 |
| ИА «Белые воины» | Священник Стефан Красовицкий | 02.04.2007 |
Статья Фомина полна натяжек и передергиваний. Складывается впечатление, что личность Маннергейма — единственного победителя в Белой Борьбе — вызывает у автора раздражение главным образом потому, что благодаря Маннергейму Финляндия трижды избежала прелестей большевистско-чекистского рая.
Интерес в статье г-на Фомина представляет материал, касающийся писателя Ивана Шмелева. Оказывается, Шмелев не подписал письма писателей-эмигрантов с протестом против нападения СССР на Финляндию, в чем его поддержал генерал А.И. Деникин, который, как известно, в свое время выбрал официальным девизом Белой Армии «За Единую и Неделимую Россию» вместо (чего боялся Троцкий): «За Веру, Царя и Отечество».
«…В 18-м году они, — писал Иван Сергеевич о Финнах, — уничтожили-расстреляли свыше 10 тысяч русских офицеров белых! Да-с! И показали фигу генералу Юденичу: не желаем помогать против большевиков». Шмелев пользовался слухами. Г-н Фомин не может не знать исторической правды, но предпочитает создавать у читателя неправильное представление. Некоторые русские офицеры принимали участие в боях на стороне красных финнов. «Они, — пишет Вейо Мери, — служили советниками, пулеметчиками, артиллеристами и штабистами. После взятия Таммерфорса 200 русских было казнено на таммерфорсском вокзале. Среди них оказались и белые офицеры, прятавшиеся в городе». В молниеносной гражданской войне Маннергейм не всегда мог контролировать деятельность отдельных отрядов. «В Выборге, — пишет Вейо Мери, — тоже расстреляли взятых в плен русских, в том числе гражданских лиц, мало того, даже поляков, коммерсантов и предпринимателей, поддерживающих белую армию. Маннергейм был вне себя». 1) Но, конечно, ни о каких «более 10 тысяч белых русских офицеров» не может быть и речи.
Что касается генерала Юденича, то это он «показал фигу» финнам, и, как следствие самому себе и всей белой борьбе на Северо-Западе. Вот хроника событий, как она излагается в книге М.А. Таргиайнена «Ингерманландский Излом». 2)
«К осени (1919 г.), — пишет Таргиайнен, — в Финляндии сформировалась довольно сложная расстановка политических: сил. В стране было два основных течения. Один блок ратовал за активную восточную политику, выступление против большевиков и оккупацию Петрограда, с тем, чтобы впоследствии получить некоторые территориальные уступки. Течение это возглавлялось популярным в Финляндии Г. К. Маннергеймом и поддерживалась широко распространенной организацией „шюцкор“, командным составом армии, правыми политическими партиями, которые включали в себя партию „объединения“, „шведскую партию“ и „активистов“. Второе течение придерживалось невмешательства в русский вопрос и главной целью считало развитие собственной государственности. Оно возглавлялось лидером партии „прогрессистов“ профессором Столбергом, который стал первым президентом республики. Движение поддерживалось всеми политическими партиями и группировками, стоявшими левее „прогрессистов“. Оба течения вели отчаянную борьбу между собой, которая была обусловлена выборами Столберга и отстранением Маннергейма» (С. 221).
Не смотря на поражение Маннергейма на выборах, правое течение добилось заключения с генералом Юденичем соглашения о совместном наступлении на Петроград в октябре 1919 г. В условленный с Юденичем день должна была быть объявлена мобилизация. На армию Финляндии в соответствии с договором возлагалась миссия поддерживать порядок, пока русская белая армия продолжит войну до победного конца. Главнокомандующим финской армии должен был быть Маннергейм" (С. 221−222). «Вскоре после начала наступления Юденича известия о предстоящей мобилизации в Финляндии стали приобретать все более реальный характер. Было приказано вернуться из отпусков в свои части офицерам армии, готовились мобилизационные пункты и т. д. Но близорукая политика Юденича по отношению к Финляндии стала одним из факторов крушения белого движения» (С. 227−228).
В назначенный день в 8 часов утра должна была начаться мобилизация. Об этом сообщили официально по шифру Юденичу. И вот, накануне вечером финны получают от Юденича следующую телеграмму:
«С получением сего поручаю Вам немедленно сообщать правительству Финляндии, что выступление Финляндской армии на Петроград будущим правительством (или будущей властью) России будет рассматриваться как акт враждебный России»
«Эта телеграмма вызвала отмену всех распоряжений по подготовке мобилизации… Впоследствии выяснилось, что Юденич, добиваясь соглашения с Финляндией о совместном выступлении, последовал свою собственную цель — достигнуть соглашения лишь на тот случай, если без выступления Финляндии нельзя будет обойтись. Заключив пакт, он без ведома Финляндии начал свое наступление на несколько дней раньше оговоренной даты. Увидев, что армия уже подходила к Гатчине и наступление развивается весьма успешно, Юденич решил, что своими силами справится с взятием Петрограда и обойдется без финнов и уступок им. Помимо этого он хотел потешить свое тщеславие, получив все лавры от взятия столицы. Очевидно, именно в силу названных причин он и послал телеграмму, не сомневаясь в своем успехе. Позднее Юденич оправдывался тем, что боевые действия начались без его ведома. Президент Столберг был очень доволен, а Маннергейм, который предпринял столько усилий по принятию соглашения, добившись хороших условий для сторон, оказался в очень глупом положении. Победа полностью перешла на сторону Столберга» (С. 220, 221, 227−230). 3)
Шмелев в молодости (до революции) посетил Валаам и написал об этом путешествии замечательный очерк (возможно, лучшее, что написано о Валааме). Валаамские монахи после установления независимости Финляндии находились в прекрасных отношениях с Финляндским правительством, лично с Маннергеймом и с воинской частью, дислоцированной на Валааме (причем, имела место взаимопомощь). Не захотев остаться в советском раю и уйдя вместе с финнами (когда Валаам по договору был отдан СССР), эти монахи действием своим подписали письмо, которое не захотел подписать Иван Шмелев. В Финляндии валаамские монахи основали Ново-Валаамский Монастырь, который существует и по сию пору. Пока еще под флагом Финляндии существовал старый Валаам, Маннергейм нередко посещал его, чтобы помолиться в смоленском скиту, построенном В.К. Николаем Николаевичем специально для поминовения воинов, павших в Первой Мировой Войне. Из писем игумена Павлина Маннергейму:
«Еще раз глубочайше и признательнейше благодарю Вас за Ваше предстательство за нашу обитель и за всех нас, за Ваше посещение Валаамского монастыря и за все то высокое внимание, которое Вы оказали нам. Считаем своим долгом всегда молитвенно поминать Ваше дорогое для нас имя, так много говорящее нашим сердцам».
Из письма Маннергейма:
«…Поручая себя святым молитвам Вашим, остаюсь глубоко Вас уважающий Карл Густав Маннергейм».
Сергей Фомин приводит в сноске слова В.К. Николая Николаевича, сказанные им Маннергейму в 1919 года во Франции:
«Поздравляю вас, барон, с тем, что вы выполнили свой долг офицера русской армии, чего не могли сделать в России ни Колчак, ни Деникин, ни Юденич. Еще в прошлом столетии я говорил Императору, что таких офицеров, как вы, у нас в России единицы. Вы, Густав Карлович, оправдали мое доверие».
Можно легко ответить на вопрос, поставленный в заголовке статьи Сергея Фомина: Барон Маннергейм был настоящим белым русским генералом, и это позволило ему стать маршалом Финляндии.
P. S. Что барон Карл Густав Маннергейм считал «Величайшим счастьем»
В одном из номеров «Православной Руси» (от 14/28 августа 2001) было опубликовано письмо Маннергейма из какого-то семейного архива (фамилия адресата не была названа). Я помню это письмо почти наизусть. Маннергейм пишет, что по понятным причинам он не может поведать никому другому следующее: («Этого никто не знает…, и когда-нибудь это узнают по моим мемуарам, которые выйдут или после моей смерти, или после того, как власть подлого хама… навсегда исчезнет из России», — пишет Маннергейм):
«Мне привелось как величайшее счастье мне видеть императрицу Александру Феодоровну в Царском Селе (уже после отречения Государя Императора, но когда Государь ещё не прибыл в Царское Село — С.К.).
Я как сейчас помню слова Ее Величества, обращенные ко мне:
„Я поняла и понимаю, барон, — сказала она, — ненависть к нам Гучкова, Керенского и других, но за что нас так ненавидят такие люди, как генерал Корнилов, которого так обласкал Ники? Вы знаете, барон, меня давно, и знаете, что я себя умею держать в руках, но в тот час, когда генерал Корнилов с красным бантом рядом с пожалованным ему Ники орденом Св. Георгия вошел ко мне и сказал мне: „Гражданка Александра Феодоровна Романова, встаньте и выслушайте повеление Временного правительства“, у меня потемнело в глазах“.
И тут на глазах Императрицы, — пишет Маннергейм, — появились слёзы».
Удивительно, как Маннергейму удалось проникнуть к Царской Семье, находившейся под арестом! И насколько, следовательно, он считал для себя это важным. И с каким риском это, по-видимому, было сопряжено!
1) Вейо Мери. Карл Густав Маннергейм Маршал Финляндии. пер. со шведского. М.: «Новое Литературное Обозрение», 1997. С. 115
2) Таргиайнен М.А. Ингерманландский Излом. СПб, 2001
3) Можно было бы по всей статье г-на Фомина проследить то, как он обращается с источниками. Приведём один пример: г-н Фомин пишет о походе на Петроград: «Это была затаенная идея и самого барона, а также многих финских «правых активистов», которые рассматривали захват города как промежуточный этап на пути к «окончательному решению» проблемы: «разрушить и затопить бывшую столицу ненавистной Империи». Фомин ссылается на книгу Элеоноры Иоффе «Линии Маннергейма» стр. 171.
Вот что пишет Э.И.: «Маннергейм… всё активнее пытался воздействовать на правительственные и общественные круги, призывая помочь русскому белому движению и доказывая необходимость и важность этой помощи для будущего Финляндии. Сторонников в правительстве и парламенте у него оказалось очень немного. Финляндские политики не желали стабилизации положения в России. А некоторые (из правых активистов, в принципе поддерживающих идею захвата Петрограда) даже всерьёз утверждали, что следует разрушить и затопить бывшую столицу ненавистной Империи».
