На переправе
Вслед за Офицерским полком, перебравшимся через густой поток полу-снега, полу-воды речки Черная, стали немедленно переправляться Корниловский и Партизанский полки. Но с переездом батарей и боевого обоза произошла задержка. Благодаря длительной остановке, не только колеса орудий и подвод вмерзли в землю, но и лошади, окончательно промерзшие, уже не были в силах сдвинуть свой груз с места. Некоторые подводы остановились на мосту, попав колесами в разрушенный его настил. Было приказано чинить мост, набрасывать на подъездах к мосту всякий материал, чтобы легче было преодолеть образовавшуюся глубокую грязь.
За это дело, помимо Технической роты, взялись Юнкерский батальон и все, кто мог. Шла безнадежная, как казалось, но необходимая работа, требующая сверхсильного напряжения. Вскоре появились признаки возможности добиться цели. Погода стала спокойной. Стала спадать вода в реке.
А до этого, чтобы не замерзнуть окончательно, люди развели костры, огонь которых не мог быть невидим противнику ночью, даже сквозь пелену снега. Батарея красных открыла огонь по переправе, и один снаряд угодил прямо в костер, убив четырех и ранив 22 человек, столпившихся вокруг его. К счастью стрелявшие орудия скоро прекратили свой огонь.
Два-три дома, находившиеся у переправы, и все постройки при них были набиты ищущими тепла людьми. В один из домов вошел генерал Алексеев. Толпа потеснилась. Генералу вскоре доложили: Офицерский полк вошел в станицу.
Чтобы спасти лошадей, было приказано выпрячь их и отвести в станицу, а орудия и подводы оставить до утра, до того времени, когда будет приведен в порядок мост.
Всю ночь шла напряженная работа. К утру вода в реке спала настолько, что открыла весь мост, что облегчило его починку. В станицу ушел Юнкерский батальон и расположился в домах на ближайшей окраине.
Трудно представить, что перенесли за ночь юные добровольцы, в каком виде размещались они в теплых домах. Но сознание величия и важности дела, на которое они пошли, побороли все. В тепле, согревшись горячим кипятком, они ожили и бодрыми голосами наполнились дома. Даже сон не скоро охватил их.
Из окон дома, занимаемого генералом Боровским, командиром Юнкерского батальона, была видна дорога от переправы в станицу. По ней тянулись группы людей, отдельные подводы. Из станицы на переправу артиллеристы вели волов, чтобы на них привезти свои орудия.
Генерал Боровский, наблюдавший эту картину, вдруг громко сказал бывшим с ним:
-Кажется, едет генерал Алексеев?! — и, действительно, все узнали знакомую коляску Вождя, которую едва тянула лошадь с помощью нескольких человек.
— Ну-ка! Скажите детям — пусть помогут генерал Алексееву, — сказал генерал Боровский.
Буквально в момент, натянув на себя все сырое, дети выбежали навстречу коляске и десяток человек, сменяемый вновь прибывшими, впряглись в нее. Генерала Алексеева встретил генерал Боровский и ввел его в свой дом, куда следом набилась и молодежь. Дрожащий от холода, совершенно обессиленный, 60-летний Вождь, улыбаясь, благодарил юнкеров.
— Идите, отдохните! — говорил он.
Какая светлая радость охватила всех от этой неожиданной для них ими оказанной помощи своему Вождю!
Недолго пробыл генерал Алексеев у генерала Боровского: едва выпил он стакан горячего чая, как ему доложили, что квартира для него готова.
Эпилог боя
Утром генерал Марков собрал командиров рот своего полка, 1-й батареи и других начальников. Потери? Состояние частей? Офицерский полк, потерял лишь 2 офицеров убитыми и до 10 ранеными. 2−3 человек — 1 батарея. Ни он и никто, не ожидал таких малых потерь. Сколько больных? Казалось, больные должны были бы быть, но и их почти не оказалось. Генерал Марков весел. Он в восторге от своих «марковцев».
По имеющимся у него сведениям, красные имели в станице отряд в 3000 штыков со многими орудиями. Они решили оборонять станицу, и вырыли с трех ее сторон окопы. Взять ее, имевшую, кроме того, в тактическом отношении, отличное расположение, при иных условиях, как в минувшем бою, было бы невозможно. Противник понес огромные потери убитыми — до 1000 человек Захвачено 8 орудий, снаряды, госпиталь… Генерал Марков заявил, что победа имела бы несравненно больший результат, если бы кавалерия Кубанского отряда выполнила бы данное ей задание, и не повернула бы назад, испугавшись непогоды. Отдав распоряжения и поблагодарив начальников, генерал Марков отпустил их, а сам направился с докладом к генералу Корнилову.
Генерал Корнилов благодарил генерала Маркова за бой. Говорил о минувшем походе.
— Это был чисто Суворовский переход! — так оценил генерал Корнилов.
— Никак нет! — возразил генерал Марков. — Это был Корниловский переход!
В офицерском полку переход и бой у станицы Ново-Дмитровской называли «Марковскими», так как приписывали весь успех генералу Маркову. Об этом впоследствии напишет и генерал Деникин:
«Этот бой — слава генерала Маркова и слава Офицерского полка, гордость Добровольческой армии и одно из наиболее ярких воспоминаний каждого первопоходника о минувших днях — не то были, не то сказки».
Есть и иная оценка минувшего перехода. На улице станицы генерал Марков встретил юную сестру милосердия Юнкерского батальона — Шуру. Видя обращенные на себя ее восторженные глаза, он остановился и поговорил с ней о походе, о том, как перенесла его она.
— Это был настоящий ледяной поход! — заявила сестра.
— Да, да! Вы — правы, — согласился генерал Марков.
Это название «ледяной» точно определило его и, данное сестрой и утвержденное генералом Марковым, осталось не только для одного дня 15 марта, но и для всего Первого Кубанского похода.
 |
| Знак Первого Кубанского похода |
Как всегда во время остановок армии генерал Марков обязательно приходил к генералу Алексееву. Тут от него не требовался официальный доклад, но генерал Марков считал своим долгом, влекомый чувством глубокого уважения к Вождю, положившему начало Добровольческой армии и, знающий, какую громадную моральную ответственность нес Вождь за нее, хотя и не руководил ею — быть у него.
Генерал Алексеев сильно нездоров. Но вошел генерал Марков, и лицо старого Вождя сразу же просияло. Появилась улыбка. О чем говорили они?
Генерал Алексеев, которому, казалось, есть о чем спросить, ограничивался немногими вопросами касательно боя, состояния и настроения в частях. Его больше интересовало состояние самого генерал Маркова: он беспокоился о его здоровье, зная его незаменимое никем значение в армии.
Вождь не задерживал его у себя.
— Сергей Леонидович! Идите к себе Вам нужно отдохнуть. Идите с Богом! — провожал его, как отец своего любимого сына.
Но генералу Маркому нужно было зайти еще к генералу Деникину, генералу Богаевскому и еще кой к кому.
17 марта Офицерский полк «завоевал» себе право на полный отдых, и он был дан ему. Есть у его чинов лишь мелкие заботы: стирка, починка, чистка… В обязательство каждому введена лишь чистка оружия, не исключающая даже проверку начальством.
Но, если 19−20-летние офицеры избегали по возможности чем-либо обременять свой отдых, то 17−18 летние кадеты, юнкера не могли усидеть дома. Они интересовались всем: и местом минувшего боя, и тем, что теперь происходит в занятой станице.
Получив разрешение, они рассыпались по станице и приносили много новостей. Видели стоявшие еще на позиции те два орудия красных, против которых была направлена 4-я рота; видели окопы на окраине станицы, залитые водой. Были на площади, где стоял Штаб армии и где-то в углу ее несколько виселиц. Говорили, что захвачено было немало комиссаров. Они принесли сообщение о приходе из станицы Калужской «главных» сил армии — походного лазарета и обоза и о приезде представителей от Кубанского отряда. Затем — менее интересное: с южной окраины станицы доносится стрельба.
В этот день у генерала Корнилова было совещание с Кубанским атаманом, полковником Филимоновым, командующим отрядом, генералом Покровским и членами Кубанского Правительства.
Ни у кого из добровольцев не было сомнения в полном слиянии двух противобольшевистских армий. Однако оказалось, что оно не произошло гладко: Члены Правительства Кубанского края настаивали на сохранении самостоятельной Кубанской армии. Это совещание шло в то время, когда на южной окраине станицы разгорался бой с наступавшими красными, и когда в районе Штаба рвались неприятельские снаряды. Пришедший с наблюдательного пункта — колокольни, поручик Гернберг, доложил генералу Корнилову о подходе красных к станице, указав направление их движения и их силы.
— Сергей Леонидович! — сказал генерал Корнилов генералу Маркову. — Распорядитесь! — Генерал Марков моментально выбежал из дома.
Это повлияло на представителей Кубанского края, и вскоре же был подписан протокол совещания:
«В виду прибытия Добровольческой армии в Кубанскую область и осуществления ею тех же задач, которые поставлены Кубанскому Правительственному отряду, для объединения всех сил и средств, признается необходимым переход Кубанского Правительственного отряда в полное подчинение генералу Корнилову, которому предоставляется право реорганизовать отряд, как это будет признано необходимым».
Наступающие красные частично ворвались и станицу, но на улицах они были смяты и в полном беспорядке, уже под покровом ночи, бежали в свое исходное положение. Офицерскому полку была подана команда: «В ружье!» и одна из рот уже выступила, но принять участие в бою ей не пришлось. Участвовала в нем лишь 1-я батарея.
Эта тревога показала, насколько трагичен был вопрос с обувью после «Ледяного похода»: высушенная, она настолько ссохлась, что стоило больших усилий ее одеть; иным пришлось ее даже разрезать,
18 марта Красные снова наступали с трех сторон, от станиц; Григорьевской, Смоленской и Георге-Афипской, и снова были отбиты. В этом бою принимал участие Юнкерский батальон. Офицерский полк был в готовности выступить, но его участие не потребовалось.
19−20 марта красные уже больше не тревожили. Офицерский полк, Юнкерский батальон и Техническая рота стояли в резерве и несли лишь внутренние наряды и незначительное охранение.
Погода улучшалась с каждым днем: заморозки по ночам и теплая, весенняя погода днем. Было очевидно — зима окончилась, и это радовало. Все имели полную возможность навестить своих друзей в других частях и своих раненых, находящихся в полевом госпитале.
От последних узнали об отчаянной трагедии, пережитой за время похода, и особенно в день 15 марта, день «Ледяного похода», из аула Шенжий в станицу Калужскую, и затем 17 марта, когда их везли из Калужской в Ново-Дмитриевскую. Пришлось трястись по непролазной грязи, испытывать боли после каждой минутной остановки от рывков уставших лошадей. Многие раненые умерли от заражения крови. В походе не могло быть хирургического вмешательства, не хватало медицинских средств, даже просто бинтов для перевязок. Полная жертвенность сестер милосердия, давно разорвавших на бинты запас своего белья и все, что доставалось ими у казачек, быстро иссякало. О сестрах милосердия все говорили с необычайным восторгом и с глубокой благодарностью. Немало раненых в походе покончили с жизнью самоубийством. На всем пути походного лазарета оставались безымянные могилы.
В Ново-Дмитриевской раненые в первый раз были размещены по домам в сравнительно хороших условиях и нетревожимые, пробыли в них 5 суток. Но и тут смерть не оставляла их. С радостью встречали пришедших их навестить. Задавали вопросы. У них начинали блестеть глаза, когда они слушали рассказы о генерале Маркове, о своих.
Умирал кадет 5 класса, Тихонов Алеша. К нему подошел офицер, его воспитатель в корпусе и, положив руку на голову страдальца, говорил ему слова утешения, сам едва сдерживаясь от рыданий. Юноша-кадет, взяв руку своего офицера и держа в своей, уже холодеющей руке, слабым голосом сказал:
— Я знаю, что скоро умру! Но смерть за Веру, за Россию можно с радостью принять…
Томительно и нудно проходили дин полного отдыха и спокойствия. Добровольцы привыкли к сильным ощущениям и переживаниям. Обо всем уже переговорили, даже на тему «куда теперь пойдем?» Ответ был один и желательный для всех: на Екатеринодар!
Соображения были разные. Считалось, что теперь, когда силы армии увеличились вдвое, взять Екатеринодар возможно, а с его взятием поднимается против большевиков вся Кубань. Было и чувство естественной тяги к большому городу. Мечтанию об Екатеринодаре способствовало, кроме того, одно существенное обстоятельство: добровольцам было выдано жалование — по 250 рублей каждому.
Однако, когда-то «будет Екатеринодар», а пока, и это было очень удобно, так как жалование выдано монетами в 15−20 копеек, можно развлечься игрой в «железку». За столом стояло оживление. Лежали кучки монет….
Вдруг открывается дверь и входит генерал Марков. Все смущенно вскакивают. Ни слова не говоря, окинув всех игроков глазами, генерал Марков подходит к столу, сгребает в одну кучу лежащие на нем серебряные монеты и… приказывает одному из офицеров отнести эту «военную добычу» генералу Алексееву, пояснив:
— Так как вы не нашли для денег лучшего применения.
Нравоучений не было никаких, и, не сказав больше ни слова, генерал Марков вышел. То же повторилось и еще в нескольких домах. Но там, где генерал Марков не заставал игру, он задерживался на несколько минут в беседе с добровольцами, заражая их бодростью и уверенностью в будущих делах армии.
— Конечно, будет не легко, — говорил он, — но, ведь, мы показали, что для нас нет препятствий. Мы пойдем туда, куда нас поведет генерал Корнилов.
«Налет» генерала Маркова снова дал темы для разговоров и, главным образом, о нем самом. У всех один восторг им, даже у любителей карточной игры. Правда, у последних не могло отвязаться чувство досады, что им не удалось поговорить с их генералом.
