 |
| ИА «Белые воины» | Дмитрий Соколов | 10.03.2011 |
 |
| Памятный крест жертвам красного террора в Евпатории в январе 1918 г., поставленный на территории храма св. Ильи |
Таким было первое установление власти большевиков в Евпатории зимой 1918 г.
После изгнания коммунистов из Крыма эти трагические события стали широко известны далеко за пределами полуострова: о них с негодованием писали многие небольшевистские газеты на Юге России, отрицательную оценку им дал писатель Максим Горький.
Напротив, до настоящего времени остается совсем неизвестной другая страшная драма, пережитая городом около двух лет спустя.
Именно тогда, осенью 1920 г., Крым перестал быть последним оплотом приверженцев Белой идеи, и на территории полуострова на долгие десятилетия установилась советская власть.
О том, как вели себя победители в первые месяцы, в целом теперь известно довольно подробно. Насилия, грабежи и бесчинства — таким запомнился современникам приход красных войск.
В Джанкое, вспоминал побывавший в большевистском плену поэт Иван Савин, ворвавшаяся за передовыми частями буденовцев и махновцев красная пехота — «босой, грязный сброд — оставляла пленным только нижнее белье, да и то не всегда. Хлынувший за большевистской пехотой большевистский тыл раздевал уже догола, не брезгая даже вшивой красноармейской гимнастеркой, только что милостиво брошенной нам сердобольным махновцем»1.
В Симферополе, свидетельствует другой очевидец, пожелавший остаться безвестным, «солдаты набрасывались на жителей, раздевали их и тут же, на улице, напяливали на себя отнятую одежду, швыряя свою изодранную солдатскую несчастному раздетому. Бывали случаи, когда один и тот же гражданин по четыре раза подвергался подобному переодеванию, так как следующий за первым солдат оказывался еще оборваннее и соблазнялся более целой одеждой своего предшественника и т. д. Кто только мог из жителей, попрятались по подвалам и укромным местам, боясь попадаться на глаза озверелым красноармейцам..»2.
На следующий день, продолжает очевидец, «начался грабеж винных магазинов и повальное пьянство красных. Вина, разлитого в бутылки, не хватило, стали откупоривать бочки и пить прямо из них. Будучи уже пьяными, солдаты не могли пользоваться насосом и поэтому просто разбивали бочки. Вино лилось всюду, заливало подвалы и выливалось на улицы. В одном подвале в вине утонуло двое красноармейцев, а по Феодосийской улице от дома виноторговца Христофорова тек довольно широкий ручей смеси красного и белого вина, и проходящие по улице красноармейцы черпали из него иногда даже шапками и пили вино вместе с грязью. Командиры сами выпускали вино из бочек, чтобы скорее прекратить пьянство и восстановить какой-нибудь порядок в армии. Пьянство продолжалось целую неделю, а вместе с ним и всевозможные, часто самые невероятные насилия над жителями»3.
Жестокие расправы над побежденными стали еще одной характерной приметой тех дней.
 |
| Надпись на памятном кресте в Евпатории |
Стихийный террор озлобленной черни вскоре сменился упорядоченной расправой советских репрессивных структур.
17 ноября 1920 г. власти издали приказ об обязательной регистрации всех иностранцев, офицеров, чиновников военного времени, солдат, работников гражданских учреждений.
Поверив обещаниям об амнистии, данным победителями накануне взятия Крыма, тысячи людей явились на регистрационные пункты, сразу образовав огромные очереди. Поначалу людей регистрировали и распускали по домам. Но вскоре вышел новый приказ, объявивший повторную регистрацию, и все пришедшие на нее были арестованы и расстреляны.
Уничтожение «контрреволюционного элемента» осуществлялось по всей территории Крымского полуострова, превращенного властями в громадный концлагерь. Расстрелу подлежали не только те, кто принимал участие в вооруженной борьбе против большевизма, но и имевшие непролетарское происхождение мирные жители — преподаватели и учащиеся, сестры милосердия, священники, предприниматели, инженеры, врачи.
Точная цифра погибших в то страшное время едва ли когда-нибудь будет известна. Единственное, что можно утверждать с абсолютной уверенностью — счет жертвам шел на многие тысячи.
Впоследствии власти приложат немало усилий, чтобы изгладить из памяти поколений любые упоминания об этой трагедии. Только в конце 1980-начале 1990-х гг. покров забвения истончился, явив десятилетиями скрываемую им горькую и страшную правду. Собирая на протяжении многих лет сведения о большевистском терроре в Евпатории в 1920—1921 гг. г., автор этих строк столкнулся с определенными трудностями.
В отличие от происходившего в соседних городах полуострова, евпаторийская драма не получила своего отражения в воспоминаниях и свидетельствах современников. Единственным источником, проливающим свет на трагедию, являются материалы архивно-следственных дел.
13 ноября 1920 г. после эвакуации частей Русской армии (всего, вместе с беженцами, Евпаторию покинули около 8 тыс. человек5) власть в городе перешла к революционному комитету. Под его руководством «для охраны внутреннего порядка» были организованы вооруженные отряды, укомплектованные рабочими и пленными красноармейцами. На следующий день, 14 ноября 1920 г., в город вступили части Латышской стрелковой дивизии. По прошествии нескольких дней, в Евпатории, также как и в других городах Крыма, была объявлена регистрация. Всех иностранно-подданных, офицеров и солдат Белой армии, чиновников военного времени, работников гражданских учреждений обязали 3-дневный срок явиться для регистрации. Не явившиеся рассматривались как шпионы, подлежащие высшей мере наказания «по всем строгостям законов военного времени"6.
Надеясь на милосердие победителей, врангелевцы и находившиеся в городе беженцы покорно подчинились приказу, и прибыли на регистрационные пункты.
Первые массовые аресты были произведены 24 и 25 ноября 1920 г. По сохранившимся сведениям, «добычей» ЧК в эти дни стали более 100 человек. Активные поиски скрывавшихся в городе «контрреволюционеров» чекисты производили и в последующие дни, оцепляя и методично обыскивая квартал за кварталом. Схваченных таким образом «подозрительных лиц» помещали в тюрьму, откуда выводили за город на расстрел.
Проводниками репрессий в городе выступали Особый отдел (ОО) 46-й стрелковой дивизии, Евпаторийская Чрезвычайная комиссия. В дело «борьбы с остатками врангелевщины» вносил свою лепту и местный ревком. Кроме того, расстрельные приговоры в отношении арестованных в Евпатории выносили чрезвычайные «тройки» ОО ВЧК при РВС 6-й армии, ОО ВЧК 2-й Конной армии, ОО Побережья Черного и Азовского морей (Черноазморей) и др.
Одной из первых жертв «революционного правосудия» в городе стала 15-летняя Мария Курбатская. Уроженка с. Высокощепинцы Черниговской губернии, с 1919 г. она работала санитаркой в госпитале Красного креста, ухаживая за ранеными и тяжело больными бойцами. После прихода красных продолжала исполнять свой долг сестры милосердия. Последним ее местом работы стал госпиталь 91-го полка 2-й конной армии. Именно там 25 ноября 1920 г. Курбатская была арестована по подозрению в выдаче белым советских подпольщиков, и, несмотря на отсутствие доказательств и решительное отрицание своей вины — 2 декабря 1920 г. приговорена к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение в тот же день. Сохранился рапорт исполнителя — красноармейца Рубежова, составленный им на имя начальника политштаба 2-й Конной армии:
«Доношу согласно вашего личного указания о расстреле М. Курбатской что мною Курбатскую расстреляно в 23 ч. 50 мин. 2. XII-20.
Красноармеец Рубежов»7.
Несколькими днями позже по постановлению чрезвычайной «тройки» ОО ВЧК при РВС 6-й армии от 8 декабря 1920 г. под председательством Николая Быстрых8 в городе были расстреляны 122 человека.
Среди казненных преобладали мобилизованные в Белую армию и наскоро произведенные в офицеры работники мирных профессий — учителя, инженеры, юристы, врачи. Жертвами репрессий в тот день стали не только чины Русской армии, но и проживавшие в городе и не принимавшие участие в Гражданской войне отставные офицеры Императорской армии. Так, в числе расстрелянных были полковники в отставке Прокопий Макаренко (1866 г. р.) и Петр Сапунов (1851 г. р.)9.
Кровавые экзекуции продолжились и в последующие дни. 12 декабря 1920 г. коллегия Евпаторийской ЧК приговорила к расстрелу супружескую чету — Александра и Анну Гасс. Его — за службу трубачом в полку Белой армии; ее — «за содействие мужу в борьбе с советской властью"10.
22 декабря 1920 г. были расстреляны 6 человек, среди них — две учительницы: 18-летняя Антонина Пиотровская и 20-летняя Клавдия Подольская. Обеих приговорили к смерти «за содействие и сочувствие Белой армии"11.
Среди казненных было много крестьян и рабочих. 31 декабря 1920 г. Евпаторийская ЧК вынесла постановление о расстреле 9 человек, из которых только 1 был служащим отдела государственной стражи, остальные — рабочие (2 человек) и крестьяне (6 человек). Из них 5 (1 рабочий и 4 крестьян) были солдатами в армии Врангеля, 3 (1 рабочий и 2 крестьян) — нигде не служили12.
Это не единственные примеры. В своем письме адвокату Теодору Оберу, защитнику белоэмигранта Мориса Конради на судебном процессе в Лозанне по делу об убийстве советского полпреда Вацлава Воровского, писатель Иван Шмелев сообщал о тысячах расстрелянных «простых солдат, служивших из-за куска хлеба и не разбиравшихся в политике»; «взятых по мобилизации и оставшихся в Крыму"13.
Факт гибели в результате репрессий значительного количества случайных людей признавали и некоторые советские функционеры.
Подтверждением этому служит высказывание заведующего отделом управления Крымревкома, Юрия Гавена. 14 декабря 1920 г. в письме, адресованном члену Политбюро и Оргбюро ЦК РКП (б) Николаю Крестинскому, он сообщал, что от красного террора в Крыму «гибнут не только много случайного элемента (выделено мной. — Д.С.), но и люди, оказывающие всяческую поддержку нашим подпольным работникам, спасавшим их от петли»14.
Побывавший на полуострове в феврале-марте 1921 г. представитель Народного комиссариата по делам национальностей Мирсаид Султан-Галиев отзывался о происходившем еще более резко:
«Самое скверное, что было в этом терроре, так это то, что среди расстрелянных попадало очень много рабочих элементов и лиц, отставших от Врангеля с искренним и твердым решением честно служить Советской власти. Особенно большую неразборчивость в этом отношении проявили чрезвычайные органы на местах. Почти нет семейства, где бы кто-нибудь не пострадал от этих расстрелов: у того расстрелян отец, у этого брат, у третьего сын и т. д.
Но что особенно обращает на себя в этих расстрелах, так это то, что расстрелы проводились не в одиночку, а целыми партиями, по нескольку десятков человек вместе. Расстреливаемых раздевали донага и выстраивали перед вооруженными отрядами. Указывают, что при такой «системе» расстрелов некоторым из осужденных удавалось бежать в горы. Ясно, что появление их в голом виде почти в сумасшедшем состоянии в деревнях производило самое отрицательное впечатление на крестьян. Они их прятали у себя, кормили и направляли дальше в горы. Насколько все соответствует действительности, трудно сказать, но это утверждают почти все центральные и местные работники.
Такой бесшабашный и жестокий террор оставил неизгладимо тяжелую реакцию в сознании крымского населения. У всех чувствуется какой-то сильный, чисто животный страх перед советскими работниками, какое-то недоверие и глубоко скрытая злоба»15.
Одновременно с арестами и расстрелами оставшихся в городе врангелевцев и представителей «буржуазии», чекисты осуществляли проверку работников советских учреждений, и выявляли среди них много «неблагонадежных». Участь этих людей, как правило, была незавидной: арест, недолгое следствие и расстрел. Именно так окончил свой жизненный путь заместитель начальника евпаторийской милиции, Павел Коверков. 5 января 1921 г. он был арестован ОО ВЧК 4-й армии за то, что при Врангеле работал секретным сотрудником сыскного отделения Евпатории. 7 января 1921 г. его приговорили к расстрелу16.
Городская тюрьма была переполнена, и каждую ночь оттуда уводили на расправу очередную партию узников.
Обреченным приказывали раздеться, выстраивали в шеренгу перед общей могилой, давали по ним залп из винтовок, и наскоро забрасывали яму с телами казненных пригоршнями мерзлой земли.
В некоторых случаях расстрелянные таким образом люди оказывались только ранены, и им удавалось выбраться из-под трупов и покрывающего их слоя холодного грунта. Дальнейшая судьба этих выживших складывалась по-разному. Подлинными счастливчиками были те, кто смог найти приют и залечить свои раны, а после, снабженный запасом провизии и теплой одеждой — укрыться в горах.
Однако подобные случаи были скорее исключением из общего правила. Обычно единожды избежавшие смерти в скором времени неизбежно умирали от холода, либо обнаруживались и расстреливались наводнявшими округу красными патрулями. Даже если жертве каким-то образом удавалось легализоваться, над ней постоянно висела угроза разоблачения. Характерным примером тому служит история Василия Быкодорова. Подполковник царской армии, в 1919 г. он был мобилизован в армию Деникина, в чине капитана служил интендантом. Вместе с остатками деникинской армии эвакуировался в Крым, где обосновался в Евпатории. У Врангеля не служил, за границу не выехал. 15 декабря 1920 г. он был арестован ОО 30-й стрелковой дивизии под фамилией Бикабаров, которую из-за боязни репрессий указал в анкете регистрации бывших участников белых армий. После 12-часового тюремного заключения, в ночь на 16 декабря 1920 г. его, вместе с другими приговоренными, повели на казнь. Шеренгу, в которой находился Быкодоров, расстреливали последней…
«Когда раздался залп, — рассказывал потом Быкодоров, — я упал. Нас закидали сверху землей. Утром я почувствовал, что не ранен, вылез из земли»17.
Еще до ареста Быкодорову удалось обзавестись документом на имя Василия Кошеля, крестьянина Тираспольского уезда Бессарабии. Устроившись сапожником, он, с помощью двух знакомых по работе, знавших его как Кошеля, 20 января 1921 г. добился в милиции выдачи временного удостоверения на имя Кошеля, взамен изношенного. С этим документом 2 февраля 1921 г. явился на регистрацию.
Скрываться удалось недолго. 9 марта 1921 г. Быкодорова вновь арестовывают. Зная, чем это может для него обернуться, бывший подполковник пытался спастись бегством, но был ранен в ногу. Истекающего кровью, Быкодорова доставили в тюремную больницу.
Отвечая на вопрос следователя о причине попытки побега, арестованный говорил: «Не помню, после той ночи, когда меня расстреливали, со мной начались припадки, и, вероятно, испугался при воспоминании той ночи, решил бежать»18.
После недолгого следствия «тройка» ОО Черного и Азовского морей под председательством Чернобрового 9 апреля 1921 г. постановила:
«Быкодорова Василия Васильевича за службу в белой армии, проживание по подложному документу и как бывшего подполковника, приговоренного к расстрелу уже ранее, как врага трудового народа расстрелять»19.
Приговор был приведен в исполнение в этот же день.
Не всех арестованных незамедлительно выводили в «расход». Известно немало примеров, когда в ожидании своей участи люди проводили недели и целые месяцы. Случалось, некоторые узники в итоге обретали свободу.
Так, арестованный 29 января 1921 г. «за службу при Врангеле полицейским надзирателем» делопроизводитель Игнатий Авраменко, проведя в заточении 14 дней, 16 февраля 1921 г. был освобожден из-под стражи «за отсутствием состава преступления"20.
Значительно дольше пробыли в заточении другие евпаторийцы:
Юрий Татаринов, рабочий совхоза «Унгут». Арестован 16 февраля 1921 г. «за принадлежность к подпольной контрреволюционной организации». Решением коллегии Крымской ЧК освобожден по амнистии лишь 28 мая 1921 г. 21
Виктор Залевский, рабочий совхоза «Манай». Арестован 18 февраля 1921 г. Евпаторийской ЧК «за контрреволюционную деятельность», 4 мая 1921 г. освобожден на основании первомайской амнистии ВЦИК22.
Николай Новик-Долманович, студент. Арестован 1 марта 1921 г. «за принадлежность к подпольной контрреволюционной организации». 28 мая 1921 г. освобожден по амнистии23.
Наталья Дойче, рабочая хлебопекарни 137-й бригады. Арестована 13 марта 1921 г. ОО 46-й стрелковой дивизии «за службу в контрразведке у белых». 5 мая 1921 г. Евпаторийской ЧК дело прекращено24.
Михаил Триандофилиди, работник рыбного промысла. Арестован 16 марта 1921 г. «за принадлежность к контрреволюционной организации». 28 мая 1921 г. освобожден из-под стражи за недоказанностью обвинения25.
Помимо расстрелов, чекисты применяли и другие виды репрессий — высылку из Крыма, заключение в концентрационный лагерь. Особенно активно подобные меры стали применяться, начиная с апреля 1921 г., когда основная масса «врагов» была уничтожена.
Вместе с тем, решения о высылке или отправке в концлагерь, пускай и в значительно меньшем количестве, встречаются и в более ранний период.
Подтверждением этому служит постановление ОО ВЧК при РВС Южного и Юго-Западного фронтов от 31 декабря 1920 г. о заключении в концлагерь жительницы Евпатории Лидии Шиманской, арестованной «за службу в Белой армии"26.
Напомним, что в этот же день, 31 декабря 1920 г. только Евпаторийской ЧК было расстреляно 9 человек. А ведь помимо ЧК, решения о расстреле принимали «тройки» особых отделов, военные трибуналы.
Нелишним будет заметить, что и присужденные к отправке в концлагерь, как правило, также являлись потенциальными смертниками.
В места заключения, располагавшиеся за пределами Крыма, узников гнали пешком, полураздетыми и голодными. Как следствие, в дороге многие приговоренные умирали от истощения, холода и усталости.
Еще одной причиной массовой гибели являлись действия конвоиров, которым было значительно проще расстрелять весь этап в степи, списав потерю на тиф, нежели доставлять арестантов за сотни километров в Харьков или Рязань (именно там находились ближайшие концентрационные лагеря — Д.С.).
Самочинные расстрелы производились и в случае, если кому-то из узников удавалось бежать.
Иллюстрацией вышесказанному служит свидетельство Марии Николаевны Квашниной-Самариной. Дочь царского генерала, расстрелянного большевиками в Судаке в 1920 г., она была приговорена к 5 годам заключения в Рязанском концлагере. В составе партии узников численностью около 100 человек отправилась по этапу.
«После десятидневного пути, — вспоминала Мария Николаевна, — мы подошли к Джанкою. Многие из отряда объявили конвою, что не могут двигаться дальше и сели посреди грязной площади. Мы с Марусей Бразоль тоже опустились на землю, чувствуя, что не в силах двигаться дальше. Тогда конвойные вызвали врачебную комиссию. Подойдя ко мне, врач послушал мой пульс и объявил, что не могу идти, и велел отправить меня в больницу. Такое же решение было и для Маруси Бразоль. Оказалось, что только нас с Марусей оставили в Джанкое, а остальных повели дальше. По слухам, никто из этой партии не дошел до Рязани. Кто умер сам, а кого расстреляли, объясняя расстрел якобы побегами арестованных. Я ж думаю, что конвою просто надоело такое путешествие утомительное, и они решили его прекратить»27.
Тем не менее, с апреля 1921 г. волна террора коммунистов в Крыму постепенно начинает идти на убыль. Смертные приговоры по-прежнему выносятся, но их значительно меньше. Одним из казненных в это время жителей Евпатории был уроженец Подольской губернии, священник при лазарете, Петр Кудринский. 19 марта 1921 г. он был арестован ОО Побережья Черноазморей «за антисоветскую агитацию». 9 апреля 1921 г. его приговорили к расстрелу28.
Это не единственный пастырь, чья жизнь трагически оборвалась в эти страшные месяцы. Ранее, 5 января 1921 г. в «за публичное осуждение репрессий» в городе расстрелян 72-летний священник Владимир Сластовников29.
Такой была история Евпатории в первые месяцы после окончательного установления власти большевиков осенью 1920 г. Массовые аресты, расстрелы и высылки «классово чуждых» из Крыма продолжались до мая 1921 г. Впоследствии власти объявили амнистию, в результате которой многие находившиеся в заключении узники были отпущены на свободу. Тем не менее, режим чрезвычайного положения сохранялся на территории полуострова до ноября 1921 г. А дальше многострадальную землю Тавриды постигло новое страшное бедствие — голод 1921−1923 гг.
Примечания
1 Савин И. Плен // Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма М., 2003. С. 570.
2 В Крыму после Врангеля (Рассказ очевидца). // Крымский архив. N 2. Симферополь, 1996. С. 59.
3 Там же. С. 59−60.
4 Бобков А. А. Разворот солнца над Аквилоном вручную. Феодосия и Феодосийцы в Русской смуте. Год 1918. Феодосия-Симферополь, 2008. С. 313.
5 Карпов Н. Д. Трагедия Белого Юга. 1920 год. М., 2005. С. 348.
6 Ревкомы Крыма. Сборник документов и материалов. Симферополь, 1968. С. 24.
7 ЦГАООУ. N8193фп. — орфография и пунктуация оригинала сохранены. Документ выявлен киевским исследователем Л. М. Абраменко и опубликован им в кн.: Последняя обитель. Крым, 1920−1921 годы. К., 2005. С. 435.
8 Быстрых Николай Михайлович (1893−1939). Из рабочих. Участник Первой мировой войны, унтер-офицер. Член партии большевиков с 1917 г. Во время Октябрьского переворота — начальник красногвардейской пулеметной команды в Перми, активный участник установления советской власти на Северном Урале. С мая 1918 г. председатель Оханской уездной ЧК, в дальнейшем назначен членом коллегии Вятской губернской ЧК. С мая 1919 г. — начальник ОО ВЧК 3-й армии; с июня 1920 г. — 16-й армии; с сентября 1920 г. — 6-й армии Южного фронта, с ноября 1920 г. — начальник ОО Крымской губернской ЧК; с января 1921 г. — начальник ОО Харьковского военного округа. В дальнейшем начальник Главного управления пограничной охраны и войск ОГПУ. Репрессирован. Реабилитирован посмертно в 1956 г.
9 Абраменко Л. М. Указ. соч. С. 438−439.
10 Указ.соч. С. 440.
11 Указ.соч. С. 441.
12 Указ. соч. С. 441−442.
13 Письмо И.С. Шмелева. Господину Оберу, защитник русского офицера Конради, как материал для дела // Лодыженский Ю. И. От Красного Креста к борьбе с коммунистическим Интернационалом. М., 2007. С. 554.
14 Цит. по: Алтабаева Е. Б. Марш энтузиастов: Севастополь в 20−30 годы. Севастополь, 2008. С. 13.
15 Султан-Галиев М. Х. О положении в Крыму // Крымский архив. N 2. Симферополь, 1996. С. 86.
16 Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга третья. Симферополь, 2007. С. 178.
17 Акулов М. Р. Два расстрела пришлось пережить Василию Быкодорову // Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая. Симферополь, 2004. С. 88.
18 Указ.соч.
19 Указ. соч.
20 Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая. Симферополь, 2004. С. 141.
21 Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга пятая. Симферополь, 2008. С. 288.
22 Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга вторая. Симферополь, 2006. С. 322−323.
23 Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга четвертая. Симферополь, 2008. С. 221.
24 Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга вторая. С. 263.
25 Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга пятая. С. 330.
26 Абраменко Л. М. Указ. соч. С. 442.
27 Квашнина-Самарина М. Н. В красном Крыму // Филимонов С. Б. Тайны крымских застенков. Симферополь, 2003. С. 247.
28 Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга третья. С. 267.
29 Абраменко Л. М. Указ. соч. С. 442.
Впервые опубликовано: Посев. 2010. N 11 (1598). С. 17−21.
Страницы: | 1 | |
