 |
| Спецназ России | 08.04.2006 |
На самом же деле понять, почему убили Милошевича, не так уж трудно. Достаточно вспомнить, как прокурорша Карла дель Понте трясла окровавленным хоботом и возмущалась скверным поведением своей жертвы, которая сорвала ей «главный процесс жизни». «Шесть с половиной лет тяжелейшей работы — все впустую!» И тут же — публично озвучиваемые надежды найти других сербов, которых ещё не сыскали, тех же Караджича и Младича: шоу маст гоу он. Причём по тону понятно, что речь идёт о замене, в успехе которой сомневаются сами организаторы шоу: вместо гвоздя программы — какая-то подтанцовка.
Ещё более интересно вырвавшееся у той же Карлы заявление о том, что Милошевич, оказывается, «покончил с собой». Его явная абсурдность и неуместность — состоящая хотя бы в том, что официальная версия трибунала уже была сформулирована, а высказывание прокурорши ему явно противоречило — доказывает искренность этих слов.
Это, что называется, харктерная проговорочка. «Он сам виноват, что сдох, сволочь такая». С такими примерно словами отходит от трупа неумелый палач-допросчик, до смерти порученную ему жертву — раньше, чем та успела сломаться и выдать всё что нужно.
Собственно, с Милошевичем произошло примерно это. Его не хотели убивать — но слегка пережали.
Нет, конечно, его не пытали и не угрожали: такое стало бы немедленно известно. Его содержали на вполне сносных условиях и соблюдали минимальный политес — это входило в правила той игры, в которую с ним играли. Однако оказывать на него давление было необходимо: ведь человек напрочь отказывался сотрудничать со следствием, более того — разваливал дело. При том купить его было нечем, а прямое и откровенное запугивание опять же противоречило правилам игры.
Но умному человеку, тем более политику, не нужно ничего говорить прямо. Зачем? Достаточно несколько раз не оказать просимой медицинской помощи или вколоть не то лекарство, чтобы он понял: или он прекращает безобразничать и начинает вести себя конструктивно, или врачебные ошибочки и невнимание будут продолжаться и дальше. Подсудимый делал вид, что не понимает, и продолжал в том же духе. Ошибочки продолжались. Шажок за шажком к могилке — невесёлый путь. У Слободана Милошевича хватило мужества пройти его до конца — не соглашаясь ни на какое подыгрывание своим тюремщикам и судьям.
С этим-то всё понятно. Интереснее другое: чего, собственно, хотели добиться организаторы процесса? Какого такого сотрудничества они хотели от бывшего президента бывшей страны? Почему они потратили на это шесть лет — ведь даже Нюренберг продолжался всего десять месяцев?
Очевидно, судьба подсудимого интересовала их в последнюю очередь. Прикончить бывшего президента тишком, без всякого суда, было куда проще, чем добиться его экстрадиции.
Суд предполагал также публичное унижение Сербии и её народа: западникам приятно вершить расправу над своими врагами, придавая ей «законный вид и толк», как волку из крыловской басни. Но и это, в свою очередь, требует объяснения: почему, например, суд над Хусейном не предполагал суда над Ираком (и тем более над иракскими арабами), а вот суд над Милошевичем явно планировался как суд над Сербией.
Но для того, чтобы понять, за что и почему Запад до такой степени ненавидит сербов, нам придётся серьёзно углубиться в историю.
Причём начать придётся с самого начала, со средневековых ещё времён — иначе будет непонятно, откуда растут корни югославской трагедии.
Видовдан
На очереди была Сербия, и её очередь пришла в свой срок. Она потеряла независимость в результате битвы на Косовом поле, что в Южной Сербии близ старинного города Приштина.
Косово и Метохия («Космет», как ещё называют эти земли) — колыбель сербской государственности. Город Призрен был столицей сербских королей, а город Печ до XVIII века был центром сербской Печской патриархии. Кроме того, это очень плодородная земля с идеальным климатом и даже с полезными ископаемыми в недрах. Наконец, Косово — это символ.
28 июня 1389 года, в день святого Витта (по-сербски — Видовдан) в котловине, с двух сторон окруженной горами, называемой Косово Поле, столкнулись армии сербского князя Лазаря и турецкого султана Мурада. Турок было в пять раз больше. Несмотря на это, битва шла с переменным успехом, удалось даже смертельно ранить султана (в разгар битвы зять Лазаря Милош Обелич пробрался в турецкий лагерь и поразил его мечом). Но командование взял на себя младший сын султана Баязид, умный и жестокий полководец, успевший сразу после ранения отца убить старшего брата и встать во главе войска. Из-за измены одного из сербских полководцев (Вука Брашковича, другого зятя Лазаря, отступившего со своими войсками с поля боя), сербы дрогнули. Князь Лазарь бился насмерть, но попал в плен и был умерщвлён по приказу умирающего султана. После разгрома на Косовом поле турки опустошили Сербию. Баязид демонстративно забрал в свой гарем дочь Лазаря, Мильеву. Сербия была раздавлена и фактически стала вассалом Турции. Через семьдесят лет, в 1459 году страна была формально включена в состав Османской империи.
Иноземное завоевание само по себе — великое несчастье для любого народа. Но в данном случае нужно учитывать, что такое турки.
У всех народов есть свои национальные достоинства и свои национальные пороки. Свои достоинства есть и у турок: их никак нельзя назвать нецивилизованным народом. В частности, в отличие от многих других племён и языков, они оказались способными к государственному строительству. Они создали Османскую Империю — уникальную, ни на что не похожую политическую систему. Правда, у тех, кто знакомился с особенностями её функционирования, волосы вставали дыбом. Чего стоил, например, закон, согласно которому по смерти султана убивались все дети от сестер и дочерей покойника, чтобы они не стали конкурентами прямым наследникам (вспомним, опять же, расторопного Баязида, успевшего убить старшего брата раньше). Такой порядок был отменён только в начале XIX века султаном Селимом III. И это, повторимся, закон, причём писанный для верхушки османского общества. Нетрудно догадаться, что творилось у его подножия.
Если говорить о национальной психологии турок, то её можно описать двумя словами: «хладнокровная жестокость». Немало диких народов способны на дикие выходки и зверства, но турки не были дикарями. Однако они были садистами — умными, неторопливыми, находящими наслаждение в затяжном мучительстве. Турецкие пытки до сих пор считаются своего рода образцом гнусного искусства истязания.
На эти природные свойства накладывалось ещё и мусульманство. Ислам в принципе жесток, но турки в этом отношении превзошли даже своих учителей арабов. К тому же они, в отличие от тех же арабов, не тратили время на занятия науками и развитие культуры. Жалость, сочувствие или хотя бы интерес к другим народам им тоже были чужды. Нетрудно догадаться, каково пришлось немусульманскому народу, попавшему под их власть.
Турки поставили своей целью омусульманивание всей территории своей империи. При этом они хорошо понимали, что насильственное принятие ислама — с кривой саблей у горла — это не совсем то, что нужно: то, что принято под угрозой смерти, может быть так же легко и оставлено. К тому же Коран запрещал прямое насилие над единобожниками, то есть христианами и евреями. Зато ничто не мешало создать такие условия для жизни христиан, чтобы небо показалось им с овчинку, а единственным выходом — произнести шахаду и принять Аллаха.
По турецким законам, сербы должны были платить разорительные налоги за свою веру. Прав на защиту со стороны государства они были тоже лишены, причём абсолютно: любой турок мог зайти в дом к сербу и сделать там абсолютно всё, что хотел. Зато принявшим ислам тут же давали защиту и кое-какие материальные блага: надел земли, дом, корову. Всё это, как нетрудно догадаться, отнималось у тех, кто оставался верен православию. Это работало. Многие принимали ислам и становились «потурченцами» — так называли сербы-христиане новоявленных мусульман… Когда сербы поднимали восстания против захватчиков, турки создавали из потурченцев карательные отряды, верно служившие своим господам и вырезавшие население целых областей. Те же мусульмане «из своих» служили надсмотрщиками и сборщиками налогов, из них же формировались и отряды поддержания турецкого господства на захваченных сербских землях.
Потомки потурченцев называли себя «турками». Теперь они предпочитают именовать себя «бошняками» и считать себя «особой нацией».
Отдельно стоит осветить происхождение хорватов. Хорватия (она же Кроатия) — это западные районы Сербии, где было сильно влияние Запада, прежде всего Венгрии. После завоевания Венгрии всё тем же Баязидом влияние стало уже турецким. Разумеется, и там турки проводили ту же политику. Однако, у хорватов было к кому обратиться за помощью. В 1526 г. Хорватия заключила союз с империей Габсбургов для противодействия турецкой экспансии. В период с 1797 по 1815 г. Истрия, Далмация и Дубровник (всё — части Хорватии) вошли в состав Австро-Венгерской империи. Государство было католическим — и, разумеется, тут тоже началась соответствующая работа, только обращали не в ислам, а в католицизм.
Католические миссионеры действовали несколько тоньше, чем жестокие, но простодушные турки. Разумеется, на хорватов давили, но, помимо давления, ещё и вели изощрённую пропаганду, сводящуюся к проповеди религиозного и расового превосходства католиков. Немцы, ненавидящие и презирающие славян как «недочеловеков», вполне успешно внушили доставшемуся им славянскому племени соответствующую идеологию. Наложившись на остатки турецкого влияния, это впоследствии дало действительно страшные плоды.
Так возникли, помимо настоящего народа, сербов, ещё два народа-мутанта. Говорящие на том же языке, что и сербы, выглядящие примерно так же, но искренне и глубоко сербов ненавидящие.
Надо сказать, что народы-мутанты — не такая уж редкая вещь. Достаточно вспомнить, как возникли «украинцы» — нет, не издревле живущие на своей земле малороссы, южная ветвь русского народа, а именно «украинцы» в современном смысле слова. Они были выструганы всё той же Австро-Венгрией. Когда земли Западной Украины принадлежали этой империи Габсбургов, они успели поработать над доставшимся им населением. Способ был тот же: католицизм (в особом варианте «униатства») плюс физическое истребление прорусской части населения. Теперь «западенцы» обрабатывают по тем же лекалам всю Украину, насаждая «свидомость» и «украинское» (то есть антирусское) самосознание…
Но вернёмся к сербским делам.
Выстрел Гаврилы Принципа
Сербия освобождалась от турецкого ига постепенно. В 1830 Сербия получила статус автономного княжества в рамках Османской Империи, в 1878 — политическую независимость, а с 1882 стала Королевством Сербия. Правда, внутренняя жизнь королевства была непростой: соперничество династий (Карагеоргиевичей и Обреновичей), интриги великих держав, народные волнения и прочие неурядицы сотрясали молодое государство. Тем не менее, после побед над турками и болгарами в Балканских войнах (1912−1913) к Сербии были присоединены Косово и северо-западная часть Македонии. Дело шло на лад: казалось, восстановление Великой Сербии не за горами. Межгосударственный союз с Российской Империей делал эти планы реальными.
Одновременно налаживались отношения с отколовшимися от сербов народами. В ту пору в моде был так называемый «панславянизм» — политическое течение, предполагавшее объединение всех славянских народов. Панславянизм поддерживался (хотя, увы, недостаточно активно) сильной Российской Империей, готовой выступить в роли объединяющего начала. В Австро-Венгрии всё поплыло и потекло: славяне хотели на волю.
В 1903 году последний из Обреновичей был убит сторонниками Карагеоргиевичей. Династия осталась одна. Можно было заняться и внешней политикой.
Окончательно все точки над i расставил 1914 год.
Началась она с выстрела серба Гаврилы Принципа в австрийского эрцгерцога Фердинанда. Это все помнят, но немногие помнят, в чём там было дело.
Гаврило Принцип, в ту пору девятнадцатилетний студент, туберкулезник (что в ту пору означало — неизлечимо больной) был членом подпольной боснийской (на самом деле масонской) организации «Чёрная Рука», которая выступала за отделение земель Боснии и Герцеговины от Австро-Венгрии и объединение всех восточнославянских народов в едином государстве. Первым шагом к этой благой цели члены организации видели в убийстве кого-нибудь из «самой верхушки».
28 июня, в Видовдан, эрцгерцог Франц Фердинанд приехал в Сараево по приглашению генерала Оскара Потьёрека, чтобы наблюдать за военными учениями, посвящёнными очередной годовщине Косовской битвы. Франц Фердинанд был довольно умеренным австрийским политиком, и, кстати — сторонником широкой автономии Боснии. Его убийцы (их было шестеро) попытались убить его, бросив гранату в машину, но бросавший промахнулся и убил шофёра из машины кортежа. Покушение как будто провалилось — но на улице Франца Иосифа машину с эрцгерцогом заметил Гаврила Принцип, подбежал и двумя выстрелами убил Франца Иосифа и его жену Софи (беременной женщине он стрелял в живот). Толпа накинулась на него и избила — так, что в тюрьме ему пришлось ампутировать руку.
23 июля 1914 г. Австро-Венгрия, за которой стояла Германия, предъявила Сербии ультиматум, содержавший среди прочих требование о допущении австрийских следователей на территорию Сербии и введении ограниченного контингента австрийских войск. Сербия выразила готовность принять основные требования ультиматума, за исключением этих двух пунктов, передать дело на рассмотрение великих держав или в Гаагский международный трибунал. Тогда Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Последняя обратилась за помощью к своему главному союзнику — России. Вечером 30 июля 1914 г. в России была объявлена всеобщая мобилизация.
1 августа 1914 г. Германия объявила войну России. 2−3 августа Франция заявила о своей поддержке России, а Англия — о поддержке Франции. Так началась Первая Мировая, в ходе которой Австро-Венгрия оккупировала Сербию, а потом сама исчезла с карты мира.
Чем кончилась война, мы все знаем. Однако нас интересуют Балканы.
«Храните Югославию!»
20 июля 1917 года представители Югославянского Комитета и правительства Сербии Николы Пашича подписали так называемую Корфскую декларацию. В ней, в частности, утверждалось, что сербы, хорваты и словенцы являются единым «трехименным народом по крови, языку, письменности, осознанию своего единства по происхождению и целостности территории, на которой постоянно проживают, по общим жизненным интересам своего национального существования, своего духовного и материального бытия». Авторы документа провозглашали намерение создать после окончания войны общее государство сербов, хорватов и словенцев с включением в него югославянских территорий Австро-Венгрии, а также Сербии и Черногории. При этом предполагалось, что, хотя оно будет монархией во главе с сербской династией Карагеоргиевичей, но монархией конституционной, демократической и парламентской, в которой будут уважаться равноправие всех трех народов, их конфессиональная принадлежность, особенности правописания и национальная символика.
Так оно всё и вышло. После войны Югославия была задним числом записана в реестр держав-победительниц. Западным странам мощная славянская держава на юге казалась выгодной: они представляли её чем-то вроде Польши номер два, то есть ещё одним барьером между Западом и Россией. Правда, для этого она не должна была быть «слишком сербской», но этот вопрос было решено оставить на потом.
Читатель может задать законный вопрос: почему на это пошли хорваты? Ответ прост. Один из тогдашних хорватских политиков объяснил дело так: «Перед нами стояла дилемма: либо сохранить самостоятельную Хорватскую республику, состоящую всего из четырех областей вокруг Загреба, либо присоединиться к Сербии. Что нам оставалось делать? Нам нельзя было идти на раздел нашей территории». Кроме того, хорватам и словенцам приходилось выбирать между присоединением к Сербии и утратой части Далматинского побережья в пользу Италии. Короче, хорватам было мало земли, и они решили разжиться ею уже внутри «объединённого королевства» — чтобы потом отделиться от него вместе с территориальными приобретениями. Надо сказать, что им это удалось, хотя и позже, чем они того ожидали. (Подобный же фокус проделали украинцы, разжившись русской Новороссией, Крымом и множеством других русских земель).
Итак, на престол объединённого государства взошел король Сербии Александр I Карагеоргиевич. 28 июня 1921 года, в день Косовской битвы, была принята конституция, ограничивающую права короля. Называть её стали не иначе как «Видовданский Устав».
Просуществовал он недолго. 6 января 1929 года король, как сейчас пишут, «совершил переворот» — то есть издал Закон о королевской власти, согласно которому вводилось единоличное монархическое правление. 3 сентября 1931 г. была принята так называемая октроированная Конституция, более соответствующая новым порядкам.
Это не понравилось как Западу, так и несербским народам, прежде всего хорватам. Теперь им хотелось независимости — и ориентации на Германию, раз уж Австрия почила в бозе (король же ориентировался на Францию). Ссориться со своими же подданными королю не хотелось. Александр I шёл на уступки, в том числе и символические. В частности, название Королевства, в котором сербы упоминались первыми, решили поменять на другое, никому не обидное. 3 октября 1929 года сербо-хорвато-словенское царство стало называться Королевством Югославия.
Разумеется, уступки не помогли. Хорваты, подстрекаемые усилившимися к тому времени немцами, всё больше разочаровывались в идее единой страны. Руководители хорватских партий требовали независимости. Крайним, террористическим крылом хорватских националистов стали так называемые усташи. Как нетрудно догадаться, создана она была на немецкие деньги за границей Югославии. Возглавил её некий Анте Пелевич, профессор, лидер Хорватской партии права. Впоследствии этот государственный муж себя ещё показал — да так, что мало не показалось.
Усташи были серьёзными людьми, настоящими хорватами. Они начали планомерный антисербский террор, увенчавшийся призом, мечтой каждого террориста: ликвидацией первого лица государства. 9 октября 1934 года им удалось убить короля. Это произошло во Франции, в Марселе, куда Александр Первый Карагеоргиевич прибыл для заключения оборонительного союза против Германии. Вместе с ним был убит его партнёр по переговорам, министром иностранных дел Франции Луи Барту. По преданию, последними словами умирающего короля были: «Храните Югославию!»
Внешняя политика королевства поменялась. На престол взошёл одиннадцатилетний мальчик Петр II Карагеоргиевич. По малолетству управлять государством он не мог, да никто и не дал бы ему вмешиваться во взрослые дела. Всем заправлял принц-регент Павел, симпатизирующий немцам. Началось сближение с Германией. Под немецким давлением начались уступки хорватам, причём самые опасные — административно-территориальные. Так, 26 августа 1939 года было подписано соглашение с лидерами хорватских партий, согласно которому все хорватские земли, входившие в разные административно-территориальные единицы, объединялись в одну. Таким образом, Хорватия объединялась и получала субъектность. Но мало того: в ней созывался местный парламент, «Сабор», а глава исполнительной власти Хорватии, хоть и назначался королём, но считался зависимым от «Сабора».
Германия — к тому моменту уже гитлеровская — тем временем крепла и обзаводилась союзниками. 25 ноября 1936 в Берлине между Германией и Японией был подписан так называемый Антикоминтерновский пакт, направленный против СССР (а на самом деле просто оформляющий военный союз). 6 ноября 1937 к нему присоединилась Италия. После начала Второй мировой пакт был переоформлен в Берлинский пакт 1940 года, уже открытый военный союз трёх стран. К нему же стали присоединяться новые правительства захваченных Германией стран и новые союзники — Венгрия, Румыния, Словакия, Болгария… 25 марта югославское правительство подписало его тоже.
Это послужило последней каплей. Сербы, и без того крайне недовольные пронемецкой политикой нового правительства, вышли на улицы. Они несли лозунги — «Лучше война, чем пакт!»
В ночь на 27 марта король Петр II объявил себя совершеннолетним и отстранил от власти принца-регента Павла и его министров. Новое правительство возглавили противники пакта. 5 апреля Югославия подписала пакт о дружбе и ненападении с СССР.
Немцы ответили адекватно — начали войну. На рассвете 6 апреля 1941 года немецкие самолёты бомбили Белград. Потом началась наземная операция. Хорваты, составлявшие значительную часть армии Югославии, радостно приветствовали немцев и воевать с ними не собирались. Оборона разваливалась на глазах.11 апреля на Югославию напали венгры, затем к ним присоединились и другие союзники фюрера — итальянцы и болгары. Последнее, кстати, является хорошей иллюстрацией к вопросу о славянском братстве, кстати: болгары всегда и во всех случаях выступали против сербов и русских, на стороне любых, абсолютно любых их врагов. Сейчас Болгария — верный член НАТО, проамериканская и прозападная страна…
Но вернёмся к тем далёким временам. События развивались быстро: 12 апреля танки вермахта вошли в Белград, король Петр II бежал из страны. 17 апреля войска капитулировали. 13 апреля Белград был сдан. Малолетний король и члены правительства бежали в Египет. Позже они перебрались в Лондон, где образовали «правительство в изгнании», не первое и не последнее из «лондонских правительств». 17 апреля был подписан акт о безоговорочной капитуляции.
Югославия была разрезана на куски. Венгрия получила Воеводину, Болгария — большую часть Вардарской Македонии, Италия — Черногорию («губернаторство Монтенегро»), Далмацию, Южную Словению («Люблянская провинция»).
4 мая 1941 года Гитлер заявил: «Югославия как государство не существует».
Серборезы
В советской литературе усташей часто называют «хорватскими фашистами». Отчасти это верно — если называть «фашизмом» вообще всё плохое. На самом деле идеология усташей была вполне самобытной, хотя и напоминала худшие черты фашизма. Основано оно было на идеях хорватского философа-националиста философа Анте Старчевича. Организационные усилия по пропаганде его идей и созданию хорватских организаций предпринял австрийский еврей Франк. Именно из «франковцев» выросли хорватские ультранационалистические партии, включая павлевических усташей. Сам Павлевич развил и оформил идеи «хорватизма» в «Принципах хорватского усташского движения"(1933) и в брошюре «Хорватский национальный вопрос» (1936) — эти труды считаются каноническими и в современной Хорватии.
Усташи исповедовали то, что сейчас называют «европейским выбором». «Уже тысячу лет, — писал он, — хорватский народ принадлежит к западной культуре и цивилизации. Находясь на границе Запада и Востока, он, успешно защищая эту культуру и цивилизацию от византийской и турецкой агрессии, принес тяжелейшие жертвы во имя не только своих собственных, но и европейских интересов». Более того, по мнению Павелича, хорваты — не славяне, а… готы, то есть германское племя. Славян же он считал (как, впрочем, и весь «цивилизованный Запад») недочеловеками.
Понятное дело, усташи были сторонниками этнически чистой Хорватии — прежде всего без сербов. При этом они не собирались удовлетвориться просто выселением тех сербов, которые жили на землях, доставшихся Хорватскому королевству. Они прекрасно понимали, что изгнанные могут требовать возвращения на родину — либо сами, либо их потомки. Зная упрямство сербов (напомню — потомков тех, кто в течении столетий не принимал ни ислам, ни католичество), хорваты отдавали себе отчёт в том, что только полное физическое уничтожение сербского населения могло обезопасить хорватов навсегда. Миле Будак, теоретик этнических чисток и ближайший сотрудник Павелича, резюмировал эти планы в таком афоризме: «Треть сербов необходимо уничтожить, треть изгнать, остальных — окатоличить». Программа, надо сказать, не сильно отличалась от программы Ливонского ордена, уничтожившего восточных славян.
Тем более подвернулся уникальный исторический повод. Сербы не приняли немецкой оккупации и начали сражаться. Немцы выдали усташам карт-бланш на любые меры против партизан. Это послужило отличным прикрытием для геноцида.
По всей стране была развёрнута система концлагерей — в Ясеноваце, Госпиче, Босанской Дубице… Самый знаменитый лагерь, Ясеновац, называют «югославским Освенцимом». Здесь было уничтожено около пятисот тысяч человек, сербов и черногорцев, а также местных евреев.
Это был именно лагерь уничтожения — людей сюда свозили, чтобы убивать.
Отдельного упоминания заслуживает способ убийства. Хорваты, как и мусульмане, отличались и отличаются крайним, запредельным садизмом, а самое приятное занятие для этих народов — пытки и убийства беззащитных людей. Поэтому сербов не расстреливали: это было бы слишком гуманно.
Любимым занятием хорватов и мусульман было резать живого человека ножом. Было придумано специальное орудие для этого, именуемое серборезом. В дальнейшем это слово вошло в хорватский язык как обозначение ножа вообще. Но настоящий серборез является не просто ножом. Это специальный пыточный агрегат, предназначенный именно для истязаний.
Первоначально серборез произошёл от кривого мусульманского ножа, которым перерезали горло баранам. Коран запрещает резать людей таким ножом, но зверочеловеки-потурченцы испытывали особое наслаждение, перерезая горло сербам именно как животным. Хорваты его усовершенствовали. В дальнейшем серборез использовался очень широко — в том числе и в наше время.
Процитируем рассказ писателя Юрия Логинова, который был в Сербии и видел это орудие.
«Огромного размера нож имеет помимо традиционно режущей поверхности довольно тупую раскованную обратную сторону, переходящую в пилу. Кроме того, как на разложенном импортном многофункциональном «складишке», к металлу приварен конусообразный молоточек, штопор и шиловидная заточка. В десятках фотоиллюстраций и на видеоленте мне показали результаты применения «сербореза». Если острые режущие поверхности «духи» традиционно использовали для отсечения голов и вырезания половых органов, то серповидным крюком живым сербам вспарывали животы, конусообразным молоточком пробивали череп, раскованной плоской стороной перебивали кости голени, запястий, мозжили пальцы на руках и ногах, а с помощью шила и штопора выкалывали глаза и пробивали барабанные перепонки».
Серборез крепился на запястье руки — чтобы рука не уставала резать. Для начинающих открывали целые школы по виртуозному владению ножом. В концлагерях устраивались соревнования, кто быстрее убьёт — рарзумеется, с выдумкой, с вырезанием внутренностей и выкалыванием глаз — больше сербов. Рекорд принадлежит одному хорвату из Ясноваца — он убил за ночь более тысячи сербов и евреев.
Эдуард Лимонов, сам воевавший в Югославии, в одной из статей пишет про это так: «В документальной книге итальянского журналиста Курцио Малапарте «Капут» есть эпизод, в котором глава хорватского государства Анте Павелич показывает автору корзинку, доверху наполненную… глазами, вырванными у сербов. Только этому, исключительно изуверскому, народу Гитлер охотно предоставлял право быть германизированным. Единственному среди славянских народов. Хорваты воевали против России и, по свидетельству очевидцев, отличились у нас чудовищными зверствами. Украинские крестьяне предпочитали немецкую оккупацию хорватской. Немцы — расстреливали, хорваты — медленно, изощренно убивали».
Стоит ещё отметить роль католической церкви. Все католические священники были на стороне усташей и благословяли геноцид. Известна проповедь одного из них: «Хорваты, идите и режьте сербов! И убейте мою сестру, которая вышла замуж за серба. А потом приходите ко мне, я отпущу вам грехи». Ватикан, разумеется, был в курсе всех этих дел, но боголюбивый папа Пий XII и не подумал их осудить. Добрые католики радовались истреблению православных славян. В дальнейшем Ватикан ещё не раз поможет хорватам — и не только пастырским словом.
Следует подчеркнуть, что эти преступления совершались не горсткой маньяков, а всем хорватским народом в целом. Все, абсолютно все хорваты (за исключением, может быть, нескольких интеллигентов-гуманистов, оторвавшихся от родной почвы) либо принимали участие в истреблении сербов, либо способствовали ему, либо, по крайней мере, этому радовались. Когда пришло время, молодые хорваты достали дедушкины серборезы, заныканные по углам…
Теперь посмотрим на сербскую сторону. Что делали сербы, чтобы спастись от немецко-хорватского геноцида?
Четники и коммунисты
С другой стороны, нашлись, конечно, и те, кто пошёл воевать. Борьбу начали сторонники бежавшего в Лондон короля Петра Второго — четники (от сербского «чета» — отряд, рота) во главе с полковником Драголюбом Михайловичем. В мае 1941 года в Западной Сербии, в районе под названием Равна-Гора был поднят сербский флаг. В дальнейшем движение Михайловича получило название «равногорского движения». Кстати, белградское правительство установило контакты с Михайловичем и даже оказывало ему — тайно, разумеется — кое-какую помощь.
Но за оружие взялась и другая сила — коммунисты.
Коммунистов в Югославии было довольно много, но «национальной силой» они уж точно не были. Обязательный «интернационализм» и антирелигиозность понимались ими как антисербство и антиправославие. К тому же возглавлял их относительно молодой и мало кому известный лидер, Иосип Броз. В дальнейшем он стал известен по партийной кличке — Тито.
Он родился 25 мая 1892 года в селении Кумровец в Хорватии. Был он сыном хорвата и словенки (об этом тихом народе мы ещё поговорим). Семья была среднего достатка: имели свой дом и землю, даже давали деньги в долг, но жили всё-таки небогато. Из пятнадцати детей выжили семеро.
Тито работал с семи лет — и возненавидел крестьянский труд до конца жизни. Правда, самая неприятная обязанность его никак не была связана с прополкой и мотыжением. С детства отец посылал его с долговыми расписками по деревне, чтобы тот стребовал долги с должников. Должники были бедными людьми, мальчику приходилось выслушивать жалобы на несчастную жизнь, а то и проклятия и угрозы. Но в конце концов все платили. Это врезалось в память ребёнка: люди в конце концов уступают, если быть с ними достаточно твёрдым.
Потом Иосип научился слесарить и ушёл из дома. Служил в австро-венгерской армии, участвовал в боях с Сербией — естественно, против сербов. Впоследствии он старался не упоминать этот факт. Воевал он также и на русском фронте, где хорошо себя проявил, однако угодил в плен, бежал, был пойман… В семнадцатом вроде бы пошёл в Красную Армию, точно это неизвестно. Женился на русской (брак был недолгим и несчастливым). Вернулся на родину, вступил в Компартию. Быстро продвинулся на самый верх благодаря работе в Исполкоме Коминтерна. Заручившись поддержкой Москвы, в 1939 году товарищ Тито стал Генеральным секретарем ЦК Компартии Югославии.
После оккупации Югославии коммунисты какое-то время выжидали: Сталин держал компартии на коротком поводке, а команды всё не следовало. С точки зрения советского руководства это было логично: советско-германский договор всё ещё действовал, активность любой коммунистической партии рассматривалась бы Гитлером как спровоцированная Москвой (что было правдой). Но вот сами югославские коммунисты оказались в ложном положении: их родину топтали немецкие сапоги, а сделать они ничего не могли.
После 22 июня ситуация резко изменилась. Уже 27 июня 1941 года Тито создал в Белграде Главный штаб партизанских отрядов — разумеется, тайный. 7 июля начались собственно боевые действия: в селе Бела Церква в Западной Сербии на немецкую жандармерию напал «красный» партизанский отряд и выгнал жандармов из деревни.
Немцам всё это не понравилось. Было объявлено, что за одного убитого немца будет казнено сто сербов, за раненого — пятьдесят. Ответственность немцы возложили на сербскую администрацию. Заодно было решено создать особое сербское правительство, наделённое соответствующими полномочиями.
29 августа 1941 г. в Белграде было создано Правительство Народного Спасения во главе с генералом Миланом Недичем. В правительство вошли такие неординарные люди, как Димитрий Лётич, сербский националист и антикоммунист, вождь монархического движения «Збор». Они прекрасно понимали, что потомки будут считать их предателями, сотрудничавшими с оккупантами. Но в их задачу входило, чтобы эти потомки хотя бы были. Тот же Лётич объяснил дело просто: «Партизаны могут убить всех 20.000 немцев, которые находятся на нашей территории. А что потом? Эти потери немцы не почувствуют, а ответят репрессиями против нашего народа. За каждого убитого немца 100 расстрелянных сербов. Наш народ должен быть сохранён от биологического уничтожения». К слову сказать, тот же Лётич безуспешно обращался к немецкому командованию с просьбой остановить геноцид сербов в Хорватии и Боснии. Немцы, разумеется, все эти униженные просьбы проигнорировали. А вот за тем, чтобы правительство Сербии создало вооружённые отряды для борьбы с партизанами, они проследили… Через некоторое время на территории бывшей Югославии все убивали всех — под благожелательным присмотром немцев.
В этих условиях первым, кто осмелился на неординарное действие, оказался Тито. Надо сказать, к тому моменту он не пользовался даже поддержкой Москвы: Сталин не верил в возможности югославской компартии и вёл переговоры с Михайловичем. Тем не менее, небольшие отряды партизан-коммунистов, без союзников, с лёгким оружием, двинулись в Боснию, в вотчину усташей. Их отряды пополнялись уцелевшими от резни сербами: тем всё равно некуда было податься и нечего терять. К началу сорок второго года коммунисты уже имели обширные плацдармы, на которых закрепились и ввели свои порядки. «Столица» партизан — то есть местонахождение штаба — находилась в западнобоснийском городе Бихач.
Немцы оценили нового противника по достоинству. Рейхсфюрер Гиммлер говорил: «Он наш враг, но мне хотелось бы, чтобы у нас в Германии был десяток таких Тито — лидеров, обладающих огромной решимостью и крепкими нервами…» Так оно и было: с твёрдостью у Тито было всё в порядке. Несмотря на то, что немцы скрупулёзно выполняли свои обещания — убивали по сто сербов за каждого немца — он продолжал войну. Которая велась настолько жестоко, что даже союзники немцев, — те же итальянцы, — взирали на происходящее с ужасом и отвращением. В конце 1943 года целая итальянская дивизия перешла на сторону югославских партизан (впоследствии она получила название «дивизия Гарибальди»).
Оценили Тито и потенциальные союзники — руководители стран антигитлеровской коалиции. Летом 1943 года Уинстон Черчилль, наплевав на «лондонское правительство в изгнании», направил к Тито военную миссию. Сталин тоже отказал Михайловичу в поддержке и переключился на коммунистов.
29 ноября 1943 года Тито созвал в городе Яйце в Боснии Антифашистское вече, которое избрало Национальный комитет освобождения Югославии, то есть правительство. Тито получил звание маршала и стал главой исполнительной власти. Тогда же он начал делать намётки послевоенного устройства Югославии — которые в дальнейшем и были реализованы.
Тем временем разворачивалось советское наступление. Немцы, понимая своё положение, старались успеть уничтожить Тито: они надеялись, что гибель лидеров компартии приведёт к хаосу. Но им не везло: даже блестяще спланированная спецоперация «Rosselsprung», когда Тито ловили три немецкие дивизии, хорватский полк и особые части СС впридачу — не принесла успеха: руководители компартии сумели уйти (не без помощи советских союзников — выводил товарища Иосипа Броза и его штаб полковник десантных войск Иван Вишневецкий). Через несколько дней всех их самолетом вывезли в Бари, а затем английские корабли доставили Тито и его штаб на остров Вис.
Он тем временем уже думал о послевоенных делах. Делиться властью ему не хотелось ни с кем. Особенно же его раздражали сербы и конкретно Михайлович со своими четниками, которые тоже могли претендовать на роль участников сопротивления. Москва поддерживала его в этих настроениях: монархисты, верные лондонскому правительству, ей на фиг не сдались. В августе сорок четвёртого Тито открыто приравнял их к оккупантам и начал прямые военные действия против них.
Михайлович предпринял последнюю попытку переломить ход событий. 31 августа он от имени «лондонского короля» Петра II издал приказ о «всеобщей мобилизации всей нации против всех врагов». Сербы откликнулись: как писали очевидцы, к вечеру 1 сентября в сербских селах остались одни женщины, старики и дети. Ряды четников увеличились до 150 тысяч человек. Но это были необученные люди, плохо вооружённые («винтовка на троих») и лишённые единого командования. К тому же было уже поздно: 6 сентября войска Второго Украинского фронта вышли на югославскую границу. А 12 сентября король Петр по радио призвал югославов вступать в армию Тито. Это была капитуляция. Английский журналист наблюдал Михайловича в момент, когда он услышал этот призыв. Легендарный Дража произнес только: «И ты, Брут».
14−20 октября 1944 г. советские войска в ходе тяжелейших боев заняли Белград. Хорватия оставалась плацдармом фашистов: Загреб был взят только 8 мая, а окончательно гитлеровцы капитулировали лишь 15 мая: хорваты сражались до последнего, даже когда всё было кончено (поэтому, кстати, День Победы в Югославии отмечался не восьмого, не девятого, а пятнадцатого). Верхушка руководства усташей во главе с Павеличем (тем самым любителем вырезанных сербских глаз) благополучно скрылись — причём прихватив с собой немалое количество всяких ценностей. Их объявили военными преступниками и искали, — но, видать, не слишком тщательно. Павелич прожил долгую жизнь и умер в 1959 году в Мадриде.
Уже в наше время стало известно, кто именно помог этим милым людям избежать неприятностей. В конце 2005 года перед Федеральным судом Сан-Франциско дал показания бывший американский секретный агент Вильям Гоуэн, которому было поручено найти и уничтожить Павелича. Потом приказ был отозван: Америка решила, что старые убийцы могут быть полезны. Но Гоуэн успел выяснить, что главными друзьями усташей были Ватикан и англичане. Убийц сербов опекал лично просекретарь Святого Престола Джованни Баттиста Монтини, впоследствии — архиепископ Миланский, а потом — Папа Римский Павел VI, считавшийся большим либералом. Именно он — вместе с британской разведкой — поспособствовал тому, что руководители усташей нашли прибежище в Италии, где они какое-то время укрывались под сводами окраинных монастырей. У них были ценности: золото, деньги, ювелирные изделия, произведения искусства (всё это добро занимало 10 грузовиков). Ценности были переданы послу Ховартии в Ватикане, профессону профессора Крунославу Драгановичу. На вырученные средства была организована сеть переправки усташей в Южную Америку…
А Югославия была обескровлена. Из 16 миллионов довоенного населения погибло 1 миллион 695 тысяч человек, ранено 425 тысяч. При этом в боях с немцами погибли 150 тысяч югославов. Остальные 800 тысяч — это гражданские лица, убитые потому, что оказались в зоне боевых действий. Остальные погибли в ходе геноцида и этнических чисток. Больше всего пострадали сербы.
Сонное царство
После этого он учинил большую чистку. Все его политические противники, до которых он мог дотянуться, были уничтожены. В частности, 17 июля 1946 года был осуждён и расстрелян Михайлович (он был пойман ещё в марте).
Возмущаться этому, впрочем, не стоит: Тито просто следовал стандартным рецептам захвата и удержания власти, известным ещё Макиавелли. Куда большие претензии можно предъявить его «созидательной деятельности».
Тито был сторонником федеративного государства хорватов, словенцев, боснийцев… ну и сербов, что ж поделать. Разумеется, как всякий хорват (и, по некоторым сведениям, тайный католик, несмотря на декларируемый марксистский атеизм), он предпочёл бы, чтобы сербов вообще не было. Однако, как ни крути, именно Сербия была центром страны, Белград — признанной столицей. Да и сам он был нечистокровным хорватом. В общем, в таком положении выбирать не приходится.
Хитрый Тито аккуратно и вдумчиво нарисовал карту новой Югославии. Она состояла из шести республик. Границы были проведены так, чтобы как можно больше земли отнять у Сербии, оставить как можно больше сербов за её пределами. Остальные рубежи были проведены по этническим границам — аккуратненько, чтобы никого не задеть. В результате получалась страна со встроенным взрывателем: несербские республики в случае отделения либо теряли часть территории (сербские анклавы), либо должны были готовиться к войне. Сербы, в свою очередь, должны были понимать, что в случае войны их ждёт то же, что и в предыдущую войну: босняки и хорваты начнут этническую чистку. Воевать — после того, что было — тогда никому не хотелось.
Та же примерно модель работала и на всех других уровнях. Тито установил «пропорциональное представительство» разных национальностей в органах власти и прочих важных местах. На практике это сводилось к игре «все против сербов»: пропорции были подобраны таким образом, чтобы сербы нигде не доминировали.
При этом, конечно, всё время велась борьба с «великосербским шовинизмом». Герои сербского народа, в особенности недавней его истории, постоянно оплёвывались и осмеивались. Преступления «братских югославских народов» против сербов, напротив, замалчивались или объяснялись какими-нибудь политкорректными причинами. Сербов унижали не слишком сильно, но постоянно и регулярно: не били, а постепенно притесняли по всем направлениям. И при этом сербам же наиболее активно навязывался югославский патриотизм, чему служила и столица в Белграде, и «сербские» символические атрибуты югославской государственности. Понятное дело, что остальные народы, недовольные теми или иными действиями государства, винили во всём сербов.
Нельзя сказать, что это было изобретением Иосипа Броза. Тот же Советский Союз, не будучи откровенно этнопропорциональным государством, на практике реализовывал похожую модель. Здесь Иосип Броз обратился к советскому опыту. Руководство СССР опиралось на труд и жертвы русского народа, при этом хитроумно лишив его всех прав и повесив на его шею неблагодарных и прожорливых «братьев». Иосип Броз умудрился проделать нечто подобное с сербами — сделав их чем-то вроде тюремщиков в собственной тюрьме.
Свои действия Тито объяснял так: «Мы пролили море крови за братство и единство нашего народа, и никому — ни в своей стране, ни за рубежами, не позволим его разрушить. Ни одна наша республика ничего бы не значила сама по себе. Наша задача — созидать свою историю, свою югославскую социалистическую историю на долгое будущее». Будущее, увы, оказалось недолгим…
Но в ту пору государственное строительство шло ни шатко ни валко. В апреле 1963 г. была принята новая конституция; страна стала называться Социалистическая Федеративная Республика Югославия (СФРЮ). Была учреждена должность Президента СФРЮ, который занял сам понимаете кто.
Отдельной темой является так называемая «ссора со Сталиным». По югославской версии, она произошла из-за того, что Сталин якобы требовал от Тито создать конфедерацию с Болгарией. Однако после разрыва с СССР в титовские лагеря пошли не только сталинисты, но и все, заподозренные в прорусских симпатиях. Объясняется это просто: Тито был русофобом, Россию и русских, мягко говоря, недолюбливал (а пребывание в плену и неудачный брак только усилили эти чувства). В дальнейшем русофобская пропаганда стала неотъемлемой частью титовского варианта «марксизма». По этой же причине, несмотря на многочисленные попытки хрущёвского и брежневского руководства как-то наладить отношения, Тито старательно отворачивался от протянутых рук. Дружить с Россией и русскими ему было физиологически противно.
Мы не будем сейчас описывать прочие особенности югославского режима. Напомним, что он, отказавшись от советской модели, начал строить особый «югославский социализм». Если попросту, то это была типичная «смешанная система»: крупная промышленность и инфраструктура принадлежала государству, всё мелкое — частным лицам. В частности, коллективизация так и не состоялась, зато было разрешено мелкое землевладение: закон от 15 апреля 1953 года разрешал иметь 10 гектаров земли — старая крестьянская мечта о «достаточном наделе». На государственных заводах действовало «рабочее самоуправление». Уволить рабочего было практически невозможно: дело доходило даже до передачи рабочих мест по наследству.
При этом предприятия самостоятельно распоряжались изрядной долей выручки (по закону от 1963 года — половиной). В общем, это было царство хозрасчёта и самоокупаемости.
Какое-то время эта модель работала. В шестидесятые-семидесятые годы Югославия была очень уютным местечком. После смерти Сталина Тито так и не стал мириться с СССР окончательно: к тому моменту он просёк ту фишку, что приятнее сосать двух маток сразу. Он не вступил и в Варшавский блок, а в его гаванях гостили корабли НАТО. Он осудил «вторжение в Чехословакию», чем заработал очки на Западе. На Западе же Тито брал многомиллиардные кредиты, некоторые из которых были безвозмездными: Западный блок прикармливал «не совсем социалистическую страну». В то же время Тито сотрудничал с Восточным блоком, в особенности по экономической части (югославские товары — особенно изделия легпрома — в Советском Союзе ценились и были любимы населением). В качестве официальной идеологии был принят марксизм, но допускалось существование разных его версий, что делало идейную жизнь интересной и насыщенной. Правда, самого оригинального из марксистов, Милована Джиласа в 1961 году посадили в тюрьму (за его работы, где он доказывал, что социалистическая бюрократия есть эксплуататорский класс), но в 1966 выпустили (о причинах этого мы ещё скажем), после чего он благополучно жил в особняке в центре Белграда, получал пенсию как ветеран партизанского движения, писал новые книги и публиковал их на Западе.
Прилавки были полны. Правда, существовала безработица и доставала инфляция — пороки, не свойственные чисто плановой экономике. Власти разрешали и даже поощряли поездки югославских граждан на заработки в ФРГ: вообще, границы страны были куда более открытыми, чем, скажем, советские. Зато — бесплатное здравоохранение и образование.
Внешнеполитические успехи страны тоже были более чем заметны. Беря деньги и ресурсы то у Востока, то у Запада, Иосип Броз сформулировал идеи и стал лидером «движения Неприсоединения» — то есть неучастия в обоих блоках и поиска «третьего пути» между социализмом и капитализмом. Фактически, небольшая страна оказалась новым центром притяжения. Тогда на Югославию многие смотрели с интересом -особенно страны «третьего мира», страдающие от нищеты, хаоса и межнациональных конфликтов. Казалось, Югославия нашла лекарство от всех этих болезней.
Благостная тишь нарушалась только глухими слухами об албанских волнениях в Косово.
Тучи на горизонте
Сами по себе албанцы — очень древний и довольно дикий народ, умудрившийся уцелеть, живя на продуваемой всеми ветрами истории земле. Их язык — древний и уникальный, сохранившийся ещё со времён пеласгов. Вопреки распространённому мнению, не все они мусульмане: среди них есть католики и даже православные. Тем не менее, большая часть албанцев приняла ислам: в османские времена это было выгодно.
Заселение албанцами Косово началось ещё при турках. Каждое сербское восстание приводило к кровавому подавлению и бегству сербов. Турки поощряли заселение этих земель албанцами. Собственно, и вся нынешняя Северная Албания когда-то была сербской землёй, а немалая часть албанцев — бывшие сербы, полностью забывшие о своём происхождении.
Следующей волной переселения было время оккупации. Немцы способствовали и поощряли въезд албанцев. После войны эта политика продолжалась — на этот раз по воле Тито. Белградская власть, озабоченная перманентной борьбой с сербским национализмом, всячески поощряла «многонационализацию» Югославии. Албанцы массово, десятками тысяч, переходили границу Югославии, вместе с возами, гружёными пожитками. Югославские пограничники смотрели на незваных гостей сквозь пальцы: имелось негласное распоряжение «не мешать». (Ровно то же самое происходит в современной России, активно заселяемой чёрными мигрантами).
Албанцы оказались отлично приспособленными к титовскому социализму. Они научились ничего не делать и всё получать от государства, а свободное время тратить на организацию мафиозного бизнеса (албанцы не любили производительный труд, но всегда были отличными преступниками), размножение и выселение сербов.
Надо сказать, что это была централизованная и направленная политика албанской общины. Сначала, в относительно спокойные времена, албанцы выкупали у сербов дома и землю за большие деньги. Одновременно оказывалось давление — несговорчивым сербам угрожали, их избивали, на членов их семей нападали. Искать справедливости в Белграде не приходилось: коммунистическая власть в споре серба с несербом всегда считала серба виноватым по определению. При Тито албанца за изнасилование сербки мог получить 30 дней тюрьмы, а серб за пение четнических песен — 60 дней тюрьмы. О насилиях над сербами писали даже западные газеты: это отнюдь не было секретом. В Белграде все закрывали глаза и зажимали уши: когда дело касалось сербов, ничего не замечалось.
В семидесятые годы вселенцы, быстро размножающиеся и активно расселяющиеся в крае, почувствовали силу. И начали просто выкидывать из домов сербов, убивать их, ну и, разумеется, требовать себе всяческих прав. Последнее Тито воспринял как угрозу своей личной власти. В июне 1971 года он вызвал в Белград руководство автономии и устроил ему выволочку по партийной линии. Но, разумеется, никаких мер по защите сербов предпринято не было.
Практически одновременно начались аналогичные процессы в Хорватии. 27 ноября 1971 года началась забастовка студентов Загребского университета. Студенты требовали отнюдь не повышения стипендий, а права Хорватии самостоятельно распоряжаться своими валютными резервами. Это требование поддержали партруководители хорватской компартии во главе с их лидером Савкой Дабчевичем-Кучером. Забастовка, впрочем, длилась чуть больше десяти дней и результатов не имела. Тито вызвал руководство хорватских коммунистов «на ковёр», требуя от руководства хорватской компартии, чтобы те «разобрались и приняли меры». Те, разумеется, клятвенно пообещали, что меры будут приняты — и спустили вниз указание: «ещё рано, сидите тихо».
21 февраля 1974 г. вступила в силу новая конституция СФРЮ. Урезание Сербии продолжилось: автономные края — Косово и Воеводина — фактически получали права республик. В Косово это было воспринято как первая победа над «югославской идеей».
Зато сам Тито стал президентом «без ограничения срока мандата», то есть пожизненно. Конституция, однако, предусматривала, что после смерти Тито должность президента будет ликвидирована, а государство и партию будут возглавлять, сменяясь через год, поочередно представители шести республик и двух краёв.
Тито планировал постепенный отход от дел. Это не значит, что он собирался выпускать вожжи из рук — скорее, почить на лаврах. Вместе со своей последней супругой Йованкой Тито доживал жизнь в резиденции на острове Бриони, наслаждаясь достигнутым. В текущую политику он вмешивался всё реже и реже.
«Осень патриарха» продолжалась всего шесть лет. В 1980 году восьмидесятивосьмилетний Тито заболел (кстати, за ним по его просьбе ухаживали католические монахини). Ампутация обеих ног не спасла старика — 4 мая он умер. По легенде, на смертном одре он сказал, что, наверное, будет последним югославом.
Теперь предстояло включить зарезервированный в Конституции механизм непрерывной ротации. 15 мая 1980 года был избран новый Председатель Президиума СФРЮ, представлявший Боснию и Герцеговину. С тех пор ежегодно в этот день Скупщина избирала главу государства из числа кандидатов, выдвинутых очередной республикой или краем. Естественно, за год сделать было ничего нельзя. На должность избирали серых людей, которые занимались в основном банальным казнокрадством.
Перестройка по-югославски
Тогда Косово удалось на время утихомирить — в значительной мере потому, что коммунистическая оболочка албанского национализма была малопривлекательной. Но процесс, как говорится, пошёл. В 1983 году боснийский литератор Алия Изетбегович опубликовал «Исламскую декларацию», где предложил программу превращения Боснии и Герцеговины в исламское государство. Это уже был прямой вызов. Изетбегович был арестован, судим и до 1990 года сидел в тюрьме (где, честно говоря, ему было самое место). Увы, в дальнейшем ему была суждена блестящая политическая карьера.
Переломным в судьбе Федерации оказался 1986 год. Именно тогда во главе сербских коммунистов встал новый лидер. Его звали Слободан Милошевич.
Он родился в Сербии в городе Пожаревац 29 августа 1941 года, в семье священника (мать при этом была убеждённой коммунисткой). Изучал право в Белградском университете, был активистом компартии — что не мешало ему быть главой нефтяной компании, затем возглавить крупный белградский банк. Молодой и честолюбивый финанситст благодаря связям с тогдашним главой сербской компартии Иваном Страмболичем ему удалось подняться: В 1978−82 годах он. руководил горкомом Союза коммунистов Югославии в Белграде. Тогда же он начал интригу против Страмболича, окончившуюся успешно: в декабре 1987 года ему удалось добиться смещения Стамболича с поста председателя Лиги коммунистов и президента Сербии. Дальнейшая судьба Страмболича была невесёлой. В августе 2000 года он бесследно исчез в Белградском парке.
Сейчас многие говорят, что Милошевич всегда был сербским националистом и антизападником. Увы, это не так.
Начинал он как либерал и вестернизатор — что, в общем-то, и неудивительно: он проработал несколько лет в США в югославских представительствах, хорошо знал западную систему и был ей восхищён.
Что касается национализма, то он стал таковым вполне разве что в конце жизни. В начале карьеры он скорее использовал национальную идею, нежели служил ей. Просто других работающих идей к тому моменту в Югославии уже не было.
В конце 1987 года Скупщина — впервые в истории Югославии — не смогла принять бюджет федерации и программу общественного развития на 1988 год. Все тянули одеяло на себя: понимая, что жить федерации осталось недолго, представители каждой республики норовили напоследок отхватить союзных ресурсов себе. Разумеется, ни один из проектов не собрал большинства голосов. Единый экономический механизм распался. Впрочем, экономика тогда уже мало кого интересовала.
В 1988 году была предпринята последняя попытка сохранить Югославию. На президентскую должность был избран Бранко Микулич — хорват, имевший репутацию сторонника сохранения федерации хоть в каком-то виде. Потом его заменил Анте Маркович, создавший «Движение за Югославию». Он возлагал надежды на то, что ни одна из югославских республик не была мононациональной и считал это фактором стабилизации. «Как вы будете делить Боснию и Герцеговину?» — спрашивал он. Увы, эта проблема как раз имела решение — правда, малоприятное… Но тогда о малоприятном старались не думать.
15 мая 1989 года впервые в истории Югославии главой государства был избран беспартийный — доктор экономических наук Янез Дрновшек из Словении. В том же месяце в Сербии на президентских выборах победил Милошевич.
Он шёл на выборы с простой программой: защита сербов от насилия и достойная жизнь для сербского народа. Откровенно говоря, в тот момент подобная программа была безальтернативной для любого сербского политика.
Первое, что сделал Слободан Милошевич на косовском направлении — упразднил «бескрайнюю автономию» (то есть республиканский статус де-факто) Косово и начал полицейские операции против убийц и погромщиков-абланцев. Следует заметить, что ни о каких притеснениях албанцев речь ни шла — даже «ответных», хотя этого они тысячу раз заслуживали. Всё, что делал Милошевич — это пытался защитить сербов и прекратить албанское насилие. Впоследствии это будет объявлено «началом геноцида».
Апогеем сербских надежд стало празднование в 1989 году шестисотлетия Косовской битвы.
28 июня 1989 года, в Видовдан, на Косовом поле собралось более миллиона сербов. Некоторые называют цифру в два миллиона. Учитывая, что сербов всего двадцать миллионов, на поле пришёл каждый десятый. Все остальные сидели у экранов телевизоров и ждали главного: выступление своего президента.
Слободан Милошевич спустился в центр Косова Поля на вертолёте, одетый в национальную сербскую одежду, и произнёс речь. Он сказал, что отныне прекращается практика подавления всего сербского, отныне никто не смеет безнаказанно притеснять сербов, в каком бы месте Югославии они не находились. «Никто не имеет права вас бить!» — это были те слова, которых ждала вся нация.
Увы, они остались только словами, но тогда этого никто не понимал и не хотел понимать. Сербы впервые за всё время существования объединённого государства почувствовали себя свободными людьми.
Неудивительно, что портреты Милошевича тогда висели даже в монастырях.
Начало конца
Съезд прервал работу и так и не возобновил ее. Фактически партия распалась на республиканские организации.
В 1990 году во всех республиках были проведены выборы глав исполнительной власти. Коммунисты проигрывали везде. В Словении (8 апреля) победила правоцентристская коалиция во главе с Миланом Кучаном. В Хорватии (22 апреля) — Хорватский демократический союз, возглавляемый Франьо Туджманом. Когда-то Туджман был участником патризанской борьбы и соратником Тито, но ещё в семидесятые стал отмороженным хорватским националистом и имел по этой линии неприятности: его спасло только славное прошлое. К девяностому году он по своей идеологии уже мало чем отличался от недоброй памяти усташей.
Сербам, имевшим несчастье жить в Хорватии (не стоит забывать: Тито наделил эту республику изрядным куском сербских земель), начали задумываться о том, что их ждёт. Что такое серборез, сербы помнили очень хорошо.
Тогда существовало два пути избежать этнической чистки: либо сохранение Федерации, либо требование автономии с последующим отделением. Сербы, как законопослушные граждане Югославии, сначала пошли по первому пути: они стали выступать за сохранение Югославии. На этой почве начались первые стычки с хорватами. В августе-сентябре в Книгской Крайне — месте компактного проживания сербов — произошли первые вооружённые столкновения с хорватской полицией, которая систематически разгоняла сербские собрания и выступления.
Хорватское руководство, однако, понимало то, чего ещё не поняли люди из народа: Федерации по-любому конец, так что сербы рано или поздно попробуют отделиться. 22 декабря 1990 года Хорватия приняла новую конституцию, объявив себя «унитарной и неделимой республикой».
Но вернёмся к республиканским выборам.
На выборах в Македонии (11 ноября) победила так назваемая Националистическая внутренняя революционная организация. Название этой лавочки соответствовало содержанию. В Боснии и Герцеговине выборы состоялись 18 ноября и на них победила мусульманская Партия демократических действий во главе с тем самым Алией Изетбеговичем (к тому моменту выпущенным из тюрьмы и ставшим «демократом»). Впрочем, тут нужно сделать одну оговорку: победила она только потому, что мусульман было больше. Местные хорваты голосовали за Хорватское демократическое содружество во главе со Стьепаном Клюичем, местные сербы — за Сербскую демократическую партию Радована Караджича. Запомним эти фамилии: они нам ещё пригодятся.
Только в Сербии и Черногории (там выборы прошли в декабре) победили партии, преемственные СКЮ: Социалистическая партия Сербии и Союз коммунистов Черногории. Милошевич стал всенародно избранным президентом.
Оказавшись у власти в четырёх республиках и обоих автономных краях, националисты и демократы стали добиваться отделения от Югославии.
В июле 1990 года албанцы Косово провозгласили независимость. (Её, естественно, тут же признала Албания — и больше никто). Затем в городе Качанике была провозглашена конституция албанского «государства» — весьма, кстати, либеральная. Тогда же руководство албанских сепаратистов объявило всеобщую и бессрочную забастовку — или, как сейчас это называется, «компанию гражданского неповиновения». Это значило, что албанцы перестали платить налоги, забрали своих детей из государственных школ, бойкотировали выборы, и так далее. Вместо этого они стали создавать свою систему власти — начиная с частных албанских школ и университетов и кончая собственными «силами охраны порядка» (больше похожими на «эскадроны смерти»).
Но это были ещё цветочки: бунт албанцев был, по крайней мере, нелегитимен. Зато хладнокровные словенцы 23 декабря 1990 года провели вполне официальный референдум о независимости. Подавляющее большинство высказалось «за». Однако никаких практических шагов за этим пока не последовало: все ждали реакции союзного центра.
В тот момент уже все более-менее трезвые югославские политики исходили из того, что Югославия как целое мертва: вопрос лишь в том, как её поделить. Слободан Милошевич понимал это тоже. Оставалось бороться за выгодные для Сербии и для себя лично условия раздела. Единственный разумный план, который можно было предложить в таких обстоятельствах — это объединение всех сербских земель в единое государство. Что подразумевало отказ от титовских границ и отъём у соседних республик тех земель, где существовали компактные поселения сербов. Беда была в том, что политики с той стороны республиканских границ (быстро каменеющих и становящихся государственными) это понимали тоже. Их идеей было — выгнать (или уничтожить, если удастся) сербов до того, как они попробуют уйти вместе с землёй. Тут было важно — кто успеет первым.
15 мая 1991 г. состоялись очередные выборы главы югославской федерации. Кандидата на этот пост представила, в порядке очереди, Хорватия. Стипе (Степан) Месич — хорватский националист, ещё в семидесятые годы получивший год тюрьмы за это самое дело. Первое, что он сделал, возглавив страну — это заявил, что хотел бы стать последним руководителем Югославии.
Представители Сербии и Черногории в союзном парламенте вполне резонно заявили, что такого президента не признают. Месич, не сложив полномочий, преспокойно уехал из Белграда в Загреб, готовить референдум о независимости по образцу словенского (он прошёл 19 мая с предсказуемым результатом). Югославия оказалась без общепризнанного главы государства.
Все замерли, ожидая, где полыхнёт.
По поводу того, как пойдёт демонтаж страны дальше, существовали разные планы: вариантов было много. Но кто-то — видимо, находящийся за пределами Балкан и менеджирующий процесс распада — решил, что пригодится уже апробированный (и в тот момент почти уже доведённый до конца) вариант расчленения, приготовленный для СССР. А именно: первой о своём суверенитете заявила Словения.
Если с чем-то сравнивать, то словенцы в составе Югославии играли примерно ту же роль, что Прибалтика в составе Российской Империи, а потом Советского Союза: с одной стороны, окраина, с другой — окраина европеизированная, «культурная», с третьей — вся эта культура полностью заимствована извне. Словенцы всю свою историю — где-то с девятого века — жили под немцами и венграми. Сильной государственности они никогда не имели (как и прибалты) и не особенно страдали от этого. Фактически, они даже не сложились в единый народ — словенцы составляют смесь малых этносов: краинцев, белокраинцев, штирийцев, резьян и других. Большинство их — католики, есть немного протестантов и православных. В общем, словенцы никому не доставляли особых хлопот — до поры, как говорится, до времени.
Как мы все хорошо помним, «парад суверенитетов» в Союзе начался с относительно спокойной, «европейски цивилизованной» Литвы. Расчёт был на то, что Москва не посмеет применить силу, а если и посмеет, то в таком щадящем режиме, что крохотные «силы обороны» республики с ней справятся. Вышло всё совсем удачно для литовцев: попытка захвата телецентра обернулась позором, Горбачёву пришлось делать вид, что он не отдавал соответствующих приказов, а маленькая гордая республика красовалась перед всем миром, подставляя румяные бока ласкающим взорам телекамер CNN. Здесь было запланировано нечто вроде этого.
2 июня 1991 года в Пекрах (Пекри) под Марибором произошло официальное провозглашение словенской армии и проведён военный парад. На это центральные власти предпочли не обращать внимания.
Вечером 25 июня 1991 года на заседании парламента была провозглашена независимость республики. На следующий же день была произведена молниеносная замена госсимволики, контроль над всеми жизненно важными объектами взяли на себя вооруженные формирования сепаратистов.
К тому времени Югославская Народная Армия оставалась последней силой, ещё имеющейся у союзного государства. Она насчитывала триста тысяч человек, у неё на вооружении было несколько тысяч орудий, бронетехника, сотни боевых самолётов и вертолётов, с обученным офицерским корпусом и традициями. Ещё важнее было то, что армия была единственной силой, которая желала сохранения страны. В Словении ей противостояли наспех собранная армия на порядок меньшей численности, вооружённая главным образом, стрелковым оружием и легкими противотанковыми и артиллерийско-минометными средствами. К этому нужно ещё добавить, что словенцы, в отличие от тех же хорватов — не военный народ, без воинских традиций. Диким национализмом они тоже не отличались: конечно, они, как католики, не любили православных и мусульман, но не более того. Разумеется, по линии костёла их малость подогрели, не до такой степени, чтобы превратить их в героев, готовых сражаться с югославской армией за независимость.
Куда хуже было то, что в тот же день, хотя и чуть позже, независимость провозгласила Хорватия. Однако хитрый Туджман счёл, что к прямому вооружённому конфликту они пока не готовы, а потому ограничились только декларацией.
Но и этого было достаточно: югославские власти растерялись настолько, что весь следующий день был потрачен на суетливые попытки принять хоть какое-то решение.
В конце концов оно было найдено: взять под контроль границы Словении, после чего снова сесть и думать, что делать дальше.
27 июня военные части ЮНА начали движение к намеченным пунктам. Хорваты пропустили через свою территорию части югославской армии — хотя жители некоторых местечек и городов как бы по собственной инициативе блокировали продвижение частей. На это тоже решили не обращать внимания.
На следующий день, в пятницу 28 июня 1991 года, в Видовдан, в Югославии началась гражданская война.
(окончание следует)
