Восстание в Верхне-Донском округе Донецкой области

Станицы Казанская, Вешенская, Мигулинская

Публикация подготовлена С.С. Балмасовым .

В декабре месяце 1918 г. рухнул фронт Донской армии в Воронежской губернии. Казачья дивизия (в составе трех полков — Вешенского, Казанского и Мигулинского) сдалась большевикам, и последние хлынули в Донскую область.

Я жил тогда в станице Казанской. Большевики заняли нашу станицу в декабре месяце. По отношению к жителям большевики не применяли никаких репрессий, никаких крутых мер.

Однако, так продолжалось недолго. Как только советская власть укрепилась, начался беспощадный террор. Каждую ночь отряд большевиков, расположенный в нашей столице, арестовывал многих лиц и сажал в комендантское управление. Никто оттуда не возвращался: всех расстреливали. Расстрелы производились в поле, за станицей, обыкновенно — ночью.

Арестованные сами рыли себе ямы. Ямы были не очень глубоки, и станичные собаки грызли трупы расстрелянных. Я помню, нашел у нас в саду чью-то обглоданную руку. Ужас охватил жителей. Боялись сказать друг другу несколько слов. Однако, были люди, которые не совсем потеряли присутствие духа. Это были молодые казаки — казаки тех самых полков, которые сдались большевикам и открыли им фронт. Многие казаки говорили: «А кто ж его знал, что большевики — сволочи… Думали, люди как люди, идут за свободу пролетариата… ну и сдались им».

Теперь же эти казаки были недовольны создавшимся положением вещей и ждали удобного случая, чтобы поднять восстание и устроить резню комиссаров.

Террор же с каждым днем красного владычества усиливался. Раньше были одиночные расстрелы, теперь же стали расстреливать партиями по 30−40 человек. Расстрелы эти носили организованный характер: большевики старались истребить людей мыслящих, интеллигенцию. Офицеров они не могли расстрелять, так как все офицеры ушли вместе с Донской армией к Ростову. Восстание началось без участия офицеров. Руководили восстанием вахмистры, урядники и даже простые казаки. Помню, как в нашу станицу приехал мой двоюродный брат из станицы Мигулинской. Он все высматривал и выведывал: сколько где стоит пулеметов и красноармейцев. В нашей станице было не более 150 человек красных при 4 или 6 пулеметах. Мой брат сказал, что у него уже готов конспиративный отряд, который этой же ночью вырежет всех большевиков и захватит власть в свои руки. Мы ожидали ночного боя и вообще чего-то ужасного, однако, ночь прошла спокойно. Утром большевики так же важно расхаживали по улицам, как и прежде.

Днем приехал брат и смущенно заявил, что восстание не могло состояться потому, что его отряд отказался выступить против большевиков — побоялись.

Однако, он не терял надежды, что еще не все потеряно. Брат посещал знакомых казаков и агитировал за восстание. Казаки как будто охотно встречали призыв к восстанию, однако, дальше сочувствия дело не шло. Нужен был только толчок, нужна была искра, которая воспламенила бы казачий материал. Не знаю, как началось восстание в нашей станице: всяк по-своему рассказывал. Одни передавали, будто бы произошел следующий случай. Между тремя красноармейцами и двумя казаками произошла драка. Красные открыли огонь по казакам, те, в свою очередь, обстреляли большевиков из револьверов. Поднялась суматоха, сбежались казаки — и завязался бой. Другие же утверждают, что никакой драки не было, а восстание заранее было подготовлено и планомерно проведено. Трудно сказать, какое из этих двух мнений наиболее приближается к истине: в той неразберихе и суматохе очень трудно было сориентироваться. Помню я следующее. Проезжал я по станице вместе со своим дядей. Мы ехали в станичное правление, где в то время заседал комиссариат. Дядю зачем-то вызвали туда. Только что мы остановились, как из комиссариата выбежал дядин знакомый и закричал:

— Иван Авдеевич, беги!

Дядя остановился в недоумении.

— Беги, говорю тебе! Беги!

Дядя бросился к лошадям, и мы умчались домой.

Когда мы неслись по улицам, над нашими головами свистели пули. Оказывается, что казаки атаковали взвод красноармейцев. Большевики бросились в станичное правление, казаки — за ними. Завязалась перестрелка. Через некоторое время станичное правление было взято казаками. С комиссарами жестоко расправились: они все были зарублены шашками. Красноармейцев били нагайками.

В станицах Вешенской и Мигулинской произошло приблизительно то же самое. Таким образом, в течение 10−12 часов советская власть в трех станицах была свергнута. Необходимо было организовать свою власть и оборону территории. Людей у нас было достаточно, но не было много оружия. Правда, наши боевые запасы пополнились трофеями, захваченными у большевиков, но этого было недостаточно, чтобы думать вести войну с Советами. Когда с большевиками было окончательно покончено, казаки решили организоваться. Вся власть на этой территории принадлежала главарю восстания. Он никем не был избран, а как-то сам, естественно, занял это место, как главный вдохновитель заговора. Кроме него, существовал казачий круг, то есть вроде волостного схода. Круг контролировал действия этого главаря, атамана, главнокомандующего… Я даже не знаю, как назвать его, потому что особого имени он не имел.

После расправы с большевиками была объявлена мобилизация. Все казаки в возрасте от 15 до 70 лет должны были стать под ружье. Все способные носить оружие, как один, пошли на мобилизацию. Началось формирование сотен. Были сотни пешие и конные. Пеших сотен было вдвое больше, чем конных. Общая численность всех восставших доходила до 3500 человек. У большинства не было никакого оружия. Счастливый случай помог казакам добыть оружие. На следующий день после свержения советской власти к станице подошел какой-то обоз. Оказалось, что это большевицкий обоз идет на фронт, и везут боевые припасы и оружие. Обоз был моментально захвачен казаками и, таким образом, почти все сотни смогли вооружиться. Кроме оружия, в этом обозе были захвачены граммофоны, вино, шоколад и много женщин. Казаки жестоко расправились с женщинами, так как презирали баб и считали, что все зло из-за них.

По-видимому, советские власти не знали о том, что власть в станицах перешла уже в руки казаков.

Казаки чувствовали, что без опытного военного руководителя им трудно будет бороться с большевиками. Необходимы были офицеры, но их нигде не было.

Кто-то сообщил казакам, что в соседнем имении скрывается какой-то пожилой субъект, по-видимому, офицер.

Разыскали этого субъекта. Действительно, он оказался офицером. Проезжая через Донскую область, этот полковник должен был временно скрываться в районе наших станиц. Он поселился в соседнем имении и кормил там скот и носил воду. Никто не знал, кто он, но казаки как-то узнали, что он офицер. Ему, однако, не предложили никакого поста в повстанческих силах, так как восставшие казаки относились к офицерам подозрительно. Были страшны золотые погоны и дисциплина. Этот полковник должен был лишь приготовить карты местности, так как без них совершенно нельзя было воевать. Были найдены старые карты Донской области, которые в доброе старое время висели на стенах станичных правлений.

Полковник увеличил эти карты, и повстанцы могли более или менее ориентироваться в местности и обстановке.

Красное командование решило принять срочные меры: были сняты войска с южного фронта (из-под Ростова) и брошены в район восставших станиц. Войска с фронта приходили и тотчас же шли в наступление на станицы. Повстанцы разбивали эти войска по частям. Я не помню боевых эпизодов — помню лишь, что казаки одерживали верх только благодаря удачному действию своих конных сотен и пересеченной местности. Не раз казаки обходили красные колонны и брали большие толпы пленных и оружие. Свои боевые припасы казаки только и пополняли трофеями, захваченными у большевиков. Ни патронов, ни снарядов у повстанцев не было в достаточной мере, и это очень отражалось на успешности военных действий.

Многие пленные красноармейцы, захваченные нами, брали оружие и сражались в рядах повстанцев против большевиков.

Многие пленные были расстреляны и зарублены (ввиду недостатка патронов пленных рубили шашками и кололи пиками), многие же красноармейцы были розданы в казачьи семьи для работ.

Так раньше брали австрийцев и немцев; теперь стали брать большевиков.

После нескольких неудачных попыток взять станицы красные решили завязать с повстанцами мирные переговоры. Однажды утром наши заставы увидели группу красных всадников, человек десять. Впереди ехал парламентер с белым флагом. У нас все засуетились: собрали побольше патронов, ручных гранат и другого оружия. Хотелось показать большевикам, что оружия и боевых припасов у нас много — хотелось замаскировать больное место.

Главным парламентером был комиссар полка. Он подъехал к нашей заставе и сказал:

— Здравствуйте, товарищи.

Никто ему не ответил.

— Что же? Даже разговаривать не хотите? — спросил он, улыбаясь.

— Мы не «товарищи», а казаки, — отвечал наш начальник, которому поручено было вести переговоры.

Комиссар сделал вид, что не слыхал этого и продолжал:

— Очень мне больно, товарищи, что вы заблуждаетесь и идете вместе с белогвардейцами и золотопогонной сволочью. Небось, сами хотели надеть на плечи золотые игрушки и пить кровь трудового народа.

— Знаешь что, товарищ комиссар, — обратился к нему один из присутствовавших казаков, — нас не интересуют золотые игрушки, мы ходим без них, а вот у тебя вместо погон — другая игрушка — на груди, — и он указал на комиссарскую звезду.

Комиссар замялся сперва, а затем ответил:

— Это имеет совсем другое значение — красная звезда: значит, свобода, свет… золотые погоны — то совсем другое. Я хочу, товарищи, чтобы эта звезда просветила вас. Вы ведь знаете, что всего несколько месяцев назад, зимой, казаки вашей же станицы прозрели умом и перешли на сторону советской власти. Одумайтесь, пока не поздно! Сдавайте оружие!

Наш парламентер стал возражать комиссару. Он приводил ему много примеров и случаев, когда большевики расстреливали казаков и грабили население.

Начались споры. Переговоры в конце концов превратились в оживленный митинг, в котором приняли деятельное участие и красноармейцы, и наши казаки.

Митинг этот был очень интересен тем, что со стороны большевиков выступали казаки наших же станиц. Казаки эти, как известно, перешли на сторону красных еще зимой 1918 г. (полки Вешенский, Мигулинский и Казанский). Так как почти все казаки — отдаленные родственники между собой (станичники одной станицы), то митинг принял какой-то особенный оттенок, интимный, если можно так выразиться.

Одни казаки (большевики) осуждали своих же сторонников. Перебирали по костям казачью буржуазию и докапывались, почему тот или иной казак разбогател. Вспомнили старые грехи и сплетни, и выливали на головы честных и порядочных людей всякую грязь.

В конце концов этот митинг чуть не превратился в побоище, но наш парламентер и большевицкий комиссар сумели удержать наиболее пылкие головы от решительных действий.

Эти переговоры, этот митинг убедили, наконец, повстанцев, что борьба будет жестокая и беспощадная. Не на жизнь, а насмерть.

Это сознание часто ободряло восставших и давало возможность с небольшими силами бить превосходящего числом и техникой врага.

Бои с красными происходили довольно часто: через два-три дня — бой.

Все избы в станицах и хуторах были заполнены ранеными. Казачки рвали белье и шили из него бинты. Медицинская помощь была организована очень слабо, так как врачей и фельдшеров почти не было.

Каждый удачный бой пополнял боевые припасы восставших. Правда, расход патронов всегда был больше, чем их приход.

В марте-месяце 1919 г. положение было критическое. Восставшие станицы были окружены красными войсками с одной стороны и рекой Доном — с другой стороны.

Где были в то время казаки Донской армии, мы не знали. Кое-какие сведения мы имели от пленных красноармейцев. Пленные передавали нам, будто бы казаки оставили Ростов и ушли на Кубань с Добровольческой армией. Подобные сведения убивали дух восставших.

Наконец, в начале апреля нам удалось связаться с Донской армией. В наше расположение прилетел казачий летчик, который привез письмо от Донского атамана. Атаман просил держаться и обещал, что вскоре Донская армия придет на помощь восставшим станичникам. Аэроплан привез нам несколько ящиков патронов, но, конечно, это была капля в море. К апрелю месяцу повстанцев насчитывалось около 10−12 тысяч человек. Цифра эта очень приблизительная, так как точное число восставших едва ли было известно даже в главном штабе.

С тех пор аэроплан стал совершать частые рейсы между нашими станицами и штабом Донского атамана. Каждый раз летчик привозил нам патроны.

Наконец, красные, по-видимому, сообразили, что если восставшие продержатся еще некоторое время, то это может вызвать неприятные последствия. Для ликвидации восстания были двинуты крупные силы, которые, после сильной артиллерийской подготовки, двинулись на наши позиции. Повстанцы защищались отчаянно, но в конце концов вынуждены были оставлять хутор за хутором, станицу за станицей.

У нас был только один путь — за Дон.

Сперва переправились обозы с ранеными, а затем пошла пехота и конница.

Несколько густых цепей красной пехоты двинулось к месту переправы, и наши арьергарды с трудом сдерживали натиск красных.

Не успели красные подойти к берегу на расстояние 400−600 шагов, как мы вдруг заметили, что кто-то обстреливает большевиков шрапнелью. Наша пехота твердо заняла берег реки и переправу и решила было удержаться во что бы то ни стало и удержать противника. Это и удалось нам. Через некоторое время на противоположном берегу показалась какая-то конница, которая ворвалась в ряды красной пехоты и стала крошить ее. Это был конный отряд генерала Секретова, который был послан для соединения с восставшими.

Радости нашей не было границ. Почти все красные были нами захвачены в плен: только некоторые из них, пытавшиеся переправиться через Дон, погибли в его волнах. Так кончилось это славное восстание, отвлекавшее в течение нескольких месяцев силы красных от Ростова и Новочеркасска.

Вместе с отрядом генерала Секретова мы двинулись вперед, к Воронежу, куда отступали разбитые полки красных. Все это происходило в таком спешном порядке, что не успели даже назначить офицеров в наши повстанческие сотни, которыми командовали простые казаки и урядники. Только спустя некоторое время были присланы офицеры, которые и сменили прежних начальников.

Заканчивая свои воспоминания о восстании в Верхне-Донском округе, я хотел привести здесь один очень интересный эпизод.

В районе города Богучара Воронежской губернии собралась довольно большая толпа красной пехоты, которая пыталась оказать сопротивление отряду генерала Секретова. Секретов выстроил свои полки и сказал:

— Что ж! Пойдем вперед — не боюсь я ни Бога, ни черта, ни красных…

Услыхав такие слова, казаки возроптали. Кто-то сказал: «Ты ступай тогда один, коли Бога не боишься, а мы боимся Бога и без него не пойдем вперед».

Много труда стоило генералу Секретову успокоить своих стариков-казаков.

Так кончилось восстание в Верхне-Донском округе. Некоторая часть восставших казаков была недовольна тем, что снова пришлось подчиниться власти атамана и Добровольческой армии, но впоследствии это недовольство исчезло, так как всякий сознавал, что лучше власть атамана и генерала Деникина, чем расстрелы большевиков.

Вольноопределяющийся Я. Назаров

Опубликовано: Белая Гвардия. N 6. Антибольшевицкое повстанческое движение. М.: Посев, 2002. С. 169−171.