 |
| Независимое военное обозрение | Марк Штейнберг | 14.04.2006 |
Ну, вот и свершилось. Вот и в мой богоспасаемый гвардейский инженерно-штурмовой батальон приползло это чудовище — проклятая дедовщина. А я-то, грешным делом, считал, что все предусмотрел, все каналы заблокировал и, хоть в нашем гарнизоне она захлестнула черной волной и мотострелковый полк, и связистов, и даже разведбат, но уж к моим трудягам-саперам эта пакость не просочится.
Кто в роте хозяин
Вечером, как обычно, водитель отвез меня в офицерский жилгородок и вернулся в батальон. Значит, в части все знают — комбат дома. А я к отбою вернулся на городском автобусе и пробрался в батальон через лаз в заборе, через который солдаты в самоволку ходят. Избегая освещенных мест, задами прокрался к тыльной стороне казармы, где на втором этаже светились окна десантно-штурмовой роты (ДШР). Забравшись на стол для чистки оружия, уцепился за сучья старого карагача, который рос вплотную к стене казармы, подтянулся — и оказался в полуметре от распахнутого окна ДШР.
Прямо передо мной был центральный проход казармы. Вдоль него в две шеренги спиной к койкам, лицом друг к другу стояли десантники с поясными ремнями в руках. Фланги обоих шеренг почти упирались в тыльную стену, где было мое окно. «Деды», свесив ноги, восседали на втором ярусе коек. А между шеренгами нестройной кучкой толпились гололобые новобранцы в одних гимнастерках, без брюк и трусов. Жалко и нелепо смотрелись их голые белесые ноги и зады на фоне привычной казарменной обстановки.
Между тем процедура «присяги» уже началась. По проходу, от окна к дверям казармы, где рядом с дневальным прямо на полу был прислонен снятый со стены портрет министра обороны СССР маршала Гречко, полз на четвереньках первый новобранец. Он полз между шеренгами, а солдаты хлестали его по голому заду. И хотя били вроде несильно, но на ягодицах оставались полосы и молодой все время вскрикивал. Все это было так гнусно, что я от омерзения и ярости еле сдерживался, чтобы не вмешаться.
Вот молодой дополз до портрета, поцеловал министра в лоб и стал выкрикивать: «Клянусь, что буду во всем слушаться только „дедов“, выполнять приказы „дедов“ беспрекословно и лучше, чем приказы всех командиров и даже твои, маршал Гречко!» Вот каков тогда был текст «солдатской присяги».
Прокричав, он поднялся и стал в сторонку, а сквозь строй пополз следующий. Тут я прыгнул на подоконник, задев сапогом стекло. Звон разбитого стекла и появление в проеме окна командира батальона, который уж чем-чем, а либерализмом не отличался, произвели шоковый эффект. Дневальный с перепугу заорал «Смирно!», что после отбоя не положено делать, «деды» попрыгали с коек на пол.
Я понимал, что надо немедленно круто переломить ситуацию, совершить нечто такое, чтобы впредь неповадно было и думать о «солдатской присяге» не только здесь, в ДШР, но и в любом подразделении батальона. Понимал я также, что «читать мораль» или просто орать, матерясь и раздавая взыскания, — бесполезно, желанного эффекта не принесет. Нужно было не просто наказать «дедов», их следовало до предела унизить.
И я приказал молодым одеться, взять ремни и стать в строй. А «дедов» заставил принять «солдатскую присягу». За эти действия я потом отхватил не только добрую порцию матюков, звучавших сквозь хохот комдива генерала Демченко. Он, впрочем, наказывать меня не стал, но взыскание мне повесили на парткомиссии. Зато дедовщина в батальоне не прижилась: участь «дедов» из ДШР старослужащих других подразделений не прельщала…
Как все начиналось
Армия все больше пополнялась молодежью малокультурной, парнями, которые преклонялись не перед умом или образованностью, а перед физической силой и блатной наглостью. Вот и захватили лидерство в казарме приблатненные субъекты или «шкафы» с горой мускулов.
Это произошло еще и потому, что как раз в это время на смену сотням тысяч офицеров-фронтовиков, изгнанных Никитой Хрущевым из армии, из училищ шли лейтенанты незрелые и малокультурные, не получившие достаточной военной выучки и совершенно не готовые не только командовать, но и просто общаться с солдатами. Хуже того, зачастую они побаивались их, особенно наглых «дедов». И казарма все больше ускользала от офицерского контроля.
Именно эти лейтенанты выходили потом в старшие и высшие ранги, однако менталитет их оставался прежним. Хуже того, деградация советского общества охватила и офицерский корпус, коррупция пронизала его, подношения и взятки на всех уровнях командования уронили и без того хлипкий авторитет офицеров. К этому прибавилась практическая невозможность в условиях двух ежегодных призывов наладить нормальный ход боевой подготовки. Учебный процесс и без того рвали на части и сокращали бесконечные строительные и ремонтные работы, уборка урожая, затыкание всяческих дыр инфраструктуры советской власти не только стройбатами, но и регулярными войсковыми частями.
А самое, пожалуй, тяжкое зло — окончательно утратили свою роль хозяев в казарме сержанты. А только они, постоянно в ней пребывающие, и могут навести и поддерживать уставной порядок. Не зря великий Суворов писал: «Капрал да будет почтен в своем капральстве, как капитан — в роте!». Сержанта, пришедшего из «учебки», «деды» и в грош не ставили, вес он обретал, только когда сам становился «дедом». А до того не было ему места в казарменной табели о рангах, делившей подразделение на «салаг», «сынков», «черпаков» и «дедов». Высшей же категорией были «дембеля», которыми солдаты становились на период от приказа министра обороны об их увольнении до ухода в запас.
Преступная традиция
А за отказ исполнить что-либо из этого набора — избиение и изощренные мучения, настоящие пытки. Впрочем, избивают и просто так, для острастки, с профилактической, так сказать, целью. Бьют серьезно, до крови и увечий. Прожить в условиях каждодневных издевательств и унижений — нелегкое дело, не каждый может такое вытерпеть. Жаловаться командиру — по большей части бесполезно. Если уж он допустил такое, значит, не может, да и не умеет укротить «дедов». И, что еще хуже, частенько и не хочет этого делать, считая, что они поддерживают порядок.
А тут еще к дедовщине прибавилось «землячество» — сколачивание в казарме групп по этническому или региональному признаку, в первую очередь из кавказцев. «Земляки» повели бескомпромиссную борьбу за власть в подразделении, естественно — силовыми методами. И в обычай вошли массовые драки, сущие побоища, в которых порой участвовали целые батальоны.
Кстати, неправильно было бы считать, что такие явления извращают сознание, деформируют психику только страдающей стороны. Ведь потом, становясь, в свою очередь, «дедом», солдат окунается во вторую ипостась этого гнусного явления. Вседозволенность, садизм и самодурство не очищают его от помойного налета былых унижений. Это — как отраженная волна взрыва, она тоже бьет, уродует психику былой жертвы, превратившейся в палача. И миллионы молодых людей с исковерканной психикой разбавляли каждый год советское общество, и без того не блещущее высокой моралью.
Знаменательный факт: вторжение в Афганистан ничего не изменило в системе сложившихся неуставных отношений. Обстановка военных действий, повышенного риска не укрепила, за редкими исключениями, сплоченность подразделений. Даже случаи взаимовыручки и самопожертвования, как правило, не изменили, не очистили обстановку в землянках и палатках. А через Афган прошли более 600 тыс. солдат, и почти все они возвратились, уязвленные не только «афганским синдромом», но и печатью дедовщины и «землячества».
Более 14 лет прошло, как развалился Советский Союз, и вместе с ним исчезла гигантская структура советских Вооруженных сил. Правопреемником стала российская армия, почти втрое меньшая численно. Однако экономические и социальные катаклизмы не только не оказали на нее положительного влияния, но окончательно привели в упадок материальное и моральное состояние личного состава. Почти полностью утрачен былой престиж офицерского звания, армия буквально обнищала в бытовом отношении, боеготовность частей и соединений понизилась до предела.
Одной из немногих уцелевших традиций — увы, до предела преступной — осталась дедовщина. Более того, она благоденствует и принимает новые формы. Причиной, думается, стал повсеместный упадок дисциплины и внутреннего порядка в подразделениях и на кораблях, вызванный общей дезорганизацией, развалом армейской инфраструктуры, политической, экономической и социальной нестабильностью российского общества.
Некомплект и резкое ухудшение качества пополнения, нерегулярное и неполноценное снабжение всеми видами довольствия, падение престижа и отсутствие перспектив у офицеров — прямое следствие происходящего в стране. В этих условиях реальная власть командира подразделения и части снизилась до предела.
Сегодня на самых разных уровнях военной и гражданской власти России выдвигаются идеи и сценарии искоренения дедовщины. Здесь и учреждение военной полиции, и создание института военных священников, и сержантский корпус из контрактников, и наемная армия, и переход на годичный срок службы. Думается, все эти прожекты — не более чем паллиатив. Пока в российской армии потеряны честь и престиж сержантского и офицерского званий, пока 80 тысяч лейтенантов, капитанов и майоров не имеют крыши над головой и вынуждены подрабатывать разгрузкой вагонов или служить вышибалами в кабаках, пока не отменены бессрочные отсрочки от службы для тех, кто «равнее» или богаче, пока в военные училища не пойдет элита российской молодежи — торжеству казарменного беспредела конца не будет.
