 |
| Независимое военное обозрение | Виктор Мясников | 20.10.2006 |
Фронтовиков, конечно, у нас в стране чествовали, но не всякая правда о войне приветствовалась. Большинство настоящих фронтовиков, кто был на линии фронта, предпочитали помалкивать. Слишком уж их память о войне плохо укладывалась в устоявшиеся каноны. И только недавно появилась возможность увидеть окопный быт глазами очевидцев, а не в генеральскую стереотрубу.
Воспоминания Михаила Сукнева дают понимание происходившего на Волховском фронте — на одном из незаметных участков огромной войны. Здесь к крошечным плацдармам были прикованы германские дивизии, которым не удалось взять Ленинград. Буквально день за днем автор воссоздает три года упорных, непрекращающихся почти ни на день боев.
Батальон Сукнева занимал участок в пять километров. И за время боев его состав сменился многократно. Выживали единицы — самые умелые, хладнокровные, умные, талантливые, потому что одного везения было мало. Сам Михаил Сукнев — личность весьма незаурядная. Снайпер-пулеметчик, сбивший два немецких самолета и положивший немерено вражеских солдат. Из лейтенантов вырос в комбата, награжден двумя орденами Александра Невского и двумя — Красного Знамени. После войны стал профессиональным художником. И рукопись его отличается не просто культурой речи и яркостью эпизодов, она глубоко аналитична. На собственном опыте Михаил Сукнев приходит к очень серьезным обобщениям.
До войны он успел окончить полковую школу сержантов, где мастерски овладел стрельбой из пулемета. Там же получил отличную тактическую подготовку. После этого был выбор — в старшины роты или в военное училище. Он выбрал офицерскую стезю. И оказалось, что в полковой школе он узнал много такого, что училище дать в принципе не могло. На фронте именно такие командиры не только выживали, но и одерживали победы. Когда они доросли до комбатов, когда окрепло среднее командное звено, тогда и наступил перелом в войне.
Отдельный эпизод — командование штрафным батальоном. Воспоминания Сукнева начисто отметают всю нелепицу сериала «Штрафбат» и прочих киноподелок на эту тему. Лучшие боевые офицеры и сержанты назначались на должности в штрафбат. Не было позади них никаких заградотрядов из мордатых энкавэдэшников. Даже приговоренных трибуналом расстреливали сами штрафники.
Штрафбат держал участок обороны. Состоял он из трех рот — «офицерской», «одесской» (понятно, уголовники) и «басмачей» (жителей средней Азии). Ходили в разведку, воры мастерски крали немецких языков. За это получали ордена и служили дальше в том же батальоне.
Нелестно отзывается Сукнев о старшем комсоставе. Вот в окопы явился в чистенькой шинели комполка… «Мне он уже был попросту смешон, плевать я хотел на этих недоучек-комполков, кои уцелели от „чистки“ в армии. Сволочь, она и есть таковая: как грязь весной или осенью прилипает к сапогам. Так и в армии». А вот о комиссаре: «Досаждал и комиссар батальона — замполит, капитан, лет за пятьдесят, из добровольцев. С ним говорить было не о чем, ни о военном, ни о гражданском, ни о чем — крепкий дуб с темным неприятным лицом. Он был глазами и ушами комполка в батальоне».
Особая статья — женщины на войне. Им, конечно, низкий поклон, но Сукнев совершенно прав, считая, что на фронте им не место. И вообще на войне. Вот эпизод из книги: «Однажды в полку появилась комиссия из „Смерша“. Кто-то донес на комполка. Первым делом комиссия сняла в буквальном смысле медали „За отвагу“ и ордена Красной Звезды с двоих медичек, что были при комполка в блиндаже — „не проявили доблести и геройства“. Еще с каких-то медичек и связисток сняли награды как незаслуженные. Комиссия начала шерстить „туфтовых героинь“ и в соседних полках, в дивизии и вообще в армии…»
Людей генералы и полковники не жалели. Их жалели ротные и комбаты, которым с этими людьми надо было оборону держать и в наступление идти. Сам Сукнев не упускал случая поберечь людей. Вот комполка распорядился по льду Волхова пустить разведку на верную гибель. «Перед их уходом я одному успел шепнуть: „Не приближайтесь к проволочному заграждению! Отлежитесь — и назад!“
Было совершенно ясно: люди при лунном свете сквозь облака будут расстреляны наверняка! Так оно и произошло: даже не допустив до проволоки, фрицы из пулеметов расстреляли нашу разведку! Попыхивая трубкой, наш полковой командир молча повернулся и зашагал в свой штаб. Ни оха, ни вздоха. Разведчики пролежали там в снегу до буранов, когда их вынесли и похоронили».
Но не раз комбат инсценировал атаку с помощью бурной стрельбы, докладывая потом начальству, что вылазка не удалась. Комполка ведь при этом никогда не присутствовал. Одно весьма красноречивое признание: «Тут мы были хоть в огне ада, но вдали от бездарного начальства».
Сам Сукнев был уверен, что ни он, ни те, кто с ним, не выживут. «Каждую неделю хотя бы однажды я избегал верной гибели. Это четыре раза в месяц, а за год?.. Кто из защитников этой „цитадели“ выживал дольше всех, тот черствел душой, становился „задубевшим“ и равнодушным к смерти, подкарауливавшей на каждом шагу. Мысль сидела в голове одна: хоть бы пронесло мимо снаряд, пулеметную очередь и особенно коварные мины, которые были слышны уже над головой, когда поздно укрыться!»
Три года на передовой — это мало кому дано из тех, кто не поднялся выше комбата. Представить это нервное напряжение невозможно. «Я уже знал свою норму — стакан водки, больше нельзя. А не выпьешь, из окопа не вылезешь. Страх приковывает. Внутри два характера сходятся: один — я, а другой — тот, который тебя сохранять должен. Меня как-то вызвали в полк с передовой, что со мной случилось, не знаю. Вытащил пистолет и стал стрелять в землю. И сам не пойму, почему стреляю. Нервы не выдержали»
Выдержать, выжить и победить — вот тот истинный героизм бойцов переднего края, которому страна обязана Великой Победой.
