 |
| Красная звезда | Александр Бондаренко | 17.12.2005 |
Хотя в литературе более принят термин наполеоновских войн, и историки ведут их отсчет аж с 1799 года, включая туда и Альпийский поход суворовской армии, однако с русской позиции войны эти будут все-таки «антинаполеоновскими». Да и вообще до
2 декабря 1804 года — того дня, когда Наполеон Бонапарт был коронован как император, их уместнее было бы именовать просто «антифранцузскими». Хотя, конечно, гений и личность Бонапарта, волнующие умы и сердца даже наших современников, проявились задолго до этого торжественного дня.
Год 1793-й. Английский флот блокирует побережье Франции. Умело расставив артиллерийские орудия, проявив при том изрядную предприимчивость и недюжинную отвагу, капитан Бонапарт заставляет англичан, захвативших французские корабли, покинуть Тулонский рейд и получает чин бригадного генерала.
Год 1795-й. Роялистский мятеж. Волнения в Париже генерал Бонапарт прекратил мгновенно — картечью вдоль улиц, понимая, что для защиты государства и обеспечения безопасности законопослушных граждан необходимы решительные меры. Так поступать, однако, мог только Наполеон.
Год 1796-й. Блистательная Итальянская кампания.
Год 1798-й. Египетская экспедиция…
Впрочем, мы не пишем историю Наполеона, а потому поставим точку в этом блистательном списке. Разве что уточним: Бонапарт понимал, что его величие будет неотделимо от величия Франции, и обеспечивал он интересы французской… буржуазии. Под эгидой новорожденной империи создавалась «единая Европа», номинально подчиненная династии Бонапартов и открывавшая воистину безграничные перспективы для французской промышленности и торговли. Разумеется, это совсем не нравилось Англии — старой коварной интриганке и вековечной сопернице Франции… Недаром же курс на сближение Франции с Россией, итогом которого должен был стать поход на Индию, оказался пресечен цареубийством 11 марта, проплаченным британским золотом. Кстати, Павел I, несмотря на все легенды, имя его окружающие, на первое место всегда ставил высшие интересы России.
Зато его сын Александр Павлович, подобно ряду своих менее талантливых последователей на российском престоле, считал, что его величие будет обеспечено только служением европейским интересам. Недаром же в указе о рекрутском наборе 1805 года российский император писал: «Среди происшествий, покой Европы столь сильно возмутивших, не могли мы взирать равнодушно на опасения, ей угрожающие. безопасность империи нашей, достоинство ее, святость союзов и желание, единственную и непременную цель нашу составляющее, водворить в Европе на прочных основаниях мир, решили нас двигнуть часть войск наших за границу и сделать к достижению намерения сего новые усилия».
Официальной причиной, подвигнувшей Александра I принять участие в «Европейских делах», стало похищение и расстрел герцога Энгиенского в марте 1804 года. Этот Бурбонский принц — один из кандидатов на французский престол и, возможно, один из лидеров антинаполеоновской оппозиции — был захвачен французскими кавалеристами на территории нейтрального Бадена и спешно судим. Русский царь мог бы стерпеть подобное происшествие, не получи он на свою ноту следующий ответ, подписанный министром внешних сношений Франции (будущим платным русским агентом) Талейраном: «Если бы в то время, когда Англия замышляла убийство Павла I, стало известно, что устроители заговора находятся в 4 км от границы, неужели бы не постарались схватить их?» Так как в марте 1801 года «устроители заговора» пребывали даже не в четырех верстах, а совсем рядом с великим князем Александром Павловичем, то намек был более чем откровенен… Российский монарх возненавидел французского императора всеми фибрами своей души, а «реализовывать» эту государеву ненависть традиционно пришлось солдатам. В выигрыше, как вскоре выяснилось, оказалась все та же Англия.
Историк Николай Алексеевич Троицкий пишет: «Инициатором коалиции была Англия, оказавшаяся к весне 1804 года в положении более опасном, чем когда-либо со времен Вильгельма Завоевателя. Наполеон сосредоточил в Булонском лагере 114 тыс. отборных солдат, приготовил около 2,5 тыс. транспортных судов. «Мне нужны только три дня туманной погоды, — говорил он, — и я буду господином Лондона, парламента, Английского банк».
Вот тут-то как раз и был «сколочен» военный союз России, Австрии и Англии, про который Троицкий же сказал так: «Главными участниками 3-й коалиции стали три державы, одна из которых обязалась поставлять золото, а две другие — «пушечное мясо». Англичане фактически покупали иностранных солдат из расчета 1.250.000 фунтов стерлингов за каждые 100 тысяч солдат в год.
Хотя начатая в 1804 году война России с Персией еще продолжалась, Александр I решил поспешить. Уже в августе 1805 года в Моравии была 56.000-я армия Кутузова, 60.000-я армия Буксгевдена собиралась у границ Галиции, в Померании и северной Германии готовился действовать совместно со шведами корпус графа Толстого — 20.000, а Средиземноморскому флоту адмирала Сенявина с дивизией генерала Анрепа — 12.000 следовало овладеть Адриатическим побережьем. Тогда же австрийцы начали стягивать войска к баварской границе. Разумеется, французы тут же покинули Булонский лагерь — а ведь его организовывали на протяжении двух лет! — и двинулись на Рейн… В общем, вся Европа пришла в движение, вследствие чего англичане успокоенно вздохнули и развязали мошну.
Однако если русский царь был романтиком и жаждал мщения, справедливости и славы, то австрийские союзники зарились прежде всего на британское золото. Поэтому, не дожидаясь подхода армии Кутузова, Гофкригсрат — австрийский высший военный совет, про который великий Суворов говаривал в рифму, что «сам черт ему не рад!» — решил разбить французов самостоятельно. А в результате 8 октября 66.000 австрийских войск сложили оружие, и теперь кутузовскую армию ожидал противник, имеющий более чем трехкратное преимущество: порядка 170.000 штыков и 33.000 сабель — под предводительством самого Наполеона.
Впрочем, как писал в своих «Записках» Алексей Петрович Ермолов, на самом деле «войска нашей армии состояли из 27 тыс. человек, ибо кавалерии большая часть осталась назади, по причине скорого движения из Браунау, и сильная колонна генерал-лейтенанта Шепелева, возвращенная с походу в Россию, хотя впоследствии поступила вновь в состав армии, но еще не присоединилась к оной».
В такой ситуации Михаилу Илларионовичу оставалось лишь одно: вопреки приказанию идти выручать австрийцев и спасать Вену, вывести свою армию из-под удара и дожидаться соединения всех союзных сил. Для разграничения противника и своих войск Кутузов намеревался воспользоваться естественным рубежом — Дунаем… Однако русскому главнокомандующему нужно было не только перевести туда войска, но и отделить их от неприятеля.
«Кампания 1805 года — одна из самых красивых в истории военного искусства. Ульмский маневр — «классический» образец стратегии Наполеона, тогда как Аустерлиц — «классическая» наполеоновская битва, — писал Антон Антонович Керсновский. — Но не все образчики высшего военного искусства в эту кампанию находятся на стороне французов. Отступление Кутузова на протяжении 600 верст проведено блестяще и во всемирной военной истории должно быть поставлено на второе место — сейчас же за Швейцарским походом Суворова». Историк Русской армии считал, что «Кутузов в эту кампанию держал экзамен на полководца и выдержал его блестяще. За исключением Петра I на Пруте и Суворова в Швейцарии, ни одному еще русскому главнокомандующему не приходилось действовать в более тяжелой обстановке, чем Кутузову в его отступлении от Браунау до Цнайма. Отступление его образцово…»
Но это было не просто отступление и тем более не бегство: русским войскам, уходящим от превосходящего противника, пришлось выдержать несколько серьезных арьергардных боев, из которых они вышли победителями.
Впрочем, отдавать честь первых побед одному лишь Михаилу Илларионовичу было бы несправедливо. «Кутузов имел необыкновенных помощников: князь Багратион и Милорадович командовали его пехотой, князь Витгенштейн — конницей, а Ермолов (в чине подполковника) — артиллерией. Что за люди!» — вспоминал участник этих событий Фаддей Венедиктович Булгарин, известный нам совсем по иному поводу. Не пройдет и семи лет, как перечисленные имена засверкают всем блеском полководческого таланта в истории Отечественной войны 1812 года.
А вот краткие рассказы об этих сражениях, сохраненные в мемуарах очевидцев и участников.
19 (31) октября — Ламбах
Генерал А.П. Ермолов: «В городе Ламбахе <…> достиг нас авангард неприятельский, и мы в царствование Александра I в первый раз сразились с французами. Мы занимали выгодное местоположение, войска нашего арьергарда противостояли с наилучшим духом, потеря была незначительна; отличился 8-й егерский полк, коего начальник полковник граф Головкин умер от полученной раны. Потеряно одно орудие конноартиллерийской роты полковника Игнатьева, под которым лопнула ось от излишней экономии в коломази… Авангард французский был не в больших силах, ибо войска, не имевши продовольствия, разбросались по дороге и производили грабеж».
Дело вроде бы небольшое, малозначительное, однако не зря говорят, что лиха беда начало, и русские с первого же боя показали, что легкой добычей они для неприятеля не будут.
Между тем 22 октября по дороге к армии Александр I заехал в Берлин, где встретился с прусским королем Фридрихом Вильгельмом и очаровательной королевой Луизой. Общение завершилось мистической клятвой у гроба Фридриха Великого, а ведь России как воздух нужна была поддержка прусских войск! Не получили… Русским приходилось продолжать драться в одиночку.
24 октября (5 ноября) — Амштеттен.
Полковник (тогда — прапорщик) Ф.Н. Глинка: «Едва успели полки, составлявшие авангард, пройти мимо нас, как вдруг впереди из лесу показалось несколько неприятельских колонн, а с правой стороны — его конница. Мы стояли в две линии, вторая наша линия и резерв были у самого леса в лощине, так что неприятель не мог их хорошо видеть. Генерал Милорадович, помня наставления великого Суворова, что русский солдат должен доставить победу концом своего штыка, отдал приказание, чтоб гренадерский батальон его полка не заряжал ружей, а встретил бы неприятеля прямо грудью и холодным ружьем. В четыре часа пополудни дело началось: первая наша линия выслала стрелков противу неприятельских, которые высыпали из лесу. В сие время открыл неприятель сильную пушечную пальбу, но ядра летали все через нас и падали сзади подле дороги в лесу так, что во все время не причиняли нам почти ни малейшего вреда. Мариупольского гусарского полку полковник Ребиндер с эскадроном своим врубился в неприятельскую конницу и, пробившись сквозь оную, набежал на подкрепленную пехоту, ударил на нее, но в то же время картечный выстрел ранил его в ногу и убил под ним лошадь. Он упал и был раздроблен на части саблями французских гусар. Сей храбрый полковник своею рукою изрубил до десяти человек неприятелей. Подоспевшая конная артиллерия действовала отменно удачно и привела колонны неприятельские в замешательство.
Наконец на правом крыле Малороссийский гренадерский полк открыл батальный огонь, а на левом, где неприятель был сильнее, Апшеронского и Смоленского мушкетерских полков батальоны пошли на штыки, и неприятель опрокинут. Многие его колонны расстроились и бежали далеко. Вторая наша линия вступила в бой уже при конце…»
Что ж, и дело здесь оказалось гораздо серьезнее — и победа соответственно была убедительной. В подтверждение тому скажем, что за эту и последующую — при Кремсе — баталии генерал-майор Михаил Андреевич Милорадович получил следующий чин и орден св. Георгия III степени.
30 октября (11 ноября) — Кремс
Полковник Ф.Н. Глинка: «Французы засыпали нас картечью из множества своих батарей. Мы несколько раз принуждены были отступать до самого города, и всякий раз генерал Милорадович, начальствовавший в сем деле, мужественно отражал неприятеля и по трупам его водил расстроенные полки свои вперед. Все запасные батальоны, находившиеся в городе под начальством генерала Эссена 2-го, вступили в дело. На долине и в горах бой продолжался с равным жаром. Теснота места усугубляла жестокость сражения. Пули сновали туда и сюда, как рои пчел. Ядра и картечи, шумя по горам, ссекали деревья и дробили камни. <…> Полк наш, сражаясь отчаянно, очевидно исчезал. Много офицеров было раненых, и многие, перевязав раны, возвращались в бой. Наконец уже к вечеру Уланиус с егерями, а генерал Дохтуров с своею колонною ударили на неприятеля с тылу, и он весь частию потоплен, частию забран был в плен. С нашей стороны убитых и раненых только в одной бригаде Милорадовича, бывшей в самом пылу сражения, много. Сия победа не стоила бы нам так дорого, если бы генерал Дохтуров мог зайти ранее с тылу, но дороги по горам совсем неудобопроходимы. У французов взяли мы знамена, пушки и генерала Грендоржа».
В этом сражении был разбит 25-тысячный корпус маршала Мортье, который Наполеон скрытно переправил на левый берег, однако здесь его опередил Кутузов. Французы потеряли 4.000 убитыми и ранеными, 1.500 пленными… Однако натиск противника на отходившие русские войска не ослабевал. «Наполеон поставил своим маршалам задачу занять Вену, любой ценой захватить мост, выйти к Цнайму раньше Кутузова, опять отрезать его от резервов и одновременно обрушиться на Русскую армию», — писал Михаил Григорьевич Брагин, автор книги «Кутузов», многократно переизданной в серии «ЖЗЛ».
Известно, каким образом предприимчивый маршал Мюрат сумел без боя войти в Вену — он заверил австрийцев, охранявших мост, что мир уже заключен… В аналогичной ситуации Кутузов не только сделал вид, что поверил маршалу, но и выдвинул ряд ответных предложений, весьма для французов выгодных. Мюрат незамедлительно сообщил о своей удаче Наполеону, а пока курьеры скакали по ноябрьскому бездорожью в Вену и обратно, русская армия благополучно миновала западню…
«Цнаймские переговоры с Мюратом, где Кутузов спас Русскую армию, показывают кроме того, что у нашего главнокомандующего, помимо хитрости, был и ум, и при том государственный ум… Додуматься до симулирования «контр-пропозиций» (и притом «необычайно выгодных» для противника) мог лишь один Кутузов», — писал Керсновский. — Торопясь овладеть Цнаймом, Мюрат не желал терять время на бой с высланным туда спешно боковым арьергардом Багратиона и прибегнул еще раз к только что удавшейся ему хитрости… Вся беда для французов была в том, что Русской армией командовал Кутузов — хитрейший из полководцев».
Лишь через день Мюрат бросился в погоню за уходящим Кутузовым, но под Шенграбеном его 30-тысячное войско было остановлено 5-тысячным арьергардом. «Весь день 4-го шел неравный бой. Потеряв половину своего отряда, Багратион пробился штыками сквозь массы врагов. Шенграбенское дело окончательно спасло Русскую армию». За Шенграбен князь Петр Иванович был удостоен чина генерал-лейтенанта и ордена св. Георгия II класса.
«Проведши всю ночь не останавливаясь, на другой день в десять часов утра арьергард переправился за Дунай; на правом берегу оставались одни кавалерийские посты. Неприятель прибыл гораздо после полудня, и мы, отозвав последние войска, сожгли прекраснейший на Дунае мост. Положив Дунай между собою и неприятелем, главнокомандующий в первый раз мог допустить надежду соединиться с войсками, идущими из России…» — вспоминал Алексей Петрович Ермолов.
Совершив свое беспримерное отступление, Кутузов 7 (19) ноября соединился с Буксгевденом. После этого союзная армия, 90.000 — три четверти русских и четверть австрийцев — заняла крепкую позицию у Ольшан близ Ольмюца. Русские войска своими штыками исправляли ошибки, допущенные политиками и дипломатами.
Так 200 лет тому назад — осенью 1805 года — начинался путь, который весной 1814 года привел Русскую армию к Парижу.
