Ростов, Екатеринодар, Каменноугольный район, Харьков, Белгород, Курск, Орел — вот этапы для рядового добровольца. Потом в памяти нет русских городов, точно все потонуло в зимней вьюге, которая провожала нас… И все завершилось Новороссийском. Как-то отдельно стоит Крым.
После Крыма — «Кутепия». Я так бы и назвал Галлиполи. После Галлиполи — нигде и везде, с годами, тянущимися как тесто.
Мы — кадеты, корниловцы, деникинцы, врангелисты — в России. Здесь, за рубежом, — вранжелисты. Среди вранжелистов — кутеповцы. Это те, кто шли «туда», в Россию.
***
 |
| Генерал А.П.Кутепов (худ. Д. Трофимов) |
В Галлиполи, этом последнем жернове, на котором перемололись остатки Российских армий, у генерала Кутепова и его сподвижников созрела мысль о необходимости перестроить ряды для новой, неведомой еще русскому офицеру и солдату, борьбы с торжествующим коммунизмом. И то, что открывалось перед глазами генерала Кутепова и тех, кто собирался в далекий трудный путь, было полно непреодолимостью, даже безнадежностью. Не было опыта, не было средств, были невероятные технические трудности… и только была горячая вера в необходимость начать дело борьбы какими угодно жертвами.
И борьба была начата.
О подвигах первых кутеповцев Г. Н. Радковича и М. В. Захарченко-Шульц знают все. Не знает тот, кто не хочет знать.
Бесчисленные походы кутеповцев в Советскую Россию принесли делу Кутепова то, чего не хватало, самого главного — опытности. Их походы, их смерть — страшная героическая быль.
Обреченные пробили путь в замуравленную Россию, тернистая тропа на Родину была найдена, и по ней шли кутеповцы искупать болтовню и безделье российской эмиграции.
***
В годы после Галлиполи имя генерала Кутепова было именем человека, который один поднял непосильную борьбу против организованного коммунистического государства. К нему потянулась молодежь, готовая принести себя в жертву, а рядовое офицерство только в нем видело единственного человека дела и долга.
Эмиграция знала, что генерал Кутепов «что-то» делает, и одни относились презрительно — «что можно сделать?», другие осуждали — «посылает на смерть», третьи, большинство, были равнодушны к делу борьбы, четвертые и пятые, точно сговорившись с ГПУ, плели сеть лжи вокруг имени и дела генерала Кутепова.
Александр Павлович не раз говорил, что дело борьбы с коммунизмом окружено в эмиграции стеной враждебности. Многие, и генерал Кутепов называл целый ряд видных лиц, которые вольно и невольно мешали делу. Много было лиц из бывшего командного состава Русской армии, которые не могли примириться с «выскочкой» Кутеповым и которые всякими способами хотели играть сами какую-нибудь роль. Это желание играть роль, и играть во что бы то ни стало, «занимать положение», — приводило их в явную оппозицию генералу Кутепову и делу борьбы, и было, конечно, только на руку ГПУ.
Лучшими же ценителями генерала Кутепова, его сподвижников и всего дела были коммунисты. Политбюро и ОГПУ знали, ценили и понимали, что перед ними страшный и непримиримый враг, знали, что генерал Кутепов этого дела никогда не оставит и будет вести его до конца дней своих, знали они и людей — кутеповцев — идущих на них.
Все помнят, что временами открывалась бешеная травля против генерала Кутепова, исходившая из самых разнообразных источников. Генерал Кутепов никогда не только не отвечал на все выпады, но он почти никогда и не говорил об этом. Генерал Кутепов молчал.
***
Генерал Кутепов говорил: «Наше дело там — в России. Наша обязанность показать русскому народу, что и мы, сидя здесь в безопасности, не забываем своего долга перед Родиной. В представлении подрастающих в России поколений русский патриот-эмигрант является таким, каким изображают его советские рептилии. Мы должны там, и только там, показать себя и напоминать всем, что мы умеем бороться и умирать».
«Мы должны, — говорил еще генерал Кутепов, — смотреть на походы в Россию, как на наше необходимое и обычное дело, а не как на подвиг. Когда мы проникнемся сознанием, что только совершаем свой долг перед Родиной, нам легче будет переносить все тяготы и лишения, которые пали на нашу долю. Нас немного, очень немного, но эти немногие ценнее и лучше многих тысяч.
Наше дело правое. Оно требует жертв, без жертв лучших русских людей Россия не восстановится, и они необходимы, они будут всегда. Многие погибли, погибнут еще, погибнем все мы, начавшие, но зерно брошено и плоды будут там — на Русской земле. Надо, чтобы дело наше продолжалось до тех пор, пока в России существует власть интернациональных бандитов».
И если случалось, что генералу Кутепову самому приходилось давать последние наставления перед походом, он говорил коротко, отчеканивая каждое слово, после чего энергично пожимал руку. Не было ни дрожания в голосе, ни лобызаний, ни многозначительных взглядов.
Людей, у которых Александр Павлович замечал сомнение или упадок настроения, он всегда отставлял от похода.
И, быть может, такие «проводы» у некоторых, идущих в путь, оставляли осадок сухости от генерала Кутепова. Иногда эта «сухость» была и при встрече с вернувшимися, когда последние делали ошибки. Генерал Кутепов никогда не прощал болтливости, хотя бы и невольной и вынужденной.
«Надо внушить, — говорил Александр Павлович, — что это не мое личное дело, а наше общее, наш долг. Я никого не посылаю, и, если идут, то идут добровольно, зная, куда и зачем. Но если ты пошел, иди, как подобает солдату».
Так было внешне, и генерал Кутепов старался у всех на виду не отступать от этой «внешности». Но зато, отправив человека или группу, он всеми своими мыслями переносился к ним. Он по дням исчислял их движение, справлялся об известиях, выражал предположения, оценивал каждого участника и всю операцию.
Надо было близко знать генерала Кутепова и настолько близко, чтобы он не только доверял, но любил и ценил «своего» человека, чтобы при нем можно было, не в ущерб делу, сменить внешность старшего на внешность просто большого русского патриота, взявшего в свои руки тяжелый, опасный и неблагодарный труд.
***
Генерал Кутепов к тем, кого он хорошо знал, относился заботливо и бережно — да это и было естественно, так как все «его» были, в сущности, уже смертниками, как и он сам.
«Иногда кругом, — говорил Александр Павлович походникам, — ничего кроме человеческой подлости и не видишь, и тяжело становится на душе. В такую минуту я всегда вспоминаю „своих“ — и я горжусь вами…»
***
Вспоминаю несколько случаев.
Приезжает к генералу Кутепову его офицер — инженер, получивший хорошее место, и просит, пока он свободен, дать ему «командировку».
— Это самое ценное у «моих», — говорил Александр Павлович, — что ни высшее образование, ни материальные выгоды после всех лишений, которые мы все испытали, не сломили жертвенности. Идут не от голода, не от разочарований, а идут по нутру… Настоящие добровольцы!
— Приехал штабс-капитан Б., — рассказывал Александр Павлович, — просится в отправку. Работал три года, скопил деньги, на них и хочет ехать. Генерал Кутепов радостно улыбается и, подумав, добавляет: «Нет, нет, мы можем еще дело сделать…»
Представляется как-то генерал Кутепову офицер его корпуса после окончания университета.
— Ну что, окончили? Трудно было — знаю, но зато и время не пропало… Теперь, — улыбаясь, говорит Александр Павлович, — надо браться за второй университет… за мой.
Генерал Кутепов, смеясь, приводил пример ротмистра К., который после похода заметно политически созрел.
— Разве это не университет? — рассказывал Александр Павлович. — Научился многому. Говорит толково, спокойно, взвешивает каждое свое слово, молчит, когда надо, и знает, что ему делать.
***
После потери, после неудачи энергия генерала Кутепова только увеличивалась. Он редко и то очень коротко вспоминал, даже при близких, о погибших, но думаю, что Александр Павлович переживал тяжело: уходили и гибли все лучшие, нужные, незаменимые…
***
Не было средств, чтобы начать дело. Но и не было денег, чтобы продолжать борьбу с большевиками. И генерал Кутепов решал, если ждать средства, то дела никогда не будет. Он изыскивал и доставал какую-нибудь очередную тысячу франков, прося ее, как подаяние у богатых, так называемых «русских патриотов».
— Ну что же, пусть говорят, что Кутепов попрошайничает, — усмехался Александр Павлович и отсылал выпрошенные франки в нужное место.
Деньги собирались грошами. Давали обычно те, которые сами ничего не имели. К этим деньгам Александр Павлович относился до болезненной щепетильности.
Помню случай, когда пришлось раз обратиться к Александру Павловичу за деньгами для больного походника.
— Специальных денег немного есть, но дать их не могу, они должны быть израсходованы по прямому назначению, а вот у меня есть армейские деньги (то есть пожертвования на армию, на РОВС. — прим. автора), из них могу кое-что дать. И он дает 500 франков.
— Мне принесите расписку, — потом задумывается и добавляет. — Надо нам как-то организовать поступление на работу, чтобы не расходовать лишнего. Я поговорю кое с кем, нельзя ли куда-нибудь его устроить до «следующего раза».
Но часто было, что ни личные переговоры, ни рекомендательные письма от Александра Павловича не помогали устройству его людей в русские предприятия. Редко кто отзывался.
Александр Павлович сразу преображался, если ему добровольно какой-нибудь эмигрантский туз давал деньги «в личное его, генерала Кутепова, распоряжение», а не «по особому назначению». Тогда Александр Павлович при встрече говорил:
— А денег вам не надо? Возьмите, возьмите… Потом отдадите, когда будете работать, — и рассказывал про «тузов», бьющих себя в «патриотическую грудь» и водивших его по ресторанам «поговорить».
— Хожу, обедаю, ужинаю, а у самого за едой сверлит мысль: дал бы лучше деньги, чем угощать.
У Александра Павловича часто не было средств не только поддержать вернувшихся с похода, но и отправить одного человека на необходимое и спешное дело. Ни одна борьба не велась с такими скудными средствами, и только один генерал Кутепов и только он знал, чего стоило ему «находить деньги».
Перед самым своим похищением Александр Павлович радостно говорил:
— Подождите, скоро дела наши поправятся…
***
Недостаток средств ощущался во всем. Возникали стихийно, далеко от местопребывания генерала Кутепова, группы определенно настроенной молодежи, которые просили Александра Павловича их поддержать. Надо было дать немного денег, а их не было. Надо было снять заблаговременно с работы, обучить людей, а часто выходило так, что хватало средств только на поход, да и то все было в обрез.
Все это наводило генерала Кутепова на мысль организовать дело по-другому, но проходило время, а средства не только не увеличивались, но порой и уменьшались, и приходилось опять решать: делать ли с имеющимися возможностями или все бросить. Конечно, генерал Кутепов и кутеповцы принимали первое решение: бороться, бороться во что бы то ни стало, не останавливаясь ни перед чем.
От недостатка средств были, конечно, недочеты в организации, особенно на местах. Нельзя было проехать, посмотреть, проверить группы и одиночек. Надо было посылать своих людей к ним, а приходилось довольствоваться тем, кого выдвинула та или иная группа. И часто было, что группы были хорошие, но руководители не отвечали своему назначению. Часто это были люди более опытные в жизни, но никуда не годные руководители, которые хотели только «посылать», но не идти (у генерала же было принципом — руководить может тот, кто прошел уже «школу»), были и трусы, вместе с тем желающие играть роль.
На фоне всего этого и из отдаленных групп выкристаллизовывались люди — настоящие бойцы, которым и поручалось все дальнейшее руководство.
***
В невероятной тяготе, которую взял на себя, ведя борьбу с большевиками, генерал Кутепов и только на одного себя, его поддерживало сознание долга, правоты и верности избранного им пути.
Все сведения, которые шли к генералу Кутепову от его же людей, доказывали, что дело его нужно и необходимо России. Помимо точной информации, которой так боятся коммунисты, волны активной борьбы, проносившиеся ежегодно в разных концах России, пробуждали у замученного и затравленного советского жителя волю к освобождению. Не раз было отмечено, что самоотверженная работа кутеповцев была только сигналом к той борьбе, которая уже исходила от самого населения… Положение в Советской России — это положение в «пороховом погребе».
***
 |
| М.В. Захарченко-Шульц |
В поисках за двумя белогвардейцами (Г. Н. Радковича и Мономахова) большевики мобилизуют все ОГПУ, все свои отряды — и их не находят, Г. Н. Радкович сам является в их осиное гнездо, идя на верную смерть. Как погиб Георгий Николаевич неизвестно, но известно, что население Москвы не допускалось в район Лубянской площади целую неделю.
В погоню за уходящими кутеповцами, как это было с М. В. Захарченко-Шульц, Политбюро посылает не только ГПУ, но и воинские части… Это для того, чтобы изловить только одну слабую русскую женщину. Действительно, эта женщина была М. В. Захарченко-Шульц, перед которой трепетало «всесильное око» советского государства, и после смерти которой Ягода признавался в возможности «передохнуть"…
***
Коммунисты сразу и верно оценили генерала Кутепова и кутеповцев.
Те, кто шли в Россию, были сильными, храбрыми и убежденными людьми. Их всегда ожидала смерть, и все-таки они ходили по три, по пять и десять раз. И большевики не могли не знать, что человек, прошедший их кордоны, их бесчисленные рогатки, осмотры, обыски, являлся для них человеком страшным. Большевики, сами из подполья, знают, что те условия, в которых они когда-то работали, по сравнению с современными, ими созданными, являются веселой опереткой. Знали большевики и то, что им предстояло при встрече с кутеповцами. Подавляющее большинство кутеповцев дорого продавало свою жизнь.
Самое страшное для кутеповцев — это была возможность попасть живыми в руки палачей. Этой участи не избежали некоторые из русских патриотов. Их всегда ожидала медленная смерть с мучительными страданиями…
У пойманных «белогвардейцев» ГПУ добывало нужные ему «сведения». Обреченных заставляли «рассказывать» все, что они знали об организации генерала Кутепова. Но знали они всегда мало, знали только о тех, которые общались с ними, и могли рассказать только о своей группе, об ее предварительной подготовке перед походом и о самом походе. Ни один кутеповец не мог рассказать больше, никто из кутеповцев не знал о других группах, а тем более о численности и намерениях организации. Это знал только один генерал Кутепов.
Генерал Кутепов ни с кем и никогда не делился планами о своей работе, и ни один из сотрудников Александра Павловича не может сказать, что генерал Кутепов был с ним в полной мере откровенен. У Александра Павловича было основным принципом молчание. Он не прощал болтливости и более всего ценил у своих сотрудников способность молчать, причем генерал Кутепов говорил, что и молчать-то надо умеючи. У многих, особенно на периферии, бывал настолько «конспиративный вид», что их за версту можно было отличить.
— Мы все люди, — говорил Александр Павлович, — а дело наше тяжелое и ответственное, и чем меньше будет знать каждый из нас, тем лучше для дела.
В силу такой постановки работы Александра Павловича у захваченных «белогвардейцев» ГПУ добывало немного. Конечно, ни сам генерал Кутепов, ни сподвижники погибших никогда не осуждали тех, у которых в застенках ГПУ была вырвана небольшая правда об организации Кутепова. Можно было только преклонить головы перед новой жертвой в борьбе за освобождение России.
***
Все бесчисленные походы со всеми их трудностями при современной жизни в России и все дела, проведенные там, убедили генерала Кутепова и кутеповцев в одном непреложном факте: в существовании на Родине двух враждебных лагерей — одного из организованного коммунистами и другого из неорганизованного всего русского населения. Как бы последнее ни было загнано и скручено коммунистами, оно все-таки оказывает сопротивление своим угнетателям, оказывает и поддержку тем, кто борется с ними.
Прежние революционеры обычно опирались на интеллигентские слои населения, которые почитали своей честью и долгом оказывать всякое содействие разрушителям национальной России. Теперь картина иная. У большинства кутеповцев было правилом избегать не только сношений, но даже и разговоров с бывшими интеллигентами, так как многие из них находятся в услужении ОГПУ. Кутеповцам помогали крестьянин и рабочий. Это знают не только Политбюро и ГПУ, но и рядовые коммунисты. Такая помощь и поддержка не могли не придавать моральной силы генералу Кутепову и кутеповцам в их деле борьбы с большевиками.
ГПУ прекрасно знало, что только при поддержке населения кутеповцы могли в любой момент появиться в Москве и других городах, несмотря на охрану границ, на всю паспортную систему, проверки и обыски.
Население России поддерживает всеми способами борьбу за освобождение Родины, из каких бы источников эта борьба ни исходит.
Поразительным фактом является то, что крестьяне и рабочие, в силу слагавшихся изо дня в день условий существования в коммунистическом государстве, проявляли безо всякого наставления и обучения умение быстро понимать нужду момента конспиративной работы. Те, кто помогал кутеповцам, не проявлял ни малейшего любопытства, помощь приходила быстро и умело. Помощь эта в большинстве случаев была единоличной…
***
За границей распространено мнение о всесильности ОГПУ. В оценке деятельности этого советского органа эмиграции надо проявлять некоторую трезвость. ОГПУ, конечно, сильная организация, в ее распоряжении имеются неограниченные материальные возможности, но это советское здание все-таки стоит на зыбком фундаменте, раскачиваемом ненавистью советских граждан.
***
В деле, которое вел генерал Кутепов, были, конечно, неизбежные опасные стороны. Одной из них было провокаторство.
Среди кутеповцев, то есть людей, близко стоявших к генералу Кутепову, провокаторов никогда не было. Но это не мешало многим обвинять генерала Кутепова в «неблагонадежном окружении». Это была неизбежная ложь вокруг генерал Кутепова, которую плели, вольно и невольно, эмигранты, и которую без сомнения всячески поддерживали московские агенты. Для последних важно было заронить в пугливые головы искру недоверия. Но попытки «втиснуть» своих людей в одну из организаций генерала Кутепова, конечно, были. Был, например, такой случай.
В Россию была отправлена группа из трех человек. На месте, в Москве, выяснилось, что необходимо будет задержаться на долгое время, и старший группы решает остаться с одним помощником, а второго, некоего X., отсылает с донесением обратно. X. двигается к границе и по пути проезжает родные места. Соблазнившись желанием повидать своих близких, он их навещает. Его принимают настолько хорошо, что он решается пожить, «чтобы лучше уяснить себе советскую обстановку», и живет две недели, оберегаемый и опекаемый своей семьей. За это время он близко сходится, как это было в детстве, со своим братом, тоже бывшим офицером. X. решает открыть своему брату всю правду. Брат изумлен и восхищен, долго думает над «открытием» и в один день говорит о своем решении переменить свою жизнь в корне и тоже начать борьбу с большевиками. X. очень обрадован, и оба брата выходят за границу. Прибыв в назначенное место, оба брата встречают теплый прием у местной группы, причем старший группы доносит генералу Кутепову о прибытии советского брата X. По поверке, советский X. в прошлом оказывается вполне достойным человеком. Он выражает желание увидеть генерала Кутепова, которому хотел бы изложить свой план борьбы с большевиками. На это Александр Павлович отвечает, что просит изложить этот план письменно и переслать его с оказией, начальнику же группы Александр Павлович предлагает послать двух братьев X. и еще одного человека в Россию с определенным заданием. Группа вышла и не вернулась. Советский X. предал брата и спутника. Это выяснилось впоследствии с полной очевидностью.
Бывали и другие попытки «внедрения» в организацию генерала Кутепова. Самым излюбленным методом у ГПУ была следующая схема, которая разыгрывалась, как по нотам, но которая была совершенно знакома генералу Кутепову.
За границу посылались «бывшие люди», которые в прошлом занимали какое-нибудь общественное положение, были политическими деятелями, специалистами, офицерами. Обычно эти люди имели некоторую связь с эмиграцией. Они приезжали по несколько раз в командировку по своей специальности от разных советских учреждений, встречались, иногда как бы случайно, с нужными им эмигрантами, которые, как известно, очень охотно идут на такие встречи, довольно правдиво рассказывали им о жизни в Советской России, не выказывая ни малейших симпатий к коммунистам. В третий, четвертый раз они начинали заводить разговоры о возможности работы в России, говорили сначала, что надо «что-то делать», а потом намекали, что «они уже кое-что и делают». Дальнейшее зависело от талантливости агента и глупости или осторожности эмигранта…
У агентов ГПУ обычно все сводилось к образованию так называемых «трестов». Большевистские агенты говорили, что у них в России имеются противобольшевистские организации, и что для дела необходимо поддержать ее стойким элементом из эмиграции, что мотивировалось по-разному: то недостатком людей, то трудными советскими условиями, то необходимостью расширить дело и т. п.
За все годы работы Александра Павловича можно насчитать очень много «трестов». Были «национальный», «большой», «немецких колонистов», «приисковый», «комсомольский», «учительский», «лесной», «рабочий», «рыбный», «военный» и т. д. Название обычно отвечало характеристике «треста». Так, при «приисковом», говорилось, что на приисках (указывалось место), куда стекается вольница, есть уже организация, и что при посылке людей можно «раздуть кадило». При «рыбном», на рыбных промыслах, реки, простор и т. д.; при «лесном», на лесных заготовках, много недовольных… Обычно ГПУ приноравливало «трест» к соответствующему моменту, так, например, после гонения на немецких колонистов появились немедленно посланцы от них…
***
Генерал Кутепов вел дело борьбы в России по двум направлениям: по следам ГПУ («трестам») и по своим путям, известным только ему самому. Прибегая к дорожкам чекистов, генерал Кутепов считал, что и эти дорожки иногда могут быть полезны.
«Все зависит от походника, — говорил Александр Павлович, — наши средства настолько малы, что у нас нет надежды расширить дело до нужных размеров. Нам не всегда следует отказываться даже от путей ГПУ, которые, конечно, очень опасны, но эту опасность мы знаем. Каждая же побывка в России дает нам нового опытного человека. Это своего рода школа, жестокая школа, но она нам необходима».
Генерал Кутепов всегда предупреждал «своих» о тех путях, которые им предстоят. Делал соответствующий подбор людей, давал точные инструкции и, если пути были сомнительные, то не возлагал на походников никаких заданий, кроме одного — «хорошо присмотреться». Если же пути были «свои», то генерал Кутепов предоставлял походникам полную инициативу, давая лишь общие директивы.
Опыт указал, что первый раз по «тресту» можно было идти без особого риска… В дальнейшем все зависело от способностей посылаемых.
***
Близкие люди неоднократно убеждали Александра Павловича быть осторожным, взять охрану и переехать в лучшую квартиру — все такие разговоры поднимались задолго до 26 января 1930 года. А генерал Кутепов, смеясь, отвечал:
— Я уже давно хожу под охраной чекистов, — и рассказывал отдельные эпизоды этого «охранения».
На более настойчивые просьбы генерал Кутепов отвечал строго и упорно отрицательно, и переубедить его не было никакой возможности.
Отказ его, по существу, вызывался такими причинами:
Первая из них лежала в самой личности генерал Кутепова. Он, взявшись за дело борьбы с большевиками, в сущности, был обреченным человеком, и смело шел навстречу смерти. От этого его нельзя было охранить так же, как нельзя было заставить генерала Корнилова уйти с фермы, а генерала Маркова и генерала Дроздовского из стрелковых цепей.
Вторая причина та, что генерал Кутепов вел все дело единолично. Всю ответственность брал только на самого себя. Встречался с разными людьми с глазу на глаз и считал, что его охрана во многих случаях, быть может, как раз в самых опасных, будет только мешать.
Третья причина — отсутствие средств даже на борьбу…
***
Генерал Кутепов погиб… Боль большая, нестерпимая, давящая и которая никак не проходит вот уже несколько лет…
Генерал Кутепов погиб, но он погиб, как все наши герои — на посту.
Так и должно быть. Генерал Кутепов мог погибнуть только при исполнении своего долга перед Россией, которую он любил превыше всего…
Генерала Кутепова нет, но еще остались кутеповцы. Борьба Александра Павловича будет продолжаться…
Генерал Кутепов. Сборник статей. Париж, 1934; Новосибирск, 2005.
