 |
| Независимое военное обозрение | Александр Уткин | 31.03.2006 |
Рыцарские забавы
Что и говорить, красиво сказано. Вот только подставлять оружию свое тело для мессиров рыцарей было нередко занятием отнюдь не опасным — защищали они свои персоны разнообразными доспехами весьма надежно. Недаром Фридрих Энгельс в статьях об армиях и родах войск, подготовленных для Новой американской энциклопедии, отмечая, что средневековая пехота по большей части ни на что серьезное не годилась, далее утверждал: у закованных с ног до головы в железо всадников-феодалов существовал своего рода вид спорта, заключавшийся в том, что они въезжали в толпы кнехтов и безнаказанно их истребляли.
Правда, сподвижник Карла Маркса и основоположник научного коммунизма представителей классов угнетателей не жаловал, потому мог что-то преувеличить. Однако не столь уж значительно. Свидетельством тому — случай, произошедший в разгар битвы при Бувине, где 26 июля 1214 года сошлись войска французского короля Филиппа II Августа и армия германского императора Оттона IV. В центре немцы атаковали французских рыцарей, опрокинули их, прорвались к свите неприятельского монарха и, перебив ее, занялись самим венценосцем. Филиппа Августа вышибли из седла, но он имел великолепное пацирное облачение, и противники, как ни старались, ни убить, ни ранить его не сумели. А тут подоспела наконец-то подмога, короля выручили из беды, после чего и битва завершилась победой французов.
Сражение, напомню, происходило в начале XIII столетия, а господин де Бюэй жил два века спустя, когда латы, шлемы и прочая рыцарская экипировка намного усовершенствовалась…
Но, кстати, тот, кто представляет реалии средневековых военных кампаний, допустим, по романам Вальтера Скотта, очень сильно заблуждается. Боевые действия представляли из себя не череду крупных битв (они являлись скорее исключительными эпизодами) и схваток между рыцарскими отрядами. Тот же Жан де Бюэй начал свою ратную карьеру с того, что нес службу в гарнизоне замка Люк, неподалеку от которого находился замок Версе, занятый врагом. Солдаты Бюэя во всем терпели нужду, не хватало ни пропитания, ни лошадей (приходилось, отправляясь в экспедиции за крепостные стены, садиться вдвоем на одного коня), и первый подвиг Жана на военном поприще заключался в том, что он со своими людьми сподобился увести ночью стадо коз, принадлежавшее неприятельским воинам из Версе. Одновременно юному дворянину удалось прихватить выстиранное нижнее белье, сушившееся на веревке, которое он потом надевал под доспехи. А затем господин де Бюэй ухитрился угнать корову, принадлежавшую капитану расположившегося в замке Версе отряда…
Разумеется, бывали в ту эпоху и серьезные бои, и поединки перед ними. Однако ж далеко не все проходили по классическому сценарию соревнования в силе и ловкости двух воинов. Так, существует легенда, что перед одним из сражений, в котором участвовал бургундский герцог Карл Смелый, военачальник противостоящего ему войска, зная кичливый и заносчивый характер этого человека, предложил ему через парламентера не устраивать кровопролитное побоище, а решить вопрос о победе единоборством, как некогда он был решен между иудеями и филистимлянами — Давидом и великаном Голиафом.
Давая на это свое согласие, Карл Смелый потребовал, чтобы от неприятеля выступил самый сильный и опытный рыцарь, а со стороны бургундцев он готов был драться сам. На что, собственно, и рассчитывал вражеский полководец, собиравшийся обезглавить армию герцогства. Однако произошло неожиданное.
Выехав верхом на поле брани, Карл проскакал мимо соперника галопом, круто развернул коня и стал лицом прямо против жгучего, бьющего в глаза солнца. Все изумились: ведь герцог совершенно очевидно допустил серьезный просчет. А когда бойцы сблизились, Карл вдобавок вдруг стал мотать из стороны в сторону головой, чем вызвал неудержимый смех и в своем, и во вражеском войске. Но каково же было удивление солдат, когда противник герцога начал жмуриться, моргать, а потом закрыл глаза руками. Дело в том, что в шлем Карла Смелого был вставлен крупный бриллиант, названный впоследствии «Санси». Герцог просто ослепил врага отраженными солнечными лучами и беспрепятственно сразил его наповал.
Смешные обычаи
Французский исследователь Марселен Дефурно приводит следующий пример: «В 1424 году люди из Гиза, осажденные войсками Жана де Люксембурга, подписали с ним формальное соглашение: если они не получат помощи до 10 марта, крепость будет сдана; то же самое произойдет «если принцы и сеньоры, каковые держат ту же сторону, что и гарнизон Гиза, потерпят поражение в бою». В случае если, напротив, пришедшие на подмогу войска одержали победу, Жан де Люксембург и его капитаны «обязывались вернуть людям Гиза, освободить и отпустить беспрепятственно местных жителей, которые были взяты в залог сдачи».
Если более забавно по нынешним временам выглядит и такой случай из военной средневековой практики. Тогда ведь не столько стремились к тому, чтобы убить знатного противника, сколько старались взять его в плен, чтобы получить потом за невольника хороший выкуп и обогатиться. Но вот незадача: пленника обычай требовал достойно содержать, а это, в свою очередь, обходилось недешево. Так вот, в Руане в 1449 году французские войска захватили лорда Бергавенни. Сперва король Карл VII подарил вельможу одному своему приближенному, но затем англичанин достался уже известному нам Жану де Бюэю. Проходил год за годом, а выплата выкупа откладывалась. И Бюэй не выдержал, обратился со слезным посланием уже к новому французскому венценосцу Людовику XI: «Сир, умоляю вас, если вам будет угодно принять поименованного сеньора… соблаговолите возместить мне расходы, иначе я буду совершенно разорен…»
Но король отказался взять пленного на свое содержание, и только в 1466 году Жан де Бюэй смог избавиться от своего узника.
Вместе с тем история полна и другими казусами. Начало XVI века. Испанцы принимаются за завоевание Америки. И тут до конкистадора Понсе де Леона доходит весть, что где-то на материке есть земли с чудодейственными источниками омолаживающей и оздоравливающей воды. Он навербовал себе старых, больных и увечных солдат и отправился с ними в путь. Корабли экспедиции прибыли к побережью полуострова, позже названного Флоридой, где незадачливые завоеватели принялись время от времени высаживаться, купаясь во всех обнаруженных реках и озерах. Так продолжалось до тех пор, пока отряд не был наголову разбит индейцами.
А что касается различных правил войны, давно исчезнувших и ныне вызывающих улыбку, то стоит вспомнить такой эпизод. 11 мая 1745 года. Идет битва при Фонтенуа между французскими и англо-голландскими войсками (закончилась поражением последних). 15 тыс. британцев были направлены через болото: их командующий, герцог Кемберлендский, предполагал, что здесь противник не ждет удара. Однако, выбравшись из топи на сухое место, англичане внезапно обнаружили сомкнутые ряды французских гвардейцев, которые, правда, тоже поначалу опешили, увидев, как всего в 20 шагах от них из дымки утреннего тумана выходят на берег вражеские солдаты.
Рассказывают, что первыми преодолели замешательство британцы. Их офицеры приветствовали французских галантным снятием шляп, им ответили тем же. Дальше следовало открывать огонь друг в друга в упор и вступать в штыковой бой. Но стрелять первыми никто не решался. Обе стороны колебались. Тогда лорд Хэй предложил французам дать залп первыми. «Только после вас, — услышал англичанин учтивый ответ. — Вы — гости"…
Aнгло-французское соперничество в XVIII — начале XIX веков знает, может быть, единственный в своем роде случай в летописях войн. Было это в Индии. В течение полутора лет (ноябрь 1746 — апрель 1748 года) французы осаждали британский форт Сент-Джордж. Но его гарнизон получал бесперебойное снабжение всем необходимым с моря, а коммуникации стремящихся овладеть крепостью войск пролегали по суше — по сплошному бездорожью. В результате французские войска в отличие от защитников форта так оголодали, что, когда над укреплением кто-то из англичан поднял на штыке кусок ветчины, целый неприятельский батальон бросил позицию, перебежал к осажденным и сдался.
Огненные казусы
Нечто похожее, хотя и меньшее по масштабам произошло во время борьбы североамериканских колоний Великобритании за независимость. Повстанцы осадили английские войска в Бостоне. Сюда была доставлена захваченная американскими каперами на британском бриге бронзовая мортира весом более тонны. «С восторженными воплями, — пишет известный российский историк Николай Яковлев, — орудие потащили на позиции, окрестили „конгресс“ (в честь тогдашнего высшего органа власти восставших колоний. — А.У.), в знак чего генерал Путман разбил о него бутылку рома. Английские солдаты не услышали голоса „конгресса“ — ретивые патриоты забили неслыханный заряд, и мортира разлетелась на куски».
Хотя не исключено, что дело не только в «ретивости». Николай Яковлев отмечает, что за столом у главнокомандующего армией мятежных американцев и будущего первого президента США Джорджа Вашингтона «вино лилось рекой». Ведь «армией командовали отнюдь не унылые трезвенники или кисляи… Рассказывают, что во время задушевной беседы у Вашингтона ударили барабаны, ухнула сигнальная пушка — тревога! Военачальники вскочили, генерал Грин закричал, что не может найти своего парика. Взгляните в зеркало, сэр!» — пробасил прославившийся хладнокровием генерал Ли. Грин бросился к зеркалу и увидел пропавший парик на голове. Он вздохнул с облегчением — привычный вид, и тут же изумился — в зеркале смеялись два Вашингтона!.."
Конечно, не только спьяну получаются всякие веселые нелепицы на каком-либо ТВД. Даже в русских войсках. Откроем записки литератора и врача Викентия Вересаева «На японской войне», читаем: «Наступил канун Рождества. Японцы перебросили в наши окопы записочки, в которых извещали, что русские спокойно могут встречать свой праздник: японцы им мешать не станут и тревожить не будут. Разумеется, коварным азиатам никто не верил. Все ждали внезапного ночного нападения…
…Часу в девятом раздался один ружейный выстрел, другой — и вскоре на наших позициях затрещал бешеный пачечный огонь. Тяжело загрохотали пушки. Все примолкли. Творилось что-то жуткое. Ружейная стрельба распространялась все шире, бухали пушки, и снаряды с завыванием уносились вдаль.
Мы приготовились к приему раненых. Раненых не привозили. А пальба перекатывалась бешено и лихорадочно, мимо скакали в темноте взволнованные ординарцы…
…Разыгралась одна из самых смехотворных историй за всю войну… Охотники одного из наших полков услышали в темноте быстро приближающийся со стороны японцев широкий, легкий, частый топот. Охотники открыли огонь. Уверяют, что это было стадо китайских свиней; оно вырвалось откуда-то из закуты и бежало по полю. Огонь охотников был подхвачен сидевшим в окопах батальоном, оттуда огонь передался в соседние части, дали знать в батареи, — и пошла канонада… Командир батальона, обнаружившего наступление свиней, послал командиру полка телеграмму: „Дольше держаться не могу, пришлите подкрепление“. (Многие офицеры честным словом заверяли меня, что это факт.)…И тут все сгорели со стыда: огонь взрывов осветил вокруг полнейшую пустыню…»
Острят военачальники
Вот, допустим, диалог генерала Петра Панина с генерал-прокурором князем Александром Вяземским. «Вы забываете, — заявил он в ходе препирательств в сенате, — что прокурор, по изречению Петра Великого, есть око государево». — «Нет, — отвечал Панин, — вы не око, а бельмо государево».
Или случай с Суворовым. Как-то полководцу сказали про одного российского вельможу, что тот не умеет даже писать по-русски. «Экий стыд, — заметил Александр Васильевич и добавил: — Пусть пишет по-французски, лишь бы думал по-русски».
Генерал-поручик Алексей Тучков как-то попенял Суворову, что он не присылает по обязанности свои карты и планы сражений в подчиненный ему Инженерный департамент. Суворов признался, что виноват, и тотчас принес большую карту Европы, свернутую в трубку, отдал ею честь и положил к ногам Тучкова.
Полковник Кузьмин, потерявший в боях с турками руку, из уважения к своим ратным заслугам был оставлен в армии и назначен комендантом одного из фортов на Балтийском побережье. В ходе Русско-шведской войны 1788−1790 годов укрепление попыталась захватить неприятельская эскадра. Кузьмин с небольшим гарнизоном отбил все атаки врага, а на предложение сдаться ответил: «Передайте шведскому адмиралу, что мне нечем ворота открывать: одна рука, да и та шпагой занята».
Уж на что казался всем грубым, тупым и недалеким генерал Аракчеев, но и он умел, оказывается, применять весьма остроумные воспитательные меры. Однажды к двери его приемной была приколота записка: «Я, Влас Васильев, камердинер графа Алексея Андреевича, сим сознаюсь, что в день Нового года я ходил с поздравлениями по многим господам, и они пожаловали мне в виде подарков…» Далее перечислялось, кто и сколько дал Васильеву денег…
Адмирал Павел Чичагов, будучи в 1807—1811 годах морским министром России, стал пренебрегать заседаниями Государственного совета, а когда Александр I поинтересовался у него, почему он не приходит, заявил императору: «Извините, ваше величество, но последнее заседание, на котором я был, разбирало вопрос об устройстве далекой Камчатки, и потому я решил, что все остальное уже устроено в России и собираться совету не для чего».
Но и сам Чичагов однажды нарвался на встречное меткое замечание. Произошло это в Париже: раскритикованный за неудачные действия против Наполеона в ходе кампании 1812 года, он вышел в отставку с немалым пенсионом и, обиженный, уехал за границу. Там он не стеснялся в язвительных суждениях о покинутой Родине, на что как-то услышал в ответ от соотечественника:
«- Признайтесь, однако, что есть и в России одна вещь, которая хороша.
— Что вы имеете в виду?
— Те деньги, которые вы от нее получаете».
Между тем столь же остроумно охарактеризовал работу высокого органа государственного управления другой адмирал — Николай Мордвинов: «Можно принять меры противу голода, наводнения, моровой язвы, противу всяких бичей земных и небесных, но противу благодетельных распоряжений правительства решительно нельзя принять никаких мер».
Прекрасный пример боевого остроумия найдется у Пушкина: «Генерал Раевский был насмешен и желчен… Один из наших генералов, не пользующихся блистательной славою, в 1812 году взял несколько пушек, брошенных неприятелем, и выманил себе за то награждение. Встретясь с генералом Раевским и боясь его шуток, он, дабы их предупредить, бросился его обнимать; Раевский отступил и сказал ему с улыбкою: «Кажется, ваше превосходительство принимаете меня за пушку без прикрытия…»
Пушкин подшучивал над Денисом Давыдовым: «Военные думают, что он отличный писатель, а писатели уверены, что он отличный генерал».
