Служба барабанная

Музыка боя. Так говорят о клацанье затворов и свисте мин, реве штурмовиков на бреющем и скрежете танковых гусениц, грохоте разорвавшихся снарядов и назойливых криках батальонного телефониста, требующего от «третьего» во что бы то ни стало выйти на связь. Но это не музыка — это звуки войны. А далеко не все звуки — музыка!

От стен Иерихонских

Военная музыка — ровесница самой войне. Если под войной мы подразумеваем организованные боевые действия с политическими целями. Туго натянутые на обручи куски бычьей кожи и огромные полые деревянные трубы поднимали на бой, помогали блюсти дисциплину в этом бою, вселяли в сердца отвагу и, наконец, извещали окрест о достигнутой победе. А случалось — напрямую помогали этой победы добиться. Вспомним старозаветные стены города Иерихон, павшие под мощью звуков боевых труб.

Совершенствовались оружие и военная подготовка, усложнялась и становилась разнообразней барабанная служба.

На Руси первые источники, в которых говорится о наличии в войске музыкальных инструментов, датированы XIV веком. Из летописи: «И начаша мнози гласы ратных труб трубити». А вот еще: «Кони ржут на Москве, бубны бьют в Коломне, трубы трубят в Серпухове».. Это уже из «Задонщины».

Военные оркестры великих князей русского средневековья по количеству задействованных инструментов были подстать нынешним большим симфоническим оркестрам. Но сами инструменты разнообразием не отличались. В XVII веке в войске царя Алексея Михайловича, как и встарь, трубили в трубы, били в литавры и бубны. Правда, размер некоторых накр (так когда-то назывались бубны — прим. авт.) достигал подчас фантастических величин. Встречались накры, которые везли на лошадях и в которые били одновременно до восьми человек. Что тут скажешь? «Гром победы раздавайся!»

Военные оркестры в современном смысле слова появились в русской регулярной армии аккурат в момент ее возникновения. Царь Петр известен между прочими страстями и большой любовью к барабанному бою и прочим музыкам. И среди потешных в селе Измайловском тут же оказались первые барабанные команды. В штатном расписании лейб-гвардии Преображенского полка за 1702 год записано 40 барабанщиков и 32 флейтиста. Петр нарушил привычные уже каноны военного оркестра, сформулированные еще французским королем Людовиком XIV. Все инструменты, считал Король-Солнце, должны делиться на три группы: «барабано-дудочную», «литавро-трубную» и «фагото-гобойную». Позже инструментальный состав пополнили тромбоны, валторны и серпенты. Петр Первый начал скромнее. Но зато потом!..

К 1716 году Преображенский оркестр, а значит, и Семеновский (два первых гвардейских полка всегда шли нога в ногу — прим. авт.), уже не только воевал. Благо, шведский король Карл был разбит окончательно, и Северная война затухала. Медь и лакированное дерево военных оркестров царили на петровских ассамблеях в строящемся Петербурге. К этому времени, если судить по свидетельству немецкого поэта и ученого из Швабии фон Штелина, посетившего петровскую Россию, «каждый полк получил свой немецкий хор гобоистов (музыкантов, игравших на духовых инструментах — прим. авт.), капельмейстера и к каждому из них было придано для обучения определенное количество русских солдатских детей. По установленному Петром Первым распорядку эти новобранцы должны были все предобеденное время с 11 до 12 часов посвящать публичным упражнениям, причем трубачи и литаврщики размещались на башне петербургского Адмиралтейства, а гобоисты, фаготисты и валторнисты — на церковной башне крепости С.-Петербурга».

В царствование Анны Иоанновны на дирижерских постах немецких капельмейстеров сменили итальянские. Профессиональный уровень музыкантских хоров, как назывались тогда оркестры, заметно поднялся. С Царева луга и мест народных гуляний под открытым небом военных музыкантов начали приглашать работать в придворной опере.

Кто во что горазд

Россия никогда не терпела формалистику и тупой порядок. Не случилось оного и в деле военно-музыкальном. Даже пугающе приверженный уставу император Павел, даже скрупулезный сын его Николай Первый вкупе с младшим братом великим князем Михаилом Павловичем, славившимся в петербургском гарнизоне солдафонством, не смогли привести всю армию военных музыкантов России к некоему общему знаменателю. Полковые оркестры составлялись совершенно произвольно, исходя не только из положенного по штату содержания, но и по возможностям шефа полка, его командира и господ офицеров.

Типовым полковым оркестром в пешей Гвардии в середине ХIX века являлся оркестр, смешанный из медных и деревянных духовых инструментов числом 42 человека. В армейских полках числилось только 40 вакансий. У кавалерийских частей — свой расклад, неслучайно их музыкальные команды назывались «хорами трубачей». Артиллерийским бригадам музыка, по мнению государей, была и вовсе ни к чему. Если говорить о непосредственно боевой обстановке, пожалуй, верно: смысла никакого. А в мирное время почему такая дискриминация? Несмотря на отсутствие казенных денег на эти цели, несколько артиллерийских бригад создали-таки собственные оркестры, существовавшие исключительно на офицерские деньги и доходы от батарейных хозяйств. Так что, на бумагах военного ведомства значилось одно, а в армейской жизни происходило совершенно другое. Например, в Фанагорийском гренадерском полку, особо ценимом фельдмаршалом Суворовым, было 54 музыканта, в Самогитском гренадерском — 45. А в лейб-гвардии пехотном Финляндском полку до последних дней существования, то есть до 1917 года держали оркестр, по традиции состоявший исключительно из медных духовых инструментов.

Да и какие тут могут быть ограничения, если военная Россия музицировала с исполинским размахом. В марте 1838 года поэт князь Владимир Одоевский вместе с музыкантами братьями Вильегорскими задумал большой концерт в Биржевом зале для сбора средств на помощь многочисленным российским детским приютам. Сам Одоевский вспоминал, что оркестр и хоры составились из тысячи (!) музыкантов: шестисот инструментальщиков и четырехсот хористов.

В 1854 году, опять-таки — в марте, благотворительный концерт в пользу военных госпиталей собрал на сцене 60 скрипок, 15 альтов, 15 виолончелей, 15 контрабасов и 45 духовых. Всего — 150 человек.

Вообще, все так называемые «Инвалидные концерты» — специальные благотворительные праздники — организовывались и проходили в режиме «гала» или в стиле монстр, как говорили тогда.

Относительный порядок со штатами военных оркестров удалось навести лишь в 1876 году. И то дело! К этому времени русская военная музыка заняла лидирующие позиции в Европе и, как всякий лидер, хотела подавать пример остальным не только по части талантов, но и по части правильного ведения дела. А свидетельством нашего первенства служит, например, такой факт. В 1867 году на «международном конкурсе» военных оркестров Европы в Париже первое место занял оркестр лейб-гвардии Кавалергардского полка.

Появлению порядка способствовало и то, что благодаря инициативе композитора Антона Рубинштейна открылись Петербургская и Московская консерватории и сеть Императорских Музыкальных училищ в губерниях. Армия полностью отказалась от самоучек и заезжих капельмейстеров. Появились собственные кадры с отличным образованием.

Палочка вместо шпаги

О значении военного оркестра в бою и в мирной жизни армии высказывались многие великие полководцы. Суворов писал: «Музыка в бою нужна и полезна, и надобно, чтобы она была — самая громкая. С распущенными знаменами и громогласной музыкой я взял Измаил». С явно минорной нотой ему вторил Наполеон Бонапарт, утверждавший, что Великую армию погубили прежде всего два врага — русские морозы и русская военная музыка. Мол, его солдат и офицеров оторопь брала, когда русские шли в атаку под громкую до одури песню. Сдается, несколько кривил душой затворник на Святой Елене по поводу оценки собственного краха в компании 1812 года. Но ведь музыку отметил, а не вкус русского сена, от которого — почему бы нет? — портилось настроение французских драгунских коней. И не русские бани «по-черному», в которых доблестные, но до кости промерзшие солдаты маршалов Нея и Даву даже не пытались согреться и отпариться. Потому, что не умели пользоваться.

Сугубо мирный человек и авторитетнейший театральный критик Стасов писал о роли военных музыкантов так: «Военные оркестры — проводники не только одной военной, но и всяческой музыки в массу народную, на улице, в публичном саду, в процессии, в каждом народном или национальном торжестве, кого же народ всегда слышит, как не единый военный оркестр, через кого он и знает что-нибудь из музыки, как не чрез него».

Столь высокие задачи и столь же высокие оценки предполагают наличие в военно-музыкальной среде не только класса профессионально обученных специалистов, но и плеяды чрезвычайно талантливых композиторов, дирижеров, импрессарио и исполнителей. Так оно и было на деле.

Среди первых — имена Александра Алябьева, Николая Римского-Корсакова, Антона Рубинштейна, Цезаря Кюи, Милия Балакирева, Михаила Глинки, Петра Чайковского, Александра Глазунова, Александра Скрябина.

Алябьев написал в 1830 году первую русскую симфонию для военного оркестра. Глинка использовал «музыкантский хор» в обеих великих операх — «Жизнь за царя (Сусанин)» и «Руслан». Последним произведением Глазунова был концерт для группы саксофонов, впервые исполненный в Париже оркестром французской национальной гвардии. Скрябин очень удачно переложил оперу Чайковского «Пиковая дама» на язык военно-духового оркестра.

Но сольная партия принадлежит, видимо, Николаю Римскому-Корсакову. Свыше десяти лет он возглавлял инспекцию оркестров Военно-Морского ведомства. На этом посту великий композитор занимался и организационными вопросами, и популяризацией русской классической музыки, особенно, произведений Михаила Глинки, и обновлением репертуара военных оркестров, в том числе и собственными работами.

Коллега Николая Андреевича по цеху композитор Кюи писал по этому поводу: «это едва ли не первый пример превосходного музыканта и талантливого композитора, работающего для военного оркестра, а, между тем, подобные работы имеют громадное значение, если принять во внимание распространение музыки с помощью большого числа военных оркестров».

Но кроме общеизвестных фамилий историю русской военной музыки творили люди, которых сегодня вспоминают, к сожалению, крайне редко. Это военные дирижеры Гаазе, Раль, Бурм, Главач, Оглоблин, Зубов, Эккерт, Владимиров, Сабателли. Капельмейстер московского Александровского военного училища Крейнбринг, подготовивший отменный оркестр, который частенько приглашали на сцену Большого театра. Наконец, кавалергард Алексей Львов — автор музыки к гимну Российской империи «Боже, царя храни!» на слова придворного поэта Жуковского.

Когда эполеты не мешают

Офицерский корпус русской армии не остался в долгу перед русской музыкой.

Род Титовых дал стране пятерых композиторов и музыкантов. Генерал-майор Алексей Николаевич Титов писал оперы, которые в первой половине XIX века с успехом шли не только на русской, но и на французской сцене. Его брат генерал-лейтенант Сергей Николаевич Титов также успешно сочинительствовал. Его сын Николай, служивший в лейб-гвардии Семеновском полку, был известен, как автор романсов. Сыновья Алексея Николаевича — преображенский офицер Михаил и Николай, еще в юности сменивший преображенский Андреевский крест на знаки различия лейб-гвардии Финляндского, а затем — лейб-гвардии Уланского Его Величества полка, также писали музыку к романсам. Причем, Николай делал это настолько хорошо, что при жизни получил завидное звание «дедушки русского романса». Он покинул мир 75 лет от роду, отставным генерал-лейтенантом с мундиром. А хоронили его на Смоленском кладбище Петербурга с почетным эскортом в два батальона лейб-гвардии Измайловского полка.

Об «Измайловских досугах», организованных командиром роты Его Величества лейб-гвардии Измайловского полка великим князем Константином Константиновичем, известным в свете также под поэтическим псевдонимом «К. Р.», надо рассказывать отдельно. Если ж коротко, то литературно-музыкально-театральные вечера оставались событием в культурной жизни не только полка, но и всего Петербурга в течение более чем 30 лет. Подсчитано, что за первые 25 лет состоялось 223 вечера, на которых присутствовало около 10 000 человек. Апофеозом «Измайловских досугов» стала постановка мистерии великого князя Константина Константиновича «Царь Иудейский» на сцене Императорского Эрмитажного театра. Государь не только дал разрешение на спектакль, но и позволил профинансировать его из средств Министерства двора, а также передал режиссеру-постановщику Придворный оркестр, в 1882 созданный из музыкантов по большей части Кавалергардского полка. Кстати, ныне — Симфонический оркестр государственной академической капеллы Санкт-Петербурга.

Музыку для мистерии написал Александр Глазунов.

Премьера состоялась 9 января 1914 года. В мужских ролях были задействованы 66 офицеров лейб-гвардии Измайловского полка. Повторить спектакль зимой 1915-го, как предложил Император, уже не успели.

Лейб-гвардии Литовский полк стоял в Варшаве. Офицер полка и — по совместительству — замечательный гитарист Аполлон Бибиков сразу заметил, что с определением в «литовцы» юного поручика Николая Макарова, у него появился достойный конкурент не на плацу, а в музыкальном салоне. Более того, Бибиков совершенно серьезно полагал, что Макаров составит конкуренцию самому Фредерику Шопену, причем, в родной ему Польше.

Николай Павлович Макаров умер в 1890 году. И сейчас, спустя всего сто двадцать лет без малого, его знают и помнят лишь знатоки гитарной игры. Мастер, признавались современники, он был изумительный. И сочинял иногда замечательно. Как-то оказались у него стихи некоего Гурилева. И явился на свет романс:

Однозвучно гремит колокольчик,
И дорога холмится слегка.
И далеко по темному полю
Разливается песнь ямщика.

Но самый дорогой подарок армия предложила русскому музыкальному искусству в лице Модеста Мусоргского. Два года в Николаевском кавалерийском училище, потом столько же — в рядах лейб-гвардии Преображенского полка, вхождение в круг будущих участников «Могучей кучки»: Кюи, Балакирева, Бородина.

К слову, вот описание на тот момент медика Бородина, данное гвардейцу-прапорщику Мусоргскому вскоре после знакомства: «Манеры изящные, аристократические, разговор такой же, немножко сквозь зубы, пересыпанный французскими фразами, несколько вычурными. Некоторый оттенок фатоватости, но очень умеренной. Вежливость и воспитанность — необычайные. Дамы ухаживали за ним. Он садился за фортепьянами и, вскидывая кокетливо ручками, играл весьма сладко, грациозно и пр. отрывки из „Трубадура“, „Травиаты“ и т. д., и кругом него жужжали хором: прелестно, восхитительно и пр.»

Кто б мог подумать?

С маршем навстречу

К началу ХХ века военные оркестры выполняли в русском обществе ту функцию, которую сегодня выполняют радиостанции в диапазоне ФМ. Военные музыканты могли выступать где угодно и играть что угодно. Среди партитур духовых оркестров встречались и сложнейшие вещи Вагнера и Берлиоза, и переработки народных песен и популярных романсов. А музыканты лейб-гвардии Волынского полка по выходным сбивали с толку варшавскую публику кейк-уоком (форма раннего джаза — прим. авт.), невесть каким образом попавшим на берега Вислы.

Но что же главная составляющая музыки войны — марши? Или русские военные оркестры существовали не ради них?

С маршами в русской армии все было в порядке.

Особняком стоит, разумеется, Преображенский марш, который и в сегодняшней РФ часто исполняют в торжественных случаях и на официальных церемониях. А уж до 1791 года, до появления полонеза Осипа Козловского «Гром победы раздавайся!» это произведение неизвестного автора считалось официальным светским маршем при торжественном выходе царственных особ. Под этот марш русские войска победными колоннами входили в 1814 году в Париж. Слова марша гравировались на шпагах и саблях преображенских офицеров. Мелодия марша вела в бой шеренги Белого движения на Дону и Балтике, в Поволжье и Сибири. После 1917 года под «Преображенский марш» в Европе выносили боевые знамена и русский национальный флаг во время различных памятных церемоний с участием представителей русской эмиграции. После Второй мировой войны адмирал Льюис Баттенберг лорд Маунтбеттен, племянник последней российской императрицы, предложил позаимствовать самый известный русский военный марш 3-й бригаде Королевской морской пехоты Великобритании.

Точное его название — «Петровский марш».

Второй полк русской гвардии обрел собственный марш в 1796 году. Его сочинил командир лейб-гвардии Семеновского полка генерал-майор Александр Римский-Корсаков, предок великого композитора, посвятив произведение одной из придворных фрейлин.

Кавалергарды выбрали марш в 1826 году. Императрице очень нравилась одна тема из популярной в те годы оперы французского композитора Буальдье «Белая дама». Мало того, что Императрица Александра Федоровна была шефом полка, так и «белая дама» на профессиональном кавалерийском арго означала холодное оружие.

В 1841 году по случаю бракосочетания цесаревича Александра Николаевича и принцессы Марии Гессенской Россию посетил наследный принц Гессен-Дармштадтский. В честь этого события получили один марш на двоих лейб-гвардии Кирасирский Ея Величества и 2-й лейб-драгунский Псковский Ея Величества полки. Марш так и называется — «Гессенский» или «Дармштадтский». По той причине, что автором его является ландграф Людвиг VIII Гессенский, записавший ноты в 1730 году.

Уже понятно, что появление полковых маршей носило не менее хаотический характер, чем и формирование полковых оркестров. Самая лихая история случилась, пожалуй, с лейб-гвардии Казачьим полком. Лейб-казаки довольно долго мучались с выбором. Хотелось, конечно, чтоб полковой марш напоминал о милой сердцу донской степи, о родных станицах, но песни на Дону плавные, тягучие, медленные. Либо уж больно шальные. Знал о проблеме донцов и государь. И вот как-то, глядя на скользящие мимо с пиками на перевес казачьи сотни, обронил: «Идут, как на свадьбу!». Тут же и решение подоспело. Пусть полковым маршем лейб-казаков будет «Свадебный марш» Мендельсона. Странно, но самим гвардейским казакам и идея, и сама музыка приглянулись.

В армейской глубинке с оригинальными произведениями было труднее. Повезло 20-му пехотному Галицкому полку. Так вышло, что марш ему сочинил талантливый военный капельмейстер Сабателли. И сочинял не один, вместе с музой. Получилось здорово. Но пехотных полков в России были десятки и десятки. Равно, как и гренадерских, стрелковых, драгунских, казачьих.

А ведь еще в 1857 году вышел приказ N 237 по Военному ведомству, из которого следовало, что каждому полку полагалось иметь собственный марш. В большинстве своем эти музыкальные произведения шедеврами не стали. Да, и не в каждом из провинциальных гарнизонов находились такие бойкие авторы-энтузиасты, как в Гвардейской Конной артиллерии. Тамошний штаб-трубач Степан Годючий прямо ходатайствовал о посвящении сочиненных им для военной кавалерии двух рысей Его Императорскому Величеству и Его Императорскому Высочеству генералу-фельдцейхмейстеру.

Репертуар каждого полкового оркестра был нешуточным. Мало того, что требовалось назубок знать все строевые и боевые сигналы, главные марши Империи, собственный полковой марш, так приходилось выучивать и наигрывать полковые марши десятков воинских частей, дислоцированных и в родном округе, и за его пределами.

Дело в том, что в Русской императорской армии существовала красивая традиция. Если мимо проходил другой полк, оркестр в обязательном порядке приветствовал солдат и офицеров их полковым маршем. Ну и в ответ, разумеется, получал октавы родных звуков. Вся эта церемония называлась — сыграть встречный марш. Особо старались в тех случаях, когда на дороге встречались полки-побратимы. Как, например, преображенцы и лейб-гусары Его Величества.

Но и это не все. Были еще и солдатские песни, мелодии которых секретом для полковых музыкантов, конечно же, не являлись.

Песенники, вперед!

«Кто сказал, что не бывает песни на войне?» — спрашивал герой Леонида Быкова в фильме «В бой идут одни старики». Вопрос, разумеется, риторический. И когда еще петь, как не на войне.

Хотя пели русские солдаты и в мирное время. Пели на работах и на учениях, у вечернего костра и на всяческих полковых праздниках.

Есть основания полагать, что самая древняя из известных русских солдатских песен датируется Х веком. Но расцвет солдатского фольклора пришелся на XVIII—XIX вв.ека. При Петре рекрут в армию забирали на 25 лет. Значительно позже сроки стали сокращаться, и к Первой мировой войне срочная служба ограничивалась тремя годами в армии и пешей артиллерии, четырьмя в кавалерии и пятью на флоте. Но возникшая еще в годы Северной войны солдатская каста, равно как и офицерская, быстро обросла традициями, основанными на практике армейской жизни. Частые войны и боевые походы, непритязательные в бытовом отношении условия, специфика большого мужского коллектива, жесткие требования к службе — все это формировало фольклор и, прежде всего, самую доступную в солдатской среде форму — песни.

Дополнительным стимулом к казарменному и бивачному творчеству служила казачья песенная традиция. Казаки многие десятилетия воевали бок о бок с солдатами регулярной армии, но быт в казачьих частях имел заметные отличия. Довольно сказать, что казак не в пример рекруту оплачивал экипировку, оружие и коня из собственного кармана.

А пели казаки, как известно, всегда и везде. Допелись до того, что в 1886 году в Императорском Русском Географическом обществе была создана специальная комиссия для сбора и издания песен всех казачьих войск.

Жаль, что такая же комиссия не занималась темой солдатской песни и офицерского романса.

Иначе б мы все знали, что песня «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой!» родилась не в начале Великой Отечественной войны, а на заре Первой мировой. И вторую строчку пели так: «С германской силой темною..»

Не сомневались бы в русском происхождении песни «Варяг». Да, стихи написаны немцем Грейцем, но мелодия родилась в голове музыканта Турищева, служившего в 12-м Астраханском гренадерском полку.

Не путали бы рожденный в 1902 году и ставший неофициальным гимном Добровольческой армии в Гражданскую войну романс «Белой акации гроздья душистые» на стихи Пугачева с романсом советских авторов Блантера и Матусовского о белой акации, про которую «всю ночь соловей нам насвистывал», написанным аж в 70-х годах XX века. Специально для телефильма режиссера Басова «Дни Турбиных»

Имели бы представление о том, что строевая песня «Смело мы в бой пойдем за Русь святую» имела и такие строки — «Вдали показалися красные роты..». Лишь после окончания Гражданской войны стихи кардинально переделали. Хотя мотив — остался.

Удивлялись бы, как удалось в сталинское время протащить на сцену МХАТа при постановке спектакля «Дни Турбиных» по пьесе Булгакова «Белая Гвардия» удалую песенку юнкеров Николаевского военно-инженерного училища — «Здравствуйте, дачники, здравствуйте дачницы! Съемки у нас уж давно начались» и уже упомянутый романс «Белой акации гроздья душистые» в оригинальном варианте.

Из тысяч военных песен, рожденных до 1917 года, до нас дошло по разным оценкам не более 400.

Все их условно можно поделить на несколько основных групп. Прежде всего, это песни строевые. Они отличаются одинаковым ритмом, так как на марше русский солдат обязан был идти в режиме 100 шагов в минуту. Сегодня мужской хор Института певческой культуры «Валаам» в концертах поет ритмичные и бравурные песни лейб-гвардии Семеновского полка «Мы верно служили при русских царях» и 81-го Апшеронского пехотного — «Друзья, Апшеронцы лихие!», лейб-гвардии Московского — «Ты скажи, моя Марусенька» и, конечно, Преображенскую — «Знают турки нас и шведы». И многие другие.

Другая группа песен — персональные. В них воспевались герои и погибшие. Показательна песня 61-го Владимирского пехотного полка, посвященная майору Горталову. Этот офицер дал слово ни при каких обстоятельствах не покинуть редут под Плевной в 1877 году. И когда турецкие цепи подошли вплотную, он, отпустив в тыл всех уцелевших в том бою людей, взошел на бруствер и встретил врагов в одиночестве. Турки подняли героя на штыки. А родной полк — навечно вписал в историю.

Были песни шуточно-веселые. Характерна широко известная доселе «Соловей, соловей-пташечка». И не слишком приличные, но очень точные частушки «Журавель».

У будущих офицеров тоже был свой «Журавель» — шуточно-циничные куплеты, в которых давались специфические оценки различным военным училищам. Но по большей части, офицерские песни создавались как романсы. Рвались в гарнизонах сердца молодых поручиков и корнетов от придуманной или истинной неразделенной любви — и рождались стихи и мелодии.

Но прорывалось и мужское начало.

«Я люблю кровавый бой.
Я рожден для службы царской.
Сабля, водка, конь гусарский.
Вот он, век мой золотой!».

Денис Давыдов еще в начале XIX века верно определил главную тему офицерской песни.

Музыка боя

12 октября 1877 года в бою под местечком Горный Дубняк в последнюю русско-турецкую войну раненый двумя пулями командир лейб-гвардии Гренадерского полка полковник Юлиан Любовицкий не думал ни о ходатайствах, ни о маршах с романсами. Лейб-гренадеры залегли под убийственным турецким огнем, и надо было вновь поднять роты. Любовицкий подтащил поближе барабан, упавший на землю вместе с убитым полковым барабанщиком и, как умел, заколотил по нему палочками, повторяя известный до самой последней нотки еще с юнкеров сигнал к наступлению. И роты — пошли!

Опубликовано в журнале «РУССКИЙ МИР.RU» N 2, Февраль 2009.