Воспоминания о генерале С.Л. Маркове в «Ледяном походе»

К 92-й годовщине со дня смерти белого генерала. Отрывки из книги А. Суворина. «Поход Корнилова» изданной в Ростове-на-Дону в 1919 г.

Генерал Марков

Это был всеобщий любимец и гордость Добровольческой армии.

Пылкий, безумно храбрый, прямой и открыто правдивый на язык, душою преданный Великой России и армии, генерал Марков был истым «рыцарем без страха и упрека» этого похода. Много раз в походе его все опрокидывавший порыв увлекал войска в дерзания, по видимому, прямо безнадежные, и — выводил армию из грозного положения. В разговорах и особенно в пылу боя он нередко говорил окружавшим «Бог знает что!» по неприкрытой прямоте выражения, но ему прощалось все за то, что это всегда было сказано искренно и правдиво (и притом всегда очень красочно) и говорил это — генерал Марков, доблестный боец многих боев, любовь и слава армии.

Чего не любил генерал Марков — это обозных героев и ночных боев и переходов. Первые казались ему поголовно беглецами из строя, где ему так нужны были бойцы, а вторые шли у него обыкновенно вяло поначалу и только белый свет дня показывал генерала Маркова, каков он был действительности. [..]

Один из офицеров Офицерского полка рассказывает о генерале Маркове:

«В станице Егорлыкской, где мы стояли в мае месяце, генерал Марков часто устраивал собрания офицеров, на которых осведомлял нас о том, что творится на «белом свете» (во время похода мы были ведь отрезаны от всего мира, и только в Егорлыкской до нас нередко стали доходить ростовские газеты), или говорил нам о значении совершенного нами похода, укрепляя веру у малодушных и т. д.

Речь его всегда яркая, образная, остроумная, проникнутая глубокой убежденностью, производила сильное впечатление. Генерал Марков был «настоящий» оратор. Речь его захватывала, увлекала.

Политике генерал Марков, по его словам, был чужд. «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги точать пирожник», — говорил он на одном офицерском собрании. «А у нас на Руси всегда было так. Если кто сделался инженером или доктором, так он непременно будет заниматься политикой, а музыкант — судить о медицине.

Я в политике ничего не понимаю, политикой не занимаюсь. Я — солдат. Я готовился быть солдатом. Изучив военное дело, знаю его, люблю его. И до конца дней своих останусь солдатом. Но если вы хотите знать, как мне лично представляется дальнейший ход событий у нас, то я думаю, будет следующее. Большевиков мы свергнем, конечно. Это будет скоро. А дальше?

Дальше вероятно будет диктатура — на год, быть может больше, быть может меньше. Затем будет созвано Учредительное Собрание или Земский Собор, — называйте как хотите. Этот то Земский Собор и установит у нас форму правления. Мне лично думается, что у нас будет конституционная монархия». [..]

На одном собрании (в здании станичного управления) донец прапорщик (очевидно, смотритель здания) обратился к генералу Маркову.

- Прикажите, Ваше Превосходительство, подать колокольчик?

- Колокольчик? — засмеялся генерал Марков. — Нет, нам не надо никаких колокольчиков. У нас не митинг. Мы — не «товарищи». Колокольчик?! — Ха-ха-ха! [..]

Несколько офицеров, «ослабевших духом» после похода, подали рапорта об увольнении из армии.

- Ну, что ж? — сказал генерал Марков, — уходите. Я вас не держу. Таких мне не надо. Уходите. Вольному воля, спасенному рай!.. И к чертовой матери!… Увольняются из армии, слава Богу, немногие. Но если я почувствую, что настроение моей бригады не соответствует моему настроению, — не медля ни минуты, я уйду отсюда, но уйду туда, где ведется борьба с большевиками, и бороться с ними я буду до конца своей жизни.

- Мы совершили великое дело, — говорил однажды генерал Марков. — Мы первые положили камень по воссозданию будущей Великой, Единой и Неделимой России. Наши имена история золотыми буквами запишет на свои страницы. Нам будет поставлен памятник, и думаю, что гениальный художник представит его так: на пьедестале — хаос, олицетворяющий собой разрушенную и уничтоженную Россию, а над этим хаосом восходящее солнце, — наша Добровольческая армия! [..]

Генерал Марков преклонялся перед генералом Деникиным.

- Это единственный генерал, — говорил он, — перед которым я преклоняюсь. Деникин — человек исключительной силы воли и железного характера, человек с кристально чистой душой, человек необычайной честности и убежденности в своих взглядах. Высокоталантливый генерал. [..]

После нашего «Ледяного похода», 15−16 марта, генерал Л.Г. Корнилов сказал генералу Маркову:

- Поистине, это был Суворовский переход.

- Нет, Ваше Превосходительство, не Суворовский, а Корниловский переход! — ответил генерал Марков. [..]

Часто во время похода, когда мы все усталые от бессонных ночей, боев и долгих (по 50−60 верст) переходов, немного «раскисали» — достаточно было проскакать мимо нас Маркову с его задушевно-бодрым: «Здорово, родные!», или «Здорово, молодцы-пулеметчики», — как сейчас же менялось настроение, поднимались силы — и мы нестройно, но от души, громко отвечали ему: «Здравия желаем, Ваше Превосходительство!» [..]

Перед боем под Сосыкой (куда мы делали набег за снарядами) генерал Марков увидел поручика Д., у которого одна нога была в рваном сапоге, а другая — в валенке. «Чтобы сегодня же вы обулись как следует!» — шутя приказал ему генерал Марков. «Постараюсь, Ваше Превосходительство» — ответил поручик Д. И., действительно, после боя он достал в отбитом вагоне пару крепких сапог. [..]

Памятник генералу С.Л. Маркову в г. Сальск. Скульпторы Владимир и Данила Суровцевы

Под ст. Иловайской на заставе мой начальник пулеметной команды поставил нас на неудобной позиции. Я настаивал на необходимости перенести пулемет в другое место, говорил о невыгодности позиции начальнику команды и начальнику заставы. Но мне приказано было оставить пулемет на месте. Обходит позицию генерал Марков. «Кто здесь начальник пулемета?» — раздраженно спросил он. «Я, Ваше Превосходительство!» — ответил я. — «Как вы смели поставить здесь пулемет?» — Я доложил генералу Маркову, что я видел неудобство позиции и хотел поставить пулемет на другое место, но начальник команды и начальник заставы приказали мне остаться на месте. «Позвать сюда начальника заставы!» — приказал генерал Марков. Приходит штабс-капитан артиллерии. «Вы расположили заставу и пулемет самым безграмотным образом. Сейчас же передвинуться». И он указал место, куда перейти заставе. «Черт знает — что такое, командир бригады должен следить за расположением простой заставы» — продолжал он «пылить». [..]

У генерала Маркова было видимое предчувствие смерти. В Новочеркасске перед выступлением в последний поход, он говорил близким офицерам:

- Не хочется идти. Иду, а не пошел бы!

Во время самого боя неразлучный сподвижник генерала Маркова, полковник Тимановский, вдруг с удивлением сказал ему:

- Да, что ты, Сережа, пулям кланяться стал. что ли?!

Нервная натура генерала Маркова и в будущем, конечно, ощущала больше, чем другие. [..]

 Б. Будилович описывает последние часы генерала Маркова: «Смерть С.Л. Маркова был так же красива и мужественна, как и его жизнь. Тот, кто при жизни не знал покоя, уклоняясь далеко от мелочного и личного в одном порыве служения Родине, остался верным себе и в тяжкие часы смертных мук.

12 июня предводительствуемые генералом Марковым части 1-й пехотной дивизии после упорного боя овладели местом и станицей Шаблиевка. Задача, поставленная дивизии, составлявшей левый фланг Добровольческой армии, была блестяще выполнена. Враг бежал, но часть его артиллерии еще продолжала стрелять и одним из последних снарядов был ранен генерал Марков.

«Раны были чрезвычайно тяжелы и мучительны. Осколком гранаты были изорваны плечи и отломана задняя часть черепа, причем задет мозг.

Но умирающий герой не терял самообладания. Когда он очнулся, первые его слова были: «Как дела? Как мост?» Ни одного крика боли, ни одного стона не вырвалось из груди раненого. И ни слова не сказал о себе. Расставаясь с телом, душа Сергея Леонидовича была всецело занята судьбой осиротевшей семьи, соратников кубанцев, истерзанной и поруганной России.

Семье своей С.Л. Марков завещал быть такой же крепкой и бодрой духом, каков был он при жизни.

Кубанцев он благословил иконой со словами: «Вы умирали за меня, — теперь я умираю за вас».

Наконец о несчастной, горячо любимой Родине умирающий Марков сказал: «Верю, что Россия снова будет единой, великой, могучей!»

Таковы заветы вождя, которым по праву гордилась Добровольческая армия. Смысл этих заветов, которыми полно сердце всякого добровольца, выражены в простой, но много говорящей надписи на венке, возложенном на гроб С.Л. Маркова от имени его верных друзей и соратников — генералов А.И. Деникина и И.П. Романовского: «И жизнь и смерть за счастье Родины». [..]

Прошу всех присылать мне об этом блестящем талантливом человеке все, что знавшие его могут сообщить о нем: воспоминания, случаи, мнения покойного, замечания и яркие выраженные фотографии и снимки, как из времени похода, так и более ранние, и пр.

Должно сохранить потомству этот образ такой высокой доблести!