Два брата

Из рабочих материалов к книге «Трагедия братоубийства»

Много страшного в гражданской войне, но само страшное это встреча, как врагов, родных братьев, детей одной крови, поднявших оружие друг против друга.

Владимир Ажинов

Такими страшными страницами в истории борьбы за Дон являются страницы коротких жизней двух братьев, детей одной матери партизана Володи Ажинова и казачьего офицера Алексея Фролова. Их вскормила одна мать, они выросли под одной кровлей, а встретились — старший Алексей в отряде мятежного Голубова, а младший Владимир в отряде славного Чернецова.

Правда младшего покорила старшего и он ушел из красного стана искать смерти, как искупления, кровью и подвигами смыть свой позор и умер героем.

Обоих братьев нет в живых, пусть короткие строки об их жизни будут поучением для многих поколебленных вихрем событий. Жизнь Дона полна красок, жутких часов и дней, жизнь двух братьев и смерть их — едва ли не самая страшная эпопея на празднике крови.

Кадет донского корпуса юноша шестнадцати лет Владимир Ажинов в дневники говорит сам с собой ночными часами.

Его дневник обнимает небольшой период от 10 февраля 1917 года до 5 декабря того же года.

Начальные страницы его дневника — это стремление к самосовершенствованию, желание начать новую жизнь. «С этого часа, — пишет он 10 февраля, — я задался целью переменить свою прежнюю жизнь на более лучшую, светлую и хочу быть всем полезным и делать добро. Я не считаю под этой светлой жизнью жизнь чуть ли не монашескую, но, наоборот я хочу быть современным рыцарем, быть верным и преданным своей родине, отвергать все пошлое, гадкое и развратное, что в нашей жизни 20 века встречается на каждом шагу. Постараюсь же побороть себя и стать обновленным человеком». Свое обновление Володя приурочивает к говенью, когда он, по его мнению, освободится от грехов и вступит в новую полосу жизни. Начала его записок — повесть юной души, ищущей подвигов, «которые ничем не оплачиваются, и о которых даже никто не знает: вот это «по-рыцарски»; повесть о падении и самобичевании: «я взглянул в свою душу», говорит он: «сколько я нашел там нехороших сторон и очень мало светлых». Но февральский переворот пробуждает в нем гражданские чувства, и он радуется тому, что «молодежь будет жить в новой, светлой, обновленной России». Нельзя не остановиться на нескольких трогательно-наивных строчках записок, где он объясняет переворот: «Давно уж в России поговаривали о перемене правления, о недовольстве государем, а тут еще война, измена, плохое поведение государыни да и государя, распутинщина да и много других обстоятельств, который вывели русский народ из терпения».

Свое настроение Володя передает так: «Как радостно, светло было на душе, сознавая всю важность и в то же время необходимость этого положения». Но этот мальчик умнеть отлично разбираться, что в данном случае необходимо, и что выходить за пределы необходимого, является нежелательной крайностью. Так радуясь низвержению старого строя, он в то ж время возмущается глумлениями, какие позволил себе по адресу государя приезжавший в корпус представитель рабочих Сухов. «Несколько дней тому назад вся Россия молилась за государя, а теперь… Невольно вспоминается басня Крылова… «Пускай ослиные копыта знает, так говорил осел, ударив беспомощного льва». Эта выписка не вводит непосредственно в круг переживаний, тесно соприкасающихся с постепенным духовным ростом Владимира Ажинова, но говорит о благородстве и прямоте его характера — качествах, играющих такую огромную роль при проявлении героического в человеке.

Переходя от веры в себя к глубоким сомнениям, то бичуя, то подбадривая, Володя, наконец определил свой идеал: «Высоконравственный, верующий, трудящийся, честный, храбрый, открытый, прямодушный, ни перед чем не останавливающийся, никому не поддающийся, с твердой, непоколебимой волей, любящей свой Дон рыцарь-казак, сильный, как физически, так и нравственно». В таких ж примерно выражениях он составив себе «клятву», так и начинающуюся словом: «клянусь», чтобы всегда помнить о том высоком образе рыцаря-казака, который был его путеводной звездой.

В этом стремлении к высокому идеалу, в этих еще неясных чертах гражданской доблести и есть уже готовая почва для тех подвигов, которые являются одними из самых доблестных и величайших, в истории человечества.

Вот разыгрались октябрьские со6ытия и волна большевизма всколыхнула Россию. Возбудили они и мятущуюся душу Володи: больно отозвались в нем бесчинства большевиков и святою местью загорелось его молодое и пламенное сердце. «Сердце казачье обливается кровью, кровь казачья играет в жилах», — пишет он.

Алексей Фролов

От былых неясных очертаний далекого идеала он приходит к определенному желанию активной борьбы: «С какой бы я радостью пошел отстаивать исконные казачьи права и положил бы жизнь свою за любимое, дорогое, храброе казачество, которое для меня дороже всего». Последующие строки — излияния в глубокой проникновенной любви к Тихому Дону и донским степям с их «серебристым камышом, нашептывающим о героизме моих дедов и прадедов»; к столице Дона и родному корпусу; к «другу верному, быстроногому» к «женке острой, винтовочки меткой». Особенной силой чувства дышать его слова, когда он говорит об атамане Алексее Максимовиче Каледине: «Люблю тебя, атаман мой храбрый, мой начальник, прямой и никому не дам тебя в обиду, скорей сам костьми лягу и кровь пролью». Обращает он слова любви и к родителям и выражает им «спасибо, что воспитали преданным сыном донского казачества и донским казаком». Дальше — тоже выражение любви к младшей сестре: «Будь достойной дочерью Тихого Дона» — таков его завет сестре, которую он любовно называет «незабудочкой светлой». И последний привет его «подруге казака», которую он еще не знает, но лелеет в мечтах, рисуя ее вольной казачкой: «Люби сначала Тихий Дон, а потом уж меня, твоего суженого».

Записки кончаются. Рука пишущего оборвала их, чтобы от слов перейти к делу. Мечтавший о подвигах рыцарства, о борьба за родину претворил мечты в действительность.

Владимиру Ажинову не было еще и шестнадцати лет, когда он добровольцем принимал участие, вместе с отрядом юнкеров, в боях при взятии города Ростова, захваченного большевиками в ноябре 1917 года. После короткой передышки он добровольцем же вступил во вновь сформированный партизанский отряд есаула Чернецова и в нем он остается все время, до самой гибели Чернецова, участвуя во всех боях этого отряда.

Некоторое время Володя в корпусе, но уж 10 февраля он присоединился к армии генерала Корнилова, войдя в состав бригады генерала А.П. Богаевского, и вместе с этой последней он бьется с красной армией на Кубани, где и падает сраженный в бою под Выселками 3 марта 1918 года.

В короткой жизни Володи Ажинова есть один жуткий эпизод, который часто повторяется в нашей гражданской войне.

В боях под Каменской партизан Ажинов столкнулся с братом по матери Алексеем Константиновичем Фроловым, офицером одного из гвардейских полков, который шел с Голубовым против Чернецова.

Володя Ажинов никак не может постигнуть, каким это образом он «враг» брату, и какое преступление находит последний в его служении Дону и выборному атаману. О своих недоумениях по этому поводу он говорит в письме к отцу и там же изливает всю горечь, что ему приходится заклеймить брата, как предателя, выступать против него с оружием в руках. Как это было ни тяжело Володе, но чувства гражданина взяли в нем верх, и для него уже не существует брат, а лишь противник, с которым, во имя долга, он должен биться беспощадно.

Владимир Ажинов выполняет свой долг, но один единственный раз дрогнул и он: не хватило у него сил арестовать Алексея Фролова, когда тот был взят в плен отрядом Чернецова, и полученный приказ об этом Володя передал другому. Но затем он овладел собою, и брат-изменник уже не находит доступа в его сердце: напрасно Алексей просит Володю о свидании, просит переговорить с ним, Володя упорно отклоняет эти просьбы.

А в душе старшего брата зрел перелом. Трудно сказать, что именно переживал он, но, несомненно, ему тяжел был молчаливый укор младшего брата, и та правда которую познал Володя, победила и Алексея и вырвала его из сетей окутавшей его лжи, заставившей поднять оружие против Дона, брата и всей родной семьи.

Он уж не большевик и прячется от своих товарищей, ищущих его и назначающих даже деньги за его голову. Он стучится к Чернецову, но донской орел, выбирающий сподвижников по себе — людей без упрека, гордо отклоняет: «не надо изменников». И «изменник» скитается, не признаваемый своими казаками и приговоренный к смерти в отряде Голубова.

Вступление Дроздовского в пределы Донской области было спасением для А.К. Фролова. В конце шестой недели Великого поста он вступает добровольцем в его конный отряд. Как бы стремясь искупить свой позор, он прямо безрассуден в искании подвига.

В боях под Ростовом на Страстной неделе ему приписывают до десятка жертв. Затем он участвует в освобождении Новочеркасска, и здесь получает назначение командиром 4-й сотни конного полка. Всегда безумно смелый, дерзко отважный, он переносит много боев с Красной армией, и об одном из его удачных набегов упоминается в № 25 «Донского Края»: полусотней казаков, под его командой, была захвачена слобода Родионово-Несветаевка.

Нашел ли он внутренний покой в искупительной крови, которую он проливал, чтобы смыть свои ошибки? Оправдал ли он сам себя? На эти вопросы нет ответа, и от него мы уж не услышим ничего: во время одной из своих дерзких атак он был смертельно ранен и через несколько дней скончался в лазарете при станции Торговой, где и был погребен.

Донская волна. 1918 г.