 |
| Красная звезда | Александр Бондаренко | 14.03.2006 |
Нашей молодежи сегодня не хватает внутренней обеспокоенности, напора, социального темперамента.
— Когда СССР называли самой читающей страной, то даже в самых больших книжных магазинах на прилавках не было такого количества наименований, как в современных супермаркетах. Однако складывается впечатление, что серьезная литература уходит в прошлое…
— Нет, настоящая литература есть. Просто народ по части чтения сбит с толку. Во-первых, это совершенно дикий напор самых массовых средств пропаганды — телевидения и Интернета. Во-вторых, книги очень подорожали, далеко не всем они по карману. И третье, выброс на рынок этой самой «беллетристической» — в смысле массовой — литературы.
— Скажем, дешевой…
— Да, во всех смыслах дешевой: легко покупается, легко читается — чтение не требует никаких усилий. Мне кажется, телевидение влияет на выбор литературы не только прямо, но и косвенно — уровень ТВ у нас страшно низкий, а его все равно смотрят, куда от него денешься? Этот уровень влияет и на выбор литературы. Поэтому широкие массы выбирают примерно те книги, которые соответствуют стандартам, предлагаемым ТВ.
— То есть, я так понимаю, на характер чтения прежде всего влияет внешний фактор — дороговизна серьезных книг, навязчивая пропаганда дешевого чтива?
— Нет, есть и серьезный внутренний фактор: народ именно сбит с толку и, честно говоря, устал — причем, на мой взгляд, устал еще и генетически. В ХХ веке было несколько очень действенных поколений, которые породили уже каких-то усталых наследников. Не говоря о том, что генетический фонд нации в ХХ веке был очень сильно выбит, начиная даже не с 1905 года, а с какой-нибудь Ходынки… Непрерывно шло уничтожение этого фонда — и прежде всего молодых, сильных и смелых, здоровых мужчин.
— Как писал Сергей Колбасьев, «по неизбежному закону войны на фронте собирается самое лучшее общество"…
— Тем более что у нас довольно долго русские уничтожали русских — говоря биологически, наиболее сильные духовно особи уничтожали именно таких же. Окопы красных и окопы белых — там русские и тут русские. «В атаку, вперед!» — кто встает первым? Самые храбрые — они же первыми и погибают. А тот, кто похитрее, тот оставался на дне окопа, чтобы потом вернуться с войны…
— Чтоб никого случайно не обидеть, оговоримся, что и самых храбрых пули порой обходили, и трусов, бывало, в тылу доставали.
— Конечно! Но вот эта усталость нации, и физическая, и духовная, сегодня ощущается. Народ, не в целом, конечно, но довольно широкий его слой, уже не хочет разбираться в жизни. Он хочет отвлечься и развлекаться, и для этого ему в широком ассортименте предлагается массовая литература. А настоящая литература, которая, конечно, есть, остается в тени…
— Настоящая литература сегодня — это кто?
— Мне не хочется называть имена, потому что это сразу сузит сам вопрос. К тому же, если я назову какие-то имена, создастся впечатление, что эти вот — хорошие, а все остальные, не названные, — плохие. Я ведь почему перестал писать текущую критику? Однажды написал статью о сегодняшней литературе. Наутро захожу в свой кабинет — за столом сидят человек десять, перед каждым бутылка. Это были упомянутые в статье… А потом пошли не упомянутые — человек двести…
— Разумеется, без бутылок?
— Зато с претензиями: «Вы расхвалили графоманов, а мы — серьезные люди, и вы нас не упомянули!» Поэтому мне не хочется называть какие-то пять-шесть фамилий, которые кого-то успокоят, но у многих вызовут раздражение. Я ведь бюрократ, «писательский начальник» и вынужден это учитывать… Ограничимся констатацией, что серьезная литература и интересные авторы у нас, конечно же, есть.
— А можем ли мы определить основную тему современной литературы?
— В основном — я это хорошо знаю и по Литинституту, и по нашим слетам, и по повседневному общению — это, к сожалению, проблемы индивидуального существования, индивидуальной психики и индивидуальных комплексов. Так сказать, я — она, она меня любит, я ее — нет, и почему это так, и нужна ли вообще любовь… Нынешних социальных, политических и всяких иных острых вопросов в текущей литературе, особенно молодой, крайне мало!
В советские времена литература заменила церковь. Писатели — и это в традициях русской литературы — взяли на себя роль пророков, «инженеров человеческих душ».
— Вы можете сказать, почему?
— Потому, что и в молодое поколение литераторов, к сожалению, проникла та самая усталость. Политику — к черту: там одни воры, жулики, проходимцы и все друг друга обманывают… Это даже не пишут, но четко имеют в виду. Поэтому мы занимаемся нашим личным существованием — именно личным, не обязательно даже сексуальным, а просто: я вышел на улицу, ветер дует, листья летят… Сегодня это резко преобладает, а литературы, поднимающей социальные, общественно-значимые вопросы — я бы сказал, «некрасовского плана», — очень и очень мало.
— Что в этой связи можете сказать о военной литературе?
— Вы знаете, пожалуй, социальный момент сегодня больше всего присутствует именно в военной литературе. Если Михаил Алексеев, Юрий Бондарев, Владимир Карпов пишут о событиях 1941 — 1945 годов, о той войне, в которой они сами участвовали, то молодое, новое поколение — это те, кто был в Афганистане, Чечне, участвовал в спецоперациях… Тут, как понимаете, без осмысления сегодняшнего дня, без социальных обобщений просто невозможно. Эта литература есть, читаема, и, кстати, качество у нее хорошее.
— А настоящая, скажем так, большая поэзия в России осталась?
— Может быть, я и субъективен, но что касается какого-то общезначимого поэта, на котором бы все сошлись, сейчас, по-моему, такого нет. Последним из таких, видимо, был Юрий Кузнецов, хотя и его больше знали в наших профессиональных кругах… Но сейчас, по-моему, нет и такой несомненной фигуры — пусть и с ограниченным диапазоном… Хотя, повторяю, технически грамотных стихов много и талантливые люди есть. Но вот я говорю своим студентам, и их это бесит: «Стихи у тебя на четверку с плюсом. А вообще-то стихи должны быть на семерку — по пятибалльной системе. Тогда только это дело несомненное!»
— Согласен… Владимир Иванович, а можно ли, по вашему мнению, народ опять повернуть к чтению?
— Вы имеете в виду к серьезному чтению? Думаю, что весь народ к серьезному чтению уже не повернешь. Да, собственно, оно и всегда так было… А сейчас под мощнейшим давлением ТВ и Интернета это вообще невозможно. Но можно создать какую-то — не люблю это слово, но другого нет — элиту, которая была бы авторитетна в народе… Элита — в духовном плане.
— Сегодня «элитой» себя именует довольно, скажем так, своеобразная часть общества… Вы говорите о читающих или пишущих?
— Конечно, и о серьезно пишущих, и — это как бы уже следующий слой — серьезно читающих. Это, кстати, тоже своеобразный талант: бывает, что человек и умный, а читать не умеет. А бывает, ну внешне простак простаком, но начинаешь говорить — он все, оказывается, читал… Так вот, необходимо, чтобы пишущие имели авторитет, который, приходится признать, был у советских писателей. Ведь в советские времена — согласитесь — писатели заменили церковь. Они, и это, собственно говоря, в традициях русской литературы, взяли на себя роль пророков, «инженеров человеческих душ».
— Не только пророков, но и проповедников…
— Читатели осознанно обращались к писателям со своими вопросами. В этом, кстати, одна из причин больших тиражей — люди хотели знать, как надо жить.
— И наша литература могла дать реальный ответ на этот вопрос, или же, как сейчас утверждается, все в ней было придумано?
— Нет, почему — это получалось и даже очень. Другое дело, что получалось чаще в моральном плане, но не в художественном. Допустим, «Повесть о настоящем человеке» все читали, и, кстати, все относились к ней положительно. Если угодно, многие действительно учились жить по этой книге… И в Китае сейчас эта книга переводится вовсю…
— Заведующая библиотекой одного из госпиталей мне недавно говорила, что у солдат «Повесть о настоящем человеке» пользуется огромной популярностью…
— Вот видите! Кстати, к юбилею Николая Островского Литинститут решил для проформы провести конференцию… Так сбежалась толпа студентов, молодые интеллектуалы, уставшие «от того, кто подражал тому, кто…» Массовой была конференция, и все слушали. Почему? Да потому, что, оказывается, Островский для них — пример мужчины, пример действенного мужественного поведения. Выступали, говорили: «Если ты сделал свой выбор, то за него надо биться — так, как бился Павел Корчагин! Это человек, который бьется за свой выбор». Такие дела… Вот она, советская литература — только руками разведешь. Хотя, повторю, что и «Повесть о настоящем человеке», и «Как закалялась сталь» — не шедевры художественности.
— Ну да, хотя в советской литературе есть немало и по-настоящему высокохудожественных произведений…
— Действительно — тот же «Тихий Дон», например. Его, наверное, читали не затем, чтобы научиться жить, а для того, чтобы понять, что происходило в ХХ веке… Хотя для многих и Григорий Мелехов — образец поведения. Бывает, студенты говорят: «Вот мужик каким должен быть!» На это я обычно возражаю, что он не мужик, а казак. Отвечают: да наплевать на эти тонкости, «мужик» — в смысле «мужчина».
— Ну, а теперь, признаем, подобных книг нет…
— И это, кстати, одна из причин малых тиражей. Ты занят своей индивидуальной психикой? Ну и разбирайся с ней!.. Вот на семинаре студентка 18 лет на вопрос, что читала из современной литературы, отвечает: «Я наших авторов не читаю». Когда же я спросил, почему она выбирает зарубежную литературу, она сказала, что наши молодые стараются писать так же, но пишут хуже. А поскольку там, на Западе, эти новаторы уже все написали и написали лучше, то по индивидуальной психике она читает западных писателей. И задает контрвопрос: «Вы мне укажите нынешний «Тихий Дон». Говорю: «Не могу!» — «Вот видите…» Они же, молодые, все понимают.
— Действительно, хотя есть мнение и несколько иное: «дети перестройки», одним словом…
— Да, у нас обычно считают, что молодежь изрядно подпорчена. Нет, я-то знаю молодежь и по Союзу писателей, и по Литинституту. Молодежь сегодня в большинстве своем как раз очень нравственная. Умные, начитанные — ну, это я про своих положительных семинаристов, — но спокойные. Я им так и говорю: у вас все хорошо, но вам не хватает внутренней обеспокоенности, напора, темперамента — и в первую очередь социального. У нас все дела сейчас обстояли бы иначе, если бы он у вас был, у молодежи.
— Вы говорите о своих «положительных семинаристах», которые знакомы с литературой гораздо лучше, чем многие другие… И вот такой вопрос: а не слишком ли рано школа знакомит молодых людей с самыми серьезными произведениями отечественной литературы?
— Вы затрагиваете тему, на которую я могу говорить часами! Это был огромный просчет в школьном образовании нашего времени, что самую серьезную русскую литературу мы начинали постигать с 8-го класса и заканчивали в 9-м. В 10-м же проходили советскую литературу: тех же Островского, Полевого… Хотя и Шолохова тоже.
— Сейчас, когда в большинстве школ нет 4-го класса, 8-й называется 9-м и программа фактически остается такой же: сначала русская классика, затем — современность, только нет «Повести о настоящем человеке» и «Как закалялась сталь». Впрочем, не будем давать оценок школьной программе — это слишком далеко уведет…
— Да, речь у нас о другом: большинство основополагающих произведений русской литературы наши соотечественники читают в совершенно юном возрасте, ничего не понимают, но считают, что прочитали… Я по ряду причин недавно перечитал «Войну и мир», «Анну Каренину», «Обрыв», «Обыкновенную историю», «Тихий Дон» — и это совсем уже другое чтение, чем когда-то. Мало того, все персонажи воспринимаются совершенно иначе, чем привык о них думать…
— По-моему, каждый человек должен все это периодически перечитывать…
— Ну, не каждый, прежде всего умный, чтобы понимать… К тому же мешают именно школьные впечатления. Толстой ведь нарочито коряво писал: когда он видел у себя гладкую фразу, то ее нарочно разрушал, вставлял придаточные предложения. Он однажды сказал: «Я не люблю дистиллированную воду, я люблю, чтобы вода была как из родника — с соринками, с травой…» Но «трава и соринки» не всем нравятся. Чтобы Толстого осилить, нужна и стилистическая какая-то грамота, и, конечно, духовная. Как можно читать Толстого в 15 лет?! Зато человек считает, что он все это якобы прочел и читать второй раз ему не надо.
— Что делает Московская организация Союза писателей, чтобы народ и творил, и читал?
— Мы исходим из лозунга: «Человека научить писать невозможно, но помочь ему можно». Можно помочь стать профессионалом. Московская писательская организация очень много занимается молодыми писателями: проводим совещания, семинары, таскаем по издательствам, организуем встречи с журналами… Научить читать — тут, конечно, тяжелее. Эти дела мы в основном поручаем нашим поэтам — прозаику увлечь слушателей гораздо сложнее… А вот поэты у нас разъезжают повсюду: от Чечни и Афганистана до Крайнего Севера и аудиторию собирают огромную. Обычно залы битком. Конечно, победить ТВ невозможно, но надо стремиться, в надежде, что когда-нибудь и оно займет прогосударственную позицию… Кстати, в работе по пропаганде книги не могу не отметить Студию военных писателей, которой руководит известный читателям «Красной звезды» поэт полковник Владимир Силкин. Здесь люди работают творчески, с большой инициативой — и немало делают полезного. Недаром вокруг студии группируются талантливые люди.
— И все же главное для писателя, поэта, критика — книга. Если раньше Союз писателей рекомендовал издательствам…
-…То теперь издательства что хотят, то и делают. Правда, иногда получается, что мы и помогаем, когда с нами советуются. Например, звонят: «Нужны молодые критики!» — мы называем имена. Но настоящего влияния, как раньше, на издательства, конечно, не имеем.
— Воениздат пытался издавать серию «Армия сегодня», но она оказалась недолговечной — о невоюющей армии, особенно в современных условиях, писать очень трудно…
— По-моему, тут сказывается и неопытность наших издательств. Вот французские издательства, насколько я знаю, выпуская массовую литературу — как у нас, только повыше уровнем — издают для своего престижа и не дающую дохода серьезную литературу. Наши же предпочитают выпускать то, что дает немедленную прибыль. Что, впрочем, не удивительно: они находятся в капитало-младенческом состоянии, а опытный капиталист всегда умнее… Впрочем, у нас ведь сейчас ни капитализма, ни социализма нет.
— И это очень многое в нашей жизни определяет и объясняет. А потому, Владимир Иванович, последний — традиционный — вопрос: о ваших творческих планах.
— Говорить о собственных планах не люблю, и вообще переводить разговор о столь важной проблеме на личные дела не стоит.
— Согласен. А потому спасибо за беседу и больших успехов во всех делах!
