Из воспоминаний о Великой войне

Первого сентября исполняется год со дня установки памятника на могиле генерала В.О. Каппеля в Донском монастыре

В.О. Вырыпаев. Архив Общества русских ветеранов Великой войны в Сан-Франциско, алб. некр. № 4. Материалы любезно предоставил для публ. С.Н. Забелин

Полковник Василий Осипович Вырыпаев (1891−1977) известен прежде всего как ближайший сподвижник генерала В.О. Каппеля, воевавший со знаменитым героем Белого движения на Волге и в Сибири, совершивший с ним легендарный Сибирский Ледяной поход. Его воспоминания составили основу книги «Каппель и каппелевцы», дополненное и исправленное издание которой вышло в 2007 году.

Родившийся в Самаре, Василий Осипович окончил Самарское юнкерское училище и Московский коммерческий институт. На фронт Великой войны он вышел вольноопределяющимся, в 1914 году был награжден солдатским Георгиевским крестом 4-й степени. Служил в 5-м конно-артиллерийском дивизионе, к 1917 году был произведен в штабс-капитаны. После прихода к власти большевиков и возвращения с фронта в Самару, он вошел в состав офицерской подпольной организации, а после занятия в июне города частями Чехословацкого корпуса был назначен командиром 1-й Волжской отдельной конной батареи Народной армии, а вскоре произведен в капитаны.

Весь его дальнейший боевой путь связан с именем В.О. Каппеля. Василий Осипович принимал участие во всех операциях 1-го Волжского «каппелевского» корпуса и группы войск, в 1919 году был произведен в полковники. Во время Сибирского Ледяного похода он до последней минуты находился рядом с генералом Каппелем, а после его смерти 26 января 1920 года проделал оставшуюся часть похода с гробом, в котором лежало тело любимого шефа.

С 1922 года В.О. Вырыпаев находился в эмиграции в Китае, с 1923 — в Австралии, а с 1929 года — в США (Сан-Франциско). Работал сотрудником журнала «Военная быль». Скончался Василий Осипович в феврале 1977 года.

Сегодня, благодаря помощи заведующего архивом и библиотекой Общества русских ветеранов Великой войны в Сан-Франциско С.Н. Забелина, любезно предоставившего ИА «Белые воины» некролог В.О. Вырыпаева и его фотографию, мы впервые публикуем эти интересные документы на нашем сайте. Фотография могилы В.О. Вырыпаева предоставлена для публикации Л.Ю. Тремсиной.

Ниже вниманию читателей предлагаются малоизвестные воспоминания В.О. Вырыпаева (Кавалерийская атака под Шавлями — Военная быль // Вестник первопоходника. 1964. N 34. С. 6−8; На войне (Воспоминания) // Первопоходник. 1975. N 23. С. 45−49), посвященные Первой мировой (Великой) войне, в которых автор описывает, в том числе и свое награждение Георгием 4-й степени.

Кавалерийская атака под Шавлями — Военная быль

Кавалерийская атака. Иллюстрация из журнала «Вестник Первопоходника»

Война тянется почти год, а конца ее как будто, не видно. Все бои да походы. Скоро совсем потеряем человеческий облик и окончательно отвыкнем от культурной жизни нормальных людей.

Как хорошо теперь в родных краях! Прилетели жаворонки и скворцы. Поля и луга покрываются изумрудной зеленью.

Вырваться бы хоть на недельку из этого ада и отдохнуть среди родных, друзей и близких.

Отпуск — заветная мечта офицера. Но в конце апрели 1915 года наша 5-я кавалерийская дивизия получила приказ: «Прекратить какие бы то ни было отпуска». Вторым распоряжением было: «Двигаться на север».

Закончив железнодорожный маршрут и выгрузившись у города Поневеж, дивизия ускоренным аллюром 20-го апреля подошла к городу Шавли, который только что, после тяжелого и кровопролитного боя, был занят нашей пехотой. Выбитые из голода немцы, обойдя болото, укрепились в ближайшей к городу деревне. Болото, за которым была деревня, было непроходимо. Поэтому утомленный напряженным переходом штаб дивизии, подойдя поздно вечером к болоту, расположился на ночлег тут же, в фольварке.

Наскоро поужинав, чины штаба расставили кровати и быстро заснули. Но их сон продолжался не более двух часов, так как около полуночи немецкая легкая артиллерия из-за болота, а может быть даже из-за деревни, занимаемой неприятелем, начала беспорядочный, но энергичный обстрел фольварка. Зазвенели разбитые стекла окон, со стен и с потолка посыпалась штукатурка. От обстрела почти никто не пострадал, если не считать обычного в таких случаях переполоха

По тревоге, через каких-нибудь 25−30 минут, дивизия в полном составе была на сборном пункте у дороги.

Соблюдал возможную для кавалерии тишину, с большими предосторожностями, дивизия двинулась колонной в обход большого болота. Пройдя верст 5−6 и, таким образом, очутившись на фланге занятой немцами деревни, дивизия свернула с дороги прямо на поле влево. По приглушенной команде, передаваемой полушепотом, при полной тишине и темноте, ориентируясь по двухверстной карте, дивизия построилась в боевой порядок фронтом на деревню. Позади полков, на соответствующем расстоянии и полагающемся интервале одна от другой, встали 9-я и 10-я шестиорудийные конные батареи.

Как только начал брезжить рассвет, с правого фланга, где находился штаб дивизии, как бы разрезая тишину, как рвется новая плотная материя, издалека, но совершенно ясно послышался сигнал штабного трубача — «Шагом марш!» Как в мирное время на конном учении, спокойно, прямо по полю, зашуршали по траве орудийные колеса, лениво клекая на ухабах. А через короткое время, с некоторым ускорением, один за Другим, еще более отчетливо, чем первый сигнал разнеслось по полю: — «рысью» — «галопом», — «в атаку» — «марш, марш"…

В первый момент сигнал «в атаку» показался и неожиданным и невообразимым для целой дивизии в полном составе. Почти не веря своим ушан и глазам, переводя в галоп своего «Дуплета», я спросил скачущего неподалеку, всеми уважаемого вахмистра:

— Игнатов, в атаку?

— Так точно, ваше благородие, — отчеканил вахмистр.

В утренней синеватой мгле уже виднелись скачущие и рассыпающиеся веером в лаву, как на смотру, полки дивизии. Вслед за ними, соблюдая равнение, грозно громыхали колесами, скакали две коконные батареи.

Это море скачущих всадников представляло величественную, незабываемую по своей красоте картину. Со стороны не ожидавшей удара и теперь уже хорошо видимой деревни раздались сначала беспорядочные ружейные выстрелы, после которых ненадолго застрочили пулеметы.

В этот момент конные батареи, как одна, на полном ходу, повернули «налево кругом», снялись с передков и моментально открыли ураганный огонь по тылам противника, через головы своей скачущей кавалерии.

Центр кавалерии, проскакав заставы, ворвался в деревню, рубя бегущих немцев. Наш правый фланг уходил в обход деревни.

На левом фланге, частью скрытом кустарником, некоторое время продолжалась истерическая стрельба немецких пулеметов. Но вот и она затихла. Откуда-то издалека беспорядочно и редко стреляла немецкая батарея. Но вскоре и она замолкла. Деревня взята.

Шедший крайним на левом фланге наш 5-й Литовский уланский полк перед самой деревней врезался в конец болота. С разгона далеко «заскакавшие в болото уланы стали глубоко вязнуть, а сидевшие на другом берегу немцы расстреливали беспомощно тонущих. Правда, это продолжалось недолго. Обошедшие немцев наши драгуны погубили их.

Благодаря стремительной и неожиданной для врага атаке дивизия взяла укрепленную деревню с большими трофеями и массой пленных.

Наш 3-й эскадрон Уланского полка понес серьезные потери: от него уцелело только 37 человек.

Маленьким осколком шального немецкого снаряда очень легко, в мякоть икры был ранен прапорщик 10-й конной батареи Резов. Мы видели, как ему делалась перевязка. Возбужденный и радостный, что так дешево отделался, он бодро купил папиросу, вызывая нашу искреннюю зависть.

— Поеду на Волгу, она теперь в полном разливе… В Самаре теперь разгар весны… Покатаюсь на лодке вместе с девушками, — мечтал раненый.

Его увезли в лазарет. Через четыре дня нам сообщили, что бедняга умер от заражения крови. А еще так недавно мы завидовали ему.

На войне
Воспоминания

В конце июля 1914 года, под Варшавой, в районе реки Пилицы, наша 5-я кавалерийская дивизия занимала очень широкий фронт и имела задание — наблюдать за движущимися по главному шоссе на Люблин главными силами противника.

Девятая конноартиллерийская батарея, в которой я служил вольноопределяющимся, занимала на крутом восточном берегу Пилицы польскую деревню Ново Място. В этой же деревне располагались два кавалерийских полка 1-й бригады нашей дивизии: Уланский Литовский и Каргопольский драгунский.

Кони стояли в деревне, а шесть наших орудий на позиции возле околицы, укрытые за возвышенностью, за которой был крутой обрыв к реке.

Противоположный берег представлял из себя болотистую луговину, по которой бродило несколько коров. Поодаль от реки эта луговина была покрыта мелким кустарником, постепенно переходившим в сплошной лес. Туда из деревни шла единственная дорога по мосту, а потом по довольно высокой насыпи, уходящей в лес. Площадь для артиллерийского обстрела, была ограниченной, так как большая часть противоположного берега была для артиллерии в «мертвом пространстве», а остальная часть покрыта сплошным лесом.

Активности не проявляла ни та, ни другая сторона. Но 2-го августа 1914 года прискакал разъезд 5-го Донского казачьего полка и донес, что по дороге, идущей из леса к нам, движется рота немецких велосипедистов. Начальник нашего боевого участка распорядился — не открывать огня до тех пор, пока противник не войдет на мост, который был под обрывом и для нас в «мертвом пространстве». Большую стереотрубу пришлось снять с наблюдательного пункта и перенести на край обрыва, чтобы видеть подступы к мосту.

Вскоре по шоссе из леса, от нас на расстоянии не более версты, медленно, как огромный червяк, начали выезжать скученной колонной ненецкие велосипедисты, которых было хорошо видно невооруженным глазом. А в нашу стереотрубу мы могли отчетливо видеть впереди велосипедистов, на мотоцикле, командира — грузного офицера с пушистыми рыжими усами и с красным лицом. Он немного отрывался от роты, останавливался, поджидая, что-то говоря своим солдатам, внимательно смотрел вперед и заметно нервничал.

Наши пешие уланы на высоком берегу затаили дыхание. И, как только велосипедисты въехали на мост, раздался гром ружейной и пулеметной канонады. Немцы побросали свои велосипеды. Из упавших, убитых и раненых, из бегущих назад людей получилась каша. Большинство сбегало с насыпи прямо в болото, в надежде укрыться в траве или в редком кустарнике. Уланы с криком «ура» сбегали с крутого берега почти вслед за немцами, забирая их в плен.

Командир батареи разрешил и мне спуститься вниз. Сбежав и захватив два лежавших на мосту велосипеда, я с интересом смотрел на происходившее. Шагах в пятидесяти от насыпи я увидел укрывшегося в высокой траве и чахлых кустах, мрачно стоявшего того самого командира, которого только что видел в большую трубу. К нему, как бы по радиусам, из разных мест, шлепая по болоту, спешили четыре улана, явно желая взять его в плен. Он смотрел на приближающихся исподлобья, по звериному. И когда они подошли совсем близко, он спокойно, по очереди, одного за другим пристрелил их из своего тяжелого револьвера. Уланский вахмистр, стоявший на шоссе неподалеку от меня, выхватил винтовку у проходившего улана и меткой пулей в голову свалил немца, рухнувшего в болото.

Начальник дивизии — наша гордость, выдающийся смотровой начальник, имевший все награды, полагавшиеся начальнику дивизии в мирное время, решил 5-го августа произвести более глубокую разведку. Колонной 5-я кавалерийская дивизия двинулась на запад: впереди 1-я бригада, два кавалерийских полка — 5-й уланский Литовский и 5-й драгунский Каргопольский и 9-я конно-артиллерийская батарея. Во главе штаба дивизии ехал на автомобиле начальник дивизии генерал М. За ним следовала вторая бригада дивизии: два кавалерийских полка — 5-й гусарский Александрийский к 5-й Донской казачий — и 10-я конно-артиллерийская батарея. Последними шли кухни, фурманки и разные обозные повозки.

Дорога шла лесом, который верст через десять начал редеть. Стали попадаться обработанные поляны и мелкие хуторки. Бот на пути оказался мост через небольшую, но, видимо, довольно глубокую реку. Как только по мосту прошла 1-я бригада, послышались отдаленные орудийные выстрелы и сразу же высоко над мостом промелькнули две неприятельских шрапнели. Это было в тот момент, когда к мосту подъехал автомобиль генерала. Из автомобиля немедленно последовала команда:

— Вторая бригада, стой!

И вслед за этой вторая команда:

— Налево кругом, марш!

Вместе со второй бригадой повернули и все обозы. Бывшие сзади, теперь они, отходя, оказались впереди. Перешедшие мост два кавалерийских полка сгрудились, подняв невероятную пыль. Быстро спешившись, уланы и драгуны неровной цепью направились на пригорок, на звук выстрелов. Минут через пять пешие кавалеристы, взойдя на пригорок, открыли ружейный и пулеметный огонь. Наша 9-я конная батарея, пробравшись через кавалерийских коноводов и невообразимую пыль, встала на позицию. Разрывы неприятельской шрапнели систематично через полторы-две минуты гремели над мостом. Разгорелся настоящий бой. Командир батареи приказал проводить телефон вперед, на горку, где должен был находиться наблюдательный пункт.

От реки к нам на батарею, в расстегнутом кителе, вытирая полотенцем только что вымытую голову и грудь, направляясь к нашему командиру, шел общий любимец солдат и офицеров, ветеран японской войны доктор Блинов. Указывая рукою в сторону реки, он спокойно, как на маневрах, сказал командиру батареи:

— Саша, будут раненые, направляй к реке, там моя лазаретная линейка.

Эти спокойно сказанные, простые слова и на меня и на всех слышавших их произвели благотворное действие. Идя к своим телефонистам, я увидел плотно прислонившегося к щиту крайнего орудия недавно блестящего кумира женщин, неотразимого красавца, штабс-капитана Германовича. У него был испуганный вид, и он не мог скрыть трясущегося от страха подбородка. У меня с ним с давних пор были приятельские отношения. Мы были на ты. Подойдя к нему вплотную, я шепотом, чтобы не услышали солдаты, спросил:

— Что с тобою, Герман?

— Разве ты не видишь разрывы? Могут убить, — нервным шепотом ответил он.

— На то и война… Ничего не случится, если и убьют…

В это время к командиру батареи подскакал ординарец от начальника дивизии с приказанием — уводить батарею в тыл.

Полковник Клиентов, чтобы не рисковать людьми, распорядился поискать другую переправу через реку. Пока батарея бралась на передки, разведчики доложили, что верстах в двух ниже по реке имеется водяная мельница и мост. Я спросил разрешения смотать распущенный телефонный провод. А совсем близко, за возвышенностью, разгорался бой. Шрапнели уже рвались над нашими головами. Телефонисты, сидя на конях, спешно наматывали провод на катушки. Нервничая, они говорили, что нужно бросить остатки провода, так как в телефонной двуколке его имелось в запасе 18 верст. Я убеждал их, что бросать военное имущество — позор.

— Шрапнели, что рвутся над нашими головами, предназначены не для нас? Наши еще в Берлине…

Шутка немного успокоила. Провод был смотан и уложен в двуколку. Не задерживаясь, мы двинулись между деревьев, по колее, проложенной нашей батареей. Через какую-то версту мы с ужасом увидели зарядный ящик, на котором крупными буквами было написано: 9-я конноартиллерийская батарея. Колесо ящика было прочно зацеплено за крупное дерево, и он был просто отцеплен от переднего хода, и брошек. Как старший телефонист, я скомандовал:

— Набрать дров и ящик сжечь!

На это один из телефонистов, невозмутимый сибиряк Ефим Зуев, спокойно сказал:

— А взрыв снарядов не наделает переполоха в тылу наших войск?

Пришлось свою команду отменить. Сообща мы нарубили больших зеленых веток и укрыли ими оставленный ящик.

Незадолго перед этим коноводы кавалерийских полков нашей бригады, стоявшие в низине, решили подняться на склон ближайшей горы, чтобы посмотреть, как идет бой, в надежде, что неприятель не достанет их. И, как только они оказались в поле зрения врага, по ним был открыт ураганный огонь, разрывы которого пришлись в самой гуще коней. Коноводы, имевшие каждый, кроме своей, справа и слева по три коня, конечно, не могли их удержать. Испуганные кони вырвались и врассыпную бросились не на мост, а прямо вплавь через реку.

Переплыв через реку, кони направились к шоссе, по которому пришли и по которому теперь спокойно отходили обозы, а за ними части второй бригады нашей дивизии.

Увидев сзади скачущих по полям и редкому лесу коней, отходившие части приняли их за кавалерию противника. И сразу, как от действия электрического тока, началась работа. После переданной команды «Повод влево!» все движущиеся прижались к левой обочине дороги, чтобы пропустить идущий предельной скоростью штабной автомобиль. Вслед за этим все перемешалось и перепуталось. Каждый начал действовать так, чтобы развить предельную скорость. Проходя через некоторое время вместе с нашей батареей, которую мы только что догнали на шоссе, мы увидели потрясающую картину, которая заставила припомнить Мамаево побоище, как оно описано историками.

Скакавшие поодиночке, без всадников, кони всех обогнали, вернулись в деревни и заняли свои дворы. Оставшись без коней, кавалеристы отошли, сделав в пешем строю около 18 верст, и к рассвету следующего дня заняли свои квартиры. В это же утро я спросил разрешения командира батареи съездить за оставленным ящиком. Полковник Клиентов долго отечески внушал мне быть осторожным и в помощь дал шесть разведчиков. Придя на водяную мельницу, через которую мы прошли вчера, мы увидели мельника, который сказал, что вчера ночью сюда приходили немцы, которые скоро ушли. А сегодня на рассвете проходили какие-то кавалеристы, но наши это или немцы, он не мог сказать.

Осторожно проехав по мосту и заехав в кусты, мы услышали конский топот. По просеке к нам манежным галопом, с винтовкой в руках, скакал наш драгун. Увидя нас он, не долго думая, сделал выстрел. Одинокая пуля уныло прожужжала неподалеку от нас. Драгун круто повернул коня и хотел ускакать. На мой окрик: «Что ты делаешь, негодяй (с более крепким русским словом)?» — он осадил коня и, направляясь к нам, радостно и возбужденно начал объяснять, что этот район занимают драгуны, у них кони рыжие, а у нас гнедые, поэтому он и принял нас за немцев.

Зарядный ящик был найден целым и с помощью повозки, взятой с мельницы, доставлен в батарею.

Через три дня, когда вся дивизия была построена на сборном пункте для дальнейшего следования, от штаба дивизии послышалась команда:

— Вольноопределяющегося 9-й конной батареи Вырыпаева — к начальнику дивизии!

Подскакиваю с рукой под козырек к генералу М. Он протягивает ко мне руку и, картавя, говорит:

— Я рад наградить вас за спасение зарядного ящика, — и прикалывает к моей груди Георгиевский крест 4-й степени. От неожиданности я плохо соображал и как бы с затяжкой сказал:

— Покорно благодарю, ваше превосходительство.

— Это первый крест в дивизии, которым вы награждаетесь.

Отъехав от генерала, я долго недоумевал, за что меня наградили? Ведь я не совершил никакого геройства. На моем месте каждый сделал бы то же самое.

Могила В.О. Вырыпаева. Фото Л.Ю. Тремсиной

Некролог В.О. Вырыпаева. Архив Общества русских ветеранов Великой войны в Сан-Франциско, алб. некр. № 4. Мат-лы любезно предоставлены С.Н. Забелиным