 |
| ИА «Белые воины» | А. Бобков | 12.06.2006 |
14 ноября 1920 года последний русский пароход с эвакуируемыми войсками Русской армии генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля вышел из Феодосийского залива. Через несколько часов Феодосийский отряд судов встретился с кораблями, вывозящими войска и беженцев из других городов Крыма, и они вместе взяли курс на Константинополь.
Эвакуация из Феодосии, по общему мнению как красных, так и белых, была самая неудачная в Крыму. Даже Кубанский корпус, для которого в принципе и предназначалась «Феодосийская эскадра», не смог полностью погрузиться — были брошены 1-я Кубанская казачья дивизия и Терско-Астраханская бригада. Командир последней, генерал-майор К. К. Агоев, на предложение руководителя эвакуации генерал-лейтенанта М. А. Фостикова за недостатком мест погрузить его лично, ответил: «Я остаюсь со своими казаками». По счастью, этим частям удалось прорваться на Керчь и там погрузиться на спасительные корабли. Но в городе остались тысячи и тысячи людей: отставшие от своих полков солдаты и офицеры, отдельные батареи, роты и команды, тыловые учреждения, госпиталя, забитые ранеными и больными, семьи военнослужащих и чиновников. Список брошенных частей, подразделений, различных учреждений и госпиталей занимает почти две страницы убористого текста. В частности, в плен попали 2-й армейский запасной батальон, тыловые части 52-го пехотного Виленского полка, до ста чинов Одесских пулеметных курсов, Сырец-кий госпиталь Красного Креста, Феодосийский армейский эвакопункт, полевой эвакопункт N 16 и другие части и учреждения.
Суда уходили, вслед им смотрело огромное количество людей, оставляемых на произвол судьбы, после более чем двух лет бессменной и беспощадной борьбы за Россию.
Утром 16 ноября в город вошли части 9-й стрелковой дивизии Красной Армии, во главе с Николаем Куйбышевым. По воспоминаниям адъютанта 78-го полка этой дивизии Ивана Шевченко, красные в Феодосии официально «взяли в плен» 12 000 человек.
В тот же день был сформирован Военно-революционный комитет Феодосийского уезда, который разместился в гостинице «Астория» — Председателем ВРК по приказу Белы Куна был назначен Жеребин.
В ночь с 16 на 17 ноября «началось»: по приказу комиссара 9-й дивизии М. Лисовского на городском железнодорожном вокзале были расстреляны солдаты и офицеры команды выздоравливающих 52-го пехотного Виленского полка 13-й пехотной дивизии Русской армии, общим числом до 100 человек: не успевших эвакуироваться. Видимо, это была своеобразная месть, так как 9-я дивизия неоднократно встречалась с Виленским полком на полях Северной Таврии.
17 ноября по городу был расклеен приказ N 4 Крымревкома, в котором приказывалось «…всем офицерам, чиновникам военного времени, солдатам, работникам в учреждениях Добровольческой армии… явиться для регистрации в трехдневный срок… Не явившиеся будут рассматриваться как шпионы, подлежащие высшей мере наказания по законам военного времени». Под приказом стояли подписи председателя Крымревкома Белы Куна и управделами Яковлева.
Регистрация проводилась в гостинице «Астория» — в особом отделе 9-й дивизии РККА и в городской комендатуре, временно размещенной на даче Месаксуди. На регистрацию в установленный срок явилось более 4500 человек, их зарегистрировали и… распустили по домам. Среди населения, несмотря на слухи о массовых расстрелах в Симферополе и Керчи, появилась надежда на то, что большевики выполнят обещание Смилги, Белы Куна и Фрунзе об амнистии сдавшимся и рыцарском отношении к населению, данное 11 ноября.
Через двое суток, совершенно неожиданно, была объявлена новая перерегистрация. Всех явившихся немедленно арестовывали и под конвоем отправляли в Виленские и Крымские казармы и на дачу Месаксуди. Вот как описывает эту регистрацию очевидец — корнет Сводно-Гвардейского кавалерийского полка А. Эдлерберг, которому удалось в тот же день бежать, не дожидаясь развязки:
«Местом сбора была назначена дача крымского фабриканта — табачника Месаксуди.
В глубине большого двора мы увидели импозантное здание в строго восточном стиле. Там же толпилась пара сотен людей, и через открытые настежь ворота прибывали все новые. С болезненным чувством всматривался я в их лица. Большинство было явно из низов — солдаты; но осанка, одежда выдавали иногда офицера, теперь бывшего.
Время шло, и двор почти заполнился людьми, когда неожиданно раздался резкий свисток: тотчас ворота захлопнулись, из стоявшего поодаль флигеля выбежали несколько десятков красноармейцев с Примкнутыми штыками; двери дачи распахнулись, и с десяток матросов выкатили на широкое крыльцо два „Максима“.
Громовая команда „Смир-р-но!“ заставила нас привычно вытянуться и замереть. Потом я подумал, что это хитрый способ определить военную выучку, а, следовательно, и звание пленных. Так начался отбор „чистых“ и „нечистых“: по приказу мы по двое подходили к новоявленным „авгурам“, которые безапелляционно, лишь взглянув, командовали — налево или направо. Сортировка продолжалась долго. К этому времени прибыла еще из Феодосии рота красноармейцев, окружила „левых“, выстроившихся в колонну по четыре в ряд, и нас погнали обратно к городу, теперь уже окруженных цепью конвоя. Достигнув сквера возле Генуэзской башни, колонна остановилась, и нам приказали войти внутрь и не высовываться».
Кроме того, на Карантине еще весной 1920 года был построен лагерь для ушедших вместе с белыми железнодорожных рабочих из Курска. Самих рабочих в ночь с 19-го на 20-е, вместе с женами и детьми, числом до 400 человек, выгнали из лагеря и… расстреляли на мысе Святого Ильи. Так большевики, объявившие себя борцами за свободу пролетариата, начали в нашем городе с освобождения от жизни рабочих. На месте бараков был организован концлагерь: куда также стали концентрировать арестованных. Люди были настолько плотно набиты в казармы лагеря, что спать приходилось на полу помещений и во дворе на одном боку: причем для того чтобы перевернуться на другой бок, переворачиваться приходилось всем рядом. Из арестованных чинами особого отдела 9-й дивизии и ревкома выделялись старосты, которые и производили предварительную сортировку, разбивая людей на две основные категории: «бело-красных», то есть тех, которые когда-либо служили в РККА, и «чисто-белых». При этом все заключенные подвергались постоянным избиениям и грабежу со стороны красноармейцев батальона ОСНАЗ и особистов, многие лишились даже нижнего белья и нательных крестов. «Чисто-белые» выгонялись каждую ночь на мыс Святого Ильи и за городское кладбище, где расстреливались пачками из пулеметов, известны даже случаи, когда людей связывали колючей или простой проволокой и топили за Чумной горой в море. На мысе Святого Ильи расстрелянных сваливали в три параллельно идущие балки (одна из них именуется Дурантевской). Места расстрелов охранялись рассыпанными в цепи красноармейцами батальона ОСНАЗ, которые отгоняли жителей и родственников расстрелянных, пытавшихся забрать тела для погребения.
Продолжались расстрелы почти каждую ночь: причем партии колебались от 100−150 до 300 человек. «Бело-красных» ждала не лучшая участь, они также обирались до нитки, и им предлагалось вступить в Красную армию. Не согласившихся или не принятых по каким-либо причинам также расстреливали, а согласившихся отправляли в поле-вЫе лагеря РККА особых отделов 6-й и 4-й армий под Керчью, Бахчисараем, Симферополем и Джанкоем, где их… расстреливали, по причине отсутствия продовольствия и нехватки солдат для охраны.
В казармах Виленского полка, также приспособленных под концлагерь, содержалось одновременно до пятисот мужчин. Организационно они были сведены в «батальон». Утренняя побудка оставшихся в живых начиналась «политзанятиями» и пением Интернационала. Одна из сестер милосердия, войдя в доверие к коменданту, пыталась воткнуть в него шприц с ядом, но неудачно… несчастная была убита на месте.
Каждую ночь, по команде «Рота! Встать», комендант лагеря — «комбат» будил заключенных. Зачитывались списки, и приговоренные к расстрелу отделялись от «личного состава» и отправлялись группой «к месту назначения».
В конце декабря 1920 года произошло несколько массовых расстрелов прямо во дворе Виленских казарм. Видимо, столь поспешная и массовая «ликвидация» объясняется тем, что 9-я дивизия покидала Феодосию в связи с переброской на Кавказ для борьбы с кубанскими повстанцами и передавала город 46-й стрелковой дивизии РККА. Расстрелянных бросали в старые генуэзские колодцы. Когда же они были заполнены, выводили днем партию приговоренных, якобы для отправки в копи, засветло заставляли рыть общие могилы, запирали часа на два в сарай, раздевали до крестика и с наступлением темноты расстреливали.
Единственной организацией, которая хоть как-то помогала приговоренным людям, был Американский Красный Крест, представители которого совершали обходы заключенных и некоторых отправляли в лазарет.
В этот период происходило отлаживание машины смерти в масштабах всего Крыма. При Крымревкоме был образован Юридический отдел во главе с Соколовским. Именно через него Крымревкому был подчинен сначала особый отдел 6-й армии, а с 29 ноября — и 4-й армии. В конце месяца с целью централизации «работ», по неоднократным требованиям председателя Крымревкома Белы Куна и Р. С. Землячки начато было создание КрымЧК во главе с Реденсом и начальником оперативного отдела Я. П. Бизгалом. Комендантом КрымЧК был назначен небезызвестный И. Д. Папанин, служба которого закончилась довольно продолжительным пребыванием в лечебнице для Душевнобольных.
Централизация карателей сказалось и на Феодосии. Кровавая мясорубка набирала обороты…
Как уже говорилось, в Феодосию в начале декабря 1920 года была переведена 46-я стрелковая дивизия РККА, начальник которой, Иван Федько, был хорошо знаком феодосийцам по кровавой бане, устроенной при его непосредственном участии в городе зимой 1918 года. Особый отдел дивизии, батальон ОСНАЗ и комендантские команды, которые и исполняли роль карателей, были на 70% укомплектованы эстонцами из недавно распущенной Эстонской стрелковой дивизии РККА. Особый отдел дивизии, местный отдел ЧК и морской особый отдел разместились в Картинной галерее Айвазовского, отметив новоселье пьяным дебошем, во время которого было исколото штыками три картины великого художника. Особый отдел дивизии возглавлял Зотов, а его заместителем был Островский, известный на юге своей крайней жестокостью. Масштабы расстрелов достигли небывалых размеров. Арестованных теперь расстреливали по системе, работавшей как хорошо смазанный механизм: партии людей, предназначенных для уничтожения, не превышали 100−150 человек, но расстреливали теперь каждую ночь. Расстреливать стали и на городском кладбище, где ныне в «назидание потомкам» стоит плита, надпись на которой вещает о 75 мифических красноармейцах, якобы расстрелянных здесь белыми в 1919 году. На этом месте в феврале 1921 года был расстрелян, в числе прочих, сын русского писателя Шмелева прапорщик Сергей Иванович Шмелев.
Его судьба типична для множества русских людей, попавших в красную мясорубку. В конце 1918 года Сергей Шмелев был мобилизован в Добровольческую армию, а уже в ноябре 1919 года был отправлен в Алушту для лечения от туберкулеза и после этого в строй не вернулся из-за болезни. В Алуште его знали практически все, в том числе и коммунисты, которые с приходом красных и поручились за него. Его арестовывали трижды, последний раз 3 декабря, но отдали документы на руки и разрешили ночевать дома — это в Алуште, где людей расстреливали сотнями. 4 декабря комбриг Райман взял его с собой в Судак, где он жил несколько дней, а 11 декабря, по распоряжению Раймана, Сергей сам, без конвоя, отправился в Феодосию, где явился в особый отдел. Здесь он был посажен в подвал. Отсюда написал письмо отцу… и оно дошло! После этого 29 декабря 1920 года он был приговорен к смерти. Сергея перевели из подвала в Виленские казармы.
Выясняя судьбу своего сына, Иван Шмелев разыскал уполномоченного ВЧК Раденса и пытался узнать, что с ним: отправлен ли на Север или расстрелян, если расстрелян, то за что и где похоронен. Хотя бы где зарыт? Раденс цинично ответил, пожимая плечами: «Чего вы хотите? Тут, в Крыму, такая каша!…». В одном из своих писем Иван Сергеевич писал про Островского: «Он же и расстрелял моего сына». Расстрелы продолжались и на мысе Святого Ильи…
Ночью гнали разутых, голых
по оледенелым камням,
Под северо-восточным ветром
за город в пустыри.
.
Загоняли прикладом на край обрыва.
Освещали ручным фонарем.
Полминуты рокотали пулеметы.
Доканчивали штыком.
Еще недобитых валили в яму.
Торопливо засыпали землей.
А потом с широкой русской песней
Возвращались в город домой.
В конце декабря феодосийский ревком по инициативе Нужбина и председателя ревкома Турчинского принял решение об аресте буржуазии и спекулянтов, зарегистрированных биржей труда. Арестовывались такие «крупные» буржуи, как портной Поляков, молочница Мундель, пекарь Баранов. С ними повторялась та же процедура, что и с военнослужащими — расстрел. Было арестовано, по свидетельству Квашниной-Самариной, большое количество женщин, в основном сестер милосердия, которые содержались в отдельных помещениях.
Параллельно шло прямое ограбление населения, в том числе и рабочего. Им на руки оставлялось от 1 до 3 пар белья, по 1 подушке на человека, 1 пара ботинок и т. д. (в зависимости от категории), остальное изымалось как излишки. Лучшие вещи, конечно, делились между изымающими и чекистами.
Только к апрелю расстрелы пошли на спад…
Весна пришла
Зловещая, голодная, больная…
…Под талым снегом обнажались кости.
Подснежники мерцали словно свечи.
Фиалки пахли тленьем. Ландыш — гнилью.
В мае расстрелы разрослись с новой силой, чтобы стихнуть только в октябре 1921 года. По подсчетам разных исследователей в Феодосии было расстреляно от 6000 до 8000 человек, а по всему Крыму до 70 000 человек, причем Мельгунов называет другую цифру — 120 000 человек! Большевиками была «вскрыта организация „зеленых“» — расстреляно 3 гимназиста и четыре гимназистки в возрасте 15−16 лет.
В конце лета 1921 года пришел голод… «Татары ели кошек, собак и даже трупы людей. Мы питались лебедой и луком нашего сада… Как-то ко мне подошла маленькая девочка — дочка нашей санитарки — и сказала с восторгом: „Сестрица, какую вкусную человечину я ела!“».
Осенью 1921 года большевики начали заметать следы. Рвы с расстрелянными засыпались негашеной известью, а сверху землей, но и весной 1996 года дожди вымывали из земли кости.
Весь состав феодосийского отдела ЧК и особого отдела 46-й дивизии, по официальной формулировке «за злоупотребления», был расстрелян рядом с его жертвами выездной оперативной командой КрымЧК.
За последние четыре года нам удалось установить около сотни имен расстрелянных в Феодосии с ноября 1920 по октябрь 1921 года русских людей, но это лишь единицы из тысяч и тысяч. В данной статье мы приводим лишь несколько имен, которые удалось точно установить.
Бабаджан Вениамин Симович (1894−1920), поэт и художник, руководитель одесского издательства «Омфалос»;
Вострокнутов , гимназист;
Районов В. А., владелец Черноморского пароходства (?);
Гелилович , поручик;
Дуранте Юлий Густавович , подпоручик Феодосийского Офицерского батальона, потомственный почетный гражданин г. Феодосии, 32 года;
Кун Владимир Кириллович , полковник Гвардии, из дворян Феодосийского уезда;
Крым (Нейман), из потомственных почетных граждан г. Феодосии, поручик Феодосийской караульной команды;
Нечаев Яков Ульянович , выпускник Чугуевского Военного училища., служил во ВСЮР, полковник, начальник тылового участка Русской армии;
Петров Константин Михайлович , мещанин г. Феодосии;
Резников Никанор Кондратьевич , прапорщик, мещанин г. Феодосии;
Русин , полковник;
Сипачев Григорий Эрастович , полковник в отставке 52-го пехотного Виленского полка, земский начальник 1-го участка Перекопского уезда;
Савускан , из мещан г. Феодосии, вольноопределяющийся;
Судакевич Юрий ;
Телехов , вольноопределяющийся;
Теребинский Георгий Григорьевич , надворный советник, помощник Феодосийского уездного исправника;
Теребинский , брат Г. Г. Теребинского, офицер;
Федоренко Владимир Николаевич , учитель гимназии, преподаватель Феодосийского реального училища;
Шмелев Сергей Иванович , прапорщик артиллерии;
Шидловский , бывший губернатор Минский и Екатеринославский.
Источники и литература
Возрождение (Париж). 1926. 24 авг.
Данилов И.Воспоминания о моей подневольной службе при большевиках // Архив Русской Революции. Т. 16. М., 1993.
Дробоцкий Е. Тревожься, память //Победа (Феодосия). 1992. N 105 (12 946).
Дробоцкий Е. Март был Красным-Красным // Победа. 1992. N 25 (12 866).
Квашнина-Самарина М. Н. В Красном Крыму // Минувшее: Альманах. М., 1990. Вып. 1.
Купченко В. Н. Красный террор в Феодосии // Известия крымского краеведческого музея (Симферополь). 1994. N 6.
Мелъгунов С. П. Красный террор в России. М., 1990.
Метрическая книга Александро-Невского собора г. Феодосии 1920 г. // Коллекция метрических книг Феодосийского краеведческого музея.
Осъминииа Е. А. Рассказы Ивана Шмелева // Крымский архив. 1996. N2.
Папанин И. Д. Лед и пламень. М., 1984.
Ревкомы Крыма: Сборник документов. Симферополь, 1968.
Русская Жизнь (Гельсингфорс). 1921. 7 фев., 4 марта.
Эдлерберг А. Записки Белогвардейца// Брега Тавриды (Симферополь). 1993. N 3.
Статья из сборника: Белая Россия: Опыт исторической ретроспекции: Материалы международной научной конференции / А.В. Терещук. СПб. — М., Посев. 2002.
Материал на эту же тему (http://www.rusk.ru/st.php?idar=419 327)
Страницы: | 1 | |
