической агитации и пропаганды. Монархиче­ский лагерь декларировал отказ от насильственных методов борьбы с евреями, делая акцент на экономическом и идео­логическом противостоянии. В 1911 году В. М. Пуришкевич заявлял: «…монархические организации боролись и борются с еврейским засильем мерами экономическими, мерами куль­турными, а не кулаком»[30]. Значительное место в этой сфере деятельности правых занимали крестные ходы и молебны, практически полностью заменявшие в арсенале монархистов политические демонстрации. Депутации к монарху и отправ­ка верноподданнических телеграмм как на высочайшее имя, так и в адрес чиновников различных уровней являлись спо­собом осуществления политического давления на правитель­ственный аппарат, служа противовесом многочисленным петициям и резолюциям со стороны оппозиции. Под эгидой черносотенных партий также была развернута широкая эко­номическая деятельность.

Несмотря на значительный масштаб и интенсивность антисемитской пропаганды, за всё время существования черносотенных объединений не было опубликовано ни одно­го прямого призыва к еврейскому погрому. Более того, после организационного оформления монархические организации скорее противодействовали погромным выступлениям, не­жели провоцировали их. Лидеры крайне правых неоднократ­но предостерегали население от любого насилия, в том числе в отношении евреев. В борьбе с еврейскими заговором черно­сотенцы делали ставку на убеждение. «Очевидно, что гневно-мстительная борьба с видимым врагом — грех; а борьба с ним обличительная, самооборонительная и правосудная — есть добродетель, подвиг и долг наш», — писал орган СРН газета «Русское знамя»[31]. Эта позиция разделялась и в провинции. Когда на заседании 2-го пастырского собрания духовенства Тамбовской епархии священник Богородицкой церкви Там­бова А. Поспелов заявил, что понятие народности в лозунге «Православие. Самодержавие. Народность» равносильно вы­ражению «бить жидов», собрание Тамбовского Союза русских людей выразило А. Поспелову своё порицание, признав его заявление циничным и лживым. Общее собрание Козлов­ского отдела Тамбовского Союза русских людей 22 мая 1907 года постановило: «Правильное решение еврейского вопроса возможно только законодательным путем; погромы и акты насилия не согласны с православием и недопустимы»[32].

Идейно-религиозные препятствия для проведения массовых кровопролитий. Существенную роль для неприменения насильственных действий в отношении еврейского насе­ления играли религиозные препятствия, связанные с не­совместимостью с христианской традицией, нравственной ущербностью и несвоевременностью в связи с отступлением революции. Об этом лидеры крайне правых делали много­численные заявления как в программных документах, так и в периодической печати. Именно на эту сторону делался акцент в избирательной программе СРН, распространенной в сентябре 1906 года: «Русский народ… имея полную возмож­ность, пользуясь своим правом хозяина земли русской, мог бы в течение одного дня подавить преступные желания евреев и заставить их преклониться пред его волей, пред волей держав­ного хозяина земли русской, но, руководясь высшими задача­ми христианского вероучения и слишком сознавая свою силу для того, чтобы отвечать им насилием, избрал другой путь для решения еврейского вопроса, являющегося одинаково роковым вопросом для всех цивилизованных народов»[33]. Осознавая, что малейшая их причастность к буйствам толпы будет неизбежно использована для дискредитации отстаива­емых чёрной сотней идей защиты христианской традиции, председатель Русской монархической партии В. А. Грингмут призывал единомышленников: «Никогда не смейте об этом и думать, помните, что всякий, кто борется за известную идею, никогда не будет убивать, иначе этим он распишется в том, что не верит в торжество своей идеи. Действительно жизнеспособная, действительно святая идея может орошать­ся кровью только своих приверженцев. Каждая новая жертва из наших рядов приближает нас к победе, но да будет стыдно тому, кто подумает поднять братоубийственную руку про­тив своего врага: этим он наложит позорное пятно на наше святое дело! Мирным путем, устилая его нашими трупами и ни одной йоты не уступая из наших верований, мы дойдем до нашей цели, мы одержим победу»[34].

Неэффективность погромов как средства борьбы. Неприем­лемость погромов для идеологии и практики черносотенных организаций обуславливалась их неэффективностью. Мас­совые насилия не достигали цели, так как удар наносился не по корню зла — жидомасонским ложам, являвшимся центром плетения мирового заговора, а по наиболее обе­здоленной и незащищённой части еврейской общины. Об этом прямо и недвусмысленно заявил в августе 1908 года глава Союза русского народа А. И. Дубровин во время выступления в Ростове-на-Дону перед единомышленниками: «…бороться с ними (евреями. — М. Р.) надо не погромами, так как погромы нас ни к чему не приводят, от погромов страдает только бед­нейший еврейский класс, „пархи“, да русские люди, которых хватают на погромах, таскают их по тюрьмам и судам и ссы­лают, а в это время главные виновники — богатые жиды — остаются в стороне и ещё больше богатеют»[35]. Погромы больно ударяли и по исполнителям. «Когда же, вследствие нерадения правительства, русское население, доведённое до исступления непосильной борьбой с наглыми угнетателями, начинает расправляться с ними по-своему, то его хватают, сажают в тюрьмы и ссылают в каторгу, как погромщиков», — говорилось в телеграмме председателя Астраханской народ­но-монархической партии Н. Н. Тихановича-Савицкого, на­правленной в марте 1910 года председателю Совета министров П. А. Столыпину[36].

Выгодность погромов противоположному лагерю. Погромы в глазах черносотенных лидеров оказались полностью ском­прометированным средством борьбы, так как евреи умело использовали их для получения максимальной выгоды. Торгово-ремесленные слои быстро восстанавливали разру­шенные хозяйства благодаря международной помощи. Для сионистов они становились поводом организовать очередную антирусскую кампанию за рубежом и осуществить широко­масштабный сбор средств жертвам бесчинств. В действитель­ности деньги шли, по сообщениям крайне правой прессы, как на финансирование самих сионистских организаций, так и на закупку вооружений для революционеров. В июле 1907 года «Русское знамя» констатировало: «Погромы всегда при­водят к материальному и политическому улучшению быта евреев»[37]. Черносотенные идеологи цинично утверждали, что погромы в истории Руси играли положительную роль для самих евреев, так как не прекращавшиеся с момента появле­ния евреев на Руси насилия способствовали росту их благо­состояния: «…без этих воздействий на еврейское население, вызывавших некоторые остановки в его приросте, евреи, при своей плодовитости, чрезмерно бы размножились, и доходы, получаемые ими с русского народа, пришлось бы делить на большее, чем нынешнее, количество лиц»[38]. В июне 1913 года «Русское знамя» писало, что массовые уничтожения, казни, насильственные изгнания не привели к исчезновению евреев, наоборот, в конечном итоге народы «оказались в еврейской кабале»[39].

Анализ программных документов и практической деятельности чёрной сотни свидетельствует о крайней проти­воречивости отношения чёрной сотни к погромным мето­дам. Декларируя законопослушный характер организаций и отрицательное отношение к погромам, черносотенцы не отрицали права христианского населения на самозащиту от революционного натиска. Данное обстоятельство было обусловлено присущей чёрной сотне как консервативному движению защитной функцией по отношению к подверг­шимся атаке религиозным, политическим и социальным устоям общества. «…Мы осуждаем бомбы, револьверы и прочие излюбленные способы борьбы революционных партий, но в то же время открыто заявляем, что если враги наши будут поступать нагло с российским народом, будут бить, грабить, жечь наших русских собратьев, вообще нару­шать государственные законы, то мы, весь русский народ, в силу данной нами присяги… встанем стеной и загородим им ту дорогу, куда они хотят так бойко прорваться», — заявлял председатель одного из провинциальных отделов СРН[40]. Право на самооборону оправдывалось неспособностью репрессивного аппарата самодержавия противостоять революционной угрозе. «Самосуды — естествен­ное следствие бездействия власти, печальное, но неизбеж­ное явление, — писал главный орган СРН газета „Русское знамя“, — повторяющееся везде и повсюду, где закон не исполняется, либо слишком слабо ограждает жизнь и иму­щество граждан, где официальные охранители этого спа­сительного закона… не умеют, не хотят и не могут избавить мирных граждан от ужасной необходимости подымать карающий меч, вывалившийся из слабых или изменни­ческих рук официальных судей, и превращаться само­лично в следователей, прокуроров и, страшно сказать, — палачей»[41].

С другой стороны, насильственные действия «христиан­ского населения» оправдывались террором революционных партий. Если оппозиция рассматривала террор как дей­ственный способ защиты населения от произвола властей, то правые — как защиту того же населения, но уже от ре­волюционного произвола. «Мы не сторонники самосуда, — заявлял орган Ярославского отдела СРН газета „Русский на­род“, — но если заранее известное преступление не может быть предупреждено законными мерами, то очевидно, что… неизбежно должен выступить неумолимый и грозный аме­риканский дядюшка Линч»[42]. Прекрасную услугу черно­сотенной пропаганде оказали теракты и «экспроприации», организуемые эсерами и большевиками. Для подтверждения роста контрреволюционных настроений населения черносо­тенная пресса приводила статистику пострадавших от «раз­бойно-освободительного движения». Так, с февраля 1905 по май 1906 года было убито и ранено: «генерал-губернаторов, губернаторов и градоначальников — 34; полицмейстеров — 38; исправников и приставов — 204; городовых — 205; уряд­ников и стражников — 184; нижних жандармских чинов — 51; офицеров охранного отделения — 17; агентов охранной поли­ции — 56; армейских офицеров — 61; нижних чинов армии — 164; чиновников гражданского ведомства — 178; духовных лиц — 31; фабрикантов и высших служащих — 64; банкиров и крупных торговцев — 64»[43].

В программных документах черносотенных союзов го­ворилось, что монархисты будут добиваться своих целей ис­ключительно законными способами на основе христианской любви к ближнему и милосердия. На деле они были весьма далеки от терпимости и всепрощения, культивируя дух воз­мездия. На первых полосах их газет постоянно печатались списки жертв «безбожного грабительски-освободительного движения». Появление боевых дружин черносотенных со­юзов было продиктовано страхом возможного повторения террора, имевшего место во время Великой французской революции, стоившей жизни более миллиону «врагов на­рода». Крайне правые подозревали, что победившие рево­люционеры устроят в стране такую же кровавую баню как и во времена термидора. Самозащита заставляла традициона­листов браться за оружие, несмотря на декларировавшиеся мирные средства борьбы[44]. Черносотенцы делали вывод, что образумить революционеров и преступников политически­ми преобразованиями невозможно. Член Главного совета Союза русского народа П. Ф. Булацель однажды заявил на заседании совета, что революционные выступления будут продолжаться до тех пор, «пока правые не будут отвечать на убийства убийствами». И хотя Булацель выразил крайне экстремистский взгляд, не имевший поддержки в черносо­тенной среде, лидеры чёрной сотни понимали, что без жест­ких репрессивных мер революцию не остановить: «…и Совет рабочих депутатов был политической величиной, перед ко­торой трепетали министры, пока не пришли городовые и не отвели его в участок»[45].

Парадоксальным образом на отношение крайне правых к насильственным методам влияло само российское общество. В конце XIX — начале ХХ века значительную популярность террор как способ политического действия приобрел именно благодаря народническим и эсеровским «борцам за народ­ное счастье». Суды над «бомбистами» редко кого оставляли равнодушными, а подсудимые и их адвокаты становились кумирами не только в среде неопытной молодежи, но и в весьма солидных кругах. Возможно, что на начальном этапе своего существования лидеры черносотенных союзов хотели вырвать у политических противников весьма сомнитель­ную славу. Возникшие в Архангельске, Астрахани, Вологде, Гомеле, Екатеринославе, Киеве, Кишиневе, Москве, Одессе, Петербурге, Тифлисе, Ярославле боевые дружины Союза рус­ского народа пытались копировать подпольные террористи­ческие организации революционеров. Однако это был кари­катурный опыт подражания. Представляя рыхлые и аморф­ные структуры, черносотенные союзы органически не могли создать внутри себя дисциплинированные и управляемые боевые группы. Отсутствие общих принципов формирова­ния военизированных дружин приводил к самодеятельности на местах. Несопоставим был и уровень профессионализма эсеровских и черносотенных боевиков, вооруженных в массе своей палками, финскими ножами и револьверами устарев­ших конструкций. Тем не менее либеральной печатью крайне правым приписывалось совершение политических убийств депутатов кадетской фракции Государственной думы Герцен­штейна и Иоллоса.

На острие борьбы любое политическое движение имеет в своих рядах лиц, способных пролить кровь. Учитывая значи­тельную пропагандистскую силу революционных терактов, возможно, что и лидеры черносотенного движения рассчи­тывали громкими силовыми акциями способствовать росту популярности правых партий. Однако количество жертв черносотенного террора несопоставимо с числом пострадав­ших от терактов, совершенных оппозицией (в первую очередь эсерами и анархистами), — более 17 тысяч человек. Эти дей­ствия носили эпизодический характер, противоречили уставу и программам монархических партий и осуществлялись по собственной инициативе членов местных организаций, не получая поддержки высшего партийного руководства: «Во время революции, когда в стране царили смута и крамола, когда революция бушевала на улице, когда метали бомбы, грабили людей и убивали верных долгу и присяге царских слуг, члены СРН и вся наша молодежь открыто выступали против этих смутьянов, открыто на тех же улицах боролись с врагами веры, царя и России и сумели их обуздать и с ними справиться»[46].

После окончания революции все черносотенные партии осудили террор. «Теперь, когда власть в России окрепла, когда проявления революции прекратились, когда у нас власть на­ходится в твёрдых руках, мы, члены СРН, в лице его совета, глубоко порицаем всех тех, кто позволяет себе какие-либо насилия, где бы они ни были, против кого бы то ни были на­правлены», — писал орган ярославского отдела СРН газета «Русский народ»[47]. Но джин уже был выпущен из бутылки, поэтому силовые акции в меньших масштабах всё же прово­дились против наиболее беспокойных «смутьянов». Упро­щённый порядок приема в члены, засорявший боевые дру­жины лицами с низким нравственным и образовательным уровнем, игнорирование указаний высшего руководства, желание проявить необоснованную инициативу — всё это было характерно не только для черносотенных союзов. Про­воцирование на вступление пассивных по менталитету людей оборачивалось кровью. Но главной мишенью черносотенных боевиков всё же были лица, порвавшие с официальной идео­логией, а не еврейское население.

Что же стало причиной погромов? Большинство авторов, исследовавших эту тему, указывали на темноту, невежество и религиозный фанатизм низов общества, составлявших как боевой отряд погромщиков, так и социальную базу чёрной сотни. Данное мнение выразила западная исследователь­ница революционного терроризма в России Анна Гейфман: «Погромы — это безобразные выходки толпы»[48]. Под дан­ными словами могли расписаться и идеологи чёрной сотни, указывавшие на стихийность выступлений масс. Объясняя причины того, почему именно евреи становились объектами насильственных посягательств, они выдвинули несколько тезисов, к которым относились следующие.

Во-первых, вина за погромы возлагалась на космополи­тическую бюрократию, саму породившую еврейский вопрос. После разделов Польши в состав Империи были включены территории со значительным количеством еврейского на­селения, которое за столетие выросло в 8 раз. Перепись 1897 года насчитала в России 5 215 800 евреев, т. е. примерно по­ловину евреев всего мира. К 1913 году с учётом ежегодного прироста и вычетом эмиграции еврейское население должно было достигнуть 6,8 млн. человек, что составляло немногим более 4% населения страны. Возлагая на администрацию вину за рост антисемитизма, черносотенцы указывали на её неспособность спрогнозировать возможные последствия соприкосновения столь разных по религиозной традиции и ментальности народов. В адрес бюрократического аппарата бросался упрек об игнорировании исторического опыта, сви­детельствовавшего, что отсутствие защитных механизмов по­всеместно приводило к кровавым бесчинствам. «Русское зна­мя» писало, что король Лешек в IX веке разрешил евреям жить в Польше и тем заложил основы для будущих погромов. В Ис­пании король Пётр Жестокий благоволил евреям, «народ сто­нал под игом их, — и устраивал многократные погромы, пока не выгнал их совсем». Не избежали той же участи Франция, Португалия, Германия, Италия, Швейцария и Австрия — везде правительства допускали евреев, а через «десятки и сотни лет случалось одно несчастье — наступали смуты и по­громы»[49].

Благоприятную почву для погромов формировала коррупция власти. Монархисты указывали, что погромы встре­чались там, где евреи сумели опутать администрацию пау­тиной подкупов и взяток и поставить себя в более выгодное по сравнению с коренным населением положение. Именно попустительство евреям внука Ярослава Мудрого — Свя­тополка II Изяславовича (1093−1113) привело к еврейскому погрому в Киеве после его смерти: «вельми сребролюбив… жидам многие пред христианы вольности дал, чрез что мно­гие христиане торгу и ремесел лишились». Жители города обратились к новому правителю — Владимиру Мономаху с просьбой найти «управу на жидов» в связи с массовым разо­рением коренного населения. 1124 год, когда на созванном Владимиром Мономахом общем совете князей было принято решение об изгнании евреев, стал для черносотенцев точкой отсчёта истории антисемитизма в России. Выселение евреев, ставшее примером «мудрого» решения еврейского вопроса, на долгие годы внесло социальную гармонию в общество. С другой стороны, власть хронически делала неправильные выводы о причинах погромов, отказываясь видеть корень бед и возлагая вину только на участников погромов. «Админи­страции и в голову не приходило, что виновен в погромах не народ, вынужденный реагировать на паразитство пришель­цев, а она сама, благодаря попустительству и халатности по отношению к интересам своего народа», — писало «Русское знамя»[50]. Крайне правые возмущались: «По слабости ли, по алчности ли, по беспечности или умственной слепоте, они допускали в страну это мировое несчастие — евреев. А по­том заявляли ещё народу, что виновники погромов будут караться»[51].

Во-вторых, вина за погромы возлагалась на самих евреев. Монархическая литература заявляла, что по­громы происходят повсеместно из-за разрушительного влияния еврейства на традиционно сложившиеся осно­вы религиозной и социальной жизни. Экстерритори­альность и универсальность погромов должны были подтвердить данную точку зрения. «Погромы были везде, где евреи проживали, — в Берлине, во Франк­фурте, Лондоне, Нью-Йорке, Риме, Мадриде и т. д.», — утверждала черносотенная пресса[52]. Особо указывалось, что погромы не являлись изобретением русского народа: «Жидов били все народы… и в древние и в средние века, а также и в наше время били жидов англичане и американцы, таким образом, все народы признавали жидов всесветными паразитами, а все народы ошибаться не могут»[53].

Крайне правые находили основу для погромов в экономи­ческой почве, определяя их как стихийный ответ народных масс на безудержную эксплуатацию. Отрицая наличие орга­низующего центра, черносотенцы характеризовали погромы как взрыв народного возмущения и проявление мести, в ходе которых уничтожалось имущество евреев как «нажи­тое грабежом того же народа среди белого дня на законном основании»[54]. Мнение о том, что сотни кровавых расправ над евреями никак нельзя назвать беспричинными вспышками народной ярости, разделялось и авторами вышедшей в 1912 году Еврейской энциклопедии (Ю. И. Гессен и Д. С. Пасма­ник). Отрицая роль властей и черносотенцев в подготовке и осуществлении погромов, они указывали, что бесчинства являлись антисемитскими выступлениями, вызванными сугубо экономическими причинами — конкуренцией русско­го и еврейского капиталов, завистью к более зажиточным евреям, жаждой обогащения[55]. Основание для подобных утверждений давал анализ причин погромов, имевших место в начале 80-х годов XIX века на юго-западе России, в десятках городов и местечек Украины. Большая часть русской прессы и общественного мнения объясняли их народным гневом, вос­станием эксплуатируемых масс против «жидов-паразитов», «жидов-эксплуататоров». Лишь считанные представители ра­дикальной и либеральной русской интеллигенции осмелива­лись открыто заявить, что причина погромов не в «еврейской эксплуатации», а в социальной и политической структуре Российского государства.

Что же служило импульсом для погромов 1905 года, когда малозащищённое еврейское население превращалось в мишень для грабежа? Во всех случаях вина за погромы черносотенцами возлагалась на евреев и революционеров, провоцировавших население на насильственные действия. Анализ поводов для начала погромов в различных регионах страны указывает на их повсеместную идентичность: произ­веденные неизвестными лицами выстрелы в крестные ходы и монархические манифестации из домов, принадлежавших евреям. Это отмечалось в Ярославле, Тамбове, Твери и т. д. В частности, причины белостокского погрома на страницах черносотенных документов описывались следующим обра­зом: «…русские, возмущенные тем, что евреи стали стрелять крестный ход и убили несколько богомольцев, побили евре­ев…»[56]. Недаром в письме председателю Совета министров П. А. Столыпину от 22 сентября 1906 года руководство Русско­го Собрания писало: «Во всех кровавых событиях последних лет и подстрекателями, и организаторами, и исполнителями сплошь и рядом являются евреи»[57]. Показательно, что ана­логичные импульсы для массовых беспорядков встречались несколькими годами раньше. Во время кишиневского по­грома 1903 года ожесточенное побоище началось после того, как евреи применили огнестрельное оружие и убили трёх погромщиков, в том числе одного ребенка. Отсутствие у по­громщиков огнестрельного оружия давало черносотенцам повод язвить, что евреи оказывались подготовленными к по­громам больше, чем сами погромщики. Действительно, в не­которых случаях пострадавших среди громил насчитывалось больше в результате столкновений с еврейской самообороной и боевыми дружинами революционных партий.

Другим поводом для массовых погромов назывались про­вокационные действия, приписываемые евреям и революцио­нерам: богохульство, святотатство, глумление, осквернение и поругание христианских святынь. Описывая октябрьские дни 1905 года, Русское Собрание указывало, что при получении известия об объявленных Манифестом свободах евреи оскор­били святые чувства христиан, сделавшись им ненавистны­ми. «Поэтому, — делало вывод руководство организации, — озлобление против евреев повсеместно возросло до крайней степени»[58]. Почву для погромов во многом подготовляла сио­нистская и революционная литература. Некоторые листовки предлагали замуровать царя в стену живым, а царевича рас­пять, в чем «Русское знамя» находило ритуальный подтекст: «вероятно для… истязания его младенческой крови»[59].

Од­нако руки для надругательств над идеалами традиционной Руси развязал именно Манифест 17 октября. Появившиеся на улицах и площадях представители оппозиции будто с цепи сорвались в оплевывании вековых святынь. Журналист и по­литический деятель В. В. Шульгин оставил подробный рас­сказ о трагических событиях 18 и 19 октября 1905 года в Киеве. В этом городе после появления известия о царском Манифе­сте революционная толпа захватила здание городской думы, разорвала в зале заседаний портреты Николая II и его пред­ков. Какой-то студент вышел на думский балкон с портретом царя. Он сделал в полотне отверстие, просунул туда голову и кричал толпе: «Теперь я — государь!» С балкона думы высту­пали революционные ораторы. «Случилось это случайно или нарочно, — вспоминал В. В. Шульгин, — никто никогда не узнал… Но во время разгара речей о «свержении» царская ко­рона, укреплённая на думском балконе, вдруг сорвалась или была сорвана и на глазах у десятитысячной толпы грохнулась о грязную мостовую. Металл жалобно зазвенел о камни… И толпа ахнула. По ней зловещим шёпотом пробежали слова: «Жиды сбросили царскую корону…»[60]В тот же день сразу у многих людей появилась идея ответить на революционные выступления патриотическими демонстрациями.

Квинтэссенциею тогдашних событий ярко проявляет эпизод с убийством Н. Э. Баумана рабочим Н. Ф. Михали­ным, когда хулиганские действия первого спровоцировали второго на совершение тяжкого преступления. 18 октября 1905 года в Москве, во время происходивших в те дни про­тивоправительственных демонстраций, на Немецкой улице во главе толпы появился ветеринарный врач Н. Э. Бауман. Выхватив из рук одного из участников шествия красный флаг, Бауман сел в извозчичью пролётку и быстро поехал с возгласами: «Долой Бога, долой царя; я вам царь и бог!» Сто­явший на тротуаре московский рабочий, бывший крестьянин Тамбовской губернии Н. Ф. Михалин подбежал к пролетке и замахнулся бывшей у него в руках железной палкой на Бау­мана, но последний успел соскочить с пролётки и бросился бежать. Тогда Михалин погнался за убегавшим Бауманом и, настигнув его посреди улицы, несколько раз ударил палкой по голове, раздробив потерпевшему череп. Бауман скон­чался в тот же день. Вслед за этим Н. Ф. Михалин добро­вольно явился в полицейский участок Басманной части и чистосердечно сознался в учиненном им преступном деянии, объяснив, что возмущенный действиями революционных партий, он убил Баумана, видя в нем врага правительства. Н. Ф. Михалин по ходатайству министра юстиции Россий­ской империи И. Г. Щегловитова был помилован. Был ли поступок Н. Ф. Михалина, равно как и многие другие акции, направленные против революционеров в октябре 1905 года, кем-то тщательно спланированы и подготовлены? Вина за пролитую кровь, по всей видимости, лежит на обеих сторо­нах, не сумевших проявить сдержанность. Но именно из ряда вон выходящие действия оппозиции по осквернению святынь провоцировали стихийные выступления верноподданных сил. Выскажу предположение, что именно отсутствие у кон­сервативных сил руководящего и организующего центра, не позволило сдержать разрушительную энергию масс. Только с появлением чёрной сотни, взявшей под контроль народную стихию, погромы уходят в прошлое и возвращаются вновь во время Гражданской войны. Но ответственность за них монар­хисты уже нести не могли.

Черносотенцы утверждали, что погромы были народным ответом на революцию и активное участие в ней евреев. Дви­жущей силой кровавых бесчинств стало стихийное возмуще­ние носителей традиционного мышления вторжением евреев в события «внутрирусской» жизни. Действительно, полити­чески активные представители еврейского народа, получив в октябрьские дни 1905 года возможность выплеснуть долго сдерживаемое чувство национального унижения, внесли не малую лепту в провоцирование традиционалистов. За это мирному еврейскому населению пришлось заплатить доро­гую цену. «Русское знамя»" писало: «Припомните-ка, какою кровавой полосой прошли погромы евреев в 1905 году именно в тех местах, где еврейских руководителей революции было особенно много»[61]. Факт участия евреев в революционных событиях признавался ими самими. Астраханский раввин предостерегал паству: «Участие многих из вас в демонстраци­ях может погубить нас, всю еврейскую нашу общину, так как в лице двух-трех участников социал-демократических демон­страций или одного несущего красный флаг неразвитая чернь видит всю еврейскую общину»[62].

Тезис о революционности евреев давал черносотенцам основание утверждать, что погромы были направлены не против конкретной нации, а против разрушителей усто­ев. Данное мнение озвучил член Главного совета СРН Н. Е. Марков, характеризовавший погромы 1905 года (в противоположность прежним) как «антиреволюционные»[63]. Эту точку зрения разделял и Царь. В письме к матери от 25 октября 1905 года Николай II писал: «…народ возмутился наглостью и дерзостью революционеров и социалистов, а так как 9/10 из них жиды, то вся злость обрушилась на тех, — отсюда еврейские погромы». Мнение о том, что погромы носили антиреволюционный характер подтверждается про­веденными исследователем С. А. Степановым подсчетами. На основе документальных данных он сделал вывод: «Погромы не были направлены против представителей какой-нибудь конкретной нации»[64]. Статистика свидетельствует, что за пе­риод с 17 октября по 1 ноября 1905 года в имевших место в 358 населенных пунктах погромах погибло 1622 человека, из них евреев — 711 (43%); ранено 3544 человека, из них евреев — 1207 (34%). В Киеве во время погрома убито 47 человек, среди кото­рых евреев оказалось 12 (25%)[65].

Откуда же появляется термин «еврейские погромы»? Анализ периодической печати того времени свидетельствует, что придание погромам антисемитского характера и опреде­ление их как «еврейских» исходит исключительно со стра­ниц либеральных или т. н. прогрессивных газет. В желании придать бесчинствам кроваво-багровые тона либеральные журналисты приводили гигантские цифры пострадавших евреев — четыре тысячи и более человек. Из пропагандист­ской литературы тезис об этническом характере погромов, базировавшийся на преувеличенных цифрах пострадавших евреев, перекочевал в научную. Уверенно он звучит и поны­не. В опубликованной в 1996 году в журнале «Альтернативы» статье американский исследователь Майк Дэвидоу писал: «Наиболее массовые и страшные погромы произошли в 1905 году вслед за подавлением революции 1905 года. Были убиты тысячи евреев и революционеров». Искусственное преувели­чение численности пострадавших было характерной чертой либеральной прессы, использовавшей любой повод нанести удар по «тёмной власти». В частности, её утверждения о пяти­стах убитых во время кишиневского погрома 1903 года были опровергнуты официальным отчетом прокурора А. И. Полла­на, заявившим о 43 убитых, из них 39 евреев.

Авторами мнения об идентичности понятий «погром­щик» и «черносотенец» также стали либеральные средствах массой информации. Что же способствовало отождествлению двух понятий? Определение «погромщик» появляется в оппо­зиционной литературе в отношении участников вернопод­даннических манифестаций, принявших участие в избиени­ях революционеров и грабежах евреев вслед за объявлением Манифеста 17 октября. Название «чёрная сотня» появляется в отношении возникших на политической арене по следам погромов крайне правых организаций. Совпадение двух событий, а также явная политическая конъ­юнктура, позволили противникам монархии отождествить два понятия. На источник появления двух названий обра­щали внимание и крайне правые. «…Откуда это название — „черносотенцы-монархисты“? Враги самодержавия назвали черносотенцами-монархистами тот простой, чёрный русский народ, который во время вооруженного бунта 1905 г. стал на защиту своего самодержавного царя», — писал председатель Русской монархической партии В. А. Грингмут в «Руковод­стве монархиста-черносотенца»[66]. Хотя массовые столкно­вения традиционалистов с революционерами закончились в 1905 году, характеристика черносотенцев как погромщиков применялась либеральной и революционной печатью вплоть до 1917 года. Рожденная формула знака равенства между по­громщиком и черносотенцем мигрировала в советскую и российскую историографию. Даже в вышедшем в 1984 году и переизданном в 1992 году «Толковом словаре русского языка» под редакцией С. И. Ожегова заявлялось: «Черносотенец, -ица. Член, участник погромно-монархических организаций в России начала XX века, деятельность которых была направ­лена на борьбу с революционным движением»[67]. Сочетание двух понятий, вылившееся в формулу «погромно-монархи­ческие», свидетельствует о степени укоренённости идеологи­ческих штампов.

Масштабы и интенсивность либеральной пропаганды убедили даже царское правительство в том, что черносо­тенные организации представляют потенциальную угрозу для общественного порядка и стабильности. Это заставляло крайне правых принимать меры контрпропагандистского ха­рактера для собственной реабилитации. На страницах газет, в публичных выступлениях их лидеры постоянно подчёркива­ли, что монархические организации являются защитниками порядка законными мерами. «Мы делами своими доказыва­ем, что наша борьба — борьба мирными средствами, что мы — мирные культурегеры, а не погромщики…», — утверждала черносотенная пресса[68]. Но эти объяснения не убедили ли­беральный лагерь. Черносотенцы скоро пришли к выводу, что благодаря стараниям политических противников от ярлыка погромщиков им избавиться не удастся: «Можно написать целые тома разных апологий, общество наше… ничему не поверит, на все будет смотреть с усмешкой и останется при прежнем своем непреложном мнении, что весь Союз русского народа состоит из погромщиков, что деятельность наша — погромная, что литература наша — погромная, что воззва­ния наши только подстрекают на избиения „лучших людей“ России — евреев…»[69]В этом отношении крайне правые на­деялись на «время и факты», которые сами расставят все по своим местам и потомки назовут погромщиками противопо­ложный лагерь, революционными методами «разрушавший русское государство».

Мнение о том, что черносотенцы участвовали в погромах, могло возникнуть из-за того, что погромщики пополнили ряды крайне правых партий, а руководство образовавшихся союзов выступало защитниками находящихся под судом громил. Отсутствие социологических исследований о про­центном соотношении числа погромщиков и «мирных» членов черносотенных союзов делает подобные утверждения лишь очередным бездоказательным штампом. Почему до­стигшие могущества в 1906—1908 годах монархические союзы не воспользовались возможностью продолжить погромную практику под влиянием якобы доминировавшей прослой­ки? Тем более в условиях поддержки или слабости властей? Вступавшие в крайне правые союзы участники погромов составляли их незначительную часть, как правило, низовую, не делавшую в Чёрной сотне погоды и не влиявшую ни на идеологию движения, ни на её практическую деятельность. Среди участников кровавых бесчинств выделялись люмпе­низированные элементы, пытавшиеся улучшить своё матери­альное положение за счёт более обеспеченных сограждан без различия национальности. Им не были присущи определен­ные политические взгляды. Нередко после грабежей еврей­ских лавок они переходили к разгрому русских. Правильно ли их идентифицировать как черносотенцев, выступавших за строгий порядок и уважение к частной собственности? В исторической науке отсутствуют работы, ставившие задачу идентификации политических взглядов погромщиков, а сле­довательно, справедливо ли утверждать, что они разделяли программные установки крайне правых союзов, которые не были ещё широко озвучены? Антисемитскую доктрину раз­деляли и другие партии, например националисты. Не дает ли это основание утверждать, что погромщики были потен­циальными членами Всероссийского национального союза, находившегося порой во враждебных отношениях с Чёрной сотней?

Все эти вопросы ещё ждут своего исследователя. Однако окончательной и целостной картины погромного движения составлено не будет при игнорировании важного фактора, оказавшегося за пределами рассмотрения историков прошло­го и настоящего. Имя ему сионизм. В конце XIX — начале XX века на российском политическом поле активно функциони­ровали сионистские партии, имевшие, по разным оценкам, от 373 до 800 организаций. Их роль в кровавых событиях октября 1905 года до сих пор не изучена. Уже введённые в исторический оборот факты указывают на крайне непри­глядную роль членов движения, на словах декларировавших защиту еврейского населения, а на деле провоцировавших обе стороны. Исследователь С. А. Степанов привёл два вида практиковавшихся ими приёмов. Во-первых, настраивание русских традиционалистов против евреев. В Нежине Чер­ниговской губернии были задержаны Янкель Брук, Израиль Тарнопольский и Пинхус Кругерский, которые разбрасыва­ли воззвания на русском языке: «Народ! Спасайте Россию, себя, бейте жидов, а то они сделают вас своими рабами»[70]. Во-вторых, провоцирование евреев против традиционалистов. В Чернигове одновременно с антисемитскими листов­ками сионисты-социалисты распространяли воззвания на еврейском языке, призывавшие «израильтян» вооружаться[71]. После опубликования Манифеста 17 октября во многих горо­дах империи сионисты как по команде вышли на демонстра­ции под знаменами с надписями «Наша взяла!» и «Сион», как будто нарочно указывая погромщикам объект избиений.

Что подвигло сионистов делать еврейское население им­перии заложниками столь непростой ситуации? После выхо­да в 1896 году книги Теодора Герцля «Еврейское государство» сионизм стал мощным фактором не только российской, но и международной жизни. Находившееся в стадии форми­рования движение нуждалось в мобилизации еврейского населения на достижение поставленной цели создания соб­ственного государства. Россия, где проживало более пяти млн. евреев (около половины евреев всего мира), могла стать неисчерпаемым поставщиком переселенцев на «обетованную» землю. Как показывала историческая практика, наиболее эффективно задача национального сплочения решалась при создании образа коллективного врага. Распространение сио­низма сопровождалось насилиями адептов новой идеологии по отношению к своим единоплеменниками. Еще летом 1904 года Нисан Фарбер прямо в синагоге совершил покушение на фабриканта А. Когана, а его единомышленник Б. Брид­ман бросил бомбу в заполненную молящимися одесскую синагогу. На возможную причастность сионистов к провоци­рованию погромов в октябре 1905 года указывает то обстоя­тельство, что во многих городах империи (Ярославль, Тамбов, Тверь и др.) выстрелы в верноподданнические демонстрации и крестные ходы производились именно из домов, принад­лежавших евреям. Это наталкивает на мысль, что чья-то не­видимая рука намеренно направляла толпу на беззащитное еврейское население. В результате погромов наибольшие ди­виденды от трагедии получили именно сионистские органи­зации, использовавшие мощный общественный резонанс для собственной политической легализации, пропагандистской шумихи и финансового утверждения. Получивший распро­странение в сионистской литературе тезис об антисемитском характере погромов, тождественности погромщиков и членов монархических союзов, создававший в сознании еврейского населения ощущение постоянной угрозы, был максимально использован сионистской верхушкой для утверждения в ев­рейской среде. Остается только надеяться, что рано или позд­но появятся исследования, которые окончательно поставят точку над извечным русским вопросом «кто виноват» в обще­российской трагедии. Но без рассмотрения сионистского аспекта полного ответа не будет.

Максим Размолодин
(Ярославль)

Библиографические ссылки

[1] Левицкий В. О. Правые партии //Общественное движение в Рос­сии в начале XX в. Т. 3. СПб., 1914. С. 347—469.

[2] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 333; Т. 14. С. 109, 132; Т. 12. С. 56—57; Т. 10. С. 360; Т. 11. С. 189—190.

[3] Маевский Е. Общая картина движения //Общественное движение в России в начале XX века. Т. 2. СПб., 1910. Вып. 1. С. 34—184.

[4] Дубнов С. М. Погромные эпохи (1881—1916) //Материалы для истории антиеврейских погромов в России. Пг., 1919. Т. 1. С. IX—XV; Хей­фец И. Я. Мировая реакция и еврейские погромы. Б. м., 1925. Т. 1. С.3—14; Красный-Адмони Г. Старый режим и погромы //Материалы для истории антиеврейских погромов в России. Пг., 1919. Т. 1. С. XVI—XXXII.

[5] Комин В. В. История помещичьих, буржуазных и мелкобуржу­азных политических партий России: Курс лекций. Калинин. 1970; Он же. Банкротство буржуазных и мелкобуржуазных политических партий России. М., 1965; Спирин Л. М. Крушение помещичьих и буржуазных партий в России (нач. ХХ в.—1920 г.). М., 1977; Аврех А. Я. Царизм и IV Дума (1912—1914 гг.). М., 1981; Он же. Столыпин и Третья Дума. М., 1968; Дякин В. С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907—1911 годах. Л. 1978.

[6] Комин В. В. История помещичьих, буржуазных и мелкобуржуаз­ных политических партий России. Курс лекций; Спирин Л. М. Указ. соч.; Аврех А. Я. Царизм и IV Дума 1912—1914 гг.

[7] Альтернативы. 1996, N 1.

[8] С. Ю. Витте. Петроград, 1923. С. 223.

[9] Земщина. 1911, 26 апреля.

[10] Бурцев В. Л. Протоколы сионских мудрецов. Доказанный подлог. Париж, 1938. С. 107.

[11] ГАЯО. Ф. 73. Оп. 9. Д. 239. Л. 74.

[12] Там же. Л. 77.

[13] Степанов С. А. Черная сотня в России. 1905—1914 гг. М.: Росвуз­наука. 1992. С. 49.

[14] «Мать мою, родимую Россию, уродуют». Письма К. П. Победонос­цева С. Д. Шереметеву //Источник. 1996. N6. С. 12.

[15] ГАЯО. Ф. 73. Оп. 9. Д. 267(2). Л. 33.

[16] Там же. Оп. 4. Д. 4507. Л. 12.

[17] Русское знамя. 1913, 13 июня.

[18] Там же.

[19] Стеценко А. И. Черносотенцы Поволжья в 1905—1907 гг.: Дис. ..канд. ист. наук. Ульяновск, 2002. С. 43; Толочко А. П. Хроника черно­сотенно-монархического движения в Сибири. 1905—февр. 1917 г. //Материалы к хронике общественного движения в Сибири в 1895—1917 гг. Томск, 1994. С. 25; Ганелин Р. Ш. Черносотенные организации, поли­тическая полиция и государственная власть в царской России //Нацио­нальная правая прежде и теперь. Историко-социологические очерки. Ч. 1. Россия и русское зарубежье. СПб., 1992. С. 94.

[20] Толочко А. П. Хроника черносотенно-монархического движения в Сибири. 1905 — февраль 1917 г. //Материалы к хронике общественного движения в Сибири в 1895—1917 гг. Томск, 1994. C. 45.

[21] Бузмаков Е. Л. Образование и основные направления деятельно­сти правомонархических организаций в Западной Сибири //Социокуль­турные исследования. 1997. С. 79.

[22] Лавриков С. В. Правомонархическое движение в Тверской губер­нии (1905—1915 гг.): Дис. ..канд. ист. наук. Тверь, 1996. С. 55.

[23] Степанов С. А. Черная сотня в России. 1905—1914 гг. С. 52; Стан­кова М. В. Черносотенно-монархическое движение в Западной Сибири в 1905—1917 годах: Дис. ..канд. ист. наук. Омск, 1999. С. 54−56; Язынин А. Е. Возникновение черносотенно-монархических организаций Западной Си­бири и их противоборство с политическими противниками (1905—1914): Дис. ..канд. ист. наук. Омск, 2005. С. 15.

[24] Степанов С. А. Черная сотня в России. 1905—1914 гг. С. 52; Стан­кова М. В. Указ. соч. Дис. ..С. 54−56; Язынин А. Е. Указ. соч. Автореф. дис. .. С. 15.

[25] Кирьянов Ю. И. Правые партии в России (1911—1917 гг.). С. 127; Рылов В. Ю. Правое движение в Воронежской губернии (1903—1917 гг.). Воронеж, 2000. С. 29.

[26] Обнинский В. П. Новый строй. М., 1909. С. 8.

[27] Земщина. 1911, 26 апреля.

[28] Русское знамя. 1911, 1 мая.

[29] Там же. 1907, 15 мая.

[30] Там же. 1911, 1 мая.

[31] Там же. 1913, 13 июня.

[32] Собрание Тамбовского Союза русских людей 22 октября [1906 г.] //Тамбовские губернские ведомости. 1906, 26 октября.

[33] Избирательная программа (в связи с выборами в Государственную думу), принятая I Всероссийским съездом уполномоченных отделов СРН (2 сентября 1906 г.) //ГАРФ. Ф. 116. Оп. 2. Д. 1. Л. 675—676 об.

[34] Цит. по: А. Степанов. Черносотенцы и их борьба с беззаконием и смутой. Альманах «Православие или смерть». http://rusk.ru/Press/Almanac/index.htm.

[35] Протокол полицейского пристава от 1 августа 1908 г. в Ростове-на-Дону о речи Дубровина //ГАРФ. Ф.102. 4 д-во. 1905. Д. 999. Ч. 39. Т. IV. Л. 50—51.

269 Там же.

[36] Русская правда. 1910, 18 марта.

[37] Русское знамя. 1907, 5 июля.

[38] Там же. 1909, 10 апреля.

[39] Там же. 1913, 13 июня.

[40] Там же. 1907, 12 января.

[41] Там же. 12 декабря.

[42] Русский народ. 1907, 10 октября.

[43] Там же. 1906, 20 сентября.

[44] Русское знамя. 1907, 25 ноября.

[45] Там же. 1908, 17 июля.

[46] Русский народ, 1909. 29 апреля.

[47] Там же.

[48] Общая газета. 1990, N 38.

[49] Русское знамя. 1907, 15 апреля.

[50] Там же.

[51] Там же.

[52] Там же. 8 марта.

[53] Там же. 1910, 11 июня.

[54] Там же.

[55] Еврейская энциклопедия. СПб., 1912. С. 618.

[56] Обращение к русским людям от СРН //ГАРФ. Ф. 116. Оп. 2. Д. 1. Л. 698.

[57] Вестник Русского собрания. СПб., 1906. 22 сентября. N 19. С. 3.

[58] Там же.

[59] Русское знамя. 1913, 13 июня.

[60] Шульгин В. Годы. Дни. 1920. М., 1990. С. 343.

[61] Русское знамя. 1913, 15 октября.

[62] Астраханские губернские ведомости. 1905, 2 ноября.

[63] Марков Н. Е. Указ. соч. С. 494.

[64] Степанов С. А. Указ. соч. С. 57.

[65] Там же. С. 56.

[66] Грингмут В. А. Руководство монархиста-черносотенца //Собра­ние статей. Т. 1—4. Т. 2. С. 156. М., 1906—1910.

[67] С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. Толковый словарь русского языка. М., Изд. «Язь». 1992.

[68] Русское знамя. 1907, 5 июля.

[69] Там же.

[70] ГАРФ. Ф. 102. 00 1905 (2). Д. 2000. Ч. 16. Л. 108 об.

[71] Степанов С. А. Черная сотня. М.: Изд-во «Эксмо», изд-во «Яуза». 2005. С. 82.