Начало ратного пути

Граф Федор Артурович Келлер на Балканах

Предлагаем вниманию материал питерского историка Михаила Фомина, посвященный началу ратного пути известного генерала.

Скачи, лети стрелой

Во время Великой войны о русском генерале Федоре Артуровиче Келлере говорили как о лучшем кавалерийском военачальнике эпохи. Те, кто сражался рядом с ним, навсегда запомнили богатырскую фигуру трехаршинного роста в волчьей папахе и в казачьем чекмене, появлявшуюся перед конными полками на громадном коне и с развевающимся значком. Имя его, царского любимца, произносилось с восхищением и в войну, и после. Православный христианин, он и в смутные дни 1917 года сохранил истинную верность Государю Николаю II, а позже получил благословение от Патриарха Тихона на борьбу с безбожниками-большевиками. Подвигом была и его жизнь, и его смерть. Начинался же боевой путь прославленного полководца за сорок лет до упомянутых событий, в ту далекую пору, когда Русская армия перешагнула Дунай, чтобы протянуть руку помощи единоверным братьям…

Двинувшийся по примеру отца по военной линии (представители русской ветви графов Келлеров традиционно занимали высокие посты на Государевой военной и дипломатической службе), юный Федор Келлер воспитывался в приготовительном пансионе Николаевского кавалерийского училища, когда в Россию пришли известия о грозе, разразившейся над Балканами. Там претерпевали мучения за христианскую веру боснийские сербы и болгары, находившиеся под турецким владычеством и угнетаемые магометанами. В Болгарии бесновались горцы-черкесы, бежавшие туда от русского оружия с Кавказа; привыкшие повсюду жить разбоем, они обирали крестьян, насиловали женщин, угоняли в рабство молодежь. В Боснии лютовали албанцы-арнауты. Но вот пришел день, когда в славянских землях поднялось знамя восстания и прозвучал призыв: «С верою в Бога — свобода или смерть!»

Турецкий султан отправил против непокорного народа свои войска, производившие истребления тысячами и десятками тысяч. Из отрубленных голов строились высокие башни. Привозимые в Россию болгарские сироты рассказывали своим избавителям о страшных, изощренных злодеяниях, творимых в родных селениях. Едва уцелевшие, они вспоминали о том, как перед посаженными на колья детьми черкесы живьем сдирали кожу с их родителей, как на глазах поруганных матерей солдаты в красных фесках подбрасывали и ловили на штык младенцев, как гордились иные башибузуки особенным умением — для потехи разорвать голыми руками пополам схваченного за ножки грудного ребенка. Боль единоверцев нашла отклик в русских сердцах: в городах и деревнях собирали пожертвования в помощь истязаемым братьям, вся огромная страна провожала отъезжавших на Балканы добровольцев.

Наконец, в апреле 1877 года прозвучало Царское слово об объявлении войны ненавистной Турции. Сам Александр Освободитель покинул столицу и теперь постоянно пребывал в расположении частей действующей армии, молясь за свое воинство и напутствуя его перед боями. Офицерская молодежь стремилась к жертвенному подвигу, простые солдаты и именитые генералы испытывали одни чувства. С фронта приходили вести о русском героизме и первых потерях; в России люди перечисляли крупные суммы на раненых воинов, а записывались неизвестными. В августе того же года получил приказ о приведении на военное положение стоявший в Твери 1-й Лейб-драгунский Московский полк, а через месяц в одном из его эшелонов уже спешил на войну 19-летний отпрыск графского рода Федор Келлер, без ведома родителей вступивший в полк нижним чином на правах вольноопределяющегося.

Несомненно, юноша был вдохновлен примером своего двоюродного брата — Федора Эдуардовича Келлера, молодого подполковника, недавно окончившего Николаевскую академию Генерального штаба и в числе нескольких тысяч русских добровольцев отправившегося на Балканы. Поступив на службу в Сербскую армию, храбрый родственник (сам, кстати, по материнской линии происходивший из сербского рода Ризничей) вскоре прославил себя дерзкой вылазкой-рекогносцировкой накануне большой битвы при Фундине, а чуть позже разгромил турок в схватках в долине Моравы. Под его началом русские и болгарские добровольцы отражали набеги головорезов-башибузуков и подавляли мятежи боснийских мусульман. Прирожденный воин, каковыми являлись все Келлеры, Федор Эдуардович был удостоен за свои ратные труды высших военных наград княжества, врученных ему сербским командованием.

Переправа драгун через пограничный Дунай в конце ноября совпала с переломом в затянувшейся войне. Полк был присоединен к осаждавшим Плевну русским войскам, которые неделю спустя вошли в полгода оборонявшуюся крепость. Длинные колонны пленных потянулись мимо заваленных мертвыми телами траншей. И вот, теперь кавалеристам наряду с прочими частями предстояло морозной зимой преодолеть по горным проходам хребты Балкан — подвиг, сравнимый с великими деяниями не знавших поражений суворовских богатырей. Шли налегке, оставив обозы. Узкие, скользкие тропы вились между глубоких пропастей и снежных заносов; крутость подъема не позволяла ехать верхом, вынуждая вести коней в поводу. Костры на привалах не жгли, чтобы не привлекать внимания турок. Спускаться с круч драгунам приходилось, держась за поводья лошадей, скатывавшихся вниз по склону на задах…

Будучи уже генерал-майором Царской свиты, Федор Артурович говорил: на войне все трудно, а невозможного на свете нет. Близко ознакомившись с русским солдатом в боевых условиях, долгое время живя одной жизнью с нижними чинами, граф Келлер полагал, что совершенно необходимо было бы требовать от молодых людей, мечтавших носить офицерские погоны, прослужить хоть один год вольноопределяющимся в рядах, что позволило бы будущим командирам лучше узнать внутренний мир рядовых бойцов, своими личными качествами приобрести их доверие и расположение. Отдавший сорок лет службе исключительно в строю, снискавший в Великую войну почетное прозвище «первой шашки России», сам он отличался искренней любовью к простым солдатам, всегда проявляя себя не только до крайности требовательным, но и чрезвычайно заботливым о своих подчиненных военачальником.

За перевалом 1-й Лейб-драгунский Московский полк присоединился к колонне «белого генерала» Скобелева, где Федор Келлер встретил своего вернувшегося из Сербии родственника — неутомимого Федора Эдуардовича, который только что принял штаб скобелевского отряда. В последовавших сразу после балканского перехода боях под Шейновым и Терновым юный «вольнопер» выказал такую молодецкую удаль, что был отмечен знаками отличия Военного Ордена — серебряными солдатскими Георгиями 3-й и 4-й степеней, пожалованными ему собственноручно Главнокомандующим армией. В день жестокого шейновского сражения, когда едва спустившиеся с горных высот пехотные батальоны под грохот барабанов и с развернутыми знаменами атаковали по открытой равнине плюющиеся огнем неприятельские редуты и укрепленный лагерь турецкого паши, отличились сразу оба Келлера.

Станция железной дороги Тернов была с налета взята в начале января нового года всего одним эскадроном полка во главе с лихим командиром скобелевской конницы генерал-майором Струковым, выбившим с позиций несколько тысяч вражеских бойцов. При этом единственный подход к станции пролегал по мосту, подожженному отступившим противником, — спешившиеся драгуны погасили пламя и перебрались на другую сторону, под крики «ура» овладев курганом с защищавшей мост батареей. Много позже Федор Артурович с нарочитой скромностью отзывался о заслуженных в ту пору боевых наградах, неизменно сиявших на его генеральском кителе: «Сам не знаю за что! Первый крест получил по своей неопытности: ординарцем вез приказание и вместо штаба наскочил на турецкий окоп. Турки обстреляли меня, а начальство увидало и наградило. А второй крест за то, что проскакал горящий мост. Вот и все!»

Далеко опередив пехотинцев отряда, драгуны устремились к Адрианополю, натыкаясь по пути на вереницы повозок и толпы беженцев-мусульман. Испуганно и угрюмо смотрели захваченные в плен башибузуки на русских кавалеристов, еще недавно находивших страшные следы турецкого пребывания в оставленных врагом болгарских селениях, где раскачивались на виселицах и остывали в потухших кострах трупы мужчин, а мертвые дети лежали рядом с убитыми после позора женщинами. Осыпанная цветами от православного народа в занятом без боя Адрианополе, конница Струкова ринулась по наступившей распутице на столицу Турции. Остановленные перемирием в считанных верстах от стен древнего Царьграда в феврале 1878 года, драгуны глядели с холмов на золоченые полумесяцы над оскверненной Софией и угрожающе застывшие английские броненосцы в проливе Босфор…

Через полтора месяца после окончания кампании 20-летний граф Федор Артурович Келлер был произведен за отличие в первый офицерский чин — в прапорщики своего полка, а после выдержал в Тверском кавалерийском юнкерском училище экзамен на право производства в следующие чины. Цвела весна, весна его жизни… Впереди ждали служебные будни и изучение до тонкостей любимого дела, призы за стрельбу, рубку и верховую езду, управление частями на маневрах и на войне, сражения и раны, и, наконец, погоны генерала от кавалерии на плечах и победный орденский крест на шее. Быть может, по прошествии десятилетий, он, уже прославленный военачальник, вспомнил свою юность, когда после боя в Карпатах обнял огромными ручищами молодого командира пехотного батальона и сказал: «Еще два года войны, и все вчерашние прапорщики станут у нас генералами!»

Михаил Фомин
Общество памяти генерала Келлера, Санкт-Петербург
Впервые опубликовано в газете «Стяг»