Открытое письмо в редакцию журнала «Огонек» Священника Всеволода Чаплина, секретаря по взаимоотношениям Церкви и общества ОВЦС МП
В «Огоньке». 28 Михаил Поздняев поставил «Десять вопросов к Патриархии», сразу же продекларировав, что дождаться ответов не надеется. Печально, что журналист, который, как я знаю, не первый год занимается церковной тематикой, запамятовал, что на большинство этих вопросов Церковь не раз давала вполне публичные ответы — достаточно посмотреть выступления Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II и другие заявления церковного Священноначалия за последние годы. Однако, оставляя без комментариев торжествующе-самоуверенный тон статьи господина Поздняева, постараюсь вкратце напомнить эти ответы, на что меня и благословил Святейший Патриарх, прочитавший публикацию в «Огоньке» с пристальным вниманием. Итак, вопрос первый. Был ли нынешний Патриарх избран свободно? Бесспорно, да. Об этом свидетельствовали атмосфера и весь ход Поместного Собора 1990 года, на котором происходило избрание. Кандидатами в первом туре были все епископы, достигшие 40-летнего возраста и проживавшие на коренной канонической территории Русской Церкви. Многие предложения получили поддержку более чем ста членов Собора. Второй участник решающего тура — митрополит Ростовский и Новочеркасский Владимир — набрал ненамного меньше голосов, чем митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий. Никогда не слышал ни о каком разосланном по епархиям «секретном предписании КГБ» голосовать за митрополита Алексия — если бы таковое было, поверьте, нашлись бы люди, его на Соборе огласившие. Каждый епархиальный архиерей может подтвердить, что инструкций, за кого голосовать, не существовало. Возможно, кто-то действительно «ждал указаний». Наверняка имели место и выраженные в устной форме «пожелания» работников тогдашнего Совета по делам религий — кстати, не в пользу нынешнего Патриарха, тем более что Местоблюстителем, фактически руководившим Церковью во время междупатриаршества, был нынешний раскольник Филарет (Денисенко). Однако никакого единодушного «голосования по указке» и близко не происходило. Затем о церковной комиссии, изучавшей документы о контактах священнослужителей и мирян с сотрудниками КГБ. Во-первых, сама эта комиссия была создана не для того, чтобы осуждать факт контакта с представителями власти (последние, возможно, имели отношение и к Комитету). Такие контакты бывают в любом государстве, и сами по себе могут быть использованы что во зло, что во благо. А вот были ли они действительно использованы во зло Церкви и людям, комиссия определить не смогла, поскольку, будучи завалена анонимками, включая знаменитые когда-то «списки агентов с кличками», не получила ни одного достоверного документа. Представители церковного Священноначалия периодически сообщали об этом общественности. «Дело» бывшего митрополита Филарета. Действительно, на первом Архиерейском Соборе 1992 года была возможность немедленно освободить его от должности митрополита Киевского и всея Украины — многие тогда советовали это сделать. Однако можно представить, как негативно было бы воспринято низложение Киевского митрополита «в Москве» украинской общественностью, да и многими в России — рискну предположить, что сам господин Поздняев тогда бы этого не одобрил. Церковь все же предоставила Филарету последний шанс достойно выйти из сложившегося положения, тем более, что тот перед Крестом и Евангелием обещал уйти со своего поста. Впрочем, даже нарушение бывшим митрополитом своего обещания отнюдь не стало решающим фактором в развитиии раскольнического движения на Украине. Оно появилось задолго до Филарета, еще со времени перехода в неканоническую юрисдикцию епископа Иоанна (Боднарчука), и Филарет с последователями лишь продолжили начатое недоброе дело, вина за результаты которого лежит исключительно на самих раскольниках. Именно их амбиции привели к разделению, приносящему Церкви огромные боль и страдание, вследствие которых, по православному учению, грех раскола не смывается даже мученической кровью. Кстати, напомню, что внушительное большинство православных верующих Украины, несмотря на поддержку раскольников со стороны некоторых политических кругов, осталось в канонической Украинской Православной Церкви, сохраняющей единство с Московским Патриархатом. Четвертый вопрос: о переговорах в Даниловом монастыре в период политического кризиса осени 1993 года. На самом деле они отнюдь не «зашли в тупик», а вплотную приблизились к мирному, компромиссному разрешению конфликта. Но, полагаю, именно этот факт не устраивал радикальные силы. Вскоре начались открытые призывы к насилию, которым многие разгоряченные люди немедленно и последовали, после чего силовую стадию противостояния предотвратить было уже весьма непросто. Однако и в тот момент Святейший Патриарх Алексий II умолял остановить кровопролитие. Между прочим, никто, кроме Церкви, не смог усадить за стол переговоров противоборствующие стороны, и вполне возможно, что без диалога в монастырской тиши все кончилось бы большой кровью. Вопрос пятый, сформулированный так, что не хочется повторять его даже в изложении. Церковь встала на сторону «левых сил», позабыв об «анафемах коммунизму»? Во-первых, посоветовал бы господину Поздняеву перечитать официальные церковные документы периода революции и гражданской войны — нет там анафем какой-либо идеологии (в том числе коммунистической). Есть анафема богоборцам и человеконенавистникам. Во-вторых, в церковных документах уже нынешнего времени вы не найдете ни одного слова в поддержку какой-либо политической партии — «левой» или «правой». Да, представители Церкви встречаются с политиками, включая «левых». Но ведь, наверное, и господин Поздняев по роду своей деятельности тоже встречается? Если так, то он, наверное, тоже за «левых»? Очевидно, взгляды Церкви на отдельные проблемы общества иногда совпадают с позициями то «левых», то «правых» (замечу, что «левые» обвиняют нас в поддержке «правых» по крайней мере не реже, чем «правые» в поддержке «левых»). Но никакая политическая сила почему-то не заявляет, что Церковь ее полностью и эксклюзивно поддерживает — известно ведь, что это неправда. Впрочем, есть личные политические убеждения священников и мирян, иметь которые никому не возбраняется. Но Церковь предельно ясно разделила частные взгляды и общецерковный голос, который остается политически нейтральным, но не молчит по многим общественно значимым вопросам. Невозможность для Церкви участия в политической борьбе не означает отказа от активной общественной позиции. И в отсутствии такой позиции нас нельзя сегодня упрекнуть: те же события в Чечне стали причиной по меньшей мере шести заявлений Предстоятеля Церкви, в которых неприятие военного сценария было выражено предельно ясно, например, так: «Кровопролитие в Чечне должно быть немедленно прекращено. …Церковь возвышает голос в защиту невинных жертв. …Никакие, даже самые справедливые и законные, соображения государственной пользы не могут оправдать жертв и страданий мирного населения. …Прошу и умоляю государственных деятелей России, чеченских лидеров — всех, чьи руки сжимают меч, немедленно остановить боевые действия». Это что, «невнятное напоминание» (цитирую господина Поздняева, переходя к его шестому вопросу)? За последние годы Церковь столь же ясно высказалась по многим другим проблемам общества: биоэтике, преступности, алкоголизму и наркомании, экономическому и социальному кризису, культу насилия и разврата, межнациональным отношениям и так далее. Да, ее голос не столь слышен из-за отсутствия собственных средств массовой информации, способных иметь миллионную аудиторию, и из-за того, что другие СМИ не очень стремятся сообщать о решениях и заявлениях Священноначалия. Но журналист, пишущий на религиозные темы, должен был бы знать о последних событиях в сфере церковно-общественной деятельности. Участие же Церкви, духовенства непосредственно в политическом процессе пагубно и опасно, в чем я глубоко убежден. Если бы в парламенте и других законодательных собраниях мы имели десять, двадцать, сто Якуниных, сражающихся друг с другом за интересы разных партий, или если бы священники распределяли бюджетные средства, отнимая у одних и давая другим, — единство Церкви, а затем и единство России оказалось бы под угрозой. Пастырь — пастырь для всех, а не только для политических единомышленников. Он открыт для каждого и никому не может быть врагом. Следующий вопрос господина Поздняева — об игумене Зиноне (Теодоре). Он действительно по праву считается одним из лучших русских иконописцев, и не случайно именно ему было поручено написать список Владимирской иконы Божией Матери к 600-летию ее Сретения в Москве. Однако не стоит смешивать талант иконописца с церковной дисциплиной. Наложение местным епископом канонических санкций на отца Зинона произошло из-за того, что тот совершил явное нарушение церковных правил: принял Причастие во время мессы, совершенной священнослужителями Римско-Католической Церкви, с которой у Церкви Православной нет евхаристического общения. Это известно многим, но почему-то не автору статьи в «Огоньке». Теперь попытаюсь ответить на восьмой вопрос, хотя это будет непросто, поскольку господин Поздняев поставил в один ряд несколько совершенно разных тем. Общины Русской Православной Церкви в Эстонии существовали многие века с небольшим перерывом, и никто не совершал туда «марш-бросков», в которых не было никакой надобности. Скорее наоборот, относительно новым явлением стало учреждение в Эстонии церковных структур Константинопольского Патриархата. Сейчас верующие получили возможность выбирать между двумя юрисдикциями, и хочется надеяться, что они смогут жить друг с другом в мире. Церковная диаспора Московского Патриархата в дальнем зарубежье также существовала веками. Присоединение же к ней Троицкого монастыря в палестинском Хевроне, отнюдь не захваченного «силой», является лишь восстановлением исторической справедливости, поскольку монастырь исторически принадлежал российским верующим, потомки которых имеют право, по крайней мере, на доступ туда и на совершение там богослужений. Этого права они были лишены руководством Русской Зарубежной Церкви, чья связь со страной сегодня практически утрачена. Созданная же ею так называемая «Российская православная свободная церковь», чьи претензии на правопреемство от Церкви дореволюционной несостоятельны с точки зрения как церковного, так и светского права, является, попросту говоря, религиозным новообразованием, и потому в принципе не может иметь никаких прав на имущество, созданное общинами верующих или государством до революции. Совсем непонятно, какое отношение имеют данные вопросы к дискуссии о возможности встречи Святейшего Патриарха Алексия II с Папой Римскими Иоанном Павлом II. Эта встреча сегодня преждевременна потому, что не преодолен кризис в межконфессиональных отношениях на Западной Украине, где чад канонической Православной Церкви лишили почти всякой возможности молиться в храмах и вести нормальную церковную жизнь. Имеется и озабоченность нашей Церкви фактами католического прозелитизма, то есть попыток обратить в католичество людей, крещенных и воспитанных в Православии, что не вяжется с декларациями Ватикана о признании Православной Церкви такой же спасительной и такой же благодатной, как Церковь Католическая. Если это так, то зачем принимать людей, меняющих веру? Далее — о так называемой торговле табаком и алкоголем. Действительно, среди гуманитарной помощи, направлявшейся из-за рубежа в течение ряда лет, поступали и спиртное, и сигареты, которые церковные организации передавали в светскую торговую сеть для реализации, и часть вырученных средств использовалась для нужд Церкви. Когда возникла отрицательная реакция на это среди некоторой части общества, Святейший Патриарх обратился к премьер-министру с предложением более не признавать эти товары гуманитарной помощью. Впрочем, указанные торговые операции никогда не выходили за рамки законности, а упоминаемых автором статьи в «Огоньке» «связей Патриархии с криминальным миром», насколько я знаю, вообще не существует, так что никакого «правового заповедника» Церкви не требуется. Наконец, последний, десятый вопрос — о недавних событиях в Екатеринбурге. Там действительно уничтожили путем сожжения журналы, оказавшиеся лишними в библиотеке Екатеринбургской духовной семинарии. Однако это чисто техническое действие привлекло несоразмерное внимание прессы, и Святейший Патриарх обратил внимание епископа Екатеринбургского и Верхотурского Никона на то, что подобный способ ликвидации макулатуры болезненно воспринимается современным обществом и потому неуместен. Книг же известных православных богословов никто не сжигал, тем более нарочито. Постараюсь ответить и на вопрос, не вошедший в перечень, но явствующий из самой статьи господина Поздняева, — об отношении Церкви к «екатеринбургским останкам» и к прославлению новомучеников уходящего века. Автор публикации с ходу заявляет, что причина сложившейся ситуации — отнюдь не в мировоззренческом конфликте материализма с идеализмом, разделившем в данном вопросе государство и Церковь. Каких-либо иных версий в статье, правда, не приводится. А суть недоумения — именно там, где господин Поздняев упорно не желает ее видеть. Напомню, что речь идет не о простых покойниках, а о телах людей, вопрос о причислении которых к лику святых будет вскоре рассматриваться Поместным Собором. Значит, после возможной канонизации Царской семьи останки должны будут почитаться как святые мощи. В этом случае в вопросе об идентификации останков двух мнений в Церкви быть не может. Вот почему для государства, остающегося по духу весьма далеким от церковности, главное сейчас — доводы определенной части ученых, а для Церкви — воля Божия, для власти — результаты следствия, а для иерархов — мнение церковного народа, в котором, как господину Поздняеву известно, мистическое видение вопроса доминирует над доверием политикам, следователям и ученым мужам. Если Сам Бог Своим таинственным действием примирит духовный опыт Церкви с выводами науки, то вся проблема рассеется как дым. Поспешность же в принятии решений по столь важному вопросу, тем более под давлением власти, всегда Церкви вредила. Вспомним, как Русская Зарубежная Церковь канонизировала среди царских слуг католика Труппа, вспомним, сколько недоумений осталось, когда в прославленном ею Соборе новомучеников одни числят, например, отца Павла Флоренского, а другие продолжают спорить о его взглядах… Впрочем, это уже скорее вопросы на вопросы, которые я надеюсь задать господину Поздняеву при личной встрече, если он откликнется на мое приглашение почаще обмениваться мнениями, дабы однажды данные Церковью ответы не приходилось повторять снова и снова.
