 |
| Завтра | Алексей Пичугин | 10.06.2010 |
И вот, мы совсем уже рядом, «Верной твердыней Православия врезан Исаакий в вышине», — это Гумилев про Петроград, ну, а у меня в вышине — не Исаакий, а Храм Воскресения Христова в Кадашах.
Остановились, расплачиваюсь, иду по переулку. Конечно, многое изменилось, как без этого. «Снова ветер знакомый и сладкий, вновь летит на меня всадника длань в железной перчатке и два копыта его коня». А на меня вот-вот вылетят очертания знакомых домов, но что-то их нет, может память, все переиначила? Нет, их просто больше не существует. Пустота, впервые пустота. Потом уже я мог бы обозначить подобное ощущение. Как будто бы из тебя раскаленными клещами вынули детство.
Через некоторое время я обнаружил, что опоздал лишь на две недели. Если бы знать…
Мне сказали, что вы, господин инвестор, хотите построить на руинах моего детства огромный комплекс из стекла и бетона. Я думаю, что это здорово, наверняка, лучшие архитекторы работали над проектом его создания. Я уверен, что такой человек как вы собрали только лучших представителей своего дела, а вы не пробовали построить его в центре Барселоны на месте дома Мила, или Саграда Фамилия. Зачем этот долгострой Барселоне? Ну, согласен, это я махнул. В Европе много городов с уродливой средневековой застройкой: вонючие заплесневелые стены XVI века, зачем они таким прекрасным городам, как Неаполь, Нарбонн? Давайте вместе построим там комплекс «Пять столиц». Или почему бы вам в Венеции не засыпать несколько каналов и застроить освободившееся место в лучших традициях современной архитектуры?
Отрадно, что не одному мне жаль эти старинные кирпичи. Многие люди приходят защищать оставшиеся домики как раз из соображений их ценности, но вы натравили на людей своих цепных псов, которые готовы есть из ваших рук. Что ж это тоже приятно, значит вы уважаемый человек, многого в жизни добились. Поверьте, я не осуждаю вас, может, вы тоже жертва и все понимаете, но иначе уже не можете. Смотрите, как замкнулся круг. Мы жертвы друг друга. Вот вместе с нами стоит пожилой священник — настоятель храма-свечи. Не так давно, как мне рассказали, ему тоже пришлось чуть ли не силой освобождать этот храм от реставрационных мастерских, которые и сами рады были покинуть святое намоленное место, но никто не предоставлял им другого помещения. Некоторые из стоящих под проливным дождем людей тогда были на стороне мастерских, осуждали батюшку, а теперь стоят с ним плечом к плечу. Кстати, кто-то подсказал священнику этот хитрый ход: занять храм ночью. Тогда справедливость, кажется, восторжествовала. Верующие получили постоянное место для проведения богослужений, мастерские всё же переехали в другое здание, но где-то осталась маленькая червоточинка. Как иначе можно объяснить, господин инвестор-застройщик, тот факт, что спустя недолгое время задворки храма с милыми сердцу домиками были стерты с лица земли. Кто же подсказал пожилому батюшке тот интересный ход? Я ничего не утверждаю, меня в то время вообще в городе не было, просто рассказывает окрестный люд, размышляет. Я это к чему? Еще раз хотел бы вам сказать, что все мы жертвы: и я, и вы, и священник. Кстати, когда я вырос, я узнал, что означает термин «Кадашевская», кто здесь жил. Оказывается, никакие не люди-жуки, сейчас я вам расскажу, вдруг, интересно. Очень давно в этом месте селились мастеровые люди, изготавливавшие бочки, кадки. Они и звались кадаши, но спустя некоторое время на их место пришли царские ткачи, Кадашевская слобода, сохранив свое прежнее название, превратилась в своеобразный город в городе, где, дорогой инвестор, царил матриархат. Удивительное для средневековой России явление. Управляла всем в слободе главная ткачиха, которой мастерицы несли свои работы, а уж она сама ходила во дворец представлять их. Некоторое время Кадашевская слобода была самой богатой в городе. Именно благодаря щедрым заработкам ткачей был построен храм-свеча, а вокруг него — богатейшие палаты, которые теперь превращены в кирпичную пыль.
Давеча, когда мы всю ночь под дождем стояли, защищая обломки нашей памяти, готовые к тому, что в любой момент вы спустите на нас своих цепных псов, продавцы из соседнего магазина предложили нам свой магазин в качестве крыши над головой, пели, в том числе и для нас, свои народные песни под гитару (а продавцы эти — вовсе не москвичи и даже не русские). Они вынесли нам нехитрые картонные коробки, чтобы уставшие женщины — среди нас было много женщин, в основном молодых, — не сидели на холодном асфальте. Для этих людей, возможно, непонятно, что именно мы пытаемся защищать, но они поняли, что защищаем мы свое родное — то, что было до нас и должно быть сохранено для детей. Всё хочется спросить, но как-то неудобно, наберусь смелости: у вас есть дети? Что бы вы им показали? Наверное, в нашем городе уже ничего, кроме Кремля и Красной площади… Покажите им Рим, покажите Неаполь, Женеву. Готов провести экскурсию для ваших детей по центру маленького европейского средневекового города. Думаю, я смог бы убедить их провести рукой по искривленной убогой стене в переулке Равелло — стене, к которой в жаркий августовский полдень прислонялся сам Вагнер. Думаю, что Равелло вы не найдёте ни на одной хоть сколько-нибудь значимой карте, но там стоят эти кривые домишки, подобных которым в нашем городе уже не сохранилось. Заметьте, я все же говорю «в нашем городе», потому что хочу, чтобы он стал вашим тоже. Не просто местом обитания, местом, которое, как сигаретную пачку после того, как из нее вынут последнюю сигарету, можно смело отправить в урну, а потом купить новую, но именно городом, которым будут гордиться те, кто придет после вас. Я думаю, что американцы совсем ничего не знали про древний японский город Нагасаки, который для них был именно сигаретной пачкой…
Я точно знаю, что ночью в переулке возле храма-свечи стояло много народа, которые появились на свет далеко от этого места, но они сумели почувствовать свое с ним единство. Хотя я очень долго отсутствовал, непростительно долго, у меня еще есть адреса, где сердце сжимается, и на глазах появляются слезы, я боюсь вам их называть, вдруг, завтра вы решите лишить меня последней опоры в моем родном городе. Я специально целый день ходил по улицам, проспектам, шоссе. Многое из моей юности осталось прежним, но прежнее это сокращается, как мне говорили, не по дням, а по часам.
Вы скажете, что я законченный ретроград. Отнюдь, мне очень нравятся многие современные постройки. Как это называется, хай-тек? Но есть всё же места, которые должны оставаться такими, какими их увидели наши предки. А еще, у меня есть замечательный знакомый, он садовник, живет в пригороде Рима. Его зовут Бенито, прямо как диктатора. Хотите, я вас с ним познакомлю? Ему уже за 70, он тощ, словно палка, угловат, вечно курит свою противную сигарету без фильтра из какого-то дешевого сорта табака. Так вот, Бенито ухаживает за старинным садом, где деревьям по 300 лет. Каждое утро он обходит своих питомцев и разговаривает с ними, будто с людьми, кажется, он, и имена им дал. Помню, один раз за какой-то надобностью пришлось спилить одно из деревьев. Старик тогда надолго попал в больницу. Сердце у него совсем слабое, а еще у Бенито перед домом красивые цветы. Он говорит, что цветник на этом месте уже много десятилетий, но старый садовник никогда не думал, что здесь можно посадить что-то более полезное, чем цветы, или сделать пристройку к дому, которая, кстати, совсем бы не помешала этой лачуге. К сожалению, теперь в Замоскворечье не увидишь цветников. Я специально искал, а в моем детстве они еще были. Почти не осталось и архитектурных цветников — говорят, земля здесь очень уж дорога. Согласен, для меня она вообще бесценна. Когда я увидел, что от детства моего осталась груда битого кирпича, я хотел сразу же уехать из этого города, он показался абсолютно чужим, холодным, но теперь я решил остаться, некуда бежать все равно дороги ведут сюда. Останусь для того, чтобы Вы не захотели больше уничтожать эти стены, а полюбили их, или хотя бы смирились.
Контактный телефон общины храма в Кадашах — 8−917−571−80−20.
ОРГКОМИТЕТ: WWW. ARCHNADZOR.RU, 8−916−631−36−10
Страницы: | 1 | |
