 |
| Спецназ России | Владимир Мейлицев | 06.01.2006 |
Революция в военной области, в целом обусловленная общей научно-технической революцией второй половины ХХ века, создала новые виды оружия, отличающиеся невиданной, даже непредставимой ранее сложностью. Однако комплекс, решающий задачу обороны против МБР, выделяется и на их фоне. В его составе должны быть самые мощные и чувствительные локаторы, самые скоростные ракеты, самые производительные вычислительные машины, самые быстрые средства связи и управления. И каждая из этих составляющих, взятая отдельно, является полноценной и весьма «продвинутой» боевой системой, как минимум сопоставимой по сложности с другими, современными ей, системами оружия. Главное же, что, на наш взгляд, выделяло противоракетную оборону из ряда прочих высокотехнологичных классов вооружения 1960-х — 70-х годов — это несравненный, нигде более в те годы не достигнутый (и не востребованный!) уровень интеграции ее технических средств.
Все эти станции обнаружения и слежения, точного пеленга, вычислительные и командные узлы, стартовые позиции должны быть объединены быстродействующими, автоматизированными, безотказными линиями связи: как мы помним, боевой цикл системы перехвата БР, от обнаружения того, что надо распознать как цель, и до подрыва боевой части противоракеты, составляет всего несколько минут. И для «завязки» такой «сверхсистемы» и управления ею необходимо было создать чрезвычайно масштабный и исключительно сложный программно-алгоритмический комплекс, также вряд ли имевший в то время хотя бы отдаленные аналоги.
Система «А»
Собственно, полигона для этих целей еще тоже не было, и его строительство предписывалось Постановлением ЦК и Совмина от 18 августа 1956 года. Расположенный в пустынной местности около озера Балхаш и часто называемый поэтому Балхашским полигоном, в Договоре по ПРО 1972 года он получил название полигона Сарышаган.
Метод трех дальностей, положенный в основу будущей системы, предполагал одновременное измерение расстояний до цели тремя радиолокаторами точного наведения (РТН), расположенными в углах треугольника. По расчетам, такое построение обеспечивало точность измерений 5 м. РТНы боевой системы решили разместить на внешнем кольце уже построенной системы ПВО Москвы С-25, имеющем радиус 85 км. Таким же образом размещались РТНы экспериментальной системы «А». Стартовая позиция противоракет помещалась на удалении 50 км от центра защищаемой зоны, который рассматривался как точка падения атакующих головных частей.
Эскизный проект системы «А» был закончен в конце 1957 года (как уже говорилось в предыдущей статье, за несколько месяцев до этого экспериментальный локатор РЭ, развернутый на строящемся полигоне, впервые обнаружил баллистическую цель). Система должна была состоять из РЛС дальнего обнаружения, трех радиолокаторов точного наведения, РЛС визирования противоракет, станции передачи команд, командно-вычислительного центра, стартовой позиции противоракет и линий связи между всеми этими узлами.
В полигонной системе «А» первый контакт с целью обеспечивает РЛС дальнего обнаружения «Дунай-2», которая для этого осуществляет непрерывный обзор пространства в заданном секторе. Для прояснения проблем и уточнения подходов к созданию станции дальнего обнаружения для задач ПРО руководитель НИИ-108 А.И.Берг, как водится, сначала организовал научно-исследовательскую работу, руководителем которой назначил Владимира Пантелеймоновича Сосульникова, ставшего впоследствии Главным конструктором нескольких поколений всё более совершенных РЛС семейства «Дунай».
В процессе же упомянутой НИР был разработан и построен первенец этого семейства — макетный локатор непрерывного излучения «Дунай-1». Испытания его начались в окрестностях Москвы в конце 1955 года, и их результаты намного превзошли всё то, что было к тому времени достигнуто на самых лучших отечественных импульсных станциях.
После идейно-организационной борьбы с руководителем РАЛАН Минцем и его сторонниками, в 1956 году НИИ-108, имея положительные результаты по «Дунаю-1», получил задание на разработку проекта РЛС с дальностью обнаружения головных частей баллистических ракет1500 км.
Напомним, что Минц в то время отстаивал идею построения системы обнаружения и целеуказания в виде «заборов» вокруг защищаемого района, создаваемых станциями импульсного излучения метрового диапазона; а концепция Берга подразумевала наблюдение по секторам при помощи РСЛ непрерывного излучения с дециметровыми длинами волн. На Балхашском полигоне было решено строить обе системы: слишком велик был риск ошибочного выбора одной из них без натурных испытаний «пилотных» образцов.
«Техника на грани фантастики»
В 1906 году англичане построили новаторский линкор «Дредноут» — он нёс 10 пушек главного калибра 305 мм (12 дюймов) и совсем не имел вспомогательной артиллерии калибра 152 — 203 мм, малоценной при дальностях боя в 10 и более миль. Классическая и повсеместно распространенная тогда схема (в Российском Императорском флоте это называлось эскадренным броненосцем) состояла в наличии только 4 таких, или почти таких, пушек, при 8 — 20 вспомогательных орудиях. Новый корабль в бою на больших дистанциях получил кардинальное превосходство над одиночным соперником из состава любого флота в мире, что привело к тому, что имя «Дредноут» стало нарицательным: дредноутами стали называть все тяжелые артиллерийские корабли, построенные по схеме «all big gun» — «все пушки большие».
В 1909 году те же англичане заложили серию линкоров с пушками калибром 343 мм (13,5 дюйма), дававшими бронепробиваемость на 12% лучше, чем 12-дюймовки «Дредноута». И эти корабли были названы сверхдредноутами — настолько большое впечатление произвело увеличение на 1,5 дюйма калибра главной артиллерии по сравнению с устоявшимся за два десятилетия стандартом в 12 дюймов.
Вот хорошая иллюстрация к слову «революция», применяемому к характеру протекания процессов в науке и технике. Лишние полтора дюйма (одна восьмая от исходной величины) привели к появлению уважительной приставки «сверх». Это был период нормального постепенного прогресса.
А коллективу Сосульникова было предложено сделать РЛС с дальностью, почти в 4 раза (!) превышающей дальность лучшей в то время противосамолетной станции из системы «Даль» (400 км), проектировавшейся у С.А.Лавочкина. И это при том, что ГЧ МБР является в десятки раз менее заметной целью, чем самолет, и летит в несколько раз быстрее.
Однако ж новую РЛС не стали называть ни «сверхлокатор», ни «супер-Дунай».
У революции свои представления о темпах развития, своя эстетика; станцию назвали просто «Дунай-2». Точность измерений была задана: 1 км по дальности, 0,5° по угловым координатам.
6 августа 1958 года станция «Дунай-2» впервые обнаружила ракету Р-5, а 6 ноября был проведен весь цикл: обнаружение цели (тоже Р-5), сопровождение, измерение координат и выработка целеуказания локаторам точного наведения.
Все радиолокационные системы такого класса отличались, и сейчас отличаются, огромными размерами своих элементов и сооружений для их размещения. РЛС «Дунай-2» имела передающую антенну размерами 1508 м, приемную — 150 Х 25 м. Достигнутая максимальная дальность обнаружения составила 1200 км, точность по измерению дальности соответствовала заданной — 1 км.
«Дунай-2» проработал на полигоне до 1964 года, после чего на его строительной базе был размещен комплект аппаратуры другой станции аналогичного назначения.
Разработку радиолокатора точного наведения возглавил сам Кисунько. Главными соразработчиками стали институт Минца (передатчики) и ЦНИИАГ (привод антенны). РТН имел две антенны, диаметром 10 м и 4,6 м, которые закрывались полусферическими радиопрозрачными укрытиями надувного либо жесткого типа. 10-метровая антенна канала цели осуществляла обнаружение цели на основе данных, полученных от РЛС «Дунай-2», ее захват и автосопровождение. Захват целей, по которым работала полигонная система, происходил в среднем на дальности 700 км и осуществлялся вручную; сопровождением после захвата управляла ЭВМ. Меньшая антенна (канал изделия) предназначалась для сопровождения противоракеты, и при переходе к этапу точного наведения ПР, который длился всего 12 — 14 секунд, оператор уже полностью выводился из управления перехватом.
Для чего нужна станция визирования противоракеты (РСВПР)? Дело в том, что антенна канала изделия РТНа должна наблюдать за противоракетой на траектории ее сближения с целью. Значит, она должна «смотреть» довольно строго в направлении цели — ведь противоракета летит почти точно навстречу атакующей боеголовке. А стартовая позиция находится в стороне, и в первое время после пуска РТН не может «видеть» стартовавшую ПР. Кто-то должен ввести ее в узкий луч РТНа, и этим как раз занимается станция визирования. Кроме того, на ракету нужно передавать команды управления, чем занимается станция передачи команд (СПК), которую решили конструктивно объединить со станцией визирования. Всего совмещенный антенный пост имел 4 антенны диаметром от 0,9 до 2,5 м.
Управление работой всей системы «А» осуществлялось с главного командно-вычислительного пункта (ГКВП), оборудованного средствами связи для подачи команд расчетам локаторов и стартовой позиции и получения докладов от них; там же для общего отображения процесса боевой работы имелся ЦИС — центральный индикатор системы. Алгоритмическую интеграцию всех средств обеспечивала размещенная вместе с командным пунктом центральная вычислительная станция (ЦВС).
Основной ЭВМ, которая в реальном времени решала задачу перехвата, была М-40, созданная в Институте точной механики и вычислительной техники под руководством академика Сергея Алексеевича Лебедева. Технические характеристики этой машины у тех, кто понимает, вызовут огромное уважение к разработчикам алгоритмов и программистам 1950-х годов: производительность М-40 составляла 40 тысяч операций в секунду, объем оперативной памяти — 4 тысячи машинных слов (байтов), объем внешнего ЗУ (наверное, использовались магнитные барабаны) — 150 тысяч слов. И на эти более чем скромные возможности опирались программы, решавшие сложную комплексную задачу в условиях жесточайших временных ограничений. Помните: продолжительность этапа точного наведения — 12−14 секунд!
Вот что представляет собой эта задача. Захватив цель, РЛС «Дунай-2» непрерывно измеряет ее координаты и передает их в центральную вычислительную станцию. ЭВМ М-40, обработав координаты и приведя в необходимый формат, отправляет их на три РТНа. Последние захватывают цель на автосопровождение и выдают свои, уже точные, данные опять на М-40. Она, рассчитав прогноз движения цели, определяет параметры будущей траектории противоракеты (которая находится еще на стартовом сооружении), выдает команды по углам разворота антенн станции визирования, станции передачи команд и пусковых установок ПР и, в нужный момент — команду на пуск ПР. После пуска ракета захватывается станцией визирования; теперь ее надо ввести в луч РТНа. Для этого станция визирования ПР с большой частотой направляет координаты текущего местонахождения ПР в ту же ЭВМ М-40. ЭВМ, имея данные о ПР от станции визирования, и о цели — от трех РТНов, рассчитывает оптимальную траекторию движения противоракеты и через станцию передачи команд выдает на нее команды управления. Следуя этим командам, бортовая система управления противоракеты приводит ее в луч РТНа, то есть в точку начала точного наведения. Теперь уже РТНы, получив необходимые сведения от М-40, захватывают и сопровождают ПР. На этом этапе ЭВМ рассчитывает траекторию перехвата уже только по данным трех локаторов точного наведения, «видящих» и цель, и противоракету. Продолжая вырабатывать команды наведения, М-40 «ведет» ПР в расчетную точку встречи. Наконец, в этой точке выдает команду на подрыв боевой части.
Если учесть, что длительность всего процесса сопоставима со временем, которое обыкновенный человек затратит на чтение предыдущего абзаца, то можно себе представить, какой уровень мастерства и изобретательности понадобился разработчикам программно-алгоритмического обеспечения, чтобы создать требуемый программный комплекс на скудных ресурсах ЭВМ первого поколения.
Еще в центральной вычислительной станции имелась ЭВМ М-50, сделанная на базе М-40 и уже поддерживавшая операции с плавающей точкой, которая использовалась для обработки цифровой и аналоговой информации, записанной в ходе боевого цикла. Обе ЭВМ были связаны по межмашинному обмену, и, таким образом, уже представляли собой двухмашинный комплекс. Правда, «сетью ЭВМ» в современном понимании этот комплекс назвать нельзя, так как принципы и аппаратная реализация межмашинного обмена сильно отличались от распространенных сегодня сетевых технологий.
Компоненты системы «А» были удалены друг от друга на расстояния в десятки километров, и комплекс средств передачи данных между ними также был уникальными для нашей страны в то время. Он был разработан в ГСНИИ-244 Министерства промышленности средств связи. Его Главным конструктором стал Фрол Петрович Липсман.
Сочтя наиболее подходящим радиорелейный тип связи, разработчики должны были выполнить крайне жесткие требования: потерять можно было не более одного импульса на миллиард, а допуск на время передачи команды подрыва БЧ составлял три тысячных доли секунды. Инфраструктура передачи данных экспериментальной системы «А» состоял из 17 станций, каждая из которых включала здание для аппаратуры, мачту высотой от 50 до 80 метров с рупорно-параболическими антеннами, дизельную подстанцию и казарму для обслуживающего подразделения.
После приема в эксплуатацию средства связи системы «А» ни разу не стали причиной срыва ее работы.
По ту сторону Атлантики
Создание первого из них, «Найк-Зевс», началось в 1957 году, комплексные испытания — в 1962-м. Интересно, что идеологом первой практической американской системы ПРО был главный конструктор фирмы «Белл телефон» Вальтер Дорнбергер — бывший начальник германского ракетного центра Пенемюнде. Да, американцы — очень сообразительный народ: они обеспечили себе неплохую фору во всей ракетной технике, озаботившись в 1945 году поиском и «эвакуацией» главных немецких ракетчиков и продуктов их творческих усилий.
Сравнивать с системой «А» в ее исходной конфигурации имеет смысл только этот «конкурирующий» комплекс, так как только его можно считать ее современником. Да и то с натяжкой: всё-таки наши начали комплексные испытания на два года раньше, чем американцы.
В схеме «Найк-Зевс» не применялся способ триангуляции, разработчики рассчитывали на получение достаточной точности при помощи одной РЛС. Основания для этого у них были. С одной стороны, радиолокационное дело было поставлено в США на широкую ногу; например, на всех крупных боевых кораблях к концу войны уже были не только РЛС обнаружения воздушных и надводных целей, но и стрельбовые локаторы для главной и зенитной артиллерии. На противолодочных самолетах с 1943 года в массовом порядке устанавливались радары, позволявшие на приличной дальности заметить перископ подводной лодки. С другой стороны, американцы с самого начала ориентировались на поражение боеголовки ядерным взрывом — тогда 5-метровая точность триангуляционного метода и ни к чему.
Так вот, цикл боевой работы «Найк-Зевс» открывала тоже РСЛ дальнего обнаружения, называлась она ZAR и имела дальность до 1600 км (наш «Дунай-2» — 1200 км). Целеуказание от нее поступало на станцию сопровождения цели TTR — как нам уже понятно, таких станций в «Найк-Зевс» было не три, а одна. И она является аналогом радиолокатора точного наведения системы «А» только наполовину, так как за целью она следит, а противоракету от начала и до конца ведет станция слежения за ракетой MTR; и она же передает команды на борт. Таким образом, MTR выполняет функции нашей совмещенной РСВПР/СПК плюс половину функций РТНа. Она начинает сопровождать цель с дальности 320 км (кисуньковский РТН — с 700 км).
В отличие от системы «А», в состав средств «Найк-Зевс» входил отдельный специальный локатор DR, призванный решать задачу распознавания истинной цели на фоне ложных. Видимо, сказалась временная разница: американцы начали свои изыскания в 1957 году, когда у Кисунько уже был разработан эскизный проект системы «А». В начальный период развития новой отрасли техники представления о ее возможностях развиваются очень быстро. В середине 1950-х, когда Кисунько приступил к противоракетной тематике, смыслом работы «баллистических ракетчиков» было создание ракеты, способной поднять и забросить достаточно далеко очень тяжелую атомную бомбу того времени. А конструкторы-атомщики вовсю трудились над тем, чтобы эта бомба не была такой тяжелой. У боевой ракеты просто не было ресурсов, чтобы поднять и боеголовку, и комплект ложных целей. Соответственно, «антиракетчики» о них особо и не задумывались.
А через пару лет работа по оснащению БР ложными целями уже шла по обе стороны океана, и американцы учли это обстоятельство. Но эскизный проект системы «А» уже был утвержден, вышло правительственное постановление, да и вообще надо было скорее начинать — в той технике, которую предстояло построить для первой полигонной системы ПРО, и так было заложено много «прорывных» решений, которые пора было проверить в реальных условиях. Кроме того, вопрос селекции боевого блока в условиях применения ложных целей и наличия естественных и искусственных помех совсем не обязательно решать посредством введения в состав комплекса специальной РЛС — что и продемонстрировал дальнейший ход событий.
Соперники
Конкурентом Георгия Васильевича был академик Минц, который предлагал свой вариант комплекта радиолокационных станций для системы «А».
Его проект назывался «центральным вариантом ПРО города Москвы». Вместо дециметрового «Дуная» у Минца была станция ЦСО-П — центральная станция обнаружения, предварительная — с излучением в двухметровом диапазоне. Размеры ее были столь же впечатляющими, как и у «Дуная-2». Антенна была одна, приемо-передающая, зато длина ее составляла 250 метров при высоте 15 метров. Аналогом РТНа была ЦСС-30 — центральная станция сопровождения, длина волны 30 сантиметров. ЦСС имел полноповоротную антенну диаметром 30 метров. Вычислительная машина М-4 была создана в ИНЭУМе под руководством Михаила Александровича Карцева.
Однако, работу по ЦСС-30 в 1960 году свернули, ограничившись испытаниями антенной системы. А ЦСО-П была построена на Балхашском полигоне. В октябре 1960 года она впервые засекла самолет, а в сентябре 1961-го — осуществила проводку баллистической цели. Заключение по ее автономным испытаниям было положительным, но… К этому времени «Дунай-2» полноценно работал в комплексе со всей системой «А», шла разработка «Дуная-3» для боевой системы ПРО.
Для резкого изменения идеологии и состава системы не было оснований, и в целом проект Минца был отклонен. «В целом» — значит как проект «центральной ПРО г. Москвы». Что же касается станции ЦСО-П, то она «обрела себя» на соседнем поприще, став основой для разработки нескольких типов РЛС для систем предупреждения о ракетном нападении и контроля космического пространства.
Однако вернемся к реализованному варианту системы «А».
Поражение целей в ней — как, впрочем, и в «Найк-Зевс», осуществлялось ракетами одного типа. У американцев название ракеты совпадало с названием системы — точнее, противоракета «Найк-Зевс» и дала свое имя всей системе; наша ракета называлась В-1000. Здесь «В» является традиционной тогда литерой для зенитных ракет, а цифра «1000» обозначала скорость (в метрах в секунду), которой она должна была достичь. Создавалась она под руководством Главного конструктора Петра Дмитриевича Грушина.
Опять несколько слов о сложности задачи. Единственной серийной зенитной (противосамолетной) ракетой большой по тем временам дальности была ЗУР В-300 комплекса С-25 — по обозначению разработчика, КБ Семена Алексеевича Лавочкина, «изделие 205» и его модификация «207». Эти машины предназначались для работы по целям, имеющим скорость 1000 км/ч, на высотах 20 — 25 км и дальности до 30 км. То есть для перехвата высотных дозвуковых целей — реактивных бомбардировщиков 1-го поколения.
Следующую массовую ЗУР разрабатывал Грушин. Она должна была уметь сбивать сверхзвуковые самолеты всех классов, так что при тех же примерно дальности и высотности была значительно более скоростной. Это была В-750 всемирно знаменитого комплекса С-75, первые же ее модификации более чем втрое превосходили скорость звука. Как раз, закончив в конце 1956 года заводские испытания В-750, Грушин приступил к работе над В-1000.
Казалось бы, не такой уж это большой шаг — увеличить скорость с 750 м/с у уже испытанной В-750 до 1000 м/с у новой ракеты. Но, во-первых, 750 и 1000 м/с — это средние скорости полета. Максимальные же значительно выше, мы уже говорили, что максимальная скорость В-750 соответствовала числу М=3,1, на большой высоте это уже в районе 900 м/с. Значительно быстрее, чем 1000 м/с, двигалась на завершающих этапах полета и В-1000: так, 31 августа 1958 года, во время первого пуска в комплекте со штатным ускорителем, ракета впервые достигла скорости полета 1500 м/с.
Во-вторых… «Во-вторых» сразу много. При сравнимой с В-750 заданной высоте перехвата в 23 — 28 км, требовалась его дальность 60 км, то есть вдвое больше, чем у В-750. Далее, вес БЧ у В-750М составлял 130 кг, а для В-1000 был установлен в 500 кг. В результате ракета получилась почти втрое тяжелее — 8785 кг против 2300 кг. Наконец, ужесточились требования к бортовой системе управления: надо было обеспечить время готовности противоракеты к пуску 30 секунд, тогда как для зенитных «предшественниц» допускалось 2−3 минуты.
Этого можно было добиться, только создав аппаратуру нового поколения, на полупроводниковых приборах и интегральных схемах вместо вакуумных ламп. Что-то подходящее уже выпускалось, но очень многое надо было разрабатывать заново.
Боевая часть
Но даже пробить корпус ГЧ — а это тоже не так просто, он маленький и довольно толстый — мало. Надо гарантированно вывести из строя ядерный заряд.
Так что опять начали с опытов. По боевым частям (конечно, без ядерного боезаряда) стреляли кумулятивной струей; на Семипалатинском полигоне испытывали воздействие ударной волны и светового излучения ядерного взрыва; взрывали многотонный заряд тротила. Даже сверлили в головных частях ракет Р-5 отверстия и запускали: проверить, не проникнет ли в дырки, сжигая всё на своем пути, раскаленный воздух, обтекающий падающую ГЧ. Кое-что поняли, но далеко не всё. Во всяком случае, для противоракеты В-1000 была принята боевая часть с неядерным снаряжением.
Здесь тоже были варианты. Успех же пришел к конструкции Константина Исааковича Козорезова. Идея строилась на том, что поражающие элементы должны пробить корпус ГЧ (до 10 мм металла плюс до 150 мм теплоизолирующего покрытия) и вызвать подрыв одного или нескольких зарядов гексогена (или чего-то подобного). При штатной работе аппаратуры боеголовки эти заряды подрываются системой управления строго синхронно, с точностью до микросекунд, сдвигая и сдавливая фрагменты делящегося вещества, что и приводит к атомному или термоядерному взрыву. Если заряды-инициаторы сработают частично или хотя бы несинхронно, то ядерного взрыва не будет.
Поражающим элементом БЧ Козорезова стал маленький шарик. Но не монолитный. Сверху у него была оболочка, достаточно твердая для того, чтобы пробить корпус ГЧ. Под оболочкой находился заряд ВВ, а в нем — центральный высокопрочный шарик. Взрываясь внутри уже пробитой вражеской БЧ, заряд разгонял центральный шарик, который и должен был с высокой вероятностью вызвать детонацию одного из инициирующих зарядов взрывателя ядерной боеголовки.
Козорезовская БЧ содержала 15, позже 16 тысяч таких шариков, что при установленном заданием промахе обеспечивало, по расчетам, попадание в цель только одного или двух шариков. Собственно, последнее обстоятельство и обусловило столь сложную конструкцию поражающего элемента.
Противоракета В-1000 была двухступенчатой, имела общую длину 14,5 м. Первая ступень оснащалась ЖРД с тягой 10,5 т, второю являлся твердотопливный ускоритель с тягой 200 т и временем работы 3 — 4,5 сек. Летные испытания ракеты начались осенью 1959 года, первый (неудачный) пуск в составе комплекса провели 12 мая 1960-го. В ходе пуска 24 ноября того же года — это был 20-й пуск «в замкнутом контуре», то есть при полномасштабном функционировании всех средств системы «А» — впервые был зафиксирован промах в 21 метр, что означало, что атакуемая ГЧ оказалась в зоне поражения противоракеты.
Для того, чтобы закончить описание технических средств полигонной системы «А», осталось сравнить данные В-1000 с характеристиками ее современницы «Найк-Зевс». Последняя разрабатывалась на базе ЗУР «Найк-Геркулес» с дальностью 140 км, высотностью 50 км и максимальной скоростью М=3,35. Такая добротная основа позволила сделать ракету с очень большими возможностями: дальность до 320 км, досягаемость по высоте — до 150 км, скорость — до М>4. Испытания «Зевса» начались в 1960-м, а первым успешным был признан «как бы ядерный» перехват «Атласа» 19 июня 1962 года.
Так что, хотя В-1000 стала летать несколько раньше, приходится признать, что кооперации, возглавляемой отставным генералом вермахта Дорнбергером, раньше нас удалось сделать полноценную антиракету дальнего перехвата.
Однако ж, не всё так плохо. Надо помнить, что «Найк-Зевс» оснащался термоядерным боезарядом, мощность которого начиналась с приставки «мега». Если кто хочет защищать такими зарядами свои города, то их надо взрывать очень-очень высоко и как можно дальше от обороняемого объекта. А во времена «Зевса» создатели американской ПРО еще имели в виду защиту городов; предпочтение базам МБР было отдано позже. Их антиракета в то время и не могла быть другой.
А наш товарищ Козорезов сконструировал такую боевую часть для противоракеты, которая, мало того что сама не ядерная, еще и «заточена» специально для того, чтобы предотвратить «штатный» ядерный взрыв атакуемой ГЧ. Что делает перехват на высоте 25 км если и не совсем незаметным для охраняемого объекта, то хотя бы допустимым в рассуждении предотвращения неизмеримо большего зла.
Так что вполне корректно считать, что результаты были достигнуты равноценные: обе системы, по идее, могли уничтожить боеголовку противника «в известной степени безопасно» для людей и сооружений на территории объекта обороны.
«В известной степени» — потому, что негативные последствия все-таки дает каждый из вариантов. Как рассказывают участники событий, после высотных ядерных взрывов весьма малой мощности, произведенных над Балхашским полигоном (ниже в этой статье рассказано, зачем это делалось), в степи можно было видеть слепых сайгаков. С другой стороны, при механическом разрушении боевого блока поражающими элементами неядерной БЧ противоракеты существует опасность высыпания делящегося материала и, следовательно, радиоактивного заражения местности. Что и говорить, непростой выбор…
Первые испытания
Этот перехват был первым в мире, более чем на год опередив сопоставимое (а если точнее, сопоставляемое) достижение Соединенных Штатов. Оба перехвата — и советский мартовский 1961 года, и американский июньский 1962-го — были натурными. А только более натурным был всё же наш. Не в том даже смысле, что он был более ювелирным — для «Найк-Зевса» пролет в 1 км от цели считался попаданием. Но у Кисунько реальная ГЧ-цель реально развалилась на куски, что было зафиксировано сначала кинофоторегистрацией, а потом прямым осмотром упавших обломков. Аналогичного испытания со взрывом термоядерной боевой части противоракеты и последующим изучением его воздействия на перехваченную «голову» «Атласа» или «Титана», насколько известно автору, с «Зевсом» не проводилось. А советские испытания в Семипалатинске, как уже говорилось, не привели к однозначным выводам. Так что повод для сомнений остается.
Теперь же я выскажу своё частное мнение. Событие 4 марта 1961 года, безусловно и несравнимо уступая по человеческой значимости событию 12 апреля того же года, с точки зрения технической, пожалуй, не только не уступает последнему, но и превосходит его.
Экспериментальная система «А» создавалась не как самоцель. Ее конечной задачей было обеспечение достаточной и достоверной информации для принятия решения об облике боевой системы ПРО. Спектр этой информации был исключительно широк. Надо было подтвердить на практике самую возможность перехвата баллистических ракет; обосновать принципы построения системы, способной это делать, и определить конкретный состав технических средств; отработать прототипы, либо прообразы, этих средств, и сформировать требования к соответствующим штатным средствам боевой системы. Надо было определить пределы возможностей системы с учетом особенностей ее функционирования и развитием средств нападения противника и, в конечном итоге, понять, какие требования можно предъявить к будущей боевой системе противоракетной обороны.
Так что первый перехват, став важнейшим событием в истории системы «А», отнюдь не означал свёртывания работ на ней.
Одним из вопросов, вызывавших большую тревогу, была способность локаторов выполнять свои функции в условиях высотных ядерных взрывов. Происхождение этих взрывов могло быть различным. Противник мог ввести в конструкцию своих боеголовок схемы, вызывающие взрыв ядерного заряда при любом непредусмотренном воздействии на БЧ (в минном деле это называется «элемент неизвлекаемости», и во времена СОИ, когда разговоры о противоракетной обороне стали достоянием широкой общественности, такие БЧ получили название «недотроги»). Он мог также специально произвести несколько высотных взрывов в процессе ракетной атаки, непосредственно перед массовым запуском ракет по намеченным целям. Да и вероятность перехода к ядерной начинке своих противоракет была весьма высокой. Еще в 1959 году в СССР приступили к разработке «специальной» боевой части для противоракет.
Схема испытаний по этой проблеме выглядела так: запускалась пара ракет Р-12, с небольшим интервалом между стартами. Первая ракета несла небольшой (1,2 кт) ядерный заряд, а вторую надо было обнаружить. Подрывы намечались на высотах 300, 150 и 80 км. Противоракеты не запускались, важно было понять, сработают ли РТНы.
Испытания проводились осенью 1961 года, и их результаты, не похоронив надежду на возможность обороны от баллистических ракет, всё же показали, что в условиях даже маломощных ядерных взрывов на больших высотах возможности работы противоракетной системы по количеству и временному графику стартов противоракет оказываются ограниченными. Настолько ограниченными, что оборона от быстротечного удара большим числом баллистических ракет становится невозможной.
Не в этом ли одна из причин того, что единственный боевой комплекс системы «Сейфгард», введенный в строй в 1974 году на ракетной базе Гранд_Форкс, был уже через несколько месяцев снят с боевого дежурства?
Как бы то ни было, результаты этих испытаний дали очень значимый материал для обдумывания всех последующих проектов противоракетных, да и некоторых других, систем.
Еще одна проблема — ложные цели (ЛЦ). Работы по их созданию начались у нас в конце 1950-х годов, и до экспериментальных проверок дело дошло в 1961 — 1962-м — как раз к тому времени, когда система «А» была доведена до стадии достаточно надежного функционирования. Естественно, испытания были совместными.
Легкие ЛЦ не создавали трудностей для радаров системы «А» — они начинали отставать от ГЧ на высоте 150 — 120 км (надувные отражатели) или 100 — 80 км (проволочные диполи), а «А» осуществляла перехват на высотах до 25 км. Для повышения эффективности маскировки при помощи тяжелых ЛЦ головные части покрывались радиопоглощающим материалом, но в атмосфере он обгорал, делая задачу селекции не то чтобы легкой, но в принципе выполнимой. Ведь тяжелая ЛЦ, чтобы не отставать от ГЧ из-за сопротивления атмосферы, должна иметь обтекаемую форму; она не может быть сравнима по размерам с боевым блоком и, таким образом, имеет значительно меньшую отражающую поверхность — что и является критерием для выделения таких ЛЦ.
Даже испытания экспериментального образца активной ЛЦ закончились победой системы «А». Эта цель, относясь к классу тяжелых, несла генератор шумовых помех, работающий в полосе частот радиолокатора точного наведения. На заключительном участке траектории она летела в отдалении от защищаемой ГЧ, и в ответ на зондирующий импульс РТНа выдавала порцию помехи. Для борьбы с таким противником в программу работы РТНа было введено излучение коротких провоцирующих импульсов. Генератор срабатывал, создавая на экране локатора всплеск помехи в стороне от отметки истинной цели.
Но это были первые, даже не опытные, а экспериментальные образцы. Как бы благополучно для «А» ни закончилось первое столкновение с ними (а оно закончилось всё же не совсем благополучно), стало ясно, что следующие поколения ложных целей станут серьезнейшей проблемой для любой системы перехвата на конечном участке траектории МБР.
Созданная для системы «А» противоракета В-1000 в 1959 — 62 годах модифицировалась для проведения различных экспериментов. Один из вариантов использовался для испытаний тепловых головок самонаведения — была у Кисунько и такая задумка. При том же весе эта ракета имела скорость до 2 750 м/с и рабочую высоту до 40 км. А трехступенчатая модификация с новым маршевым двигателем, с помощью которой, кроме прочего, испытывалась бортовая аппаратура противоракеты следующего поколения, достигала уже высоты 460 км.
Продолжались также работы по совершенствованию неядерной боевой части. Козорезов перешел на другую работу, и это направление возглавил Александр Васильевич Воронов из НИИ-6 (НИИ химии и механики). БЧ Козорезова создавала однородное дискообразное поле поражающих элементов, вследствие чего из 16 тысяч шариков в цель попадали лишь несколько штук. Вследствие этого вероятность вывода из строя взрывателя ядерного заряда была далеко не стопроцентной. Нужна была БЧ направленного действия. Воронов последовательно разработал два варианта, каждый раз всё более сложной конструкции. Но и концентрация поражающих элементов в нужном направлении каждый раз увеличивалась. Тем не менее в 1969 году все работы с обычным взрывчатым веществом были остановлены.
Вероятно, немалую роль в принятии такого решения сыграло подведение общих итогов испытаний экспериментальной системы «А». Всего в их ходе было произведено более ста пусков противоракет В-1000, правда, из них лишь небольшая часть — на реальный перехват. Перехватов же было осуществлено 11, при этом, по самым «оптимистическим» подсчетам, вероятность поражения составила 0,97. Мало того, что не был достигнут показатель технического задания — 0,99; расчеты «независимого эксперта» дали цифру 0,7.
Это означало, что при создании боевого комплекса на основе данных, полученных при испытаниях системы «А», принципы последней должны быть серьезно откорректированы.
(продолжение следует)
