 |
| ИА «Белые воины» | Алексей Тепляков | 08.06.2011 |
Первое известное упоминание о процессе над чекистами Кузбасса встречается в появившейся в США в 1953 г. книге советского резидента НКВД и невозвращенца А.М. Орлова: «В конце февраля 1939 года в советских газетах появилось сообщение об аресте некоего Лунькова, начальника управления НКВД в Ленинске-Кузнецке, и его подчинённых за то, что они арестовывали малолетних детей и вымогали у них показания, будто те принимали участие в заговоре с целью свержения советского правительства. Согласно этому сообщению, детей держали в переполненных камерах, вместе с обычными уголовниками и политическими заключёнными. В газетах был описан случай, когда десятилетний мальчик, по имени Володя, в результате допроса, длившегося всю ночь, сознался, что в течение трёх лет состоял в фашистской организации"3. Это сообщение в целом довольно точно передаёт смысл публикации в газете «Советская Сибирь», хотя обвинение в свержении правительства детям не предъявлялось.
Историк Р.А. Медведев, перенося сведения из «Советской Сибири» в свой известный труд о Сталине, резко увеличил количество арестованных и сроки их содержания под стражей: «..в городе Ленинск-Кузнецкий арестовали 60 детей 10−12-летнего возраста, якобы создавших «контрреволюционную террористическую группу». Восемь месяцев этих детей держали в городской тюрьме. Одновременно были заведены «дела» на ещё 100 детей. Возмущение этим в городе было столь сильно, что пришлось вмешаться областным организациям. Детей выпустили на свободу и «реабилитировали», а работников НКВД. привлекли к судебной ответственности"4.
Р. Конквест в «Большом терроре», ссылаясь на публикацию «Советской Сибири» от февраля 1939 г. и материалы самиздата, совершенно некорректно сообщает, что «сто шестьдесят детей, главным образом в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет, были арестованы и, после строгих допросов, признали себя виновными в шпионаже, террористических актах, измене и связях с гестапо». Между тем в газете говорилось, хотя и не вполне чётко, о том, что, по мнению чекистов, «детский заговор» включал до 160 участников (из которых, как говорят цитируемые ниже документы, на деле было арестовано порядка 10%, в основном старше 14 лет). Таким образом, в зарубежной литературе с выходом знаменитого труда Конквеста появилась авторитетная точка зрения о массовом репрессировании детей в Ленинске-Кузнецком5.
Опубликованные в 1988 г. сенсационные «Ненаписанные романы» популярного писателя Ю. Семёнова, выданные за откровения старых большевиков, на деле в основном восходили к всё тому же А. Орлову: это и подробности московских процессов, и легенда о расстрелянном в 1933 г. замнаркоме земледелия СССР Ф.М. Конаре как якобы замаскированном польском шпионе, и рассказ о жестоком следователе И.И. Чертоке, и уверения, что маршала Тухачевского вместе с подельниками казнили без всякого суда. Один из героев книги Семёнова якобы рассказывал автору: «Когда Ежов исчез, после Восемнадцатого съезда уже, я прочитал в газетах отчет о судебном процессе над Луньковым, бывшим начальником НКВД в Кузбассе, который арестовывал малолеток и выбивал из них показания, что они, мол, готовили теракт против товарища Сталина. …Вот после того, как открытый суд приговорил Лунькова к расстрелу, я и решил вернуться в Москву…6 От себя романист добавил к информации Орлова обвинение детей в подготовке теракта против Сталина и уверенность, что фальсификатор Луньков был приговорён к расстрелу, а также перенёс процесс на период после XVIII партсъезда.
В современной литературе о так называемом «детском деле» упоминается обычно кратко. Единственная небольшая публикация, посвящённая делу целиком, тоже эмоционально преувеличивает его масштабы: «В считанные дни в Ленинске-Кузнецком все кутузки забили ревущими, матерящимися благим матом детьми. Чумазый шахтерский городок обуял страх"7. Документы Новосибирского обкома ВКП (б) и управления ФСБ, а также некоторые опубликованные материалы позволяют уточнить обстоятельства фабрикации «детского дела», выяснить численность репрессированных подростков, имена части из них, а также проследить судьбы чекистов-фальсификаторов. Понимание причин возникновения данного дела требует нескольких предварительных замечаний.
Для 1930-х гг. был характерен очень высокий уровень преступности, в том числе детской. О ситуации с дисциплиной в учебных заведениях наглядно говорит список 23 учеников, исключённых из школ Новосибирска в начале 1935 г. за следующие проступки: «покушение на убийство ученика»; «в школе порезал ученика»; «нанесение ножевой раны»; «поножовщину [и] за попытку изнасилования ученицы 6 кл.»; «нападение с ножом на ученика»; «нанесение раны»; «выход с ножом и наганом на улицу, нападение с шайкой хулиганов на одного гражданина и избиение его»; «организация шайки»; «торговля на толкучке крадеными вещами»; «хождение с ножами»; «школу превращал в уборную»; «распространение порнографической литературы среди учащихся» и т. п. Тем не менее Запсибкрайком ВКП (б) осенью 1935 г. относил исключительно к проискам классового врага многочисленные факты «создания хулиганских шаек из учащихся, убийство и запугивание лучших учеников пионеров… в некоторых школах гг. Новосибирска, Сталинска, Бийска, в Тогучинском и Старо-Бардинском районах, наглые преступления и насилия над девушками в Алтайской средней школе"8. Мнение о школьном хулиганстве как результате влияния антисоветской агентуры было характерно для позиции властных структур данного периода.
До 1937−1938 гг. пресловутая ст. 58 УК РСФСР, насколько можно судить, не применялась к лицам моложе 16 лет. Как известно, ЦИК и СНК СССР 7 апреля 1935 г. постановили несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, уличенных в совершении краж, в причинении насилий, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытках к убийству, привлекать к суду с применением всех мер уголовного наказания. Но распространительному толкованию данный закон не подлежал, поэтому по другим видам преступлений несовершеннолетние до 16 лет не привлекались к уголовной ответственности. Таким образом, и ст. 58 УК по закону также не могла быть применена к лицам моложе 16 лет9.
Между тем хулиганские выпады с политической подкладкой со стороны школьников были обыденностью того времени и отслеживались чекистами повсеместно. Вот примеры середины 1930-х гг. по Барнаулу. Ученик 7-го класса школы N 22 Г. П. Кольцов, разорвавший осенью 1935 г. перед группой учащихся портрет Ленина, был арестован чекистами и привлечён по ст. 74 УК, каравшей за хулиганство. В январе 1936 г. была арестована ученица 10-й барнаульской школы Киселёва (дочь учительницы), которая в течение последней недели 1935 г. распространяла в школе «контрреволюционный нелегальный» журнал «Не сдадимся»». В том же январе 1936 г. к судебной ответственности были привлечены ученики 2-й неполной средней школы братья Александр и Иван Репины: 17-летний Александр — за порчу портретов вождей, а ученик 4-го класса Иван — за попытку сорвать траурное заседание памяти Ленина, с которого по его громкому призыву убежало более 15 учеников. В конце 1936 г. горотдел НКВД вёл расследование по делам учащихся школы N 5 Карпова и Неразик, изорвавших сталинский портрет10.
Но в 1937 — 1938 гг. чекисты расширительно толковали закон от 7 апреля 1935 г., и аресты подростков по самым тяжёлым пунктам ст. 58 УК являлись нередким делом. Так, чекистская сводка, отправленная в Новосибирский обком ВКП (б), гласила, что в школе на ст. Новокузнецк 5 ноября 1937 г. 14-летний ученик 6-го класса Храмцов разложил по партам десять листовок следующего содержания: «Внимание, нашей партией под начальством меня будет писаться каждый день «Да здравствует Гитлер — наш луч». Отец Храмцова в 1905 г. принимал участие в подавлении восстаний революционных рабочих. Отец и сын арестованы». А, например, начальник Беловского РО УНКВД по Новосибирской области М.М. Портнягин в 1938 г. разоблачил «молодёжную контрреволюционную террористическую группу» на курсах ясельных сестёр11. Высокая преступность среди подростков подвигла чекистов Ленинск-Кузнецкого ГО НКВД (под давлением областного начальства, заинтересованного в максимально большом количестве разоблачённых «организаций») на поиски политической подкладки в эпизодах хулиганства и поножовщины — с целью вскрытия очередного контрреволюционного заговора. «Детский процесс», готовившийся к судебному рассмотрению, должен был продемонстрировать особую бдительность кузбасских чекистов.
Большой террор в Ленинске-Кузнецком, как и в других городах Новосибирской области, отличался крайней жестокостью, причём репрессиям подвергались и сами проводники террора. В результате кадровой чехарды за 1932 — 1936 гг. в горотделе НКВД сменилось шесть руководителей — за пьянство, служебные проступки и т. д. 12 Работавший с ноября 1936 г. начальником горотдела НКВД И.Ф. Золотарь был арестован в феврале 1938 г. за целый ряд должностных преступлений (он обвинялся не в арестах сотен людей, а в конвоировании арестованных в баню днём по городу в открытых машинах, из-за чего на улицах собирались толпы родственников; в избиении сотрудников ГО и работников телефонной станции; незаконном аресте двух милиционеров, интимных связях с подчинёнными сотрудницами; присвоении ружья фирмы «Зауэр» и пр.) и осуждён на 5 лет заключения13. О том, что чекисты горотдела не всегда успевали зарывать трупы своих жертв, показал сам начальник УНКВД по Новосибирской области Г. Ф. Горбач, заявив, что в Ленинске-Кузнецком «приговора в исполнение были приведены в таком месте и так, что на второй день какой-то человек натолкнулся на место, где был обнаружен труп"14.
Сменивший опытного чекиста Золотаря 35-летний А.Г. Луньков имел не менее богатую биографию: с 16 лет участвовал в Гражданской войне, командовал эскадроном ЧОН, работал нарсудьей и участковым прокурором. В 1929 г. из прокуратуры перешёл в ОГПУ, в 1935 г., будучи уполномоченным ЭКО УНКВД ЗСК, был под следствием по ст. 193−17 УК «за неправильные оперативные мероприятия по вскрытию контрреволюционной группы». В 1937 г. в качестве старшего оперуполномоченного УНКВД ЗСК-НСО продолжительное время фактически руководил Куйбышевским оперсектором НКВД, организовывая террор и массовые расстрелы на севере Новосибирской области15, затем — начальник 4-го отделения контрразведывательного отдела УНКВД НСО. С февраля по декабрь 1938 г. работал в Ленинске-Кузнецком, был удостоен высшей ведомственной награды — знака почётного чекиста (май 1938 г.). По характеристике секретаря ГК ВКП (б) М. Творогова, «с приездом т. Лунькова. горотдел стал работать значительно лучше и четче. При его участии была ликвидирована. недисциплинированность и распущенность среди младшего и старшего нач. состава. парторганизация горотдела. решительно очищала свои ряды от случайно пробравшихся людей..» Сам Луньков уверял, что его несомненное достижение — «приближение аппарата к рабочим-шахтерам», среди которых проводились беседы о бдительности и зачитывались соответствующие доклады. В 1938 г. Луньков был введён в состав ревизионной комиссии Новосибирского обкома ВКП (б)16.
Прибыв в Ленинск-Кузнецкий, Луньков немедленно вскрыл несколько крупных «организаций», в т. ч. среди подростков. Как впоследствии показал на суде основной следователь по «детскому делу» А.И. Белоусов, «Луньков сказал мне, что нигде не берутся за дело так, как мы. И если мы проведем это дело, то авторитет наш поднимется высоко"17. Ближайший куратор Белоусова, начальник секретно-политического отделения (СПО) горотдела А.И. Савкин, был под стать Лунькову. Ещё летом-осенью 1937 г., привлекаясь для помощи следствию в аппарате СПО УНКВД по Запсибкраю, Савкин не жалел усилий для разоблачения врагов народа. В 1956 г. этот чекист, вспоминая проведённые им следственные дела, показывал, что арестованных держали сутками сидя и стоя без еды и сна, и что он не помнит ни одного из них, кто бы подписал признание без физического и морального воздействия. Не менее откровенно Савкин заявил, что переутомлённые допросами следователи, страдая от бессонницы, «доходили до такого состояния, что не могли здраво рассуждать, и лично я был в таком состоянии, что своей жене не верил, что она советский человек"18.
В письме из тюрьмы от 26 марта 1939 г. осуждённый Луньков, как и годом ранее, уверял партийное начальство, что в городе активно действовали взрослые уголовные и антисоветские элементы, «используя в своих целях ранее исключенных за проступки и преступления бывших учащихся детей репрессированного органами НКВД элемента». Следствием вражеской работы и «засоренности» школ, по мнению Лунькова, стала очень низкая успеваемость в 1937/38 учебном году — всего 20−25%. В конце февраля 1938 г. Луньков доложил свои соображения относительно разгула антисоветской работы среди несовершеннолетних начальнику УНКВД Горбачу, а 3 марта поставил этот вопрос на бюро горкома ВКП (б), попросив помощи в налаживании школьной воспитательной работы. Тем не менее за март, согласно сведениям Лунькова, преступная деятельность только усилилась: были зафиксированы несколько ранений пионеров, избиение комсомольцев. И тогда Луньков обратился в управление НКВД с информацией о вскрытии им большого «детского заговора"19.
В спецсообщении от 4 апреля 1938 г., подписанном Луньковым и исполнявшим обязанности начальника СПО горотдела А.И. Савкиным, которое адресовалось Горбачу и начальнику СПО УНКВД К.К. Пастаногову, говорилось, что в феврале-марте 1938 г. в Ленинске-Кузнецком была вскрыта контрреволюционная организация, планировавшая расширяться за счёт вербовки учащихся, агитировать «за срыв занятий в школах и оставление учебы», терроризировать лояльную к власти молодёжь и «передовиков учебы», осуществлять моральное разложение молодёжи «путем втягивания в пьянки, половое сожительство и совершения хищений», а также внедрять в её ряды фашистские лозунги, популяризировать «методы троцкизма» и клеветать на вождей. Организация состояла из четырёх групп и насчитывала свыше 60 участников.
В первой группе состояло до 25 учеников четвёртых-шестых классов школ N 2, 3, 4 во главе с 14-летним А.Г. Курбатовым, сыном репрессированного «врага народа», исключённым из школы за хулиганство. Второй группой руководил исключённый из школы за хулиганство 12-летний Паршин-Соколов, организовавший в своей квартире притон, посещавшийся двумя десятками учеников шестых-восьмых классов школ N 10 и N 11. Третья группа состояла из десятка учеников восьмых-десятых классов школы N 2 и школы горнопромышленного ученичества; лидер — 17-летний ученик горнопромышленной школы Ф.П. Шутов. Ещё до десяти учеников седьмых-десятых классов разных школ города составляли четвёртую группу, о руководителе которой у чекистов не было сведений.
Этим группам приписывались активные антисоветские действия: например, в школе N 2 «имеют место факты рисования на стенах в карикатурном виде СТАЛИНА и других вождей», а в начале марта в той же школе обнаружилась вырезанная на дереве «физиономия Троцкого» с надписью «друг народа». Приведя эти и подобные им факты, чекисты подытожили: «Ведем следствие с задачей вскрыть к-р центр и руководящую головку, т. к. есть предположение, что инициатива создания [организации] принадлежит взрослым из числа родственников репрессированного нами элемента"20.
Начальник УНКВД немедленно поддержал инициативу чекистов. Уже 5 апреля 1938 г. Горбач позвонил Лунькову и предложил арестовать пятерых, включая троих несовершеннолетних, «за проведение прямой контрреволюционной деятельности». Горбач подчеркнул, что подобная деятельность ведётся в остальных городах Кузбасса и Новосибирске. На спецсообщении он наложил следующую резолюцию: «Сегодня же послать Шапир[а], нужно всю группу ликвидировать"21. Сотрудник областного аппарата СПО М.М. Шапир — активист террора, участник в декабре 1937 г. фабрикации расстрельного дела на врачей Новосибирска — в 1938 г. осуществлял агентурное «обслуживание» объектов народного образования и детских учреждений. Прибыв в Ленинск-Кузнецкий, Шапир всемерно помогал, по чекистскому жаргону, «развернуть дело», составив списки подлежащих репрессиям подростков и проведя ряд арестов. Первых арестованных обвинили в том, что они хотели сорвать празднование Первомая, рвали лозунги и портреты вождей, избивали тех школьников, которые собирались идти на демонстрацию.
Тем временем 19 апреля 1938 г. бюро Ленинск-Кузнецкого горкома ВКП (б) обратилось в обком с просьбой организовать в городе показательный процесс над классовыми врагами, пытавшимися развалить воспитательную работу в школах. 20 апреля Шапир увёз обвинительные материалы в Новосибирск, где они поступили в распоряжение аппарата СПО. Три дня спустя в Ленинск-Кузнецкий пришла директива из областного центра: предать суду 11 чел., в том числе семерых несовершеннолетних22.
Минский исследователь И.Н. Кузнецов, процитировавший обвинительное заключение на осуждённого в 1940 г. бывшего начальника СПО УНКВД НСО К.К. Пастаногова, приводит оттуда следующие факты: Пастаногов в конце 1937 — начале 1938 г. выезжал в Колпашево и города Кузбасса (Анжерку, Ленинск, Прокопьевск) для проведения оперативных совещаний по вопросу активизации «массовых операций», где давал работникам НКВД провокационные установки на аресты граждан; также обвинялся в том, что по указанию начальника УНКВД Горбача в апреле 1938 г. дал распоряжение Лунькову арестовать 60 детей в возрасте до 12 лет и оформить на них дела как на участников контрреволюционной фашистской организации, в результате чего репрессированные дети находились под стражей почти 8 месяцев23. Обвинительные материалы на чекистов в те годы оформлялись не с намного большей точностью, чем на остальных репрессированных. На деле 60 детей были не арестованы, а на них подготовили материалы и, возможно, справки на арест, а в перспективе готовились материалы на организацию в составе 160 чел. Среди арестованных было «только» несколько детей моложе 12 лет. И восьмимесячный срок предварительного заключения отбывали не 60 детей, а «лишь» несколько из них.
Чекистско-милицейская информация о высокой преступности в школах Ленинска-Кузнецкого использовалась для внедрения во властную верхушку мнения о разлагающем влиянии на детей представителей семей арестованных «врагов» и необходимости их разоблачении. В письме начальника УРКМ С.С. Семёнова в обком ВКП (б) от 20 октября 1938 г. говорилось, что среди причин, способствующих большой преступности среди несовершеннолетних, является «влияние классово-чуждого и к-р элемента, особенно членов семей репрессированных врагов народа, умышленно толкающих детей на совершение уголовных преступлений». Так, в школе N 8 Ленинска-Кузнецкого учитель Манчук «внушал детям упаднические настроения, постоянно цитировал им Есенина. Под влиянием Манчука двое школьников начали воровать. Обнаглевший Манчук повел открытую к-р агитацию, извращенно толкуя Сталинскую Конституцию, за что и был арестован милицией». Была найдена возможность обвинить и тех, кто оформлял школьные помещения: «Комнаты отдыха по отдельным школам оборудованы вредительски, например, в школе N 18 стены обиты чёрным материалом, преобладают наглядные пособия по анатомии, которые производят удручающее впечатление на детей… Не случайно среди учащихся школ г. Ленинск-Кузнецкого была вскрыта и ликвидирована к-р группа молодежи из 14 чел. у большинства арестованных участников. [к-р группы] родители оказались еще ранее репрессированными как враги народа». Далее начальник областной милиции сообщал, что за апрель — сентябрь 1938 г. всего был привлечён к уголовной ответственности 541 несовершеннолетний, в т. ч. 149 учащихся24. Речь шла, разумеется, о репрессированных почти исключительно за общеуголовные преступления.
Вопреки мнениям об огромном размахе арестов детей в Ленинске-Кузнецком (от 60 до 160 чел.) репрессиям подверглось менее 15 несовершеннолетних, но этого количества оказалось достаточно, чтобы слухи о массовых арестах школьников широко распространились, выйдя за пределы города. Молву подогревали ночные допросы школьников чекистами, а также достоверный арест 10-летнего мальчика и девочек-подростков. Возможно и то, что часть детей задерживалась на короткое время без оформления документами. Широкой огласке событий в шахтёрском городке способствовали как эффективный тюремный «телеграф», так и перевод части арестованных детей в другие тюрьмы.
Первые аресты в Ленинске-Кузнецком были проведены 5 апреля 1938 г. и коснулись шестерых: вора-рецидивиста (чекисты называли его также убийцей) с четырьмя судимостями С.О. Балуева-Клюева, 1916 г. р.; А.Г. Курбатова, 1923 г. р.; исключённого из школы за воровство П. Паршина, 1923 г. р.; исключённого из школы за хулиганство Д.А. Коромыслова, 1923 г. р.; шахтного кучера И.М. Баранова, 1918 г. р.; учащегося школы горнопромышленного ученичества Ф.П. Шутова, 1921 г. р. По их показаниям с 16 по 18 апреля чекисты арестовали ещё 11 чел., в основном школьников, из которых шестеро были моложе 16 лет, а один — взрослый судимый вор Е.С. Старцев, 1901 г. р. В этой группе и находились дети 10−12 лет. По приказу начальника УНКВД 26 апреля были освобождены 6 чел. под подписку о невыезде, под стражей оставлены 10 чел., в т. ч. П. Паршин, Бузылев, 1923 г. р., Кабанов, 1922 г. р. Этой десятке были предъявлены обвинения по ст. 58−2-8−11 УК как участникам контрреволюционной диверсионно-террористической повстанческой организации25.
Новый начальник УНКВД И.А. Мальцев придавал «детскому делу» большое значение. Он затребовал его к себе и 23 июня 1938 г. возвратил на доследование, недовольно указав, «что «следователи» забыли самое главное — дать политическую окраску дела, установить вражескую работу фашистско-троцкистской агентуры среди учащейся молодежи"26. Под диктовку следователей 22-летний Балуев-Клюев, сделанный одним из организаторов «контрреволюционной организации», показывал: «..Находясь в лагерях и имея общение с заключенными за контрреволюционные преступления, последние в беседах со мной прививали мне ненависть к Советской власти. против вождей партии и государства. Эта почти повседневная связь с антисоветским элементом. положила во мне контрреволюционные закривления, и я по выходе из лагерей встал на путь проведения антисоветской деятельности». 12-летнему Вите Логунову чекисты сначала записали прямое обвинение в контрреволюционной работе по заданию организации, но потом формулировка оказалась смягчена: «..контрреволюционное преступление совершил, не придавая должного значения и как малолеток был вовлечен. под силой угроз..» В связи с этим Логунова освободили «за маловажностью состава преступления"27. Следователи, подгоняемые Луньковым, очень старались (как цинично показывал суду ветеран ВЧК-НКВД А.И. Белоусов, детей допрашивать было легко), однако многообещающее дело не успело дойти до суда. Савкин на процессе утверждал, что оно затянулось, так как долго путешествовало из Кузбасса в Новосибирск и обратно28.
В сентябре «детское дело» оказалось в военной прокуратуре СибВО и надолго там застряло. Весной 1938 г. центральные власти обратили внимание на массовые аресты и осуждения ни в чём не повинных людей милицейскими тройками по обвинению в принадлежности к преступному и «социально-вредному» элементу. В некоторых регионах Сибири (например, Алтайском и Красноярском краях, Новосибирской области) целый ряд милицейских начальников был осуждён трибуналами за неразборчивые аресты граждан в рамках огромных лимитов на изъятие криминальных лиц. Отягчающим обстоятельством для милиционеров г. Рубцовска Алтайского края стало содержание под стражей 12-летнего мальчика, для сотрудников Черногорского РОМ УНКВД по Красноярскому краю — арест и осуждение в качестве «деклассированного элемента» восьми 14−15-летних подростков29. Возможно, учитывая эти обстоятельства, вр. и. д. военного прокурора Киреев не рискнул направить дело в суд. Быстро же вернуть его чекистам в связи с неудовлетворительным качеством расследования было достаточно опасно для самих прокуроров — так, 24 сентября 1938 г. в Новосибирске был арестован исполнявший обязанности прокурора войск НКВД Западно-Сибирского округа М.М. Ишов, успевший привлечь к ответственности за фабрикацию дел, в т. ч. на «социально-вредный элемент», целый ряд чекистов и милиционеров30.
Тем временем часть свидетелей отказалась от показаний. Например, Аникеева заявила: «Случаев срыва учениками плакатов, лозунгов и портретов вождей. равно как и [случаев изображения] фашистских знаков, я не наблюдала, и если это записано от моего имени в моих показаниях от 17 апреля 1938 г., то это не соответствует действительности и таких показаний я не давала. О том, что такие слухи были, я слышала со слов учителей"31. Прокурор Киреев колебался почти два месяца и лишь 11 ноября 1938 г. постановил возвратить дело на доследование — с предложением освободить малолетних Кабанову и Паршина, а Курбатову, Бузылеву и Сарафанову предъявить обвинение по «хулиганской» ст. 74 УК. При этом военюрист 2-го ранга Киреев предложил всем остальным вменить ст. 58 (пункты 8, 10, 11) через соучастие, выбросив обвинение в повстанческих намерениях, но оставив организованный террор и антисоветскую агитацию, что, естественно, нарушало закон от 7 апреля 1935 г. Затем были освобождены Ковтюх и Кудрявцев, а суду в итоге подлежали четверо: С.О. Балуев-Клюев, П.В. Башарин, 1919 г. р. (вор, вместе с Кудрявцевым и Ковтюхом, по заданию Балуева-Клюева, срывал портреты вождей, революционные лозунги и плакаты, «писал на стенах, заборах антисоветские выражения», распространял среди детей контрреволюционные анекдоты и частушки, лично избивал пионеров и комсомольцев); Е.С. Старцев (воровал, содержал притон, рассказывал детям антисоветские анекдоты, 12 декабря 1937 г. в присутствии школьников, нецензурно выражаясь, разорвал портрет Ленина); А.Г. Курбатов (имел три привода в милицию, избивал пионеров, ранил школьницу ножом, срывал революционные лозунги и плакаты)32.
После совместного постановления ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г. массовые аресты были прекращены; начался процесс выявления «врагов» и «перегибщиков» среди чекистско-прокурорских и партийных работников. В этом же ноябре оказались арестованы первый секретарь Новосибирского обкома ВКП (б) И.И. Алексеев и бывший начальник УНКВД Г. Ф. Горбач. Обком, получив сведения об арестах школьников в Кузбассе, провёл (возможно, по указанию Москвы) расследование инцидента. В Ленинск-Кузнецкий отправились видные законники: прибывший из Москвы помощник Главного военного прокурора Дорман и заместитель облпрокурора Зайцев. Во время бесед с прокурорами все дети отказались от признаний. На вопрос, что такое фашизм, кто такие фашисты и где их дети видели, малолетние арестанты отвечали: «фашистов мы видели в кино, на экране, они ходят в белых шапочках». Относительно встреч с троцкистами и бухаринцами ответ был конкретней: «таких мы видели в тюрьме, где мы сами вместе с ними сидели». Про участие в организации дети поясняли: «А вот если Гришка Мишку ударил где-нибудь или толкнул его, или галстук пионерский потуже затянул — значит мы состояли в организации"33.
В подготовленной новосибирским облуправлением НКВД 23 декабря 1938 г. справке об оперативно-следственных мероприятиях Ленинск-Кузнецкого ГО НКВД по делу «группы, проводящей уголовную и антисоветскую деятельность среди учащихся школ» города, поддерживалась версия следствия и говорилось, что по «ряду школ хулиганские выходки со стороны учащихся принимали форму. прямых антисоветских проявлений, а отдельные школы в этом отношении оказались явно неблагополучными». Так, в школе N 4 после октябрьских торжеств 1937 г. из классной комнаты, где занимались шестиклассники, исчезли портреты Ленина и Сталина, которые «после вывешены обратно с выколотыми глазами и обрезанными ушами». В школе N 3 второклассник Климов во время беседы о том, как «контрреволюционная троцкистская группа хотела физически уничтожить руководителей партии и правительства», заявил: «Сталина убьют и Советской власти не будет». Справка, подписанная руководством УНКВД, отмечала распространение среди учеников хулиганства и пьянства, случаи избиения школьников, угрозы учителям34.
В то же время авторы чекистской справки признавали, что показания обвиняемых несовершеннолетних «записывались в формулировках, недоступных их пониманию». Виновными объявлялись начальник Ленинск-Кузнецкого ГО НКВД А.Г. Луньков и его помощник А.И. Савкин35. Из этой информации и исходило бюро обкома, рассмотревшее «детское дело». 27 декабря 1938 г. оно постановило исключить из партии и отдать под суд Лунькова, Савкина и исполнявшего обязанности горпрокурора Р.М. Клиппа. Оперуполномоченный А.И. Белоусов увольнялся из НКВД, а бывший горпрокурор Максимов — из органов прокуратуры. Начальнику СПО УНКВД Пастаногову, курировавшему дело, был объявлен выговор с занесением в личное дело «за безответственное и непартийное отношение к своим обязанностям»; аналогичное взыскание получил и. о. начальника 9-го отдела УНКВД Е.Ф. Дымнов, бывший заместитель Пастаногова. Вопрос об ответственности участвовавших в следствии работников СПО областного аппарата М.И. Носова и Миронова был передан в первичную партийную организацию (Носова вскоре уволили из «органов»). Начальнику управления НКВД И.А. Мальцеву бюро указало «на допущенную им политическую ошибку. дал совершенно неправильное указание ГО НКВД о политизации дела и утвердил постановление о направлении дела в суд"36 (перед тем Мальцев посылал в Ленинск-Кузнецкий доверенного человека изъять свою директиву о политизации дела, но Луньков успел её скопировать и она послужила важной уликой; Мальцев был арестован 25 января 1939 г.).
Можно думать, что в Новосибирске (а очень возможно и в Москве) знали о широком недовольстве жителей Ленинска-Кузнецкого арестами детей. Также логично предположить, что в аппарате ЦК ВКП (б) предварительно согласовали с новосибирскими властями формулу постановления бюро. Характерно, что бюро во главе с исполнявшим обязанности секретаря обкома Г. А. Борковым не ограничилось направлением своего постановления Л.П. Берии и А.Я. Вышинскому, постановив «просить ЦК ВКП (б) разрешить обсудить настоящее постановление во всех первичных парторганизациях рай- и горотделов НКВД, районных и городских прокуратур и парторганизациях облУНКВД и областной прокуратуры». Обсуждался ли этот документ чекистами, сведений нет, но известно, что пока Мальцев оставался начальником УНКВД, он не позволял арестовать Лунькова, и последний оказался взят под стражу неделю спустя после ареста Мальцева37. Уже 2 января 1939 г. Вышинский направил Сталину записку о нарушениях законности чекистами Ленинск-Кузнецкого ГО НКВД и работниками облпрокуратуры. На следующий день Сталин ответил Прокурору СССР: «Необходим открытый суд над виновниками». Но уже неделю спустя вождь, восстанавливая реноме чекистов, разослал на места свою знаменитую телеграмму о разрешении работникам НКВД пытать арестованных38. Тем не менее судебный процесс состоялся. Он прошёл в Новосибирске с 20 по 22 февраля 1939 г., причём о дате его начала и месте проведения «Советская Сибирь» объявила 17 февраля, огласив фамилии подсудимых, место работы и общую формулу обвинения: «грубейшие нарушения социалистической законности при ведении следствия» (аресты детей не упоминались). Председательствовал на судебных заседаниях бригвоенюрист Г. Н. Кулик, обвинение поддерживал военный прокурор СибВО бригвоенюрист И.К. Лиховидов; четвёрку обвиняемых защищали два адвоката. Первые две публикации занимали скромное место на последней странице газеты, но итоговый материал с подробным изложением речи военного прокурора занял пять из шести колонок последней страницы номера за 24 февраля. Среди зрителей была делегация школьных работников из Ленинска-Кузнецкого. По воспоминаниям учительницы Э.Б. Луговой, лишь милицейская охрана спасла обвиняемых от самосуда со стороны толпы многочисленных зрителей, разгневанных как обстоятельствами фабрикации «детского дела», так и циничным поведением подсудимых39.
Публикация материалов процесса была строго дозирована и не давала возможности получить информацию о вине более значительных лиц, нежели трое провинциальных чекистов и прокурор. О многочисленных настоящих хулиганах и поножовщине также не было сказано ни слова, напротив, анонимный автор репортажей умильно восклицал: «В Ленинск-Кузнецке, как и по всей Советской стране, счастливые советские школьники любят дружить. веселиться, ходить друг к другу, беседовать, совместно читать книги, посещать кино». Чекисты выставлялись только как сверхбдительные карьеристы, предъявлявшие детям 10−12 лет обвинения в политических преступлениях, что дискредитировало сами органы НКВД. Цитировались слова Лунькова, что «он чуть ли не каждое дело квалифицировал как контрреволюционное», и его признание, что обвиняемые арестами детей «объективно сыграли на руку врагам народа"40.
Автор репортажей поднимался до высокого обличительно пафоса: «Достаточно было получить одну-две жалобы о хулиганских поступках какого-нибудь школьника, как Савкину уже мерещилось громкое контрреволюционное дело. [..] Неусыпное око Савкина зорко следит за всякой дружбой детей, чтобы, получив сигнал, обвинить 12-летнего школьника В. Логунова в создании «антисоветской организации», в «терроре» педагогов, пионеров. Достаточно было обнаружить у 2−3 детей перочинные ножи, как детям предъявляется тягчайшее преступление, предусмотренное статьей 58−8..»
Также Савкин обвинялся в том, что проникал «инкогнито в школы Ленинска» и вёл «допросы детей в отсутствие педагогов с грубейшим нарушением законов, учиняя подписи на протоколах через 2−3 дня»; его же постоянные «провалы в памяти» сопровождались в газетном материале саркастическими комментариями. На вопрос, каким образом В. Логунову могло быть предъявлено обвинение в вербовочной и организаторской деятельности в 1935 г., когда мальчику было 9 лет, Савкин ответил, что не помнит, «как могла втереться в составленный мною документ эта ошибка», а объясняя, отчего первоначальные 60 детей-антисоветчиков превратились в 160, сослался на вероятную ошибку машинистки. На вопрос прокурора: «Можно ли квалифицировать проступки детей как контрреволюционные, ведь военная прокуратура прекратила дело за отсутствием состава преступления?» чекист откровенно заявил: «Я знал только одну статью — 58 и под эту статью подводил все преступления». Газета негодовала по поводу того, что подсудимые, стараясь уйти от ответственности за фабрикацию следственных материалов, пытались свести дело только к нарушению буквы закона от 7 апреля 1935 г. 41
«Советская Сибирь» давала чекистам резкие характеристики, которые позволяли читателям почувствовать технологию фальсификации: «Савкин — душа и организатор провокации, Луньков — его вдохновитель и руководитель. Слепо, по-чиновничьи выполняя любое поручение, данное ему, Луньков не останавливается перед тем, чтобы сгустить краски, дать делу «политическую окраску» Делается это быстро, в один присест. Савкин приносит десятки протоколов допросов, пишет донесения, а Луньков, не читая многих документов, утверждает их"42. Здесь уместно вспомнить, что, исполняя осенью 1937 г. обязанности начальника Куйбышевского оперсектора УНКВД НСО, Луньков, согласно его показаниям 1950-х гг., утверждал многочисленные постановления об арестах и обвинительные заключения «в большинстве своем не читая их"43.
Об А.И. Белоусове говорилось, что это «залгавшийся, страшно развязный обер-мастер провокации», дающий показания «с удивительным спокойствием». На вопрос прокурора: «Значит дети сидели в тюрьме восемь месяцев напрасно?» чекист цинично бросил: «А мне-то что!» Прокурор привёл факт ночного допроса Белоусовым 10-летнего Володи, признавшегося, что состоит в фашистской террористической организации с 1935 г., т. е. с семилетнего возраста. Также отмечалось, что в документах следствия и сообщениях в инстанции возраст преступников сознательно не указывался (это говорит о том, что количество арестованных детей могло быть несколько большим, чем можно видеть из известных документов; к сожалению, единственная известная нам публикация следственных материалов «детского дела», предпринятая Б. Антоновым, носит очень ограниченный характер). Газетные материалы дают информацию о том, что под арестом находились и девочки. Свидетельница Красильникова показала, что «ученица А. из школы N 3 и до ареста не была замечена в антисоветских поступках, освобожденная из-под ареста. учится сейчас хорошо, поведение у ней хорошее"44.
В большой речи государственного обвинителя первая половина относилась к описанию подвигов органов ВЧК-НКВД, которые, разумеется, не могли нести ответственность за преступления обвиняемых, дискредитировавших социалистическую законность: «Савкин и Белоусов с невиданной легкостью при допросах детей превращали невинную детскую рогатку для стрельбы по воробьям в грозное орудие, потрясающее государственные основы». Повторяя классическую для всех обвинений по адресу провинившихся неразборчивым террором чекистов претензию, что благодаря репрессиям в отношении невиновных ответственности избегали настоящие враги, прокурор заявил, что чекисты Ленинска-Кузнецкого не выявляли действительных врагов, действовавших за спинами детей. Получалось, что антисоветский заговор существовал, только в него входили взрослые, оказавшиеся при этом безнаказанными.
Пообещав, что «мы и впредь будем вести беспощадную борьбу со всеми нарушениями закона, от кого бы они ни исходили», обвинитель затребовал для прокурора Клиппа, механически дававшего санкции на аресты, и Белоусова по 5−6 лет заключения, для Лунькова — 8 лет и для Савкина — 10, а также предложил осудить как участника фабрикации «детского дела» свидетеля М.М. Шапира. Адвокат Фомичев заявил, что Савкин и Белоусов — слепые исполнители, которые действительно могли не знать закона от 7 апреля 1935 г., и к ним следует проявить снисхождение. Защитник Воскобойников, повторив довод о слепой исполнительности, указал, что Луньков ранее работал честно, а Клипп лишь недолгое время исполнял обязанности горпрокурора. Цитируя адвоката, просившего смягчить наказание Лунькову и Клиппу, газета словом «якобы» выразила своё отношение к его доводам: «были якобы слепыми исполнителями данных им указаний» (вероятно, во время процесса Луньков ссылался на директивы управления НКВД, что, конечно, было опущено в репортажах, где, напротив, говорилось о преступном введении Луньковым вышестоящих инстанций в заблуждение).
Огласив вечером 22 февраля 1939 г. приговоры за злоупотребление служебным положением (Савкин — 10 лет, Луньков — 7, Белоусов и Клипп — по 5 лет заключения; без поражения в правах, но с лишением званий), военный трибунал пограничных и внутренних войск НКВД Западно-Сибирского округа также постановил привлечь свидетеля М.М. Шапира в связи с «детским делом» к уголовной ответственности по ст. 193−17 УК45. По всей видимости, Шапир избежал серьёзного наказания, ибо на 1940 г. являлся начальником отдела кадров Красноярского машиностроительного завода46.
Судьбы осуждённых фигурантов, очевидно, не слишком сильно отличались. Традиционно Фемида была благосклонна к проштрафившимся работникам «органов». Нам неизвестно, сколько провели за решёткой начинавший свою чекистскую службу в 1921 г. Белоусов и боявшийся чекистов прокурор Клипп. Вряд ли они отбывали срок полностью, ведь более серьёзно наказанные их подельники не задержались в заключении. Луньков был амнистирован по ходатайству НКВД СССР в декабре 1941 г. и в марте следующего года в составе отряда «Местные» под командованием С.А. Ваупшасова оказался заброшен в Белоруссию. Являясь начальником штаба отряда, капитан Луньков (под фамилией Лось) в сентябре 1943 г. за «образцовое выполнение заданий правительства по охране государственной безопасности в условиях военного времени» был награждён орденом Отечественной войны 2-й степени и вскоре представлен к награждению орденом Красного Знамени. Вернувшись не позднее 1944 г. в Сибирь, Луньков работал в Томском ГО НКГБ, был восстановлен в членах партии и в 1949 г. оказался утверждён заведующим отделом планово-финансово-торговых органов Томского горкома ВКП (б). В 1956 г. бывший чекист работал старшим диспетчером завода в закрытом атомном г. Томск-7 (ныне Северск) Томской области47. А.И. Савкин в годы войны также был освобождён и отправлен на фронт, где военный трибунал 16-й литовской стрелковой дивизии в июле 1943 г. снял с него судимость. В 1956 г. Савкин руководил отделением связи с. Красный Яр Колыванского района Новосибирской области48.
Восприятие современниками и позднейшими исследователями уникальных и довольно откровенных материалов провинциальной сибирской газеты, проливавших свет на механику Большого террора, оказалось не вполне адекватным. Искажённая рецепция повлияла на значительное преувеличение в литературе масштабов репрессий в ходе «детского дела». Наша работа отнюдь не исчерпывает вопросов, которые следует задать и по поводу дела, и относительно последовавшего суда над его виновниками. Будучи единственным в своём роде, открытый процесс над чекистами Кузбасса нуждается в дальнейшем изучении. Неизвестные пока документы спецслужб как Кемеровской и Новосибирской областей, так и Лубянки в будущем помогут дополнить и уточнить сведения о потайных приводных ремнях и деталях «детского заговора», осветить связанные с ним эпизоды.
Примечания
1 Ватлин А.Ю. Террор районного масштаба: «Массовые операции» НКВД в Кунцевском районе Московской области 1937−1938 гг. М., 2004. С. 118.
2 В региональной прессе того периода были единичные случаи появления умеренно подробных сообщений о разоблачении отдельных работников НКВД, допустивших «перегибы» в отношении коммунистов, как, например, начальника Ишимского РО УНКВД по Омской области Н.А. Бараусова. См. Клеветник Бороусов // Омская правда. 1939, 30 июня.
3 Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 170−171.
4 Медведев Р. О Сталине и сталинизме // Знамя. 1989. N 3. С. 158.
5 Однако важно, что Конквест отмечает также факты содержания малолетних под стражей в других регионах, приводя воспоминания заключённого Вайсберга, который в харьковской тюремной больнице видел детей, в том числе 9-летнего мальчика. Конквест Р. Большой террор. Т. 2. Рига, 1991. С. 24−25.
6 См. Семенов Ю. Собрание сочинений. Т. 8. Ненаписанные романы. М., 1994.
7 Антонов Б. Заговор детей // Разыскания. Историко-краеведческий альманах. Вып. 2. Кемерово, 1992. С. 70.
8 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 258. Л. 118−119 об., 136.
9 Известия. 1935. N 81. 8 апр.; Советское уголовное право. Библиотечка районного прокурора. Вып. III. / Под ред. А.Я. Вышинского. М., 1939. С. 7−8.
10 Тепляков А.Г. Опричники Сталина. М., 2009. С. 182.
11 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 31. Л. 37; Оп. 18. Д. 9627 (л. д. М.М. Портнягина).
12 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 76. Л. 77.
13 Павлов С.М. Кузбасская Голгофа. Кемерово, 2008. С. 213−214; РГАНИ. Ф. 6. Оп. 2. Д. 810. Л. 2.
14 АУФСБ по НСО. Д. П-6195. Л. 171−173.
15 Там же. Д. П-8139. Л. 281, 300−305.
16 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 18. Д. 7332 (личное дело). Л. 1−6; Оп. 34. Д. 74. Л. 77.
17 Советская Сибирь. 1939. 23 февр. С. 4.
18 АУФСБ по НСО. Д. П-4421. Т. 5. Л. 422−423; Тепляков А.Г. Машина террора: ОГПУ-НКВД Сибири в 1929—1941 гг. М., 2008. С. 352, 538.
19 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 74. Л. 77 об., 78.
20 Там же. Д. 66. Л. 1−6.
21 Там же. Д. 74. Л. 78; Д. 67а. Л. 26.
22 Там же. Д. 74. Л. 78; Антонов Б. Заговор детей… С. 71.
23 Кузнецов И.Н. Знать и помнить. Историческое исследование массовых репрессий и реабилитации жертв террора 30-х годов. Томск, 1993. С. 46−48.
24 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 68. Л. 7−9.
25 Там же. Д. 66. Л. 18, 21.
26 Там же. Л. 22.
27 Антонов Б. Заговор детей… С. 71.
28 Советская Сибирь. 1939. 22 февр. С.4; 23 февр. С. 4.
29 Тепляков А.Г. Машина террора… С. 402−403.
30 Ишов М. Годы потрясений // Расправа: прокурорские судьбы. М., 1990. С. 193−306.
31 Антонов Б. Заговор детей… С. 72, 74.
32 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 66. Л. 26.
33 Советская Сибирь. 1939, 24 февр. С. 4.
34 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 66. Л. 11, 13.
35 Там же. Л. 22.
36 Тепляков А.Г. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД в 1936—1946 // Минувшее. Историко-литературный альманах. Вып. 21. М: СПб., 1997. С. 257, 260.
37 ГАНО. П-4. Оп. 34. Д. 67а. Л. 28−29; Д. 74. Л. 79 об.
38 Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш». 1939 — март 1946 / Архив Сталина. Документы высших органов партийной и гос. власти. М., 2006. С. 9, 562.
39 Антонов Б. Заговор детей. С. 72.
40 В Военном трибунале. Судебный процесс над злостными нарушителями социалистической законности // Советская Сибирь. 1939. 22 февр. С. 4.
41 Там же.
42 Там же.
43 Белковец Л.П. «Большой террор» и судьбы немецкой деревни в Сибири (конец 1920-х — 1930-е годы). М., 1995. С. 227−228; АУФСБ по НСО. Д. П-8139. Л. 300−304.
44 Советская Сибирь. 1939. 24 февр. С. 4.
45 Там же.
46 Архив УФСБ по НСО. Д. П-4102; П-5425. Т. 1; Д. П-14 452. Т. 4; Д. П-18 812; ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 74. Л. 78. В литературе приведены неоткомментированные показания видного чекиста Я.А. Пасынкова с ложной информацией о смерти Шапира в 1947 г. — См. Без грифа «секретно» / Сост. И.Н. Кузнецов. Новосибирск, 1997. С. 140.
47 Архив УФСБ по НСО. Д. П-2553; Д. П-4510; Д. П-8139; ЦДНИТО. Ф. 607. Оп. 1. Д. 150. Л. 8; Д. 1093. Л. 11. Отметим, что осуждённый предшественник Лунькова И.Ф. Золотарь в 1942 г. был амнистирован и возвращён в НКВД-НКГБ.
48 Архив УФСБ по НСО. Д. П-3480. Т. 2. Л. 320; Д. П-4436. Т. 2. Л. 263, 264; Д. П-11 210. Т. 2. Л. 31.
Впервые опубликовано: Судебные политические процессы в СССР и коммунистических странах Европы: сборник материалов франко-российского семинара (Париж, 29−30 ноября 2010 г.). — Новосибирск, 2011. С. 141−154.
|
|
