Генерал Иван Никитич Скобелев

Продолжается подготовка к печати книги «Генерал Скобелев»

Русский офицер

Иван Никитич с гордостью говорил: «Я родоначальник Скобелевых». Давая далее наставление своему сыну, он продолжал: «Советую не забывать, что ты не более, как сын русского солдата, и что в родословной твоей первый, свинцом означенный кружок — вмещает порохом закопченную фигуру отца твоего, который потому только не носил лаптей, что босиком бегать было ему легче. Впрочем, фамилию свою можешь ты, не краснея, произносить во всех углах нашего обширного Отечества…», — напоминая о том, что сам он «пролил всю кровь за честь и славу Белого Царя и положил фунтов пять костей на престол милого Отечества"1.

Сын сержанта-однодворца, Иван Никитич родился в 1778 году. Он рано лишился отца и детские годы его прошли под присмотром матери в Оренбургском крае, в обстановке крайней бедности. Четырнадцати лет он поступил вольноопределяющимся в 1-й полевой Оренбургский полк. Новобранцем он попал к опытному и строгому наставнику — солдату Кремневу, которого полюбил всей душой и стал величать ротным «дядькой». Впоследствии Иван Никитич увековечил своего «дядьку» в пьесе «Кремнев — русский солдат», подчеркивая, что он «старался всеми способностями ума и сердца следовать советам, примерам и похвальному его поведению», в результате чего вскоре получил чин капрала, обратив на себя внимание начальства своими способностями к службе и бойким характером.

В 1795 году Иван Никитич был переведен в Оренбургский драгунский полк вахмистром, в 1797 году — в Уфимский мушкетерский полк, где прослужил до 1804 года в нижних чинах и был произведен в прапорщики. А через два года, в 1806 году Иван Скобелев был произведен в подпоручики.

Полковник И. М. Эриксон приблизил его к себе, и Иван Никитич деятельно помогал своему начальнику в формировании 26-го егерского полка, который вскоре, в связи с военными действиями армии Наполеона в Германии, был двинут к Прусской границе. Проходя через город Владимир, в котором губернатором был И. М. Долгорукий — добрый и давний приятель Эриксона, Иван Скобелев впервые попал, как он впоследствии напишет в «большой свет», а точнее — на бал к князю Долгорукому. Скобелев «с восхищением выслушал повеление Эриксона ехать вместе с ним и, чтоб не ударить лицом в грязь, тотчас смекнул, что при появлении на таком новом и лестном для него поприще, необходимо опрыскать себя благовонными духами». Денщик Ивана Никитича бросился на рынок и купил пузырек прескверного розового масла и банку полусгнившей жасминной помады. Далее в своих презабавных рассказах Иван Никитич пишет: «Теперь уж не до экономии! — сказал я денщику, — один вечер не разорит нас; лей розовое масло во все карманы, и щедрою рукою мажь меня помадою, с ног до головы!»

Войдя в гостиную, увидел Иван Никитич несколько дам и с полдюжины прекрасных барышень. «Сердце мое росло, и, как будто предчувствуя будущность, вырывалось из груди. Я был счастлив, но (увы!) не надолго. Проклятое розовое масло и жасминная помада, постепенно разогреваясь буйно кипящею во мне кровью, заразили в комнате воздух. Дамы почувствовали дурноту, француженка-мамзель упала в обморок, у милых малюток разболелись головки; все, как серны, разбежались, и я остался один. Хорош молодец! […] Но чтоб поправить прежние и отвратить новые беды, мне представилось лучшим дать стречка, что, под предлогом казенной надобности, и учинил я с успехом». «Прежде нам с тобою нужно выучиться, как между людьми жить в свете; но до того, извини, брат-товарищ, я не только не поеду с тобою в порядочный дом на бал, но и на посиделки, — сказал Эриксон при встрече на другой день, — и с этой минуты началось воспитание"2.

С начала военных действий в 1807 году в Пруссии против Наполеона, Скобелев зарекомендовал себя в первом же бою. Отличившись в битве при Петерсвальде, он почувствовал, что война — это его стихия. Во всех шести сражениях Скобелев находился при своем полковнике, а Эриксон всегда был впереди, в самых опасных местах. За усердную службу Иван Никитич был награжден первым знаком отличия — орденом Святой Анны 4-й степени и назначен полковым адъютантом.

В 1808 году он участвовал в шведской кампании, за которую был награжден Золотой шпагой «За храбрость» и орденом Святого Владимира 4-й степени. Война стала настоящей школой для многих офицеров, воинским поприщем на котором в самое короткое время Скобелев завоевал авторитет офицера беспримерной храбрости. Некоторое время он имел честь находиться под командой храброго Я. П. Кульнева, в то время произведенного в чин полковника. С двумя ротами егерей 26-го полка, находясь в авангарде прославленного героя, он удерживал передовые посты.

«Кто хочет видеть искреннюю дружбу, ступай в авангард; там одною ложкою кушают трое, говорят друг другу правду, дают денег взаймы без процентов и даже без расписок; там смерть и слава, вера и надежда соединили сердца узами родства, заставили их трепетать одно для другого, и все эти ощущения тем разительнее, тем сильнее, что во ста саженях стоит чужая пушка, а в руках врага горит фитиль, готовый подписать мрачный паспорт за пределы мира"3.

17 августа, при селении Сарвике, когда Скобелев со своим полубатальоном ожидал сигнала к атаке, к нему подскакал знаменитый русский офицер, поэт Д. В. Давыдов: «Поздравляю, брат Иван, с пушками!.. У тебя не люди, но орлы быстрокрылые. Для них шутка и слона за ноги и черта за рога! Пусть я лишусь способности различать дым табаку с порохом, если эти молодцы штыками не приколют к груди твоей Георгиевского креста!» Восхищенные солдаты, желая оправдать слова славного гусара, тотчас врезались в неприятеля, показав пример отчаянной храбрости, отбили пять зарядных ящиков, взяли в плен одного офицера и 72 рядовых.

Несмотря на то, что Скобелеву оторвало два пальца правой руки, раздробило третий и сильно контузило в грудь, Иван Никитич принял предложение Н. Н. Раевского отправиться в армию, действующую в Болгарии против турок. В этой кампании он отличился при занятии Силистрии и Шумлы, и получил орден Святой Анны 3-й степени.

Открывшиеся раны вынудили Скобелева выйти в отставку, где он пробыл недолго. Ко времени начала Отечественной войны 1812 года, в чине капитана он был назначен состоять при генерал-фельдмаршале князе М. И. Кутузове, который вскоре сделал его своим старшим адъютантом. «Счастье обернулось ко мне лицом, когда я попал снова на свое место, на поле битвы», — говаривал Иван Никитич.

За отличие в сражении при Бородино 26 августа Скобелев был произведен в майоры, со старшинством со дня знаменитой битвы. В своих «Записках» Иван Никитич вспоминал: «Бородинская битва всех и каждого из подвизавшихся в ней, убедила в возможности обуздать несметного врага… Поэтому мысль, чтоб мать городов русских, Москва, могла быть оставлена во власть неприятеля без нового кровопролитного сражения, решительно была чужда всем воинам, поспешившим под общую хоругвь, для защиты любезнейшего Отечества. Многие думали, а с ними и я, что скорее реки обратятся против своего течения и ближе быть светопреставлению, нежели горестное пожертвование Москвою». Наши русские воины-богатыри говорили: «Здесь, в созерцании древней первопрестольной столицы — покажем врагам уменье защищать святые храмы Господни и Трон русского Царя! Здесь узнают незваные гости, как легко овладеть драгоценным, заветным сердцем России — Москвою!» Но между тем как воины, готовясь к смертному бою, точили штыки, притупившиеся в Бородинской схватке, на Военном совете решено было иначе.

По завершении Военного совета, полковник П. С. Кайсаров приказал Ивану Никитичу писать приказ. Вот как Скобелев увековечил в своих «Записках» этот тяжелый и даже трагичный момент: «Взяв бумагу и перо, я тотчас уселся; Кайсаров сделал то же, но, углубясь в думу, не говорил ни слова; я не сводил с него глаз. Молчание длилось, наконец, он тяжело вздохнул, и слезы градом покатились по лицу его.

— Что с вами сделалось, отец и командир? — с живым участием спросил я его.

— Пишите! — сказал он.

— Я давно готов.

— Пишите: секретно.

— Есть!

— «Состоявшимся в Военном совете определением, для спасения России, пожертвовать Москвою…»

С этим вместе бросил я перо и в исступлении закричал из всей мочи:

— Вы шутите, Паисий Сергеевич! Возможно ли это?

— Вооружитесь терпением и продолжайте писать, — сказал мне Кайсаров. — Фельдмаршал дожидается бумаг и не уснет, не подписав их.

Скрепя сердце, кое-как кончили мы рано все, и, к сугубому удивлению моему, Светлейшим подписаны были все повеления, за которыми, отправя по принадлежностям, мы всю ночь напролет не сомкнули глаз. Кайсаров несколько раз принимался оплакивать, разумеется, одну только столицу; я же, признаюсь, в простоте сердца рюмил за всю Россию; мне казалось, что ежели за Москву не полилась кровь рекою, так на что же и кровь-то в жилах нашего брата, солдата…"

Пребывая в свите фельдмаршала после оставления Москвы, Скобелев был свидетелем тяжелых дум Кутузова, бессонными ночами сидящего над картой России: «Как орел добычу, так обозревал он карту, и, без сомнения, умышлял переход с Рязанской дороги на Калужский тракт; следовательно, в замыслах Великого формировался зародыш мысли для совершенного истребления полчищ исполина, всей Европе страшного».

Когда русские войска погнали великую армию Наполеона, Скобелев участвовал в успешном сражении при Тарутино, в жарком бою у Малоярославца, с которого началось сокрушение исполинского могущества Франции, и в битве под Красным, где был повержен корпус маршала Л. Даву и уничтожен корпус маршала М. Нэя. За участие в этих боях Иван Никитич был награжден алмазными знаками ордена Святой Анны 2-й степени.

После этого знаменательного и сокрушительного удара по врагу, нужно было поведать об этом событии, «составить из Русской армии русское известие». Честь эта выпала Скобелева, который удачно выполнил приказ под псевдонимом Нестругова. В последствии он развил свой литературный талант в предисловии к первому изданию «Переписки русских солдат"4:

«Кутузов, призвав к себе Нестругова, приказал, чтоб известие через 24 часа было готово.

— Помилуйте, Ваша Светлость, — возопил бедный Нестругов, готовый в испуге упасть на колени. — Известие, самоучкою написанное, известит всю Россию о невежестве Нестругова, и ополчит всех литераторов, которые предадут горькое имя чудака грядущим векам.

— Ни слова больше! — прервал фельдмаршал. — Ступай и пиши! В противном случае я заставлю тебя раскаяться за упрямство, понимаешь?..

— Понимаю! Но за исправность грамматики, воля Ваша, решительно не отвечаю, — сказал сквозь слезы жалкий автор.

Через двадцать четыре часа известие было готово…"

Не получив школьного образования, Скобелев не мог писать без ошибок. Но при этом он занимал важные должности в звании полкового, а затем бригадного адъютанта, был бригад-майором, находился при штабе фельдмаршала князя М. И. Кутузова. Бумаги Ивана Никитича всегда нравились его просвещенным начальникам. Очевидно, что он обладал природным дарованием к письму, которое при отсутствии таланта нельзя приобрести даже при усердных занятиях. Скобелев имел свой собственный слог, писал не для глаз, а для уха, писал — как говорил, а потому все его сочинения носят уникальный характер. Документы составленные И. Н. Скобелевым ценились фельдмаршалом Кутузовым выше бумаг, написанных его учеными адъютантами. Скобелев в совершенстве знал практическую часть воинской службы, писал ясно, кратко, а главное понятно для всех. Из-за увечья обоих рук, он чаще всего диктовал свои записи.

16 декабря 1812 года за «отличие», Иван Никитич был произведен в подполковники, с переводом в Лейб-гвардии Литовский полк. Под Новый 1813-й год, когда Русская армия предводимая Кутузовым, перешла за границу, Скобелев записал об этом знаменательном событии: «В 1-й день января Российская Гвардия, в личном присутствии Всеавгустейшего Государя Императора, из местечка Меречь, где Его Величеством выслушана Божественная литургия и принесены теплые молитвы Царю Царей, Его же благословением истреблен и уничтожен враг наш… перешла за границу. Вместе с вступлением полков за реку Неман, музыка заиграла, „ура!“ загремело, песни залились и грозные знамена Русского царя развеваются уже в пределах Герцогства Варшавского».

Но уже 20 января 1813 года Скобелев, произведенный в полковники, возвратился в Санкт-Петербург, сопровождая останки своего благодетеля, светлейшего князя Кутузова.

Вернувшись в свой полк, Скобелев во время Заграничного похода Русской армии проявил немалое мужество при освобождении крепости Майнца от французского гарнизона. В бою под Реймсом Скобелеву пришлось пробиваться со своим полком через неприятельскую кавалерию, отрезавшую его от остального войска. За эти подвиги Иван Никитич получил ордена Святого Георгия 4-й степени и Владимира 3-й степени.

Генерал И.Н. Скобелев

С окончанием войны и возвращением домой Скобелев был произведен в генерал-майоры, а в 1828 году — в генерал-лейтенанты. После непродолжительного отдыха предоставленного для лечения многочисленных ранений, Скобелев снова вернулся в ряды действующей армии. В 1831 году он участвовал в подавлении вспыхнувшего в Царстве Польском восстания. Но слава этого последнего в жизни Ивана Никитича военного похода, была куплена им дорогой ценой: в сражении при Минске неприятельское ядро раздробило ему левую руку. Ее пришлось ампутировать прямо на поле боя. В то время как врачи производили эту операцию, Скобелев, сидя на барабане, диктовал свой знаменитый прощальный приказ по полку: «Для меча и штыка к защите славы святого нам Отечества, и трех по милости Божией оставшихся у меня пальцев с избытком достаточно». Награжденный орденом Святого Георгия 3-й степени, Скобелев вновь отправился в свою деревню поправлять здоровье.

Спустя полгода, Скобелеву поручили исполнять роль инспектора резервной пехоты в Нижнем Новгороде. Впоследствии он был назначен комендантом Петропавловской крепости и одновременно директором Чесменской богадельни, членом Комитета о раненых. Многим И. Н. Скобелев запомнился как добросердечный и сострадательный комендант, благодаря заступничеству которого участь многих осужденных была смягчена, а некоторые получили и освобождение.

В 1842 году И. Н. Скобелев был награжден орденом Святого Александра Невского, а в 1843 году — произведен в генералы от инфантерии, пожалован знаком беспорочной службы, имением в Царстве Польском, и назначен шефом Рязанского пехотного полка. На протяжении 56 лет своей службы (1793−1849) Скобелев только два года находился в отставке, поправляя свое здоровье, расстроенное многочисленными ранами. Но и в отставке он тосковал по солдатской службе.

Измученный тяжелыми ранами и многолетней активной работой, будучи уже в годах, Скобелев не лишился бодрости и своей природной веселости: «Иван Никитич Скобелев, — вспоминал известный литератор Ф. В. Булгарин, — был во всех отношениях человек необыкновенный, и можно смело сказать, истинный представитель русской народности: умный, смышленый, находчивый, храбрый, истинный христианин, преданный душевно престолу, любивший пламенно Отечество и все отечественное, благотворительный и хлебосол. Таков первообраз Русского характера, когда к нему не пристала чужеземная плесень, а об Иване Никитиче можно сказать, что он был русак чистой крови, самородное русское золотое, без всякой примеси».

В «Русской старине» за 1882 год, рассказывается, как будучи уже полковником и квартируя с полком во Владимире, Ивана Никитича навестила его старушка-мать — простая женщина в лаптях и каком-то странном головном уборе. Узнав свою мать, он закричал: «Матушка моя!», бросился обнимать и целовать старушку. Потом схватил ее на руки и понес по лестнице на второй этаж своей квартиры… «Э! Полно, Ваня! Оставь, оставь, я сама взойду», — кричала старушка, но Скобелев в порыве радости, не слушал ее и внес как дитя на руках своих в комнату. «После такой встречи начались самые нежные ласки и речи между матерью и сыном. Сын не мог нарадоваться на свою мать, а мать не могла налюбоваться своим сыном, который из простого крестьянина сделался теперь полковником…"5.

Иван Никитич женился в 1817 году, когда со своим полком он стоял на квартирах во Владимирской губернии. Его женой стала Надежда Дмитриевна Дурова, дочь помещика. В приданное молодые получили тысячу душ крестьян. Вот как сам он рассказывает о своем браке в «Переписке и рассказах»: «Рожденный к военной службе, я ближе видел себя к монашескому клобуку, нежели к супружескому венцу. Все невесты для меня были на одно лицо. Но — нашла коса на камень! Девка делом смекнула, проникла в свинцовую душу — до ижицы разгадала — и, как пить дала, русака подкузьмила! Во время бала нарядилась, разбойница, в сарафан, вплела в русу косу алу ленту, шепнула музыке заиграть «Уж я в три косы косила муравую» — да как хватит, злодейка, по-нашему! Мгновенно, с быстротою молнии, искра любви к родному зажгла во мне всю внутренность. Кровь закипела. Я было бежать — но уж поздно! Отзыв забыт, крепость разрушилась, штык вдребезги, и бедное сердце вырвалось из груди, замерло, шлепнулось — и растянулось у ног победительницы! Советую всем, кто замуж спешит: шейте сарафаны, учитесь по-русски, и дело будет — как бы сказать? — хоть не [в] шляпе, а в вашем ридикюле"6.

У Ивана Никитича было двое детей: сын Дмитрий Иванович имел чин генерал-лейтенанта, достойно служил по стопам отца. Дочь Вера Ивановна вышла замуж за флигель-адъютанта Его Императорского Величества К. Ф. Опочинина, внука светлейшего князя М. И. Кутузова.

Скобелев пользовался особым расположением и доверием Императора Николая I, который благоговел к герою за его боевые заслуги, всегда с удовольствием выслушивал его оригинальные, резкие, но правдивые речи. Это давало ему возможность иногда облегчить участь раскаивавшихся осужденных, смягчить их наказания. Так, в 1848 году по ходатайству Скобелева из Петропавловской крепости был освобожден Императором молодой офицер. В резолюции Николая было написано: «Старику Скобелеву я ни в чем не откажу; надеюсь, что после его солдатского увещевания из виновного опять выйдет хороший офицер. Выпустить и перевесть в армейский полк тем же чином».

Помимо военной службы, Иван Никитич прославился и как писатель, под псевдонимом «Русский инвалид». Скобелев был писателем исключительно военным. Для военных, а точнее для солдат, он и начал в 1833 году свою литературную деятельность. Именно солдатам он адресовал «Беседы русского инвалида"7, пьесы «Кремнев, русский солдат"8, «Сцены в Москве в 1812 году"9 и т. д. Все его сочинения проникнуты военной тематикой: походами, военными подвигами, разъяснениями обязанностей воинской службы, и, конечно, воспоминаниями о 1812 годе. В них увлекательно и оригинально звучит горячая и убедительная проповедь энтузиаста-патриота. Правдивые рассказы очевидца многих исторических событий, не раз бывавшего в делах, с интересом читаются и в наши дни. Главной причиной успеха сочинений Скобелева было его совершенное знание русского солдата. Сам солдат, Иван Никитич знал его «как свои три пальца на последней руке», умел с ним говорить и знал на каких струнах играть. Писал он также, как и говорил — живым, простонародным языком, пересыпанным блестками чисто солдатского юмора и остроумия, шутками, прибаутками, пословицами. Скобелев свято верил в отменные качества солдата: «Я люблю век своей молодости; помню хорошее, помню и дурное, но, признаюсь, не помню ничего лучше русского солдата». В нем он видел честного до самоотверженности, преданного своим обязанностям и Отечеству служаку. «Чистая, пламенная любовь к Богу, искренняя детская приверженность к Отечеству, мгновенная готовность к самопожертвованию», — вот фундамент всех русских побед.

Видные русские писатели-современники Скобелева восхищались его «Записками». И. С. Тургенев вспоминал о нем: «Скобелев — памятная фигура; с отрубленными пальцами, смышленым, помятым, морщинистым, прямо солдатским лицом». Н. С. Лесков называл его «добрейший Иван Никитич».

Скончался Скобелев 19 ноября 1849 года, оставив о себе прекрасные воспоминания современников и священную память для родных и близких, наглядный пример исполнения воинского долга для потомков. Почти с детского возраста и до глубокой старости он служил императорам; был примерным солдатом и офицером, отличным генералом, кровью запечатлел свою верность к Престолу и любовь к Отечеству.

Торжественные похороны Ивана Никитича в Петропавловской крепости, по свидетельству современников, походили на похороны фельдмаршала. Поэт А. Козлов посвятил И. Н. Скобелеву трогательное стихотворение «На смерть И. Н. Скобелева»:

Еще одна печаль! Еще одна утрата!

Еще любимца Муз и славы Русской нет!

Сын верный родины, тип Русского солдата, —

Безрукий ветеран оставил этот свет!

Свидетель славных битв войны с Наполеоном,

В Двенадцатый, кровавый, грозный год,

Один из тех щитов, стоящих перед Троном,

Которых любит Царь, Отчизна и Народ!

В годину славную, в войну за Русь святую,

Он грудью за Царя и Родину стоял;

С солдатским шел штыком на сечу боевую, —

И вышел в ранах весь — почтенный Генерал!

Но и в дни мирные, на лаврах славы ратной,

Не мог в бездействии почтенный воин жить;

Он, на перо сменив любимый меч булатный,

Солдатские сердца умел обворожить

Своим простым, вполне для них доступным слогом,

Своею речью, им понятной и живой;

В своих беседах он мирил безбожных с Богом.

Знакомил рекрутов с отвагой боевой.

Седым же усачам напоминал их славу,

Былую удаль их, проделки их штыка,

Бородино, Монмартр, Финляндию, Варшаву,

Браилов, Бухарест, паденье Рущука!

И вот, уж нет его!.. Но в памяти народа

Его живой рассказ о дедах не умрет;

Нет! Перейдет он в род из рода

И слава стариков в их детях процветет!

Эти пророческие слова поистине процвели в блистательной славе внука Ивана Никитича — «Белом генерале» Михаиле Дмитриевиче Скобелеве, который еще шестилетним мальчиком заслушивался рассказами деда, и впоследствии замечательно воплотил их в своем девизе: «Скобелев поражений не знает!»

Примечания

1 Скобелев И. Н. Переписка и рассказы русского инвалида. Ч. 2. СПб., 1844. С. 43−47.

2 Скобелев И. Н. Переписка и рассказы русского инвалида. Ч. 2. С. 62−65.

3 Скобелев И. Н. Переписка и рассказы русского инвалида. Ч. 2. С. 26, 33.

4 Скобелев И. Н. Подарок товарищам, или Переписка русских солдат в 1812 году, изданная русским инвалидом, Иваном Скобелевым. СПб., 1833.

5 Русская старина. СПб., 1882. N 10. С. 197−198.

6 Скобелев И. Н. Переписка и рассказы русского инвалида. Ч. 2. С. 57.

7 Скобелев И. Н. Беседы русского инвалида, или новый подарок товарищам. Ч. 1−2. СПб., 1838. 320 с.

8 Скобелев И. Н. Кремнев, русский солдат. СПб., 1839. 94 с.

9 Скобелев И. Н. Сцены в Москве в 1812 году. СПб., 1839. 81 с.