Орудия для армии предстояло добыть любой ценой и в кратчайшее время.
Было известно, что немало орудий имеется в Екатеринодаре и получить их там сравнительно легко. Было и предположение, что доставить их на Дон возможно, однако при наличии команды сопровождения, которая не побоялась бы применить силу оружия, если будут препятствия. Для этого 4 января была сформирована особая команда в числе 54 человек, под начальством капитана Беньковского: 7 офицеров и 14 юнкеров 1-й батареи, вооруженных винтовками и с одним пулеметом, и 33 офицера 2-й и 3-й батарей.
Уже в Ростове у вагона команды появилась толпа рабочих, кричащая, что «кадеты» едут на Кубань, чтобы утопить мирные станицы в крови. Подошедший патруль разогнал толпу. На станции Кущевка команде сообщили, что на станции Тихорецкая она будет арестована. Это побудило ее направиться к месту назначения по Черноморской железной дороге. Но и там была пробита тревога: станцию Старо-Минскую команда проскочила только угрозой открыть огонь, но на станции Тимошевской в последний момент к ее вагону подошел, назвавшийся командиром 2-го Таманского полка, некий полковник Фесько, и предложил, при условии выдачи оружия, вывести команду из создавшегося положения, после чего команда будет продолжать свой путь, заверив это «честным словом офицера». Поверив, команда сдала оружие и… была арестована и отвезена в Новороссийск в распоряжение властей «Черноморской советской республики».
Судьба арестованных для них самих была совершенно очевидной. Их уже вели на расстрел, как неожиданно было изменено решение, и их посадили в тюрьму. Оказалось, как они узнали, Кубанское краевое правительство, по просьбе генерала Алексеева, заявило Новороссийскому совету, что судьба ста пятидесяти видных красных деятелей, захваченных на Кубани, будет зависеть от судьбы арестованных офицеров и кроме того, с Кубани будет прекращена доставка продовольствия в Новороссийск, что и спасло добровольцев. Красные не приняли лишь предложения об обмене арестованными.
В тюрьме добровольцы просидели три месяца, не ожидая для себя ничего хорошего. До них доходили слухи об оставлении Добровольческой армией Дона, об ее неудаче на Кубани и смерти генерала Корнилова. Узнали они и о том, что солдаты Варнавинского полка потопили в море 40 своих офицеров…
Но опять неожиданное для них обстоятельство резко изменило их судьбу. В Новороссийск прибыла из Севастополя, к которому подходила Германская армия, Черноморская эскадра. Ее командующий, адмирал Саблин, опасающийся, что Германская армия, начавшая переправляться через Керченский пролив на Тамань, будет наступать и на Новороссийск, добился освобождения из тюрьмы добровольцев, так как они необходимы для защиты порта.
Офицеры были размещены по частным квартирам, причем им было заявлено властями, что исчезновение хотя бы одного из них или малейшее действие в пользу врага, и все они будут расстреляны. На «свободе» бывшие узники наблюдали жизнь интеллигенции, думающей только о себе, и разговаривали с офицерами моряками, поражаясь при этом их равнодушным отношением к делу Добровольческой армии, хотя их эскадра и стояла под Андреевским флагом. Весь интерес был сосредоточен на судьбе эскадры.
А через немного дней произошла драма Черноморского флота. Немцы требовали возвращения его в Севастополь, то есть сдачу им, а Совет народных комиссаров требовал потопления флота. Моряки не оказались единодушными. «Мы были, — записал один из офицеров, — бессильными свидетелями душераздирающих сцен, когда старые черноморцы плакали, как женщины, умоляя красную сволочь пожалеть корабли». Большая часть матросов решила не выполнять распоряжения советской власти и уплыла в Севастополь, занятый немцами. Но меньшая его выполнила и утопила на рейде дредноут «Свободная Россия» и несколько других судов.
После этого в Новороссийске водворилась полная анархия, господами которой были матросы, красноармейцы, большевики. У группы добровольцев уже не стало защитников, и они решили бежать, приобретя через служивших в совете своих благожелателей необходимые документы. Бежали они, выехав по железной дороге на Екатеринодар; другие пешим порядком к немцам на Тамань; третьи, — захватив оставленный без надзора морской катер, вести который мог подпоручик Янчевский, на нем, на ту же Тамань. О судьбе части ничего неизвестно, но остальные выбрались из красной зоны и впоследствии снова присоединились к Добровольческой армии.
В начале января в юнкерской батарее умер юнкер. Батарея решила его похоронить, везя гроб на лафете орудия, но не своего, а взять для этой цели у донцов, и с тайной мыслью его потом присвоить. Благодаря знакомству орудие достать удалось. После похорон оно возвращено не было.
Через несколько дней в батарею пришли члены комитета Донского артиллерийского дивизиона с требованием возврата орудия. Зная, что для комитетчиков батарейное начальство не авторитет, юнкера моментально сорганизовали комитет, который и начал переговоры. Председатель неожиданно родившегося юнкерского комитета, он же и его организатор, старший портупей-юнкер Иегулов, повел разговор дипломатично. Прежде всего, он объявил пришедшим, что комитет юнкерской батареи «передает свой братский привет братьям станичникам», что все члены комитета «единодушны» с донцами и проч. и убедил их оставить орудие в батарее, так как «оно нужно для ведения занятий». Донцы-комитетчики согласились: орудие было «временно» оставлено на батарее и получило название — «похоронная пушка».
Так юнкерская батарея приобрела третье орудие.
Атаман Каледин старался всячески убедить комитеты выдать орудия добровольцам, но неудачно. Но вот, оренбургские казаки, ехавшие домой через Царицын, так как большевики ставили условием пропуска их только безоружными, сдали свои орудия и для атамана представился случай выдать добровольцам не донские орудия.
 |
| Генерал Алексей Максимович Каледин |
10 января командир юнкерской батареи, подполковник Миончинский, с нарядом юнкеров отправились в расположение донского артдивизиона для приема указанных атаманом орудий и имущества. Юнкера уже увезли орудия, но часть их задержалась с приемом остального имущества. Но, вдруг, донские комитетчики спохватились: не было испрошено разрешение комитета на передачу орудий и имущества, а потому они требуют возвращения орудий. В подтверждение своей настойчивости, казаки арестовали всех, еще находившихся в расположении дивизиона, юнкеров, обещая их немедленно освободить после возвращения орудий. О происшедшем было сообщено в штаб формирования, и получено приказание возвратить орудия.
Неудача и тяжелый удар по авторитету атамана Дона!
В один из ближайших к описанному эпизоду дней, произошел новый эпизод с «поисками» орудий, чрезвычайно серьезного характера, но закончившийся удачно. Инициатором его был 1-й офицерский батальон, уже чувствующий свою силу и рискующий дерзать.
Казачья батарея, стоявшая на дворе казарм на Ботанической, где размещался батальон, являлась с первого же дня, как батальон перешел в эти казармы, объектом серьезного вожделения.
Обеденное время представлялось самым удобным для похищения ее, так как занятые едой казаки находились в казармах, и двор оставался пустым. Задача справиться с часовым возлагалась на прапорщика Паль, для каковой цели ему была выдана бутылка водки. Прапорщик Паль принял возложенное на него поручение с нескрываемым удовольствием. Предупрежденные батальоном юнкера-артиллеристы с двумя конными уносами расположились на Ботанической, в непосредственной близости от ворот казарм.
Из окон помещения батальона происходящая сцена была видна как на ладони. Во двор, пошатываясь, вышел прапорщик Паль, держа на отлете заветную бутылку, и направился к ближайшему орудию, под которым и расположился, совершенно не обращая внимания на часового. Часовой угрожающе приблизился к нему, но, видимо, убедившись, в безопасности его действий, остановился перед ним в недоумении. Через минуту оба сидели рядом, обняв друг друга за плечи и попеременно прикладываясь к бутылке. Наблюдавших из окон офицеров, действия прапорщика Паль начали несколько беспокоить. Являлось сомнение: уж не израсходует ли он казенное имущество без толка. Вскоре сомнения рассеялись, так как оба поднялись и направились к узкому коридору, образуемому забором и внешней стороной казармы.
Ожидавшие этого момента офицеры батальона, выйдя из своего помещения, на руках выкатили два орудия на улицу, где они были подхвачены юнкерами-артиллеристами и увезены, а вернувшийся герой дня, прапорщик Паль, лег на свою койку за полной неспособностью принимать участие в биении пульса общественной жизни и тотчас же заснул.
Кража орудий была обнаружена не сразу: только через часа полтора во дворе обнаружилось необычайное движение. Казаки стали появляться целыми толпами в состоянии явной возбужденности. Вскоре к часовому Офицерского батальона подошла толпа казаков, требуя допустить ее к осмотру помещения батальона. Получив отказ и, видя перед собой вооруженный караул, вышедший на поддержку часового, казаки ушли с тем, чтобы через несколько минут появиться уже вооруженными и в большем количестве; из казачьих казарм начали выкатывать пулеметы и устанавливать их на дворе. Батальон выставил из окон помещения свои. Дело принимало трагический оборот, и полковник Борисов предупредил по телефону генерала Алексеева, позвонившего, в свою очередь, атаману Каледину. Каледин явился как раз во время, чтобы помешать открытию огня.
О чем говорил атаман Каледин собравшимся вокруг него казакам, не было слышно, но по окончании его речи раздался общий крик: «Умрем за тебя, Каледин!» Казаки стали расходиться, затарахтели увозимые назад пулеметы. Атаман уехал.
Но не прошло и получаса, как казаки снова осадили помещение батальона. Опять потребовалось вмешательство атамана. Снова говорил он, и опять кричали казаки: «Умрем за тебя, Каледин!» Но стоило атаману уехать, как история повторилась в третий раз. Взбешенный Каледин вернулся в третий раз, и теперь казаки разошлись уже окончательно.
Окончание этой истории заключалось в сильно комическом эпизоде: дня через два, возвращавшийся из города прапорщик Паль встретил у ворот споенного им часового, и предложил ему выпить. Примирение их состоялось в ближайшем погребке. Взятые орудия были переданы во 2-ю Офицерскую батарею.
Наряду с «поисками орудий», проводились и другие экспедиции.
3 января от 1-го офицерского батальона были вызваны 12 охотников, под командой штабс-капитана Потуткина для проведения некоторой операции, им еще не объявленной, но с непременным условием — иметь какой угодно вид, лишь бы только их не могли опознать, как добровольцев. Группа явилась генерал Деникину. Генерал Деникин сказал им лишь о том, что на них возложено важное и ответственное дело, и внимательно осмотрел каждого.
— А вот вам, корнет, я идти не советую, — сказал он, обращаясь к одному. Внешность корнета Пржевальского, на которого обратил внимание генерал Деникин, не соответствовала предстоящей задаче: длинное тонкое лицо, капризный рот и спускающиеся по середине щек баки «а ля Пушкин». Измазанное умышленно лицо и товарищеский вид явно выдавали маскарад. Корнет Пржевальский, тем не менее, оставался тверд в своем решении.
Генерал Деникин направил всех к генералу Романовскому, который и сообщил задачу: на станциях Лиски и Воронеж красные грузят на железнодорожные составы артиллерию для отправки на фронт против Дона. Нужно взорвать эшелоны с орудиями и снарядами. Корнету Пржевальскому идти в экспедицию категорически воспретил.
Вся группа выехала из Новочеркасска утром 5 января. К едущим поездами с территории Дона красные не были столь внимательны, как к едущим на Дон. Группа, достигнув станции Лиски, разделилась на две части: 1-я половина осталась в Лисках, 2-я отправилась дальше в Воронеж.
Обе группы выполнили задачу, взорвав в Лисках полевую батарею и вагон со снарядами, а в Воронеже — состав с артиллерийскими снарядами и тремя орудиями. Успех увеличился тем обстоятельством, что все участники дела вернулись в Новочеркасск, за исключением штабс-капитана Березовского, пойманного красными, но чудом спасшегося и присоединившегося к батальону месяцев пять спустя. Вся операция заняла 4−5 дней. После взрывов люди возвращались по одиночке.
По сведениям, в Царицыне еще не достаточно окрепла красная власть, и ее представляется возможность сбросить силой тайной офицерской организации, возглавляемой полковником Корвин-Круковским. Для нее необходима была лишь моральная поддержка, в виде небольшого, но крепкого ядра добровольцев. Успех дела дал бы для Добровольческой армии и оружие, и бойцов, и, может быть, даже немалую сумму денег, находящихся в банке.
Случай перебросить это ядро в Царицын представился: через станцию Лихая в Царицын ехал с фронта войны эшелон оренбургских казаков, чтобы оттуда пробираться к себе домой. Казаки ехали с оружием, и разоружиться не хотели. Это давало возможность направить туда группу уже вооруженной.
В экспедицию было назначено 37 офицеров из 1-го батальона и 13 офицеров и юнкеров 1-й батареи на случай захвата орудий у красных. Всю группу возглавлял капитан Капелька.
Группа доехала до станции Чир. Но здесь казаки решили разоружиться, так как вооруженными их не пропускали в Царицын и потребовали разоружения и группы добровольцев. Расчет, что казаки вооруженными доедут до Царицына, что там красные предпримут меры к их разоружению, поднимется «торг», который и даст сигнал к восстанию, оказался нарушенным и полковник Корвин-Круковский, находящийся на станции Чир, приказал группе выгрузиться. Казаки уехали дальше.
Пребывание добровольцев на станции Чир теперь было совершенно непонятным для них, и только тогда, когда царицынские большевики выслали эшелон своих войск для уничтожения «черносотенцев-кадет», полковник Корвин-Круковский распустил отряд и предложил ему пробираться в Новочеркасск. Офицеры 1-го батальона имели подложные документы и тронулись в путь, разбившись на маленькие группы, но артиллеристы таковых не имели. Им пришлось выслать юнкера Сокольского за документами, а самим перейти в соседнюю станицу Нижне-Чирскую и там ожидать возвращения его с документами.
Неприветливо встретил группу в 13 человек атаман отдела, полковник Мамонтов, вполне допуская, что она может привлечь опять внимание большевиков, хотя их эшелон от станции Чир вернулся в Царицын. Но через 2−3 дня у него созрело решение: сформировать отряд для защиты станицы. Добровольцев в станице нашлось всего лишь 12 офицеров, что создавало силу отряда в 25 человек.
Но не для этого прибыли сюда чины 1-й батареи, и под их влиянием полковник Мамонтов решается на активные действия. Отряд переходит на станцию Чир и тем лишает красных возможности направить свои силы от Царицына на станцию Лихая, в районе которой шла борьба партизанского отряда есаула Чернецова с красными. На станции отряд разоружает прибывший с фронта Великой войны эшелон донских казаков, объявивших нейтралитет, но весьма распропагандированных большевиками, взяв 28 пулеметов, много ручных гранат, патронов, что значительно увеличило огневую силу маленького отряда. Выезжая на дрезинах в сторону Царицына, отряд разрушал полотно железной дороги и препятствовал его восстановлению.
Так продолжалось до 23 января, когда появились отряды красных и со стороны станции Лихая, и полковник Мамонтов решил отводить свой отряд в Новочеркасск. Отряду понадобилось 12 дней, чтобы пройти почти 300 верст, встречая всевозможные препятствия со стороны казаков.
5 февраля 13 артиллеристов, на станции Чир получивших привезенные юнкером Сокольским подложные документы, но уже не пригодившиеся, присоединились в Новочеркасске к своей батарее, считавшей их погибшими.
Группа офицеров 1-го батальона капитана Капельки благополучно собралась в Новочеркасске, где уже не было их батальона. Она получила сразу же новое задание — отправиться на восток, в район станции Великокняжеской и провести там подробную разведку о красных войсках и о состоянии зимовников. Задание опасное, потому, что линия железной дороги Царицын — Тихорецкая, служившая единственным средством связи центра красных с их Северо-Кавказской группой, ими усиленно охранялась. Собрав нужные сведения, группа вернулась в Новочеркасск.
