 |
| ИА «Белые воины» | Михаил Быков +8.02.2020 | 16.09.2010 |
Нечто похожее — и в песенном наследии. Есть, правда, «Кавалергарда век недолог», «Никогда нам не служить в кавалергардах», «Я дочь молодого драгуна"… Еще полковые песни, но их нонче не только не поют, об их существовании знают-то единицы.
Песня, как известно, без стихов невозможна. И ведь смотрите: в кирасирах служили офицерами Афанасий Фет, Александр Одоевский, Всеволод Костомаров, Алексей Хомяков, в уланах вольноопределяющимся начинал Николай Гумилев, но песен на их «кавалерийские» стихи не сложилось. Да и самих-то стихов на сию тему почти нет. То ли дело гусарская лирика и гусарская песня. Один Денис Давыдов чего стоит. А ведь помимо него в гусарах служили Лермонтов, Грибоедов, Чавчавадзе, великий князь Олег Константинович, погибший в бою в 1914 году, и тот же Гумилев, переведенный в 1915 году из улан.
Высокая степень, как сказали бы сейчас, креативности, свойственная гусарскому офицерству русской армии, математическому анализу не поддается. Да и надо ли? Ну какая, в самом деле, нужда досконально выяснять, почему не только гусарское поэтическое наследие, но и вообще весь гусарский фольклор оставил столь яркий и неповторимый след? Давайте обратимся к самим гусарским историям. Кто знает, не в них ли ответ, почему, например, после ухода Елисаветградского гусарского полка в декабре 1826 года «веселый, добродушный и приветливый Саратов… вдруг становится скучным, чопорным, холодным», как писал местный краевед Василий Юрьев? Он, правда, ничего не поведал о том, что елисаветградцы, передислоцировавшись в беззаботный Севск, сделали «веселым и приветливым» и этот уездный городок. Метод выбрали радикальный. После, как водится, пирушки офицеры произвели показательный штурм тамошнего… монастыря. Само собой, женского. Обитель пала, а вместе с ней — и карьера командира полка полковника Рашевского, отданного под суд. А сам полк в полном составе отправился штурмовать уже настоящую крепость — турецкую Шумлу.
В Николаевской кавалерийской школе
Кстати, об обители. Первые навыки словесной эквилибристики и привычки к постоянной «боевой» готовности будущие гусары, равно как и представители других видов кавалерии, познавали в «Славной школе» — одном из трех специальных учебных заведений, готовивших кавалерийских офицеров.Когда-то одним из эскадронов в Школе, вспоминал гусарский офицер Владимир Литтауэр, командовал полковник Ярминский по прозвищу Папа Саша. Всем хорош был гусарский полковник, но один грех имел: любил поговорить, не имея к тому ни малейшего призвания. Хуже того, мысль Папы Саши почти всегда работала так, что в конце концов дело заканчивалось бестактностью.
Однажды эскадронный командир застукал в собственной квартире кого-то из юнкеров, целующимся с прелестной горничной. Папа Саша решил использовать ситуацию для лекции всему личному составу эскадрона на тему морали и нравственности. Закончил речь, апеллируя к непосредственному виновнику события: «Кроме того, юнкер Юрлов, для кого я держу эту девицу — для вас или для себя?»
В Ахтырском гусарском полку
Кстати, о женщинах. Большинство жителей современной Ахтырки, что в Сумской области на Украине, будут спорить до хрипоты, что традиция произносить третий тост за женщин родилась именно в 12-м Ахтырском гусарском полку. Сразу стоит оговориться, что помимо цифр, означавших номер кавалерийской дивизии, в которую полк входил, в наименовании обязательно присутствовало название города или местности, где полк был сформирован изначально.Итак, третий тост… После взятия русской армией Парижа в 1814 году ахтырцы стояли в местечке Аррас. Все ждали высочайшего смотра. Больше со страхом, чем в предвкушении наград и подарков. Полк во время кампании так поизносился, что больше походил на толпу босяков, чем на кавалерийскую часть. Выход из положения нашел командир полка полковник Денис Давыдов.
Рядом с Аррасом находился большой женский монастырь капуцинок, цвет монашеских ряс которых полностью совпадал с цветом доломанов и ментиков ахтырцев. По распоряжению командира со складов обители изъяли запасы коричневого сукна и сшили из них новенькое обмундирование для тысячи гусар. Император Александр полк похвалил и велел ему носить коричневое вечно. Спустя 100 лет, когда уже шла Первая мировая война, офицеры полка свидетельствовали, что третий тост по-прежнему звучал так: «За французских женщин, которые пошили нам мундиры из своих ряс». Свидетельствовали, между прочим, представители рода Лермонтовых, служившие в Ахтырском гусарском в 1914 году.
В лейб-гвардии Гусарском полку
Кстати, о Лермонтове. Он отметился службой в двух гусарских полках — лейб-гвардии Его Величества, затем, во время первой ссылки, — лейб-гвардии Гродненском, а позже — вновь в царскосельских гусарах.Царскосельскими гусар называли потому, что казармы полка находились в Царском Селе, в той его части, что до сих пор носит название «София».
Как-то корнет Лермонтов слишком увлекся службой и никак не мог собраться выехать из Царского к бабушке Елизавете Алексеевне, ожидавшей его с нетерпением в Петербурге. Шла Масленица, а единственный внук так и не попробовал чудесные блины арсеньевского повара Тихоныча. Помог случай. В петербургской квартире Лермонтова появились его закадычные друзья — преображенец Костя Булгаков, известный всей столице забияка и шутник, и лейб-драгун Николенька Юрьев. Вот их-то бабушка и снарядила в Царское с наказом привезти Мишеля.
Друзья благополучно добрались до гусарских казарм, там приняли участие в скромном застолье, «арестовали» Лермонтова, а с ним еще с полдюжины гусар, и помчались на санях назад. С собой у них, как говорится, было… На подъезде к петербургской рогатке Лермонтов предложил оставить в книге проезжающих какую-нибудь запись повеселее. Все согласились.
Долго недоумевал караульный унтер-офицер из преображенцев, глядя то на веселые лица под гусарскими фуражками с красными околышами, то на листок бумаги со списком проезжающих. В бумаге значились: маркиз Глупиньон, дон Скотилло, боярин Болванешти, фанариот Мавроглупато, лорд Дураксон, барон Думшвейн, пан Глупчинский, синьор Глупини, паныч Дураленко и чистокровный российский дворянин Скот Чурбанов.
Последний псевдоним присвоил себе гусарский корнет Михаил Юрьевич Лермонтов.
В Митавском гусарском полку
Кстати, о корнетах. Это был младший офицерский чин в кавалерии, аналог пехотному подпоручику. Исключение составляли драгунские полки, в которых чины именовались также по-пехотному: вахмистр — фельдфебель, корнет — подпоручик, ротмистр — капитан…Раз младшие, значит, как нетрудно догадаться, самые веселые и беззаботные. Так оно и было. Потому как в большинстве своем корнеты числились еще и в холостых.
Это гвардия стояла в Петербурге и Варшаве. Армейские же части были разбросаны по городам и весям великой империи. Кавалерийским полкам доставались, по большей части, города и веси вблизи западной границы — на Украине, в Польше и Прибалтике. Причина ясна: кавалерия мобильна и в случае войны первой сможет ступить на землю врага. В то же время переброска кавалерийских частей издалека — всегда проблема. В один вагон того времени помещалось всего 8−12 лошадей. Большинство городков Восточной Польши были как под копирку. Несколько тысяч жителей, два-три ресторанчика, иногда вокзал и… полк! Центр всех событий местечка, его радость и горе одновременно. В кавалерийском полку числилось до сорока офицеров. Добрая половина — корнеты. Управлял этой ватагой вне службы так называемый старший корнет. То есть тот, кто получил производство в чин ранее других.
14-й Митавский гусарский полк стоял гарнизоном в Петроковской губернии. Местечко захудалое. Местные евреи, составлявшие большинство населения, тягу молодых офицеров к почитанию Венеры, мягко говоря, не одобряли. Оставалась одна радость — полковое собрание с ужинами, бильярдом и службой Бахусу.
Как-то в пятом часу утра господа корнеты покинули собрание и отправились подышать. В местечке темень — хоть глаз выколи. Единственное окно привлекло внимание офицеров: за светящимся квадратом месил тесто старик-пекарь. Кто-то из корнетов с грустью заметил: «Вот мы с вами, господа, развлекаемся, а человек работает. И все для того, чтобы завтра… то есть сегодня у нас к завтраку были свежие мягкие булочки. Пойдемте, поможем ему, а?»
Пекарь был опытным человеком и безропотно пустил дюжину офицеров к рабочему столу. Предоставляю всем самостоятельно догадаться, какие именно фантазии воплотили в пшеничных миниатюрах 22−25-летние молодые люди, в меру выпивавшие с вечера и лишенные иных развлечений в заброшенном Богом еврейском местечке… К 8 утра, как и положено, корнеты были в полку на занятиях. Едва окончился развод, всех их вызвали к командиру полка на квартиру. Это называлось — «под штандарты». Полковой штандарт хранился именно там. Распекать всех корнетов было не принято, командир отчитывал только старшего корнета. Строй офицеров стоял молча. Разнос прошел на удивление быстро. В завершение командир произнес: «Ладно, идите к завтраку. Пекарь был у меня рано утром и просил вас пощадить. Говорит, никогда еще его булочки не расходились с такой скоростью, как сегодня».
В Гродненском гусарском полку
Кстати, о еде. Гусары жили вовсе не так вольготно, как может показаться по их поведению. Шампанское, трюфели, шитые золотом доломаны и ментики, породистые лошади! Жалованье того же корнета в первой половине ХIХ века составляло 510 рублей в год, 100 лет спустя, в канун Первой мировой, — около 1000. Меньше, чем зарплата квалифицированного рабочего.Гулять, конечно, гуляли. Но в остальное время жили скромно. Денис Давыдов так описывал гусарский быт: «Вместо дивана куль овса, зеркалом служила сабля для поправки лишь любезных усов…»
Одним из первых знаменитых гусар был генерал Яков Кульнев. Быть первым — это его неофициальный девиз. Так случилось, что он стал первым русским генералом, погибшим в Отечественной войне 1812 года. В бою Кульневу шальным ядром оторвало обе ноги. Его положили на землю, и генерал, будучи в сознании, приказал снять с мундира все знаки отличия, завернуть тело в плащ и оставить. Об одном думал: чтобы атакующие французы, захватив его труп, не догадались, что известный храбростью Кульнев убит.
Сам Яков Петрович так описывал гусарскую жизнь времен собственной молодости: «Решив устроить кутеж, офицеры обыкновенно выбирали просторное помещение, из которого выносили всю мебель и наполняли до самых окон сеном. Это делалось для того, чтобы подкутившему гусару можно было отдохнуть, а потом снова продолжить кутеж. Затем приносилось деревянное ведро, в него вливалось шампанское, бургундское и портер, потом приводили боевого коня, которого с особой торжественностью расковывали. Подковы добела накаливали в огне и с церемонией бросали в ведро. По мнению старых гусар, это предотвращало дурноту у слабых». А когда кончались деньги… Император Павел I очень энергично боролся в войсках с признаками барства и сибаритства. Один из способов — организация питания государевых людей по особой табели. По ней, обед майора — а в то время Кульнев носил именно этот чин — должен был состоять из трех блюд. Как-то Павел встретил Кульнева и спросил, какие три кушанья он отведал. Гусар ответил, что ел одну лишь курицу. Павел рассвирепел и потребовал объяснить, почему майор осмелился ослушаться. Кульнев объяснил так: «Виноват, Ваше Величество, но сначала я положил ее плашмя, потом смело водрузил ребром и, наконец, безжалостно обкусал ее сбоку». Император был не только вспыльчивым, но и весьма веселым человеком. Простил смельчака.
В Сумском гусарском полку
Кстати, о смелости. Эта главка, разумеется, могла бы стать самой длинной, ибо историй о гусарской удали и храбрости не счесть. Но в этом гусары вряд ли превосходили коллег из кирасирских, уланских, драгунских и казачьих полков. Поэтому ограничимся одним случаем, который как нельзя лучше подчеркивает отменное чувство юмора, свойственное гусарскому характеру. В 10-е годы ХХ века сумцами командовал полковник фон Гротен. Он-то и повел гусар на Первую мировую войну. Как-то во время боя Гротен сидел в седле и наблюдал за ходом атаки своих эскадронов. Вокруг — свист пуль, в небе — дымки от шрапнели. Вдруг полковник заметил, как прямо по ржаному полю к нему на полном галопе несется гусар-связной. «Что ж этот сукин сын уничтожает урожай, а?» — возмущенно обратился фон Гротен к полковому адъютанту. Надо заметить, фон Гротен в принципе очень трепетно относился к уничтожению чего-либо, а уж тем более — кого-либо. Он искренне жалел не только каждого выбывшего солдата, но и каждую убитую или раненую полковую лошадь. А сам под огнем стоял прямо.Держаться с достоинством — это профессиональная черта русского офицера. При любых обстоятельствах честь превыше всего. И не только личная честь, но и честь родного полка.
Как-то корнеты Сумского полка Поляков и уже упоминавшийся Литтауэр решили отметить удачное приобретение породистого щенка. Поехали в знаменитый ресторан «Яр» (Сумской полк дислоцировался в Москве, в Хамовниках). После хорошего ужина собрались было назад в полк, но тут выяснилось, что Поляков бумажник забыл, а Литтауэр не имел при себе необходимых 35 рублей. Всего-то — 35 рублей! Ситуация! Подумали-подумали и… перешли в отдельный кабинет, вызвали цыган, заказали шампанского! Когда счет превысил несколько сот рублей, с легким сердцем подписали бумажку и отбыли восвояси. Кто ж в «Яре» не поверит гусарской подписи на чеке и усомнится в том, что у офицера-сумца могут быть хоть какие-то проблемы?
Ну, разве что… служил перед Великой войной в Сумском полку полковник Рот. Чудо-человек, вот только имел склонность к крепким напиткам. В результате нос полковника отражал его страсть, которая, впрочем, службе не вредила, так как Рот за рамки приличий не выходил. В это же время в полку служил офицер, чья жена отличалась исключительной стеснительностью. Муж дал ей как-то совет по этому поводу — мол, чтобы завести беседу, надо только понять, чем интересуется человек в жизни. О том и спросить. Так вышло, что первым гостем в тот вечер у застенчивой хозяйки оказался полковник Рот. Дама посмотрела на лицо Рота и, оценив его нос, поинтересовалась: «Полковник, вы любите выпить?»
В Елисаветградском гусарском полку
Кстати, о выпивке. Если судить по гусарскому фольклору, то можно подумать, что пьянство в полках было обыкновенным способом существования большинства офицеров. Действительно, как еще можно интерпретировать следующую историю?Эскадрон ротмистра Турчанинова стоял в Шатове. Это еще хуже, чем Ченстохов, где стояли гусары Митавского полка. Видимо, в ротмистре погиб священник. Уж больно он любил в состоянии легкого подпития переодеваться батюшкой и служить службу. Причем почти всегда одну и ту же. А именно: подпоручика Ицкова, благо он был слаб на спиртное, напаивали мертвецки пьяным, наряжали в саван, клали в гроб, и Турчанинов отпевал его по всем правилам. Затем ящик грузили на телегу и в сопровождении эскадрона со вставленными в дула винтовок горящими свечами везли на высокий холм близ Шатова. Там отпевание заканчивалось, гроб с Ицковым оставляли и расходились по квартирам. К утру протрезвевший и продрогший подпоручик как был, в саване, бегом возвращался в Шатов, ругаясь на чем свет стоит и клянясь, что больше — ни рюмки. Проходило время — и история повторялась. Однако!..
По свидетельству участника этих отпеваний графа Остен-Сакена, все это было скорее ребячеством, чем болезнью. Едва кончились 20-е годы ХIХ века, как мода на пьянство прошла, и почти все офицеры, кутившие столь изрядно, потеряли к бутылке всяческий интерес. Что же касается нижних чинов, тот тут пьянство преследовалось и по уставу, и по традиции.
В лейб-гвардии Гусарском полку
Кстати, о традиции. Дуэльной. Служили в лейб-гусарах два закадычных друга: князь Яшвиль и князь Долгорукий. Как-то Яшвиль вернулся из Петербурга в Царское Село весьма возбужденный. В полку знали, что он влюблен в одну актрису. Во время артельного обеда и зашел разговор как раз о театре и актрисах. Долгорукий в присущей ему язвительной манере вдруг возьми да и выдай весьма нелестную характеристику таланту возлюбленной Яшвиля. Возникла неловкая пауза.Спустя какое-то время после обеда к Яшвилю зашел Долгорукий и торжественно сообщил, что готов дать ему удовлетворение, так как за столом имел несчастье оскорбить и самого князя, и предмет его воздыханий. Яшвиль выслушал друга, но сделать вызов отказался и посчитал инцидент исчерпанным. Тогда Долгорукий стал настаивать и объяснил свою позицию. Мол, князь волен на него не обижаться, но законы чести требуют поединка, ибо конфликт произошел на глазах других офицеров и иначе поступить не можно. Препирательства кончились тем, что Долгорукий обвинил Яшвиля в трусости. При таком раскладе Яшвиль уже ничего не мог поделать, и друзья вышли к барьеру.
Первым стрелял князь Яшвиль. С твердым намерением быстро закончить дело, превратив его в формальность, Яшвиль выстрелил в землю. Спустя секунду князь Долгорукий упал замертво. Оказалось, пуля ударила в камень, закрытый высокой травой, и срикошетила прямо в сердце.
Яшвиля наказали строго: разжаловали в солдаты и сослали на Кавказ. В течение всего того периода князь был безжалостен к себе, отказываясь от всех предложений смягчить его судьбу. После успешной Даргинской операции в 1845 году князя произвели в офицеры и вернули в лейб-гвардии Гусарский полк. Спустя некоторое время он получил этот полк под свое командование. Но до конца жизни оставался мрачным и молчаливым человеком.
История умалчивает, как реагировал мрачный Яшвиль на другую традицию, теперь уже сугубо полковую. Дело в том, что в полковой праздник на Павла Исповедника утром, часиков так в пять, все офицеры славного полка гусар Его Величества должны были покинуть насиженные с вечера места в полковом собрании и, предварительно раздевшись донага, на четвереньках спуститься по ступеням главного подъезда. К этому моменту вышколенные буфетчики подтаскивали огромное корыто, сродни тем, из которых поили свиней, и наполняли его водкой до краев. Офицеры, толкаясь, приникали к корыту и жадно пили. Избегать этого достойного мероприятия, по давней традиции завершавшего праздник, крайне не рекомендовалось. Отлынивающий неизбежно покидал полковую семью. Поэтому даже великие князья дома Романовых, служившие в полку, толкались и рычали наравне с корнетами.
Может быть, для князя Яшвиля сделали исключение?
В Александрийском гусарском полку
Кстати, о смерти. В 1807 году прусский маршал Блюхер перепутал из-за похожести мундиров свой прусский полк «Гусаров смерти» и наш Александрийский гусарский. О чем, собственно, и заявил командиру русского полка, ссылаясь на черный цвет формы тех и других. Русский офицер поправил пруссака, сказав, что александрийцы — не «гусары смерти», а «бессмертные гусары». Спустя век 5-й гусарский Александрийский получил и соответствующую эмблему — серебряные череп и кости.Гусар-александриец Владимир Карамзин вспоминал, как в 1916 году в их полку появился новый офицер. Прапорщик с двумя солдатскими Георгиями на груди пришел в штаб для представления командиру полка. Командир был занят, и штабс-ротмистру Карамзину из вежливости пришлось затеять беседу. Зная о пристрастиях новоприбывшего, он заметил, что настоящее время бедно значительными поэтами: «Вот если мы будем говорить военным языком, то мне кажется, что „генералов“ среди теперешних поэтов нет». Некрасивое лицо прапорщика несколько оживилось, и он ответил: «Ну нет, почему так? Блок вполне „генерал-майора“ вытянет. А вот Бальмонту ради его больших трудов штабс-капитана дать можно…»
Долгим этот разговор о поэзии быть не мог, так как вскоре прапорщика вызвали к командиру полка. Да, чуть не забыл, звали того прапорщика — Николай Гумилев.
В Лубенском гусарском полку
Кстати, об именах. Где служил и жил ли вообще на свете гусарский поручик Дмитрий Ржевский — неизвестно. В пьесе Александра Гладкова командир говорит о Ржевском как о гусаре-ахтырце. Но в картине «Гусарская баллада» мы видим поручика в мундире Лубенского гусарского полка.
В Ахтырском гусарском полку
Кстати, о подвигах. В 12-м Ахтырском перед Великой войной служили три брата Панаевых.Ротмистр Борис Панаев погиб в конной атаке 13 августа 1914 года. Первый георгиевский кавалер, награжденный посмертно.
Штабс-ротмистр Гурий Панаев пал в конной атаке 28 августа 1914 года. Посмертно награжден Георгием IV степени.
Ротмистр Лев Панаев убит в бою 19 января 1915 года. Награжден Георгиевским оружием и посмертно орденом Георгия IV степени.
За несколько дней до гибели Льва Панаева к генералу Брусилову обратился с рапортом четвертый брат, лейтенант флота Платон Панаев, с просьбой зачислить его в состав Ахтырского гусарского полка. Брусилов дал согласие, но после известия о смерти третьего брата подписал приказ об отозвании Платона в тыл. 1 апреля 1916 года Платон Панаев был включен в экипаж боевого корабля Балтийского флота и отбыл из Петрограда в действующую эскадру. С благословения матери — Веры Николаевны Панаевой.
Там за поворотом, недурен собою, Полк гусар стоит перед толпою… Солнышко сияет, музыка играет. Отчего ж так сердце замирает?..
Впервые опубликовано в журнале «Русский мир.ru», N 2, февраль 2010.
Страницы: | 1 | |
