Для начала мы обратимся к несколько иному времени: очерк «Тогда под Ельней» был опубликован в «Красной звезде» более двадцати лет тому назад (19.05.84 г.). В нем рассказывалось о судьбе 20-летнего гвардии лейтенанта Ивана Клевцова, летчика-штурмовика, сбитого над немецкими позициями в районе легендарной реки Угры 13 августа 1943 года… Клевцову тогда больше повезло, нежели знаменитому Алексею Маресьеву: было лето, а через две недели скитаний по лесам его, обессиленного, встретили женщины — жительницы сожженной деревни. Накормили и рассказали, что немцы его усиленно ищут, пообещали прислать мальчика, тринадцатилетнего Ваню Громакова, который поможет лейтенанту добраться до партизан.
«Вечером пришел Ваня, — писал корреспондент „Красной звезды“ подполковник-инженер Валерий Суходольский. — Мальчик как мальчик, но очень он понравился Клевцову — самостоятельный, смелый, уверенный. Ваня сообщил главное: наши успешно наступают, уже заняли совхоз „Теренино“, что совсем рядом, и продвигаются к Ельне. А партизаны ушли далеко на запад».
Несколько дней Ваня Громаков прятал от врага своего тезку, носил ему продукты, а потом передал его воинам-освободителям наступавшей Красной Армии…
«Каждый пошел своей дорогой, и дороги эти не назовешь ни простыми, ни легкими. Летчик Клевцов продолжал летать, бить врага…» Делал он это отважно, чему свидетельством стали 132 боевых вылета, Золотая Звезда Героя Советского Союза и… две «похоронки», полученные родственниками Героя.
А Ваня Громаков, недавний разведчик Особого партизанского полка, пошел на запад по земле: в сентябре 1943-го он, сирота — отец погиб на фронте, был взят воспитанником в инженерную разведкоманду 12-го отдельного мостового железнодорожного батальона 21-й железнодорожной бригады и находился на Западном, Ленинградском, Карельском и 3-м Прибалтийском фронтах. 23 октября 1944 года он, как сказано в официальном документе, «уволен из РККА по несовершеннолетию».
Казалось бы, в круговерти военных и последующих событий не суждено уже было повстречаться двум Иванам — Клевцову и Громакову, но они встретились, да еще как, в каком новом качестве! Ведь не только Герой Советского Союза Иван Васильевич Клевцов стал генерал-майором, но и Иван Семенович Громаков, однако по ряду причин в 1984-м «Красная звезда» об этом рассказать не могла…
«Ивану Семеновичу долгие годы пришлось быть на дипломатической работе — в Эфиопии, в США, — написал тогда автор очерка. — Несколько лет он проработал в ФРГ».
Зато сегодня мы можем добавить к вышесказанному: ветеран Службы внешней разведки генерал-майор Громаков был последним резидентом КГБ СССР в Вашингтоне. Впрочем, об этих страницах биографии Ивана Семеновича мы расскажем несколько позднее — в другой раз. А пока обратимся к событиям лета и осени 1941 года, очевидцем и даже непосредственным участником которых был 11-летний Ваня, — ныне же Иван Семенович стал их добровольным историком.
МЫ СИДИМ в московской квартире генерала, который недавно возвратился из Вязьмы — города, почетным гражданином которого он является — с больших торжеств, посвященных
65-летию создания советской гвардии. Громаков рассказывает:
— В июле-августе 41-го наша деревушка Софиевка фактически оказалась в зоне боев — примерно в трех с половиной километрах от Ушаково, деревни на Дорогобужском большаке, где дралась 100-я дивизия Руссиянова. Войска осуществляли активную оборону — они почти каждый день контратаковали, не считаясь ни с какими потерями, а потому все поля и перелески были устланы трупами. Смоленск пал 16 июля. Основная часть города была занята, а на левом берегу бои продолжались — Ставка приказывала во что бы то ни стало отбить Смоленск, но из этого, к сожалению, ничего не получилось… 19-го немцы с ходу взяли Ельню. Оборонявшая ее 19-я дивизия дралась отчаянно, но силы там были очень неравные — против этого соединения наступали немецкие 44-й механизированный корпус и 10-я, по-моему, танковая дивизия. Как только немцы вошли в Ельню, она в один день сгорела. В течение недели, так я полагаю, образовалась Ельнинская дуга протяженностью 75 километров, где вела тяжелые бои 24-я армия генерала Ракутина, в составе которой были четыре дивизии, ставшие гвардейскими. Эти драматические события вошли в историю как Ельнинское сражение…
…ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ опыт свидетельствует, что рассказывать и писать о войне очень сложно — особенно, когда речь идет о каких-то глобальных событиях. Все неминуемо сводится к толстовскому «Die erste Kolonne marschiert…» — «Первая колонна марширует…» (помните, как в «Войне и мире»?). А дальше происходит неизбежное: если смерть одного человека представляется трагедией, то нескольких сот становится статистикой. Войска движутся туда-то, задачи такие-то, потери такие-то… Думается, наблюдаемое сегодня снижение интереса к событиям Великой Отечественной войны в широких слоях нашего общества объясняется в том числе и излишней «специализацией», что ли, рассказов и воспоминаний о событиях тех дней. Надо бы — особенно при работе с молодежью — воздействовать на эмоции, а мы все «Die erste Kolonne marschiert…» или же какие-то победные реляции предлагаем, все «приглаживаем» и «причесываем».
Однако, «введя в обстановку», генерал Громаков переходит к рассказу о том, что он видел и чувствовал сам:
— Когда немцы захватили Ельню, артиллерия, возле нашей деревни находившаяся, била непрерывно, вела огонь… А вечером, ночью уже, по ржи бежали цепи красноармейцев, и командиры кричали: «Не растягивайтесь!» Это, наверное, были последние подразделения, которые покинули Ельню… Мы с дедом тогда ушли, легли на землю в километре от деревни и пролежали так всю ночь. На рассвете, видя, что никого нет, возвратились в деревню…
Иван Семенович вспоминает, что больше всего его беспокоила судьба оставшегося в печи, на загнетке, мяса — вдруг немцы уже пришли и сожрали? Однако в избе никого не было и мясо осталось… Взяв бинокль, Ваня залез на крышу, стал смотреть на горевшую Ельню. Потом один паренек прибежал: «Пойдем, там склад в избе — ранцев много…» Подошел парень постарше, лет 15, — он из Москвы на лето к бабушке приехал, взял бинокль, стал смотреть с крыльца. Через полгода, когда каратели расстреляют и сожгут деревню, этот парень будет валяться с простреленной головой, а рядом, затаив столь заметное на морозе дыхание, замерев на снегу, будет лежать Иван Громаков…
Самым интересным в ранцах оказались коробочки со звездочками, где находился зубной порошок. Сам порошок высыпали за ненадобностью — в деревне никто отродясь зубов не чистил… Когда возвращались, увидели группу немцев, идущих цепочкой. Присели в картошку — что будет? А тот парень в бинокль в другую сторону смотрел и немцев увидел уже в трех метрах от себя. Бинокль кинул, бегом с крыльца!..
Подождав и видя, что никого не убивают, ребята подошли. Немцев было человек десять — настороженные. Взяли хлеба, разлили по фляжкам молоко, выпили. Один на ломаном русском языке, указывая в сторону Ушаково, сказал: «Кто туда пошоль, будет убит!» И подались дальше… А через час вся деревня была полна немцев. Ходили по избам: «Яйка! Млеко!», потом стали стрелять кур… Было любопытно, но как-то не очень страшно.
На другой день, утром, откуда ни возьмись появились две новенькие наши полуторки со счетверенными зенитными пулеметами. Красноармейцы спрашивают: «Немцы у вас есть?» — «Да вот у риги мотоцикл и танкетка!» Немцы их заметили, танкетка поползла прочь, мотоцикл тоже… Наши открыли ураганный огонь и рванули, но не на большак, что в полутора километрах, а по целине в сторону Ушаково… Немцы одну машину подбили, а вторая выскочила по кустам и буеракам…
— Несколько дней боев не было, — продолжает рассказ Иван Семенович. — Потом начались артиллерийские дуэли, обстрелы, налеты нашей авиации… Однажды в августе немцы за десять минут сбили семнадцать наших бомбардировщиков. ТБ, самолеты совершенно беззащитные, шли очень низко — видимо, после выполнения задания, без всякого прикрытия. Появились четыре «мессера», стали их расстреливать. Они падают, а немцы возле колодца кричат, ржут, хлопают… Такая обстановка была!
Немцы выгнали людей из деревни, и те поселились в окопах, которые были неподалеку… Потом и оттуда их погнали — поближе к Ельне. Сельчане разместились во рву, под телегами, благо что лето было теплое… А деревня все еще целой оставалась.
Однако в один из дней в начале сентября люди заметили, что немцы стали уходить… Вечером прочь от деревни проехали человек 20 велосипедистов, и поутру, часиков в 7, все — женщины, мальчишки — рванули в деревню. Прибежали — никого!
У своей избы Ваня вдруг увидел наших бойцов — все настороженные, с винтовками наперевес. Побежал к ним навстречу: «Не бойтесь, немцев нет!» Все сразу как-то воспрянули, обступили его… На радостях Громаков передал старшине, который у них старшим был, найденный наган и патроны, собранные на нашей позиции. Но самое главное, чем он встретил будущих «первогвардейцев», — это был найденный им ящик четвертинок с водкой. Бойцы были настолько рады, что в благодарность армейский сапожник сшил Ивану сапоги из кавалерийского седла…
На Ельнинской дуге шли напряженные бои. Соединения и части 24-й армии непрерывно атаковали противника на флангах, стараясь согласно разработанному генералом Жуковым плану замкнуть горловину немецкой группировки, охваченной нашими войсками. Но это не удалось, мы несли очень большие потери…
5 СЕНТЯБРЯ немцы без боя оставили Ельню. Громаков сказал, что если бы бой был, то они, находившиеся тогда от города в полутора километрах, все бы слышали и видели. Фактически, немцы были выдавлены из города и отступили на заранее подготовленную линию в районе деревни Балтутино — в 25 километрах от Ельни, в сторону Починка и Смоленска…
Первой вошла в Ельню 19-я дивизия генерала Котельникова, которая перед тем и обороняла город. Теперь ею командовал полковник Утренко, командир одного из полков… Однако в приказе Верховного о переименовании 100-й, 127-й, 151-й и 163-й дивизий в гвардейские 19-й дивизии не было — Сталин не мог простить, что она сдала Ельню. А как могли ее не сдать?
— В конце сентября наши войска покатились назад — это было жуткое массовое бегство, — вспоминает Иван Семенович. — По-моему, 24-я армия в это время уже была на переформировании… Слева и справа от Дорогобужского большака, метров на 200 в обе стороны, двигалась сплошная масса войск и техники. Это все бежало, валило валом, и мы, деревенские люди, на этот раз тоже решили драпануть… Хотя нам, как и в прошлый раз, не говорили, что здесь будет идти бой не на жизнь, а на смерть, но мы сами теперь стали более умными, а потому рванули — на лошадях, на повозках, вместе с этим отступавшим морем войск… Помню, как возле большака, метрах в 30, мы увидели — может быть, это и были гвардейцы — взвод красноармейцев, которые занимали неглубокие окопы. У них было два «дегтяря», они готовились сражаться — не знаю, что там с ними потом случилось…
Поутру третьего дня этого отступления они увидели немцев — пехоту, лошадей, повозки… Тут уже ничего не оставалось, как вернуться в свою деревню.
Она и теперь оставалась цела… Зато вокруг деревни стояли 11 новеньких зенитных 80-мм пушек и три или четыре тягача. Благо немцы рванули вслед за нашими отступавшими частями, ребята не только основательно покрутили все механизмы, сняли лампочки освещения, но и разряжали снаряды, стуча ими по станинам орудий. По счастью, никто не подорвался… Война — хороший учитель, так что Иван и его приятели быстро сообразили и расстреляли из карабинов бронебойными пулями оставленные трактора…
— В районе Ельнинской дуги, на дальних подступах к Москве, нашим войскам удалось остановить немцев не на двадцать шесть дней, как почему-то говорится, а на два с половиной месяца, — уточняет Громаков. — Здесь, под Ельней, оборонительные и наступательные бои шли с 17 июля по конец сентября. Эти два с половиной месяца сыграли очень важную роль в сражении на дальних подступах к Москве, позволили выиграть время для организации обороны столицы, а затем — перехода в наступление… Известно, что в августе Гитлер дал приказ остановиться на этом направлении, чтобы сосредоточить силы и, разгромив Юго-Западный фронт, полностью овладеть Украиной… Это так, но все-таки войска здесь — в основном это была 24-я армия, хотя и другие были — смогли остановить немцев, так что вермахт очень серьезно забуксовал в 360 километрах от Москвы. А ведь если бы они тогда рванули на Москву, то, наверное, имели бы успех — я так думаю, сопоставляя все, что мне стало известно уже в другом качестве…
…СУРОВАЯ, без прикрас, правда войны, далекая от официальных реляций и ценная своими подробностями…
В сентябре 1941 года ожесточенные бои развернулись на дальних подступах к Москве. Сегодня мы мало что можем сказать о героях тех событий, да и больших успехов, как известно, тогда достигнуто не было. Однако именно в тех боях закладывался успех начинавшейся Московской битвы, они воистину стали фундаментом грядущей Победы. Пусть скромными были успехи — зато они были замечены и очень высоко оценены, так что создание первых гвардейских частей и соединений по-настоящему воодушевило воинов, вселило в их души уверенность в собственных силах, веру в неминуемый разгром врага. Пройдет совсем немного времени, и уже многие сотни соединений, частей и подразделений героической Советской Армии за действительно выдающиеся боевые отличия будут удостоены почетного звания гвардейских…
Кстати, как мы знаем, лейтенант Иван Клевцов, судьба с которым нежданно-негаданно свела Ивана Громакова на одной из военных дорог, служил в гвардейском штурмовом авиационном полку…
http://www.redstar.ru/2006/10/2510/602.html
