Белая гвардия, путь твой высок:
Черному дулу — грудь и висок.
Божье да белое твое дело:
Белое тело — в песок.
Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая
Белым видением тает, тает…
Старого мира — последний сон:
Молодость — Доблесть-
Вандея — Дон.
Марина Цветаева
 |
| Павел Рыженко. «Царские погоны» |
В конце прошлой недели я заехал в редакцию издательства «Посев» на Петровке, чтобы взять для подарка знакомому священнику второе издание книги «Каппель и каппелевцы». Спросив о новинках, получил ответ, что появился новый номер журнала «Имперский курьер» за 2008 год. Полную подшивку этого журнала я храню дома и обычно читаю его от корки до корки. Затем мой взгляд упал на компакт-диск «Песни былой России». Меня привлекло оформление диска — фронтальную часть занимала известная картина Павла Рыженко «Прощание Государя с конвоем», а на обратной стороне я увидел его же, незнакомую мне ранее замечательную картину «Царские погоны». Зная прекрасный мужской ансамбль «Валаам» (руководитель Ушаков), и видя прекрасное оформление диска, я не задумываясь пробрел его, не забыв купить и свежий номер «Имперского курьера».
Вернувшись домой я с нетерпением пролистал журнал и сразу же остановился на небольшом рассказе В.В. Акунова «Разром». Дело в том, что на оборотной стороне обложки диска, изображен капитан-корниловец с золотым Георгиевским оружием на ремне, который прощается и целует погоны с вензелем Государя Николая II. Офицер собирается закопать погоны, обернув их предварительно в белой, с ручной вышивкой платок, и видно, что он прощается с былой доброй Императорской армией и былой жизнью. И рассказ В.В. Акунова начинается словами: «Штабс-капитан корниловец граф Голенин…» Мне это показалось символичным и я с упоением прочитал этот рассказ. Поскольку сегодня он опубликован не только на сайте «Воинство.ru», но и на портале «Русская линия», я позволю себе сделать некоторые предварительные комментарии к нему.
 |
| Павел Рыженко. «Прощание Государя с конвоем» |
Рассказ настолько живо и профессионально написан, что у меня создалось впечатление о его документальной подлинности. Увидев в первом абзаце фамилию полковника-марковца Шпагина, я сразу же снял с полки нашу книгу «Марков и марковцы» (издательство «Посев», 2001 год), в которой приведены сведения о практически всем командном составе марковских частей за период Гражданской войны. К моему сожалению фамилию Шпагин я не обнаружил. Перед моими глазами было конечно же художественное произведение. Самого генерала Маркова, часто называли «Белым Витязем» и «Шпагой генерала Корнилова», поэтому, наверное и полковника-марковца автор окрестил Шпагиным. Итак, марковцы — части в Добровольческой армии Юга России, названные согласно приказу генерала А.И. Деникина от 13 (26) июня 1918 г. в честь своего шефа: «Для увековечения памяти первого командира 1-го Офицерского полка части этой впредь именоваться — 1-й Офицерский генерала Маркова полк». На черных Марковских погонах отныне уже был вензель генерала Маркова «М» и вензель «Г.М.» для 1-й роты полка («роты генерала Маркова»). Курская газета «Россия» писала в 1919 году: «Есть еще один полк. Странен и неповторим его облик. Строгая, простая без единого украшения черная форма, белеют лишь просветы, да верхи фуражки. Заглушенный мягкий голос… Точно эти люди знают какую-то тайну, точно обряд какой-то они совершают, точно сквозь жизнь в обеих руках проносят они чашу с драгоценным напитком и бояться расплескать ее».
 |
| В. Куликов. «Дроздовцы» |
Еще один из героев рассказа поручик дроздовец Блинов. После смерти генерала М.Г. Дроздовского 1 (14) января 1919 г. его именем был назван созданный им 2-й Офицерский полк, развернутый позднее в одноименную дивизию. Приказ генерала Деникина, сообщавший армии о смерти Дроздовского, заканчивался словами: «Высокое бескорыстие, преданность идее, полное презрение к опасности по отношению к себе, соединились в нем с сердечной заботой о подчиненных, жизнь которых всегда он ставил выше своей. Мир праху твоему, рыцарь без страха и упрека». Дроздовцы носили малиновые погоны с вензелем «Д» и такого же цвета фуражки.
Немного о символике смерти в Русской Императорской и Добровольческой армиях . Адамова голова была символом Александрийских черных гусар (шеф полка с 30 июля 1904 г. — Государыня Императрица Александра Федоровна) и с 1913 года украшала их шапки. А летом 1917 года Адамова голова появилась на фуражках и погонах Корниловского ударного полка. Эмблема с черепом была и на нарукавном шевроне добровольцев-корниловцев. «На ваших рукавах, — говорил генерал, — нашит символ смерти — череп на скрещенных мечах. Это значит — победа или смерть. Страшна не смерть, страшны позор и бесчестье…» Эти символы ударники-корниловцы пронесли через всю Гражданскую войну…
Но вернемся к рассказу. Его главный герой — штабс-капитан корниловец граф Голенин из служилых дворян. Именно о нем, или о таком как он, написал в наши дни картину «Царские погоны» Павел Рыженко. Дворянин, изображенный и на картине, и в рассказе В.В. Акунова, относится к числу тех, кто остался верен Вере Православной, Царю и Отечеству. Это тот, кого смело можно назвать «Гвардией Трона», от кого напрямую зависит в любых исторических ситуациях судьба государства, кто отвечает перед Богом за свою царскую службу. Этой царской «гвардией» и является настоящее дворянство. «Корнем этого слова является слово „двор“, которое по смысловому идейному значению следует понимать как — „Царский двор“, потому что характеризует всякого дворянина, как служащего Царю в составе Его двора», — писал в своей статье «Воцарение подлости» иерей Олег Ступичкин. На картине, которую мы видим, офицер на время, как бы до лучших времен, нежно оборачивает в белый шелк свои царские погоны с надеждой, что его дворянская служба еще будет востребована.
 |
| Дмитрий Шмарин. «Белые пришли! Христос Воскресе!» |
И последнее — у умершего полковника-марковца на поясе были черные четки — «лествица». Действительно, та же курская газета «Россия» в статье «Те, кто красиво умирают» за 1919 год пишет: «Недаром у многих из них (марковцев) четки на руке: как пилигримы, скитающееся в сарацинских песках, мыслью уносящиеся к далекому гробу Господню, так и они, проходя крестный путь жертвенного служения Родине, жаждут коснуться устами холодной воды из источника, утоляющего всех. Смерть не страшна…» В книге
«Марковцы в боях и походах за Россию», подполковник-марковец В.Е. Павлов , спустя много лет после окончания Гражданской войны вспоминал: «Группа офицеров батальона с капитаном Слоновским пришли в монастырь поклониться его святыням. Их встретил настоятель монастыря и игуменья. Настоятель благословил защитников Веры православной и раздал всем черные монашеские четки — символ служения церкви и людям. Офицеры были тронуты глубоко этим благословением. Надев четки на руки, они сочли этот дар относящимся не только к ним лично, но и ко всему полку, сочли, что все марковцы с этого дня могут носить монашеские четки.
 |
| Марковский полковой значок |
Судьба как бы сама направляла марковцев на путь христианского служения Вере и Отечеству, Церкви и людям. И тогда вспоминали… когда в Новочеркасске формировался 1-й Офицерский батальон, в его рядах поднимался вопрос о создании „крестовых рот“, которые имели бы на своих погонах кресты — символ похода за Веру и Отечество. Но тогда комиссия установила голые черные погоны с белой выпушкой — символ смерти и воскресения. Вспомнили и благословение другой женской обители — Покровского монастыря под Екатеринодаром. Говорили и о благословении святого Сергия Радонежского — небесного покровителя полка и Шефа — генерала Маркова. Необычайно было видеть марковцев с монашескими четками на руке. Те, кто их носил — носил с достоинством. Говорили — принадлежность формы марковцев».
Заканчивается, предлагаемый ниже вниманию читателей рассказ, трагически. Это небольшое, но яркое повествование о тяжелой судьбе русского офицера, должно лишний раз напомнить нашей власти, что ее защита и, по меткому выражению Императора Александра III, единственный союзник — армия и флот, находятся в ужасающем положении. Ведь заработная плата наших офицеров не только не позволяет достойно прокормить семью, но и обеспечить самих себя.
А.Н. Алекаев,
Координатор проекта «Русская линия«
Разгром
(не по Фадееву)
Светлой памяти И.А. Бунина
Наступали на Москву тонкою паутиною
задорных смелых цепей, поддержанных танками.
Отступили клочьями отрядов, предоставленных
сами себе и населению.
П.Н. Краснов. «Единая-Неделимая»
 |
| Корниловцы |
Штабс-капитан — корниловец граф Голенин торопил спутников, хотя в этом не было нужды. Спутники и сами понимали, что, если они не поспешат, то марковец полковник Шпагин, раненный еще три дня назад, непременно умрет. А в имении Голениных — Суходоле — жил дядя штабс-капитана — земский врач, который мог спасти командира их сводного батальона, а в последнее время и полка, до последней возможности державшего участок фронта.
Восемнадцать всадников окружали дрожки, на которых лежал полковник Шпагин, и сидел придерживавшей его поручик Блинов. Дрожками правил кубанский казак, хорунжий Кокунько, прибившийся к отряду Голенина два дня тому назад, во время стычки с бандой красных «воинов-интернационалистов», в которой было «всякой твари по паре» — китайцы, венгры, чехи, австрийцы из пленных, какие-то шахтеры, каторжники и даже негр из цирка.
Дорога на Суходол после дождей уже подсохла, и кони шли ходко. Из-за березовой рощи появились вершины могучих дубов и лип. Граф Голенин невольно улыбнулся, и, обернувшись, крикнул спутникам: «Господа, это наш парк!»
Они въехали в длинную аллею. Кони зацокали копытами по старинной брусчатке. Все повеселели. Сквозь деревья увидели старинный барский дом с мансардой.
Штабс-капитан вдруг вздрогнул, напрягся и, полуобернувшись, скомандовал:
- К бою! В цепь! Окружай дом!
Его спутники: лихой рубака-вахмистр Кручинин, два юнкера-нижегородца — Космолинский и Шлиппе, двое вольноперов — Кузнецов и Пигилов, кадет Азаренков Московского корпуса, осетин-казак Дзакоев и другие, привычно рассыпались в цепь, дали шпоры коням и взяли дом в кольцо.
Стекла были выбиты, кое-где сняты рамы. Перед домом стояли телеги, нагруженные мебелью, зеркалами, люстрами, узлами и другой утварью. Группа мужиков укладывала у стен снопы соломы и поленья. Чуть поодаль, с расстегнутыми воротами рубах и кумачовыми бантами на всю фуражку, лениво дремало несколько красноармейцев, разморившись на солнышке. Никакого охранения выставлено не было.
Белые со свистом и гиканьем ворвались во двор. Двое красных успели пальнуть по разу из винтовок, но их сразу пристрелили. Остальное довершили шашки. Мужиков нагайками и выстрелами загнали в угол к сараю и поставили на колени.
Штабс-капитан — граф Голенин и поручик Блинов взбежали на крыльцо, распахнули широкие двери. И сразу почувствовали тошнотворный запах крови. Они отбросили ногами солому и поленья и шагнули из прихожей в зал. Пол был усыпан осколками стекла и посуды, какими-то бумагами, страницами из разодранных книг, обломками мебели. Ткань со стен была оборвана.
В углу, в тускло блестящей луже крови лежал труп.
- Дядя, — каким-то бесцветным голосом сказал граф Голенин и шагнул в коридор.
Под лестницей лежал в крови лицом вниз могучего телосложения мужчина, сжимавший в руках охотничью двустволку.
- Это наш Семен. Он был ранен под Мукденом, «Георгия» заслужил. Дядя его подлечивал.
Сквозь выбитые двери офицеры вошли в спальню. Граф Голенин, шедший вперед, качнулся назад и издал то ли крик, то ли стон. Блинов выглянул из-за его плеча — и почувствовал, как волосы зашевелились у него под малиновой дроздовской фуражкой.
На смятой окровавленной постели лежало голое женское тело. Сизые, в кроваво-желтых потеках жира кишки лезли из распоротого живота. Блинов навидавшийся всякого за четыре года Великой и три года гражданской войны, почувствовал внезапный прилив тошноты и бросился вон, на свежий воздух.
Граф Голенин рванулся из спальни, оттолкнув Блинова, и заглянул в комнату в конце коридора. На полу лежало еще одно голое мертвое женское тело в потеках крови, царапинах и синяках зияющей раной под левой грудью. — Маша… сестра, — прохрипел Голенин и рванулся наверх.
 |
| Корниловский шеврон |
В разгромленной комнате, белой от пуха из распоротых перин, они нашли еще одно мертвое женское тело. В окровавленной груди торчали крестьянские вилы-тройчатки. Граф Голенин глухо застонал, повернулся на каблуке и выбежал наружу. В углу коридора Блинов успел заметить еще два трупа — пожилой женщины (видимо, служанки) и совсем юной девушки, еще подростка.
Блинов почти натолкнулся на Голенина, обошел его и замер. Лицо штабс-капитана превратилось в маску — жесткую и беспощадную маску смерти. Блинов пытался найти какие-то слова, чтобы успокоить корниловца, но сам сразу же понял всю тщетность подобных попыток — ибо горе было слишком велико.
Граф Голенин медленно спускался с крыльца. И эта неторопливость была страшнее всего. Он шел к стоявшим на коленях мужикам, опустившим головы и старавшимся спрятаться друг за друга. Среди них выделялись своей хорошей одеждой и обувью двое явно не местных — в картузах и черных кожаных куртках, сидевших на обоих мешковато, как будто с чужого плеча. Голенин прохрипел:
- Ты, бородатый, встать!
Один из кожаных, маленький человечек с рыжим, длинным клином, бородой похожей на гнома, поднялся на короткие, полусогнутые, кривые ноги в ярко начищенных хромовых сапогах, снятых не иначе, как с убитого офицера:
- Ты кто? — голос штабс-капитана прозвучал резко, как скрежет металла по стеклу.
- Я командир отряда… Лев Давыдов Левинсон. Вы не имеете права казнить нас без суда!
У маленького человечка с рыжей бородой оказались большие и ловкие глаза — они схватили графа Голенина и, вывернув его наизнанку, подержали так несколько мгновений, будто взвешивая все, что там оказалось. Но это не помогло рыжебородому.
Штабс-капитан ударил его рукояткой нагана по зубам. Раздался хруст. Голенин размахнулся еще раз, но перевел взгляд на другого кожаного.
- А ты кто такой?
- Я — комиссар отряда, Дмитрий Фу-фурман…
Крестьяне начали несмело оправдываться, обвиняя Левинсона и комиссара в том, что они разрешили брать барское добро.
- На осину обоих! — приказал граф Голенин своим обычным, слегка надтреснутым голосом и поправил пенсне.
Командира Левинсона, комиссара Фурмана (пытавшегося незаметно выбросить награбленное в доме золото и серебряный крест с груди повешенного красными священника) и двух прыщавых мальчишек с накокаиненными глазами — ночных партнеров командира и комиссара, потащили к стоящей у дороги суковатой засохшей осине.
Красные катались по земле, пытались целовать сапоги, что-то верещали, но потом обгадились и, наконец, замолчали, отхрипев свое в петле.
Вернувшись во двор, граф Голенин резко скомандовал крестьянам:
- Всем снять рубахи, живо!
Мужики замялись, но юнкера вскинули винтовки, и те подчинились.
Двенадцать грабителей — тех, у которых нашли на теле царапины от женских ногтей, отвели в сторону. Штабс-капитан некоторое время молча смотрел на них. И те поняли, что на них смотрит сама Смерть. Она смотрела на них серебряным черепом с фуражки корниловца, «мертвыми головами» с его черно-красных погон, «адамовой головой» с траурной нашивки на его плече и с кольца на его пальце.
Граф Голенин ничего не спрашивал и ничего не говорил. Он знал их всех в лицо — знал, как отъявленных лодырей и пьяниц, самых худших, никчемных хозяев, не пользующихся никаким авторитетом в селе. И вот эти-то изверги, явственно отмеченные печатью вырождения, были убийцами и насильниками его матери — всегда помогавшей им, его дяди — земского врача, лечившего их, его сестры — учившей их тупых детей, его невесты — так не ставшей его женой, честных, добрых и трудолюбивых Семена, Агафьи и ее дочки Катюши.
Выхватив из ножен шашку, штабс-капитан рванулся вперед. Вокруг него чавкало, хрустело, визжало, хлюпало — падая наземь.
Пространство перед ним внезапно опустело. Но в углу двора еще жались те, кто тоже грабил, те, кто не остановил насильников и убийц. Граф Голенин выронил шашку и вскинул наган. Его выстрелы слились с выстрелами винтовок.
Штабс-капитан все нажимал на спуск, пока в барабане пусто не стало. Затем, не оглядываясь на трупы, достал из узла простыни и пошел в дом. С крыльца, не оборачиваясь, глухо прохрипел:
- Сколотите семь гробов, или шкафы возьмите.
Хорунжий Кокунько сказал:
- Нужно восемь — полковник умер.
 |
| А.Устинович. «Белая гвардия» |
В сарае нашлись доски, гвозди, пилы и молотки. Подъесаул пошел в дом. Вскоре он и штабс-капитан начали выносить завернутые в белое тела. Их молча укладывали в гробы и шкафы, забивали, ставили на освобожденные от награбленных вещей телеги. Прежде чем забить гроб умершего полковника Шпагина, граф Голенин поцеловал его в удивительно быстро окостеневший лоб, закрыл бескровное лицо умершего его белой марковской фуражкой и снял у него с пояса черные четки-лествицу. Такие четки носили многие марковцы, с тех пор, как осенью 1919 г. получили их в дар от иеромонаха афонского Свято-Пантелеимонова монастыря, посетившего офицерский полк в Таганроге.
Фамильный склеп графов Голениных находился за парком, за березовой рощей. Штабс-капитан с трудом открыл ржавым ключом железную дверь, и гробы внесли внутрь. Он сам запер замок и сломал ключ. В углубление перед дверью вылили бочки с известью и набросали камней. Когда вернулись в дом, граф Голенин приказал приготовить дом, телеги и награбленное барское добро к сожжению, лошадей отпрячь и выгнать в поле, оставшуюся провизию забрать с собой, и сделать ему факел.
Тяжело ступая, корниловец поднялся в дом и минут через пять вернулся с небольшим мозаиковым портфелем в руках. Когда закончили погрузку, Дзакоев протянул штабс-капитану факел, сделанный на скорую руку из занавески, намотанной на ручку лопаты и пропитанной керосином.
Граф Голенин зажег факел и пошел вдоль стен, поджигая солому и облитые керосином дрова. Он обошел дом кругом, поднялся на крыльцо и бросил факел внутрь, в прихожую.
Штабс-капитан некоторое время молча смотрел на разгорающееся пламя. Его худощавая фигура в черной корниловской форме резко выделялась на фоне пожара. Наконец он развернулся, провел рукой по лицу и огляделся, как будто впервые увидел окружающее. Затем подошел к бочке с водой и помыл руки и сапоги. И раздалась его команда:
- По коням! Рысью — марш!
Маленький сводный отряд белых ратников уходил на рысях от имения, над которым клубился дым и внезапно налетевший ветер раздувал рыжее гудящее пламя.
…Штабс-капитан граф Голенин расстрелял последнюю пулеметную ленту, разобрал замок «максима» и далеко разбросал детали. Все было кончено. Их оставалось только трое — он, подхорунжий Кокунько (поседевший в свои тридцать лет, как лунь), и раненный в руку поручик Блинов.
Штабс-капитан и подхорунжий потеряли всех своих родных. Кокунько навестил свою станицу, и случайно уцелевший казачонок рассказал ему о налете красного карательного отряда, направленного на «расказачивание». После налета живых казаков в станице не осталось…
Граф Голенин достал из мозаикового портфеля семейный альбом и какие-то бумаги, щелкнул серебряной зажигалкой и поджег их. Он молча смотрел, как превращаются в пепел память о прежней жизни и прежней любви. Затем достал заветную флягу с шустовским коньяком — развинтил три походных металлических стаканчика.
- Ну, други… по последней! Все берег, чтоб выпить за победу, когда войдем в Белокаменную… да видно, не судьба!
Молча выпили.
Подхорунжий сказал:
- Может быть, посадим поручика на челнок? Стрелять ему нечем, да и в рукопашной он сейчас не боец…
Граф Голенин взглянул на челнок-однодеревку, вытащенный на берег степной реки. Блинов запротестовал, но его не слушали и, подхватив с двух сторон, свели за руки к челноку. Крепко обнялись в последний раз, поцеловались, уложили раненного дроздовца в челнок и сильно оттолкнули от берега.
Поручик Блинов через расщепленный борт смотрел на удаляющийся берег и две одинокие фигуры на нем.
Появились красные — человек тридцать. Подъесаул обнялся со штабс-капитаном, сбросил свою темно-синюю черкеску, перекрестился и кинулся на красных с шашкой и кинжалом в руках. Красные стреляли в него, но поначалу не попадали. Потом начали попадать. Его качало, он падал, поднимался и бежал на них, молча и страшно, как сама смерть. Но не добежал. Упал. А они, страшась его и мертвого, все стреляли и стреляли в него. Он дергался под ударами пуль — казалось, что и мертвый он все еще ползет к ним и хочет достать их — своими ненавистью, шашкой и кинжалом, намертво зажатым в сведенных предсмертной судорогой руках.
Блинов смотрел туманящимся взором, как штабс-капитан приготовил две бомбы-лимонки, сунул их в карман выцветшей, простреленной шинели, встал и пошел навстречу красным. Те, захлебываясь грязной матерщиной, толпой бросился к нему со штыками наперевес — и тут сверкнуло ослепительное пламя, и на берегу прогремели два взрыва, слившиеся в один.
Так закончился на Руси род служилых дворян графов Голениных, в котором за 300 лет из 85 мужчин 75 погибли в боях за Отечество.
Поручик Блинов отер глаза, слезившиеся, вероятно, от едкого порохового дыма, и, вытянувшись на дне лодки, стал потихоньку грести здоровой левой рукой. Надо было жить. Война еще не кончилась.
 |
| Павел Рыженко. «Царские погоны» |
