«Повседневная жизнь царских жандармов» — книгу под таким названием издательство «Молодая гвардия» в скором времени выпустит в своей популярной серии «Живая история: повседневная жизнь человечества». Ее авторы — Борис ГРИГОРЬЕВ и Борис КОЛОКОЛОВ, ныне профессиональные литераторы, ранее работали в советских спецслужбах. Предлагаемый читателям фрагмент будущей книги публикуется в сокращении.
Одну из главных ролей в разгроме остатков разветвленной структуры «Народной воли» после 1 марта 1881 года, несомненно, сыграл подполковник Отдельного корпуса жандармов (ОКЖ) Георгий Порфирьевич Судейкин (ок. 1840 — 1883). Между тем судьба этого незаурядного жандармского офицера оказалась незавидной: он был не только зверски убит своими политическими противниками, но и оболган, представлен в незавидной роли отпетого авантюриста.
Выходец из бедной дворянской семьи, он окончил Смоленское юнкерское училище, а в июне 1878 года, в чине капитана, принят в Отдельный корпус жандармов и направлен в Киевское губернское жандармское управление (ГЖУ).
Известны итоги разыскной деятельности Судейкина в Киеве: за 1879 — 1880 годы были арестованы 157 человек, осуждены за государственные преступления 70, из которых казнены через повешение 8 человек, шестерым смертная казнь заменена каторжными работами, а 87 человек высланы административным порядком за пределы Киевской губернии.
Ничего не изобретая, Судейкин шел давно проторенными, известными всем профессионалам путями, но делал это мастерски, на высочайшем уровне, постепенно стал внедрять в повседневную оперативно-разыскную работу новую тактику. Вместо повальных массовых обысков и многочисленных скоропалительных арестов по принципу «Хватай больше, а потом разберемся» применялась тщательно продуманная и глубокая разработка революционных организаций.
Не спеша с арестами, Судейкин приступал к ликвидации подпольных революционных структур лишь после того, как удавалось выявить всех входящих в них членов и, главное, — задокументировать их практическую преступную деятельность. Одно из главных преимуществ этой тактики состояло в том, что она носила не пассивный, а ярко выраженный наступательный характер. Глубокая разработка нелегальных организаций совмещалась с целенаправленной работой по их разложению изнутри, с постановкой их через внедренных и завербованных внутренних агентов под незримый контроль Департамента полиции (ДП) и даже с успешными попытками манипулировать ими в интересах правительства.
Но все эти новаторские приемы Судейкин смог осуществлять на практике лишь после того, как по прибытии в Петербург в 1882 году его назначили на специально для него созданную должность инспектора секретной полиции. Человек дела и бьющей через край служебной инициативы, он подготовил собственный циркуляр, в котором изложил свои взгляды на методику и практику розыска. В документе, в частности, говорилось: «1) Возбуждать с помощью особых активных агентов ссоры и распри между различными революционными группами. 2) Распространять ложные слухи, удручающие и терроризирующие революционную среду. 3) Передавать через тех же агентов, а иногда с помощью приглашений в полицию, кратковременных арестов обвинения наиболее опасных революционеров в шпионстве, вместе с тем дискредитировать революционные прокламации и разные органы печати, придавая им значение агентурной, провокационной работы».
Инспектор секретной полиции был наделен большими правами: он мог требовать от руководителей полицейских и жандармских подразделений, чтобы они «в течение известного времени без соглашения с ним не производили ни обысков, ни арестов, ни вообще гласных следственных действий;…вступать в непосредственное заведование местными агентурами; передвигать часть их личного состава из одной местности в другую подведомственного ему района; участвовать в решении вопроса об отпуске на расходы по сим агентурам денежных средств».
Фактически Судейкину была подчинена вся оперативно-разыскная деятельность всех полицейских подразделений и жандармских формирований в обеих столицах и в наиболее важных с политико-экономической точки зрения губерниях империи. Он был волен по своему усмотрению, без ведома и согласия местного начальства всех уровней, мобильно распоряжаться всеми имевшимися в его подчинении агентурными возможностями.
Во времена Судейкина теории вербовочной работы еще не было, она только зарождалась; никто не учил и не готовил полицейских чиновников и жандармских офицеров к этому главному методу оперативно-разыскной деятельности, и потому Судейкин, как истый практик, шел путем проб и ошибок. Тем не менее интуитивно он совершенно верно нащупывал и применял разнообразные методы вербовок. Так, Судейкин предполагал не применение силы власти по отношению к вербуемому, а тонкий психологический контакт между ним и вербующим.
Вот что писал в «Вестнике Народной воли» о вербовочной работе Судейкина Л. Тихомиров: «Он поставил себе за правило — обращаться с предложением поступить в шпионы — решительно ко всякому. Чем мотивировать такое предложение — это все равно. Будет оно принято или отвергнуто с презрением — труд и хлопоты в обоих случаях не пропадают даром».
В частности, широко использовался такой метод вербовки, как постепенное привлечение к сотрудничеству. Тихомиров пишет: «Он имел обыкновение приглашать к себе множество людей не для какого-либо допроса, а так — для „собеседования“. Он вступает с намеченной жертвой в теоретические разговоры, причем выставляет себя обыкновенно сторонником „Черного передела“. Он уверял, что он — народник, точно так же, как и сам царь. Он в доказательство указывал, что не преследует за пропаганду… Все эти разговоры оканчивались непременно жалобами на террористов и народовольцев, которые-де запугивают правительство и мешают осуществлению его благих намерений… Собеседник, конечно, не решался защищать „Народную волю“ и поддакивал. Тогда Судейкин заявлял, что если вы понимаете весь вред террора, то обязаны ему противодействовать. Тут он прямо уже предлагал своей жертве либо роль шпиона, либо какие-нибудь переходящие к ней ступени… Судейкин требовал на первое время не вообще выдач, а только помощи в предупреждении террористических фактов».
Не менее широко и довольно эффективно им использовался метод вербовки на материальной основе: «Нужно было приучить людей брать деньги от полиции… Таким путем деморализация действительно проникала в общество и молодежь. Прошлой весной, например, в С.-Петербургском университете более 50 студентов состояли агентами на жалованье полиции. Он не жалел денег даже и для таких людей, о которых заведомо знал, что они, донося ему на товарищей, предупреждают этих последних о надзоре… Эти лукавые рабы не оставались для него бесполезны… Судейкину от массы подкупленных нужны были не столько сведения, как самая роль живого примера, развращающего общество».
Действенным методом привлечения к сотрудничеству революционеров, находившихся в тюрьме, были полученные в ходе дознания компрометирующие материалы, дававшие законные основания для привлечения их к уголовной или административной ответственности. Судейкин ставил революционеров перед неизбежной дилеммой: сотрудничество с полицией — либо каторга или ссылка. Выбор был за ними и определялся их революционной убежденностью и нравственным уровнем. Большинство предпочитало уголовное или административное наказание, но отнюдь не все следовали этим путем…
Г. П. Судейкину принадлежит честь раскрытия сложного, запутанного и совершенно немыслимого заговора известного революционера С.Г. Нечаева, вознамерившегося с помощью распропагандированных им тюремных стражников поднять в Петропавловской крепости восстание в момент ее посещения Александром III, арестовать его, заключить в крепость, а на трон посадить его наследника. Фанатик-народоволец был разоблачен, а 16 караульных солдат Петропавловской тюрьмы обезврежены. «Более постыдного дела для военной команды и ее начальства, я думаю, не бывало до сих пор», — начертал император на представленном ему докладе. Это дело раскрылось благодаря блестяще сработавшему Судейкину, привлекшему к сотрудничеству народовольца Л.Ф. Мирского, осужденного к вечной каторге за попытку покушения на шефа жандармов А.Р. Дрентельна…
«Не было таких способов, которые бы Судейкин не пробовал для того, чтобы каждого, кого возможно, втянуть если не в чисто шпионскую роль, то хоть какое-нибудь частное соглашение с правительством. Создавая деморализацию и повальное взаимное недоверие, можно совершенно расслабить врагов. Но для того, чтобы окончательно их держать в своих руках, нужно проникнуть в те их слои, которые… успели организоваться. Еще же лучше — это прямо устроить от полиции такие центры, около которых революционеры могут сплачиваться, не подозревая, конечно, что они сидят в полицейском мешке. Создание таких организаций постоянно озабочивало Судейкина… С этой целью он устраивал „центры сплочения“ за границей… В Петербурге с тою же целью он затеял в очень широких размерах „Общество борьбы против террора“. Точно так же Судейкин основывал другие, более мелкие кружки и затевал в России издание якобы революционных, но только антинародовольческих органов», — подвел итог вербовочной работе и связанными с ней «активными мероприятиями» Судейкина Тихомиров, невольно давая им тем самым весьма высокую оценку.
Самым важным приобретением Судейкина среди десятков, а может быть, и сотен завербованных агентов был, вероятно, народоволец Сергей Петрович Дегаев (1857−1920). Вот что пишет о семействе Дегаевых Ф.М. Лурье, подробно изучавший полицейскую карьеру Судейкина:
«По описаниям мемуаристов, эту семью отличал дух тщеславия. Мать, Н.Н. Дегаева, дочь известного историка и писателя Н.А. Полевого, насаждала культ исключительности своих детей. В доме царила атмосфера необычайности и чрезвычайности. Все были высокого мнения друг о друге и готовились стать знаменитостями. Одна дочь считалась талантливой актрисой, и от нее ожидали громкого успеха, по другой дочери, с ее слов, страдал не кто-нибудь, а П.Л. Лавров, двум сыновьям предназначалась романтическая карьера на революционном поприще, поэтому в дом зазывались руководители „Народной воли“. Отзывались они о салоне Дегаевых сдержанно».
Первым в опытные руки вербовщика попал 17-летний Владимир Дегаев, который в начале 1881 года был изгнан из Морского кадетского корпуса за неблагонадежность. В доме предварительного заключения его вызвал на «собеседование» Судейкин: «То, что я вам предлагаю, заключается в следующем: правительство желает мира со всеми, даже с революционерами. Оно готовит широкие реформы. Нужно, чтобы революционеры не препятствовали деятельности правительства. Нужно их сделать безвредными. И помните, ни одного предательства, ни одной выдачи я от вас не потребую». Это был столь любимый Судейкиным метод постепенного привлечения к сотрудничеству, на который клюнул юный повеса, возомнивший, как пишет Лурье, «что сможет перехитрить Судейкина и весь департамент».
Но выйти победителем из расставленной ему многоопытным Судейкиным хитроумной полицейской западни у него не было ни малейшего шанса. Выпущенный из тюрьмы, он под установленным за ним филерским наблюдением посетил Москву, и «все, с кем он встречался, попали в лапы полиции». Затем он уехал в Швейцарию и там признавался Вере Засулич в своих симпатиях к Судейкину. Как она пишет в своих воспоминаниях, «Володя считал его очень умным, смелым, изобретательным. „Сколько бы он мог сделать, если бы был революционером!“ — помечтал раз Володя…»
Дегаеву несказанно повезло: став на скользкую тропу «двойного агента», роль которого ему была явно не по плечу и не по разуму, он удержался на краю пропасти и не стал в полной мере предателем, ибо чаще всего такое единоборство с ДП кончалось по поговорке: «Коготок увяз — всей птичке пропасть». В начале 1882 года он вернулся из-за границы и сделал неудачную попытку всучить Судейкину дезинформацию о русской эмиграции. Последнему не стоило большого труда убедиться в этом так же, как и в том, что как внутренний агент он в силу своей молодости и неразвитости не может представлять большого интереса…
Зато у него были все основания сосредоточить усилия на вербовке старшего Дегаева — Сергея, который с точки зрения перспективы агентурного использования был значительно более интересной фигурой. Мы склонны считать, что утверждения Дегаева о своей вербовке лишь в конце 1882 года не соответствуют действительности: обстоятельства его освобождения из-под ареста и прекращения его дела дают все основания утверждать, что это произошло если не в конце 1881-го, то, по крайней мере, в начале 1882 года. Уже после поездки Дегаева в Тифлис и Баку в мае 1882 года были арестованы члены кружка офицеров-народовольцев Мингрельского полка; в начале июня того же года Судейкин провел в Петербурге грандиозную операцию по ликвидации динамитной мастерской народовольцев, во время которой были арестованы члены исполкома «Народной воли» М.Ф. Грачевский и А.П. Прибылева-Корба, а также еще 118 рядовых народовольцев. За эту громкую ликвидацию Судейкин получил звание подполковника ОКЖ и 15 тысяч рублей наградных.
Осенью 1882 года единственная из оставшихся на свободе в России членов исполкома «Народной воли» В.Н. Фигнер (М.Н. Ошанина и Л.А. Тихомиров эмигрировали за границу) совершила роковую ошибку, передав Дегаеву все связи с народовольческими кружками вне Петербурга, в том числе и входящими в ее военную организацию. Для установления личных контактов он выехал на юг России и на Кавказ. Затем, обосновавшись в Одессе, Дегаев пытался организовать подпольную типографию, переведенную из Кронштадта. 20 декабря 1882 года чета Дегаевых и все причастные к организации типографии народовольцы были арестованы, причем жена Дегаева сразу же после ареста стала давать подробные показания и вскоре была выпущена на свободу под залог.
Надо полагать, Дегаев, по заранее разработанному Судейкиным сценарию, на первых допросах отмалчивался, а затем, когда шеф-кукловод прибыл в Одессу для оказания практической помощи своему агенту, «сдался на его милость», выдав все, что знал о деятельности оставшихся на свободе уже немногочисленных народовольцев.
Далее события динамично развивались в соответствии с замыслом талантливого режиссера-постановщика полицейской драмы. 14 января 1883 года Судейкин организовал своему агенту «побег» при его конвоировании на вокзал. При том была соблюдена вся внешняя полицейская атрибутика, сопровождавшая побеги заключенных: из Одессы в ДП было передано срочное сообщение, и за подписью его директора фон Плеве во все местные полицейские органы была направлена ориентировка о розыске сбежавшего арестанта.
«Беглец» тем временем благополучно прибыл из Одессы в Харьков, где еще раз встретился с Фигнер, которая фактически передала ему свои полномочия члена исполкома «Народной воли» и некоторые еще не известные ему явки. Таким образом, «мать-командирша» организации, как ее называли товарищи по партии, являвшаяся с середины 1882 года практически единственным ее дееспособным лидером и непререкаемым авторитетом, утратила свое значение и являлась в глазах постановщика полицейского спектакля фигурой, которую следовало убрать со сцены, расчищая ее для бенефиса заезжего гастролера-агента.
Арест Фигнер в Харькове 10 февраля 1883 года был хорошо продуман и тщательно обставлен Судейкиным, ибо велика была опасность «засветить» Дегаева. Поэтому на сцене появилась фигура «мальчика для битья», в незавидной роли которого выступил рабочий В.А. Меркулов, давший признательные показания и помилованный на петербургском процессе «20-ти народовольцев» в ноябре 1882 года. С помощью Дегаева Судейкин лицом к лицу столкнул на улице Меркулова с Фигнер, после чего ее практически сразу же арестовали.
Но и этого Георгию Порфирьевичу показалось мало. Чтобы исключить малейшие сомнения, начальник Харьковского ГЖУ генерал И.К. Турцевич, в соответствии с разработанным Судейкиным сценарием, распорядился вызвать в свой кабинет, куда ввели арестованную, Меркулова, который и засвидетельствовал личность «матери-командирши». В своем донесении в ДП генерал с видимым удовольствием описывает разыгравшуюся сцену, в ходе которой Фигнер патетически воскликнула: «Подлец! Шпион!» и плюнула Меркулову в лицо.
Об аресте знаменитой террористки министр внутренних дел граф Д.А. Толстой доложил Александру III, который на полях его донесения с удовлетворением отметил: «Наконец, попалась».
Итак, в полном соответствии с первоначальным замыслом изобретательного режиссера, сцена была расчищена, и на ней в гордом одиночестве остался герой-триумфатор, который мог теперь с высоко поднятой головой, обладая полномочиями единственного в стране представителя руководящего центра «Народной воли» въехать в столицу империи на торжественной колеснице, украшенной пышными венками участника покушения на царя и дерзкого беглеца из тюремных застенков.
Активный народоволец И.И. Попов вспоминал: «Вскоре после коронации в Петербурге появился Петр Алексеевич (Дегаев) и сразу занял в петербургской организации центральное положение, я бы сказал, командное положение». Это был звездный час жандармского подполковника Судейкина. Коронация 15 мая 1883 года Александра III в Москве прошла без сучка и задоринки — ужасная «Народная воля» была наголову разгромлена, около двухсот народовольцев, включая почти всех членов исполкома, членов наиболее опасной для режима военной организации и руководителей периферийных кружков, арестовано.
Аресты и дознания по их делам проводились более чем в 60 городах империи. Тихомиров в мемуарах «Тени прошлого. Воспоминания» сквозь зубы констатировал: «После цареубийства 1 марта 1881 года… революционное движение… чрезвычайно ослабло. Правительственная борьба против него была проведена в высшей степени энергично, и вдобавок полиция нашла беспримерно искусного руководителя в знаменитом Судейкине».
ИдеЯ расправитьсЯ с Судейкиным появилась у народовольцев весной 1882 года, ее инициатором была П.Я. Осмоловская, завербованная им в тюрьме в феврале-марте того же года. В своих воспоминаниях она утверждает, что дала согласие на вербовку для того, чтобы убить вербовщика. Так это или нет, судить трудно: как правило, все завербованные революционеры оправдывали свое падение благими намерениями, которыми, как известно, вымощена дорога в ад.
Судейкин прекрасно понимал, насколько опасна для него лично работа с завербованными революционерами, от которых в любой момент можно было ждать самого неожиданного подвоха. Поэтому он предпринимал повышенные меры безопасности: встречался с агентурой на конспиративных квартирах в присутствии третьих лиц из своего окружения или в закрытых каретах, сопровождаемых переодетой полицейской охраной.
Осмоловская брала на себя почетную миссию на одной из встреч с Судейкиным взорвать бомбу, которую мог изготовить в динамитной мастерской Грачевский. Но бомба была обнаружена во время ликвидации мастерской… По утверждению Лурье, решение убить Судейкина возникло потому, что он «приобрел у народовольцев репутацию полицейского, пользующегося недопустимыми методами борьбы с революционерами». При этом за собой революционеры резервировали безоговорочное право применять любые методы и средства борьбы с властями. Фраза о «недопустимых методах» особенно кощунственно звучит в устах людей, исповедовавших принцип «цель оправдывает средства» и террор как основное средство политической борьбы. Красивой фразой они хотели прикрыть акт заурядной мести своему заклятому врагу, нанесшему им невосполнимые потери, своими умелыми и высоко профессиональными действиями покончившему с их разнузданной террористической деятельностью и отправившему через суды на виселицу и каторгу десятки их товарищей по партии.
Тогда, в 1882 году, Судейкина убить не удалось — тонкий полицейский нюх и природная интуиция подсказали ему, что Осмоловская ведет двойную игру, и потому в мае того же года ее отправили в ссылку. Грачевский был приговорен к смертной казни, замененной бессрочной каторгой. В 1887 году, отбывая заключение в Шлиссельбургской крепости, он облил себя керосином и в тот же день умер от сильных ожогов.
Тихомиров, намеренно искажая правду, утверждал, что Дегаев приехал к нему в Женеву в начале 1883 года («может быть, в марте») и буквально ошарашил его неожиданным признанием в том, что является агентом Судейкина и что выдал ему «Народную волю». В действительности же, как это убедительно доказал Ф.М. Лурье, все было не так. О предательстве Дегаева Тихомирову стало известно от народоволки Э.А. Тетельман (Серебряковой), которой один подвыпивший полицейский чиновник проболтался о том, что побег Дегаева из Одесской тюрьмы был инсценировкой жандармов. После этого Тетельман, опасаясь ареста, быстренько выехала за границу и рассказала о своих подозрениях Тихомирову, который, как она писала в воспоминаниях, «в тот же день в Женеве, что называется, прижал Дегаева к стенке. Дегаев ему во всем признался». Произошло это 14 сентября 1883 года.
Лурье обоснованно и убедительно поставил под сомнение сделанное Дегаевым Тихомирову признание о том, что был завербован Судейкиным в конце декабря 1882 года, и сдвинул дату этого знакового события, по крайней мере, до мая 1882 года. Тогда получается, что Дегаев «рулил» «Народной волей» больше года. Признать этот убийственный для народовольцев факт Тихомиров — из благих партийных побуждений — не мог и пошел на явную фальсификацию разыгравшихся в Женеве трагических событий.
К слову сказать, у Тихомирова были также причины личного характера, чтобы ненавидеть Судейкина. Во время своего покаяния в Женеве Дегаев, в частности, рисуя яркими красками «бесчеловечность и жестокость» Судейкина, рассказал, как об этом пишет Лурье, что «у Судейкина был выдохнувшийся шпион П., и Георгий Порфирьевич предложил Дегаеву его разоблачить перед народовольцами и убить. „Конечно, — замечал Судейкин, — жалко его. Да что станете делать? Ведь нужно же вам чем-нибудь аккредитовать себя, а из П. все равно никакой пользы нет“. Шпион П. — М.А. Помер — был женат на родной сестре Тихомирова». Дегаев, естественно, прекрасно это знал, доводя до него такую направленную информацию.
Мотивы, которыми руководствовался Дегаев, возводя потоки наглой лжи и беспардонной клеветы на Судейкина, до убожества просты и осязаемы. Он ведь спасал свою драгоценную жизнь, для чего все средства были хороши. Чем ужаснее и отвратительнее был нарисованный им портрет Судейкина, тем объяснимее и понятнее было его грехопадение, простительнее предательство, приемлемее его раскаяние в содеянном и доходчивее желание любыми средствами заслужить прощение товарищей по партии.
Дегаев был в числе первых, но далеко не последних агентов, завербованных в революционной среде, которые были склонны винить в своем грехопадении не себя, а завербовавших их сотрудников полиции и жандармерии. Запоздалые угрызения совести по поводу выданных ими товарищей по партии накапливались в их подсознании и, не находя другого выхода, трансформировались в чувство ненависти к единственному, по их мнению, виновнику их морально-нравственных страданий… Страшная опасность поджидала того жандармского офицера или чиновника полиции, который позволял себе расслабиться и терял чувство бдительности, убаюканный внешней податливостью и исполнительностью агента из этой среды и не подозревавший о буре эмоций, разыгрывавшейся в его смятенной душе.
Итак, очевидно, что действиями Дегаева руководило чувство жестокой мести Судейкину и неуемное желание оправдаться в глазах товарищей, любой ценой вымолить у них право на жизнь. По нашему мнению, требует обстоятельного ответа еще один весьма важный вопрос: почему Дегаев «выкинул белый флаг» и приехал сдаваться в Женеву? Ответ тоже напрашивается сам: к 1883 году в личной безопасности Дегаева как агента Судейкина выявились первые серьезные бреши. В их возникновении были повинны, по нашему мнению, как его оперативный руководитель, так и несогласованность в действиях различных полицейских инстанций.
Персональная вина Г. П. Судейкина, как представляется, заключалась в том, что он все-таки не смог надежно зашифровать причастность Дегаева к многочисленным арестам народовольцев. Объективно говоря, он при всем желании и не мог это сделать, т.к. аресты по следам «командировок» Дегаева проводились во многих местностях империи, и это обстоятельство, конечно, не могло не бросить черную тень подозрений народовольцев именно на него.
Перед Судейкиным был жесткий выбор: или одним ударом ликвидировать всю выявленную структуру «Народной воли» и тем самым обеспечить прежде всего личную безопасность царя и его семьи, или арестовывать террористов постепенно и дозированно, выводя из-под их подозрений своего коронного агента и неся вместе с тем персональную ответственность за любой, вполне возможный, неожиданный террористический акт с их стороны. Величины на чашках весов были несопоставимы — безопасность царствующего дома перетянула все другие соображения. Как бы ни был важен и ценен источник, его личная безопасность отнюдь не является для спецслужбы самоцелью. И Судейкина можно понять.
Второе обстоятельство заключалось в несогласованности действий между полицейским розыском, осуществлявшим агентурную разработку народовольцев, и органами прокуратуры, которые вели дознание по их делам и затем передавали их на рассмотрение судов разных инстанций. Существовало раньше и существует до сих пор трудно преодолимое противоречие между вполне понятным желанием разыскного органа сохранить работавшую по делу агентуру от реальной угрозы расшифровки в процессе дознания и следствия и также вполне объяснимым стремлением прокуратуры подкрепить доказательную базу по расследуемому делу свидетельскими показаниями этих агентов.
Высший класс агентурно-оперативной разработки состоит в том, чтобы с помощью агентуры выявить реальную свидетельскую базу из причастных к делу лиц и только на ее основе вести дальнейшее дознание и следствие. Когда же по какой-либо причине эта свидетельская база не выявлена или, по мнению прокуратуры, недостаточна для успешного завершения дознания и передачи дела в суд, скрепя сердце приходится идти на жертвы, часто невосполнимые для агентурной работы, легализуя показания агентуры путем ее допроса в качестве свидетелей.
Какими соображениями руководствовался прокурор А.Ф. Добржинский и согласовывал ли он свои действия с Судейкиным, когда сразу после ареста Фигнер показал ей тетрадку с доносами Дегаева, нам не известно. На наш взгляд, в отношении Фигнер дознание и без того располагало вполне приличной доказательной базой, и прокурор поступил так лишь для того, чтобы произвести на подследственную психологическое давление, сломить ее волю к сопротивлению и таким образом вынудить к даче признательных показаний. Достичь своих амбициозных целей Добржинскому не удалось, но коронного агента Судейкина он «сжег"…
Теоретически также не исключен вариант, что ввиду неизбежной в результате массовых арестов народовольцев расшифровки Дегаева как агента, Судейкин уже поставил на нем крест. Если так, то Дегаев не мог этого не почувствовать и не сделать выводы. Несомненно одно: в душе Дегаева заговорила не запоздалая совесть, верх взял животный страх за свою жизнь…
Весной 1883 года он доставил для «Листка «Народной воли», издававшегося в Петербурге, и «Вестника «Народной воли», издававшегося за границей, отредактированные в ДП тексты речей подсудимых по делу «17-ти» народовольцев, давшие основания для их резкой критики Тихомировым на страницах эмигрантской прессы, что наполнило души осужденных смятением, злобой, обидой, чувством стыда и унижения и жаждой мести… Судейкин добился чего хотел, но своими мерами переполнил чашу терпения народовольцев. Такова была его логика ожесточенной и бескомпромиссной борьбы без правил, ответом на которую стало его хладнокровное и жестокое убийство. Именно при таком условии Тихомиров обещал сохранить жизнь и свободу Дегаеву.
Дегаев вернулсЯ в Россию и в декабре 1883 года снял квартиру в доме N 93 по Невскому проспекту. Вскоре на помощь ему из Киева прибыли народовольцы В.П. Конашевич (1860−1915) и Н.П. Стародворский (1863−1918). В квартире Дегаева в роли его лакея осторожный Судейкин поселил штатного сотрудника Петербургского охранного отделения, запасного унтер-офицера П.И. Суворова.
Трагедия разыгралась между четырьмя и пятью часами вечера 16 декабря 1883 года, когда Судейкин вместе со своим племянником, казначеем охранного отделения Н.Д. Судовским, прибыл на эту конспиративную квартиру. Там его уже ждали убийцы, вооруженные пистолетом и ломами («железными, полупудовыми, около аршина длиной», как свидетельствует Тихомиров). «Лакея» Суворова Дегаев заранее вывел из квартиры под благовидным предлогом… Сняв верхнюю одежду, в которой остались револьверы, гости прошли в квартиру, причем Судейкин неосмотрительно бросил на диван в столовой палку с вмонтированным в нее стилетом. Дегаев тут же выстрелил из револьвера Судейкину в спину и стремглав покинул квартиру, опасаясь, очевидно, что подельники могли убить и его.
По свидетельству судебно-медицинской экспертизы, огнестрельная рана оказалась смертельной, однако Стародворский и Коношевич нанесли подполковнику еще несколько ударов ломами по голове. Судейкин, несмотря на свою недюжинную физическую силу, уже не мог оказать им какого-либо сопротивления, и они, в сущности, добивали полумертвого человека. Николаю Судовскому убийцы также нанесли несколько ударов ломами, после чего оставили его умирать на полу в луже крови, но он, к счастью, выжил…
О смерти и отпевании Судейкина, которое происходило в церкви Мариинской больницы, в газетах были напечатаны лишь короткие сообщения. 17 декабря Главное управление по делам печати распространило циркуляр «О запрещении высказывать в печати какие бы то ни было суждения об убийстве подполковника Судейкина, которое произошло в ночь с 16 на 17 декабря 1883 года». Александр III на докладе министра внутренних дел графа Д.А. Толстого «собственноручно начертать соизволил»: «Я страшно поражен и огорчен этим известием. Конечно, мы всегда боялись за Судейкина, но здесь предательская смерть. Потеря положительно незаменимая. Кто пойдет теперь на подобную должность? Пожалуйста, что будет дознано нового по этому убийству, присылайте ко мне. А.»
18 декабря 1883 года государственный секретарь А.А. Половцев записал в своем дневнике: «В 2 часа у Толстого, весьма взволнованного убийством Судейкина. Судейкин был выходящая из общего уровня личность, он нес жандармскую службу не по обязанности, а по убеждению, по охоте. Война с нигилистами была для него нечто вроде охоты со всеми сопровождающими ее впечатлениями. Борьба в искусстве и ловкости, риск, удовольствие от удачи — все это играло большое значение в поисках Судейкина и поисках, сопровождавшихся за последнее время чрезвычайными успехами».
Убийство Судейкина было поистине тяжким ударом по всей правоохранительной и полицейской системе империи. В его похоронах, как об этом сообщала столичная пресса, приняли участие многочисленные представители различных полицейских и жандармских служб. Ф.М. Лурье пишет: «Вся полицейская Россия скорбела по Судейкину. Ходили слухи, что императрица прислала венок на его могилу. Вряд ли, убили полезную, талантливую, незаменимую, но всего лишь полицейскую ищейку».
Историк в своем сомнении ошибся. Ему надо было повнимательней прочитать «наследие» еще не покаявшегося Тихомирова, который в своей статье пишет: «Из шести венков, следовавших за гробом, пять были поднесены разными полицейскими учреждениями… Шестой венок — увы! — принадлежит Государыне Императрице: это были белые лилии., переплетенные надписью: «Честно исполнившему свой долг до конца"… Министры… почтительно шли за гробом авантюриста. Остальная часть траурного кортежа — вся состояла из чинов явной и тайной полиции».
http://www.redstar.ru/2007/01/2401/603.html
