Дни Юрьева

Где-то упомянут — со страницы
Встану. Выжду. Подниму ресницы:
«Не суди. Из твоего окна
Не открыты канувшие дали:
Годы смыли их до волокна,
Их до сокровеннейшего дна
Трупами казненных закидали!
Лишь дотла наш корень истребя,
Грозные отцы твои и деды
Сами отказались от себя,
И тогда поднялся ты, последыш!..»
И не бывший в яростном бою,
Не ступавший той стезей неверной,
Он усмешкой встретит речь мою
Недоверчиво-высокомерной.
Не поняв друг в друге ни аза,
Холодно разъединим глаза,
И опять — года, года, года,
До трубы Последнего суда!
Арсений Несмелов «Потомку»

Человек-загадка

Пожалуй, в истории Ижевско-Воткинского антибольшевистского восстания, 90-летие которого мы нынче отмечаем, не было более противоречивой фигуры, нежели Георгий Николаевич Юрьев. До поры-до времени бывший штабс-капитан, фронтовик оставался незаметен, но это не значит, что такой же незаметной была и его роль в подготовке вооруженного выступления против большевиков — просто очень мало достоверного известно об этом человеке. А ведь о нем писали практически все мемуаристы, все исследователи ижевско-воткинской темы в истории гражданской войны!

Почти вся жизнь Юрьева — сплошные «белые пятна». Не случайно доктор исторических наук К. И. Куликов отметил: «Откуда он появился, этот «адепт социализма», как он себя называл, кем сюда направлен, что из себя представлял? Совершенно загадочная личность. Ни в каком архиве не было его биографии. Случайно в в Военно-историческом архиве на глаза попался лист с надписью: «Бимман (Юрьев)». Это был ключ к разгадке оборотня, бывшего полицейского, агента 111 Отделения охранки, награжденного лично царем золотыми часами «за усердие в службе».

Ну что ж, судя по всему, человек более чем достойный, а идеологические штампы — не по нашей части! Взгляды, убеждения, позицию Г. Н. Юрьева по тому или иному вопросу теперь можно проследить разве что по сохранившимся приказам по Прикамской народной армии. Оценки этого уникального человека его современниками порой диаметрально противоположны, даже если высказаны представителями белого лагеря. Что уж тут говорить о противниках, для которых Георгий Николаевич Юрьев — «палач, садист, полицейская ищейка и провокатор» в одном лице! Оценки историков также противоречивы и порой спорны, поскольку были продиктованы зачастую идеологическими разногласиями, а то и попросту цензурой.

Вообще наши ученые, публицисты и писатели, описывая Юрьева, будто с цепи срывались: все можно! В документальной повести Геннадия Ладыгина «Предисловие к счастью», изданной в 1976 году, он вообще назван Григорием. Письмо от Колчака этот «Григорий» Николаевич Юрьев получает, оказывается, не в январе 1919 года, а на несколько месяцев раньше и уже в воткинский период щеголяет в полковничьих погонах. При этом главнокомандующий Прикамской армией в предчувствии неминуемого поражения ночь напролет гуляет в своей квартире рядом со ставкой с «Нинкой Щербининой, разбитной двадцатилетней девицей», поющей для него русские народные песни.

«Наутро Юрьев, весь измятый, побледневший, снова надевал мундир со сверкающими пуговицами и погонами.

- Ну и сладка ты, гадина, — говорил он Нинке. — А теперь иди. Да не болтай. Иначе. я тебя сам расстреляю».

Прямо классический образ опустившегося белогвардейца — впрочем, именно так и называет автор воткинских повстанцев.

Еще двумя годами ранее издана в Ижевске книга Николая Верзилова «Приговор окончательный», повествующая о полной опасностей работе чекистов. Разыскиваемый ими бывший адъютант штаба Прикамской армии Колдыбаев вспоминает былое:

«.. Глубокая осень 1918 года. Штабс-капитан Юрьев все реже и реже бывает в Воткинске. Большую часть времени проводит в Сарапуле или в Ижевске — в штабе Прикамской армии. Как-то уже поздней осенью Юрьев вернулся из такой поездки заметно изменившимся и совершенно трезвым. Даже его испитое лицо немного округлилось. Одет он был в новый, защитного цвета мундир, правда, без погон.

- Можете меня поздравить, господин адъютант, — самодовольно бросил Колдыбаеву. — Толстопузого Федичкина убрали. Отныне главнокомандующим Прикамской народной армией назначен ваш покорный слуга..»

Как ни вглядывался я в фотографию бывшего командующего повстанцами полковника Д. И. Федичкина, но в его породистом облике и намека на «толстопузость» не увидел.

Творец биографий

Естественно, что старого и нового командующих часто сравнивали: «Ижевский штаб полковника Федичкина не смог поставить дело организации армии на должную высоту и, когда положение заводов стало угрожающим, прибегнули к организаторским способностям Юрьева, но, кажется, уже слишком поздно» («Военные ведомости», 02.02.1919 г.).

И все-таки вряд ли стоит противопоставлять двух командующих, несмотря на то что люди эти явно недолюбливали друг друга. Тот же Д. И. Федичкин писал в своих воспоминаниях: «Командование войсками председатель Комитета (Прикамский комитет Учредительного собрания. — Ред.) Евсеев поручил цирковому артисту, укротителю зверей, прекрасно говорившему на митингах и бывшему председателю Воткинского большевистского союза металлистов. Юрьев отдал строжайший приказ о воспрещении эвакуации и бегства ижевцев из Ижевска. Все, кто будет пойман бегущим из Ижевска, должен быть расстрелян. Так и сделал. Поставил вокруг Ижевска своих воткинских рабочих и приказал расстреливать на месте каждого, бегущего из Ижевска». Здесь каждое предложение вызывает недоумение и сплошные вопросы.

Однако оставим вполне объяснимую личную неприязнь — речь-то идет о деловых, а точнее, даже боевых качествах. И вот тут вполне уместно вспомнить высказывание из очерка «Ижевское восстание» известного журналиста А. Я. Гутмана-Гана: «Ижевской армией командовал капитан Федичкин, опытный офицер, а начальником штаба воткинской группы был назначен капитан Юрьев, бывший на войне, социал-демократ, входивший в рабочую коллегию Воткинского завода. Оба оказались хорошими организаторами». Эту же мысль высказывает автор и в очерке «Два восстания» из неизданной книги «От Волги до Тихого океана»: «Оба они оказались достаточно хорошими военачальниками». Добавим, что подале от Комуча, то есть от Ижевска, многие военные вопросы Юрьеву решать было проще, несмотря на наличие и своих, воткинских «смотрящих».

По поводу меньшевистского прошлого Георгия Николаевича некоторые историки, кстати говоря, сомневаются. Зато участие в русско-японской и германской войнах и полицейское прошлое Юрьева (почему-то последнее считается минусом) исследователями темы вполне доказаны. Вообще, судя по всему, командующий Прикамской народной армией умело затирал следы — даже лист с его данными в книге учета служащих Воткинского завода оказался вырван, будто он сам предоставлял последующим поколениям творить его биографию. Не зря же существует предположение, что Юрьев, опытный нелегал и конспиратор, был руководителем разветвленной подпольной организации. В таком случае создание новых биографий или легенд вполне естественно.

Выпускник кадетского корпуса и Михайловского артиллерийского училища, кадровый офицер, он отчетливо видел, как демократизация подрывала основы армии. «Юрьев отлично это сознавал и насмешливо говорил:

- Какое отношение к моим боевым операциям имеет председатель Совета Р. Д. или господин уполномоченный? Однако, в силу условий момента, они до поры до времени „торчат“ в моем кабинете. Но думаю, что это продлится не слишком долго» («Военные ведомости», 02.02. 1919 г.).

Временность компромисса, союза фронтовиков и новых демократических институтов власти осознавали все. Авторитет Юрьева среди офицеров был необыкновенно высок — униженное революцией офицерство в Воткинске не просто почувствовало свою сопричастность к судьбе родины, но и прямую взаимосвязь. Не случайно небольшой кабинет коменданта Воткинска стал центром напряженной работы. В том же очерке «Вести из Прикамья», перепечатанном «Военными ведомостями» из «Уфимской жизни», автор, некто Случайный в Прикамье, рассказывал: «Без преувеличения можно сказать, что все главнейшие функции вновь созидаемого правопорядка получали импульс в его маленьком кабинете, и вся эта преобразующая деятельность, возникновение новых организаций, расформирование старых учреждений, утверждение новых должностей — все проходило через Юрьева».

Но и боевые, вернее, командирские качества главы повстанцев Прикамья были высоко ценимы многими. Тот же автор очерка «Вести из Прикамья» прямо утверждает, что, когда красные в середине октября стали подступать к Ижевску огромным силами, именно Юрьев «спас положение, лично руководя военными операциями».

Воткинский исследователь Сергей Простнев сообщил мне о тексте приказа Верховного правителя и Верховного главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России адмирала Колчака под N 102 от 24 января 1919 года — о пожаловании полковнику Георгию Юрьеву ордена Святого Георгия 4-й степени. В нем перечислена часть военных заслуг:

1. За бой 29−30 августа 1918 года — командуя боевой флотилией из трех судов, взял укрепленное село Частые (п. 109, ст. 8 Георгиевского статута);

2. С 12 по 27 ноября 1918 года, отходя от Воткинского завода, отрядом два дня сдерживал на реке Каме превосходящие силы; тем спас артиллерию, имущество и беженцев-рабочих (пп. 6 и 9, ст. 8 Георгиевского статута);

3. 3 декабря 1918 года у деревни Фоки во главе роты увлек отступающие ижевские отряды, заставил вступить в бой и спас армию, попавшую в мешок под городом Осой (п. 6, ст. 8 Георгиевского статута).

Перед Последним судом

Характер у командующего Прикамской народной армией был явно не сахар! Врагов нажил он себе немало. С одной стороны, рубаха-парень: и анекдот еврейский расскажет между отдачей приказов, и в лицах представит воспоминания о походной жизни параллельно составлению оперативной сводки. В кабинете всегда народ — то прием посетителей, то доклады должностных лиц, то совещание. Да и сотрудников себе Юрьев подбирал под стать, не зря же говорил: «Я не могу работать с теми, кому не доверяю».

Люди с ангельским характером командующими не становятся, а уж Георгий Николаевич на ангела точно не походил. «Вспыльчивый и властный он часто „круто“ поступал с теми, кому не доверял и в ком не находил поддержки, но за его прямоту и преданность делу, служить которому выдвинула его судьба, его любили и солдаты, и его помощники» («Военные ведомости», 02.02.1919 г.).

Добавим к этому: а уж не любили-то как! Если К. И. Куликов почему-то назвал нашего героя «оборотнем», то служащий Воткинского завода Петр Николаевич Луппов в своих воспоминаниях и вовсе безжалостен к личному врагу: «Поистине это злой гений Воткинска, вампир безжалостный, со змеиной злобой, со свиной кровью..» Далеко же зашла вражда, начавшаяся из-за пустякового производственного конфликта!

С другой стороны, бывший курьер заводоуправления, а впоследствии работник горкома партии А. А. Миролюбов о Юрьеве пишет почти нейтрально, несмотря на расстрелы большевиков. Расстрелы, конечно, были, и немало, но все-таки до красных повстанцам, а затем колчаковцам было ох как далеко — и в 1918-м, и в 1919-м! К. И. Куликов пишет, что под руководством Юрьева во время восстания «только в одном Воткинске были уничтожены две тысячи человек, в том числе дети». Цифра эта представляется абсолютно надуманной. Особенно если вспомнить, что, по мнению того же историка, красный террор в Ижевске ограничился всего-то сотней человеческих жизней.

Казнили своих противников и те, и другие. Но вот как описывает ситуацию после освобождения Воткинска колчаковцами коммунист А. А. Миролюбов: «Пленные были помещены в здании бывшего волостного правления. В раскрытые окна, сидя на подоконниках, свесив ноги, красноармейцы курили и шутили между собой».

Однако же вот и по замечанию генерала С. А. Щепихина, на рукописные воспоминания которого ссылается челябинский историк Е. В. Волков, полковник и георгиевский кавалер Юрьев «являлся «алкоголиком и садистом». Психика людей после нескольких лет войны, конечно, была подорвана, а правых в гражданской войне не бывает. Есть и Высший суд, на котором все нам вспомнится — и подвиги, и злодейства. Наверное, у Георгия Юрьева грехов намного менее, нежели у того же Азина. Оправдается ли?!.

По материалам ЦГА УР
«Web-сайт Сергея Жилина» г. Ижевск