Сестра милосердия о генерале Кутепове

Завершается подготовка книги о генерале А.П. Кутепове

Командир 1-го армейского корпуса генерал от инфантерии А.П. Кутепов

Знаменитая галлиполийская «губа». Стоит караул юнкеров. Осмотрели мои удостоверения — я имела право ходить по Галлиполи и ночью как сестра-«фельдшер» на гауптвахте. Окончив формальности, юнкер провел меня вниз. Я стала разбирать сумку, а он прошел по всем помещениям в свою фельдшерскую и громко объявил:

 — Господа, пришла сестра! Кто болен, пожалуйте к ней!

Началось наше амбулаторное лечение. Подходит очередь очень нервного, по-видимому, офицера. У него была сыпь на руках, стала перевязывать, а он совершенно сдерживаться не хочет и очень громко и грубо начинает высказывать свое неудовольствие. Я с ним, стараюсь его успокоить, а он еще больше волнуется. Вдруг раздается команда караульного начальника. Суматоха и тишина. Через секунду слышу хорошо знакомый всем нам, галлиполийцам, голос генерала Кутепова:

 — Здравствуйте, юнкера!

Говорю быстро моему недовольному пациенту:

 — Тише, не сердитесь, тише!

В этот момент входит генерал Кутепов. Кланяюсь. Он, отвечая мне на поклон, говорит:

 — Продолжайте, сестра, вашу работу!

И тут же, моментально взглянув на моего недовольного клиента спрашивает:

 — Вы кто такой? Офицер или институтка? Вам не стыдно? Вас сестра уговаривает, делает Вам в такой обстановке перевязку, а Вы кричите, и ругаетесь, стыдитесь! На сколько посажены?

 — На шесть суток, Ваше превосходительство!

 — Так за это еще от меня шесть! — И пошел дальше вглубь помещения гауптвахты.

Удивительный был человек генерал Кутепов. Быстрый, решительный, требовательный, но в то же время всякий знал, что если за ним не числится каких-либо скверных дел, ему нечего его бояться. Но разгильдяйства, неряшества он не выносил!

***

Вспоминается такой случай. На дисциплинарной гауптвахте сидел один солдат Корниловского полка, из кавказцев. Солдатик небольшого роста, болезненный и расхлябанный какой-то. Я его, пока он сидел, лечила. Каждый день перевязки, а то и две в день. Вылечила ко дню его выхода. Потом, правду говорить, забыла я о нем. Вот как-то, идя по улице вблизи Комендантского управления, встречаю этого солдата. Обрадовался ужасно и все захотел высказать свою большую благодарность. Я с ним разговариваю, а сама смотрю — все такой же неряха. И на гимнастерке, на воротнике пуговицы нет. Поднимаю глаза и вижу приближается от штаба корпуса генерал Кутепов. Он должен вот-вот поравняться — значит обязательно увидит моего незадачливого клиента. Я повернулась, чтобы его немного закрыть, но разве от таких зорких глаз можно что-то спрятать? Маневр мой, конечно, был замечен. Кого-то из нас, но генерал пожалел. Ответив на мое приветствие, характерным жестом стал подкручивать ус! И сделал вид, что оторванной пуговицы не заметил.

Зато и много вольностей, много дум у сидящих на гауптвахте, конечно, не подследственной, а дисциплинарной он извинял и понимал. Он понимал, что карикатуры на него, на копирование его приказов, «в другом духе» распространенное на гауптвахте не есть злое дело, а только трепетания свободной мысли томящихся в заключение людей. И он не только не запрещал этого, а наоборот, поощрял.

Так на «Губе» N 1, которая помещалась на верху в той же самой башне, где много лет назад внизу, в колодце, томились в плену у турок запорожцы и где еще когда мы были в Галлиполи видны были в стенах кольца для цепей, где их приковывали — так на этой самой гауптвахте было принято: «Кто дольше всех сидел, тот был начальник гарнизона Губы N 1». И вновь приходящий сейчас же должен был явиться к нему и рапортовать, на сколько суток посажен и за что. «Начальник» же гарнизона направлялся к «генерал-квартирмейстеру», а тот указывал где ему помещаться. Издавали они приказы, по форме настоящих. И когда генерал Кутепов посещал Губу, то «начальник гарнизона» рапортовал, что «во вверенном мне гарнизоне Губы все благополучно». Генерал улыбался в усы. И сейчас же требовал для прочтения приказы. Конечно, там был шарж, и, подчас, злой, но никогда не было, чтобы он за это взыскивал, запрещал или наказывал. У меня сохранилось «удостоверение» за N 1234. На простой бумажонке, но слева карандашом искусно сделанный герб Губы. На генеральском погоне висят две фигуры спина к спине, головы в которых не трудно узнать генерала Кутепова и генерала Штейфона, дальше крылья орла, а в лапах он держит в одной офицера с бутылкой в руке, в другой кавалериста, а в центре фигуры — С.Г. «Святая Губа». Внизу подписи по форме и по рангу, а сбоку печати «Святой Губы».

Он видел все это, знал, но ни злобы, ни мелкого преследования ничего не было. Но стоило ему выйти и встретить шатающегося в пьяном виде офицера или солдата, он его сейчас же отправлял на Губу. Потому что он знал, что так надо. Иначе люди погибнут и натворят того, о чем через несколько лет, будут со стыдом вспоминать и мучиться! Ведь чего, чего там не было! За что люди не попадали! Я ведь бывала во всех трех гауптвахтах и знала многое из рассказов самих арестованных!

***

Помню, как-то прихожу на Губу под Комендантским управлением. Вижу знакомого офицера.

 — Вы за что попали?

Показывает на своих злосчастных компаньонов и говорит, за то, что «мы японцы».

Я, конечно, ничего не понимаю! Тогда он мне объясняет. Что под этот день кто-то, кого-то приветствовал, ну и, как водится, наприветствовались все зело. Пошли городом по направлению к лагерю. Кому-то пришла фантазия перевесить вывески. Сказано — сделано. Но в это время — патруль из комендатуры. «Вы что делаете?» Молчат. Опять спрашивает. Молчат. Тогда караульный офицер и говорит: «Да, что вы не отвечаете, что вы не русские?!» И получает в ответ: «Нет, мы японцы!» Ну и, забрали несчастных «японцев».

Но бывали случаи, конечно, посерьезней.

Генерал Кутепов на все обращал внимание. Как на серьезное, так и на пустяковое. Мне вспоминается такой случай. В одной части две жены офицеров, прежде бывшие приятельницами, поссорились и даже подрались слегка. Каждый муж подал по начальству рапорт, но командир полка не знал, что с ними делать? И когда генерал Кутепов узнал, то резолюция была такова: «Обоих мужей на тридцать суток на Губу за то, что плохо за женами смотрят».

Так они и отсидели.

А как любил генерал Кутепов свою армию, как он гордился, что он русский и как хотел он видеть всех нас на высоте! Ведь первая и самая большая забота была его, как армия устроена, что у нее есть! Сколько забот было и накормить и одеть этих бедных, измученных людей, выбитых из нормальной колеи и потерявших Родину!!! Ведь многие так растерялись, что их спасали только привычные слова команды, которые не давали задуматься, не давали распускаться! Я знаю, многие находили лишним и парады и всякую нормальную жизнь в полках, учения и т. д., и т. п. Для чего это? Некоторые этого не понимали. Не понимали, что и эти парады, в людях поднимали собственное уважение к себе, как к единице целого, русского. Эта «шагистика» — эта дисциплина не давали людям распускаться. Это понял генерал Кутепов.

Вспоминаю торжественный момент, когда было открытие памятника, поставленного на кладбище из камня принесенного каждым самолично. И пишущая эти строки, принесла свой камень. Был яркий солнечный день. Кругом войска наши. Все части. Белые гимнастерки. Все замерло. И мэр Галлиполи грек вручает генералу Кутепову акт на землю, где стоит наш памятник. Торжественная, незабываемая минута! Я стояла недалеко и видела хорошо лицо генерала Кутепова, мне его никогда не забыть! На нем была написана гордость, что он русский и почести принимал как должное, — не как генералу Кутепову, а как русскому генералу, воину и Вождю!

Часовой. Париж. 1933. N 101−102. 1−15 апреля.