Уличные бои

Топонимическая комиссия Санкт-Петербурга обнародовала список из 32 названий улиц, подлежащих переименованию. Более того, городские власти уже выбирают подрядчика для изготовления новых табличек. Вице-президент «МедиаСоюза» Елена Зелинская увидела в этой «уличной» теме поистине российский масштаб.

Конечно, к этому списку много вопросов. Например, если улица Восстания получает свое историческое имя — Знаменская, то почему без изменений остается прилегающая к ней площадь Восстания? По мнению специалистов, в Петербурге следует возвращать более ста городских названий и почти столько же менять в построенных при советской власти районах. Однако грех жаловаться. Пятнадцать лет эта тема топталась на месте, и сдвиг переводит дискуссию в движение, надеюсь, поступательное. Сторонники очищения карты Родины от советского наследия (я, кстати, в их числе) все это время своих позиций не сдают. Система же аргументов сторонников незыблемости, характерно видоизменяясь, отражает состояние общественных настроений.

В 90-е годы расставались с советизмами легко, может быть, немного наивно полагая, что со словом «Ленинград» и памятником Дзержинскому советский образ жизни из нашего существования уйдет, как дурной сон. Не ушел. Многое начали в 90-е годы и не довели до конца. Набор аргументов, на основании которых тормозили этот и другие процессы в следующее десятилетие, я могу повторить с закрытыми глазами. «Больше нечем заняться!» Поди поспорь с людьми, которые считают, что общество способно только на одно действие — бросить все и менять таблички, бросить все и петь песни на собрании домоуправления, бросить все и осушать болота. Те, кто привык кидаться в едином порыве, никогда не поверят, что общество в состоянии делать одновременно более десяти действий. «Больше некуда тратить деньги!» Убедительно: как можно при строжайшей экономии, жесточайшем расчете и учете каждой копейки, которые ведет вся страна ежедневно — точнее, ежесекундно, потратить несколько десятков тысяч рублей на изготовление новых табличек. Нет, мы же ни разу ломаного гроша на ветер не бросили. «Это наша история!» Верное наблюдение, если считать историей 80 лет, отбросив за ненадобностью остальные.

Однако в настоящий момент наш оппонент, человек бережливый, даже чуть прижимистый, способный на могучий, но единовременный порыв, нежно почитающий историю в объеме 80 лет, с дискуссионной площадки исчез. На его месте нарисовался новый герой с оригинальной системой аргументации: конечно, менять придется, но без спешки; зачем разбираться, хорошие это были деятели или плохие; и наконец, мне, может, самому это не нравится, но я-то не лезу. Посмотрите, какой узнаваемый получился образ. Средний-мелкий чиновник лет сорока, в хорошем костюме, с веселыми и круглыми глазами. Он, в общем, сторонник всего хорошего и против всего плохого. Только не хочет для этого ничего делать. Он хорошо устроился и меньше всего желает огорчать свое начальство, которое устроилось еще лучше.

Понятно, почему большое начальство не торопится с переименованиями. Ему, начальнику, это по-человечески неприятно: вся жизнь прошла в комсомоле, там он делал карьеру, осваивал средства — это его личная история. Кроме того, многоопытное начальство, пережившее несколько режимов, крушений, дефолтов и отжимающееся по команде, конечно, предпочитает подождать… вдруг ветер переменится, а у него в сейфе партийный билет ждет своего часа, и Ильич пальцем в окно указывает: все в порядке, товарищи. На колени — значит на колени, с колен — значит с колен, нам не привыкать. И наш средний-мелкий друг не хочет начальство лишний раз тревожить. Тем более по таким пустякам, как 24 советские улицы в одном городе.

Пожалуй, новоприобретенное и личное завоевание нынешнего поколения чиновников — это «никакой политики». До такой степени беспринципны они сами, что не только не допускают мысли о том, что принципиальными могут быть другие, но и не подозревают о существовании такого феномена. Отсутствие принципов даже делается предметом гордости: претенциозные заявки других на наличие политических взглядов носят просто-таки оскорбительный характер — как же так, если у меня ничего такого не водится, то остальные просто занимаются пиаром! Разбираться, кто хороший, кто плохой, можно исходя из наличия хоть каких-нибудь, хоть самых захудалых убеждений, самого скромного здравого смысла и умения размышлять на два шага дальше собственного кабинета. Закономерное в этом случае пренебрежение мнением других, чего бы оно ни касалось, — названий улиц, политических или религиозных воззрений, — не просто знак времени, это общественная атмосфера, в которой мы живем и воспитываем детей.

Довольно неприятная история вышла на озере Селигер, где собираются на самом деле не худшие молодые люди. Оказалось, что эти дети, к которым приезжают не последние лекторы, незнакомы даже с азбучными истинами. Они не знают, кто такой фашист и чем он отличается от антифашиста, не понимают, кто такой правозащитник, им не объяснили, в чем заключаются журналистский долг, уважение к пожилому человеку и что любовь к Родине может быть бескорыстна. Если мимо сознания этих детишек прошло, кто такая Людмила Алексеева и что она сделала для страны, то это перечеркивает весь селигерский проект. Никакой Селигер не сделает ни лучше, ни хуже детей, которые живут на площадях и проспектах лениных, халтуриных, войковых и прочей нечисти… Можем ли мы научить детей отличать дурное от хорошего, если сами не просто не разобрались, а принципиально не хотим разбираться?