Маршал бронетанковых войск Олег Александрович Лосик: «На Т-34 мы побеждали и „Пантер“, и „Тигров“»

— Основу всему, конечно, дало училище — 1-е Саратовское танковое, где я учился три года, с 1935 по 1938-й. Подготовка была всесторонняя, но прежде всего из нас готовили военных людей. Очень большое внимание уделялось практике. Например, летом училище на два примерно месяца выходило в село Разбойщина, где был наш лагерь — там почти все время учеба была практическая, полевая. Спорт был сильно развит: зимой мы ходили на лыжах, летом кроссы бегали, ну и все такое прочее.

— На какие модели танков вас в училище готовили?

— На Т-26 и БТ. Первые из них конструктивно предназначались для непосредственной поддержки пехоты, а «бэтушки» — для взаимодействия с кавалерией. То есть, как вскоре показала практика, для современной войны эти машины подходили мало… Но подготовили меня, понимаю, хорошо: председателем выпускной комиссии был командир бригады из Ленинградского округа Владимир Нестерович Кашуба, который потом отобрал к себе в бригаду троих выпускников — в том числе и меня. Так по окончании училища я оказался в Петергофе командиром взвода в учебном танковом батальоне. Стояли недалеко от Большого Каскада — главного комплекса знаменитых фонтанов Петродворца.

— А через год началась ваша первая война…

— Да, боевые действия начались фактически в канун нового 1940 года. Но еще осенью всю нашу бригаду, в том числе и учебный танковый батальон в качестве линейного, подняли по тревоге и вывели на Выборгское направление. От Петергофа шли своим ходом…

— Путь неблизкий: в обход Ленинграда, а оттуда до границы — 32 километра.

— Но учтите, что все танки дошли! А батальон наш большой был — 51 танк Т-26. Что представляет из себя противник, мы не очень-то знали. Хотя разведку, конечно, проводили, но в принципе не знали…

— Очевидно, финны-то тоже не очень знали, с кем им придется встретиться. Если посмотреть книгу вашего тогдашнего командира роты Василия Сергеевича Архипова — впоследствии дважды Героя Советского Союза, генерал-полковника танковых войск, то там можно найти удивительный эпизод…

— Это вы про то, что финские командиры уверяли своих солдат, что у нас нет настоящих танков? Да, они нас атаковали с винтовками и автоматами, считая, что перед ними — старые трактора иностранного производства, закамуфлированные фанерой, покрашенной под броню… Это «недоразумение» мы им очень быстро разъяснили: на каждом Т-26 была пушка-«сорокапятка» и по два пулемета. Те финны, кто уцелели и попали к нам в плен, долго еще тряслись, как в лихорадке. Никак понять не могли, откуда же у нас взялись настоящие боевые машины.

— Ну да, известно, что финны — народ сообразительный, с юмором… Кстати, у них-то у самих какие танки были?

— С той стороны были старые французские танки Рено — слабенькие, по сравнению с нашими. Броня тонкая, вооружены или 37-мм пушкой или вообще одним пулеметом, и скорость порядка 8 километров. К тому же их и было-то не так много. Мы столкнулись с этими танками, когда уже прорвали первую линию, — там их был десяток, мы все уничтожили.

— А какую задачу решал ваш батальон во время «Зимней кампании»?

— Он был придан дивизии, которая овладела высотой на линии Маннергейма. Я тогда уже был помощником командира батальона по разведке… Предполье к линии Маннергейма мы прошли легко, а в глубине все застопорилось: мы не знали ни что там такое, ни какая оборона. А это ведь было направление главного удара. Все-таки прорвались, пошли вперед, вышли к Выборгу — а он уже был освобожден, потому что с моря, по льду, к городу вышла дивизия Михаила Петровича Кирпоноса… Город был пуст, финнов там уже не было — ушли. Сама наша 35-я легкая танковая бригада находилась на окраинах, а штаб ее — в Выборге.

— Насколько знаю, в боях по прорыву линии Маннергейма отличился ваш комбриг…

— Да, полковник Кашуба был тяжело ранен, но продолжал управлять боем, за что в январе 1940-го был удостоен звания Героя Советского Союза, он также был произведен в чин генерал-майора. Хотя он лишился ноги, но из армии не ушел: во время Великой Отечественной войны руководил танковыми училищами, потом был начальником факультета Бронетанковой академии и закончил службу генерал-лейтенантом… А у нас в бригаде создали учебную роту по подготовке командиров танков и механиков-водителей и меня назначили ее командиром. Вскоре наше соединение направили в Киевский особый военный округ. С января 1941 года войсками его стал командовать тот самый генерал Кирпонос — теперь уже Герой Советского Союза.

— Фактически за год он превратился из комдива в командующего. Понятно, что это было слишком быстро — последующие события, трагическая судьба генерала Кирпоноса о том свидетельствуют… Однако скажите, Олег Александрович, какой опыт лично вы приобрели за время финской войны?

— Прежде всего боевой опыт, что очень важно. Военному человеку необходимо побывать под огнем. Было также ясно, что надо повышать подготовку подразделения, что люди должны как следует знать вооружение и технику, уметь ими владеть… Звучит не оригинально, но это — самое главное. Тогда ведь была проведена целая конференция, участие в которой принимал и Сталин. Были даны оценки тому, что произошло и почему это произошло. Почему наша армия, такая могучая, задержалась на линии Маннергейма и понесла немалые потери. Выводы тогда были сделаны очень серьезные — в масштабе страны, в масштабе Вооруженных Сил. После этой войны в нашей армии произошла серьезная перестройка.

— На Карельском перешейке вы познакомились с Павлом Алексеевичем Ротмистровым…

— Да, он был полковником, преподавателем Академии моторизации и механизации РККА, как тогда называлась Бронетанковая академия, и приехал в качестве стажера на должность начальника штаба нашей бригады. Хотя от штаба бригады до батальонов дистанция большая, но я его запомнил… Потом мне с Ротмистровым приходилось встречаться уже во время Великой Отечественной войны — сначала на Сталинградском направлении. Я был заместителем командира танковой бригады, он — командиром танкового корпуса. Мне тогда поручили встретить Павла Алексеевича на переднем крае и ввести его в курс обстановки. Когда же я командовал бригадой в Тацинском корпусе, то он был командующим 5-й армией, она шла правее нас… После войны, некоторое время спустя меня назначили преподавателем Академии Генерального штаба — там Ротмистров был моим начальником кафедры. Когда же я был начальником Академии бронетанковых войск, то главный маршал бронетанковых войск Ротмистров, бывший начальник этой академии, был уже в группе генеральных инспекторов и часто к нам приезжал…

— Да, на армейских дорогах люди часто встречаются… Но давайте обратимся к Великой Отечественной войне — эта тема и сегодня вызывает немало вопросов и споров. Виной тому, к сожалению, нередко являлась наша неумная пропаганда: утверждали, в частности, что в 1941-м немцы были очень сильные, а мы — совсем слабые. Мол, у нас только и было, что «трехлинейки», а они чуть ли не с «тиграми» и «пантерами» на нас шли…

— Нет, конечно, они шли с легкими танками. Их Т-I, Т-II — это были легкие танки, с маленькой пушкой, а то и пулеметами. У нас же, в основном, были танки Т-26, БТ — тоже легкие… Были Т-34, но в малом количестве, были и КВ — один-два на дивизию. По крайней мере так было на нашем Юго-Западном фронте. Кстати, КВ немцев здорово били… Вот моим первым заместителем в академии был генерал-полковник Павел Данилович Гудзь. В 1941 году, под Москвой, он был командиром взвода КВ. Кстати, участвовал в параде 7 Ноября, откуда потом он и пошел на фронт. Когда наши перешли в контрнаступление в направлении Красногорска, то на его танк вышли штук пятнадцать немецких — десять из них он подбил, и при этом его КВ остался цел. Знаю, случаи бывали, что даже и больше подбивали.

— КВ и тридцатьчетверка — здесь все понятно и без вопросов… А если сравнивать другие, основные в то время наши танки, с немецкими?

— Наши Т-26 и БТ были сильнее их легких танков, хотя в скорости Т-26 им уступали.

— А как обстояло дело в количественном отношении?

— Конечно, танков у нас было больше… Но если у нас все они были рассредоточены по всему огромнейшему фронту — так сказать, от Баренцева до Черного моря, то у противника танки были сконцентрированы в танковых корпусах, в танковых и моторизованных дивизиях, расположенных к тому же на тех направлениях, где он наносил главные удары.

— Известно, что на совещании высшего командного состава в декабре 1940 года нарком Тимошенко, оценивая действия немецкой армии в Европе, заявил: «С точки зрения стратегии, ничего нового нам этот опыт не дает». А ведь у немцев тогда впервые появилась практика «танковых клиньев», «бронированных кулаков» и многое иное, позволившее им поставить на колени Европу…

— Вы же знаете, что великий Суворов завещал: «Воюй не числом, а умением». Число, действительно, нам тогда не помогло, а умение, к сожалению, пришло несколько позже… К тому же, оценивая события 1941 года, нужно говорить не только о количестве танков, но надо брать все в совокупности: и артиллерию, и авиацию, и учитывать все то, что вокруг происходило. Так что смотрите соответствующие исследования — сейчас немало интересного написано.

— Кстати, в одном из современных исследований я прочитал, что большой ошибкой советского командования стало то, что на танкоопасных направлениях не устанавливали сразу же в окопах наши неисправные боевые машины. Почему, действительно, так не делали? Ведь таких машин, как известно, оказалось достаточно много…

— Наверное, автор этого исследования считает, что сделать это было чрезвычайно просто. Учтите, все происходило очень динамично — и то, как мы выдвигались в направлении немецкого наступления, и то, как мы отходили. Все происходило в динамике, в большом темпе. А вы поверьте, что установить неисправный танк в качестве дота — так, чтобы это действительно была долговременная огневая точка, а не мишень, — это совсем не так просто, как кажется, это целая история… Поэтому, в лучшем случае, мы подрывали наши подбитые танки, а иногда даже и просто так их оставляли. Не успевали, не получалось…

— Гитлеровцы использовали в боевых операциях наши танки, ими захваченные?

— Наша техника в качестве трофеев у них была, но в боях, насколько я знаю, они ее использовали не так много — может быть, на других направлениях было больше… Зато другое помню: когда 4-я гвардейская танковая бригада, которой я командовал, пошла в составе 2-го гвардейского танкового корпуса в наступление на Минском направлении, то нам навстречу попался целый немецкий полк, следовавший на помощь Оршанскому гарнизону. В его составе были артштурмы — самоходные штурмовые орудия — и несколько танков. Мы атаковали их, разгромили и захватили десяток артштурмов — даже с заведенными моторами. Хотя эти самоходки у нас были со всем снаряжением, но мы их почти не использовали, и дальнейшую их судьбу я не помню.

— Я понял ваш очень тактичный намек и тему закрываю… Хотя есть еще один вопрос по 1941 году, но совершенно иного плана. Из истории нам что-то, но очень немного, известно о танковом сражении под Дубно, Луцком и Ровно в конце июня, то есть в первую неделю войны. Вы в этом сражении участвовали…

— Да, это был знаменитый контрудар войск Юго-Западного фронта, в котором с советской стороны участвовало несколько механизированных корпусов, в том числе и наша 43-я танковая дивизия в составе 19-го механизированного корпуса… Первым вступил в этот бой разведывательный батальон Героя Советского Союза капитана Архипова, уже вам известного. Потом вслед за ним вся дивизия. Но это только громкое название — дивизия. Мы успели растерять танки на марше, и даже многие из тех, которые по железной дороге пришли, также вскоре вышли из строя по техническим неисправностям… Так что со стороны нашей дивизии в контрударе участвовало не так уж и много танков. Действовали мы успешно — вышли к Ровно, к Дубно, но потом, как понимаете, вынуждены были отходить.

— Замысел этого сражения был разработан непосредственно командованием Юго-Западного фронта?

— Нет, известно, что этот удар планировал не только генерал Кирпонос, но туда организовывать это дело приезжал и начальник Генерального штаба Георгий Константинович Жуков. Этот контрудар сыграл свою роль — выход немецкой танковой группировки на Киев удалось отсрочить, оттянуть… Хотя, конечно, уже позже немцы туда вышли…

— Можно ли сравнивать танковое сражение под Дубно, Луцком и Ровно со знаменитой Прохоровкой?

— Как говорится, всякое сравнение хромает. В какой-то мере можно сравнивать, но это совсем разные сражения… В отличие от Прохоровки, это не был сплошной фронт — ни с их стороны, ни с нашей. К тому же сражение не было единым и по времени: разные мехкорпуса и дивизии вступали в бой не только в разные часы, но и в разные дни. Бои разворачивались в разных местах — по всей огромной территории… Кстати, о Прохоровке. Когда праздновалось 60-летие этого сражения, вдруг пошли разговоры о том, что, вроде, там победили не мы, а немцы. Совершенная ерунда! Сравните качество и объем понесенных потерь, оцените результат…

— По-моему, все точки над «i» поставил в этом вопросе генерал армии Махмут Ахметович Гареев, выступая на заседании Ассоциации историков Второй мировой войны. «Немцы победили? — спросил он. — Почему же они тогда сразу не пошли на Москву? От Белгорода до Москвы не так ведь и далеко…»

— Совершенно согласен! Чтобы понять нелепость каких-то утверждений, нужно иногда немного призадуматься и задать вопрос с позиций элементарной логики. А то некоторые любят порассуждать, что немецкая армия всегда была лучше нашей, и мы их только числом задавить и смогли…

— То, что немецкая армия в начале войны была лучше, — это вряд ли кто станет оспаривать. Однако потом произошел решительный перелом… Не спрашиваю про всю армию, но когда, как вы считаете, наши бронетанковые войска сравнялись с германскими — основной ударной силой и гордостью вермахта?

— В Сталинградской битве. Здорово, скажу, тогда получилось! Это ведь процесс сложнейший и многогранный был. Как раз к началу контрнаступления под Сталинградом наша промышленность сумела произвести достаточное количество танков — в основном это уже были тридцатьчетверки…

— Если несколько расширить тему, то нужно заметить, что сначала была проведена эвакуация заводов — из Харькова, из того же Сталинграда и их последующее развертывание на Урале…

— Вот именно! Это же настоящее чудо было, никакая страна, кроме Советского Союза, такого бы сделать не могла! И вот из этой техники уже к началу контрнаступления на Волге были сформированы танковые бригады, танковые и механизированные корпуса, затем эти войска были сосредоточены в районе Сталинграда и сыграли чрезвычайно важную роль и в окружении всей гитлеровской группировки, и в отражении попыток ее деблокады, и в ее уничтожении. Тогда произошли и серьезные изменения в тактике действий наших войск, в частности, стали применяться подвижные группы… От Сталинграда мы и пошли от победы к победе — вплоть до Берлина.

— У вас же самого путь оказался в несколько ином направлении…

— Да, наша 10-я танковая бригада, в которой я был заместителем командира, проводила атаки в сторону Сталинграда с севера. А когда уже мы изготовились к контрнаступлению, то бригаду, или, вернее, ее остатки, отвели в Тамбов, в Тамбовский танковый лагерь…

— Уточню, что подобные лагеря назывались «военными танковыми лагерями». Как мне рассказывал генерал-майор Николай Андреевич Колосов, бывший в войну комиссаром Управления формирования и укомплектования бронетанковых и механизированных войск, слово «военные» в название танковых лагерей добавил лично Сталин. Он сказал, что это подразумевает необходимость в лагерях «муштры» — в этом слове он сделал ударение на первый слог. Колосов сам присутствовал при этом разговоре в Кремле.

— Да, это интересная подробность… Так вот, в лагере меня назначили командиром танкового полка. Сначала — 205-го, в который была переформирована бригада, но этот полк должен был довооружаться еще месяц-два. Поэтому командование лагеря предложило мне принять готовый 119-й отдельный танковый полк, который через неделю должен был пойти на Западное направление. Спрашивают: «Как ты?» Говорю: «Давайте!» С этим полком я участвовал в Ельнинско-Смоленской операции, брал Ельню…

— И здесь опять-таки можно уточнить, что с этим полком вы в первый раз вошли в Историю. С 1943 года стали издаваться приказы Верховного Главнокомандующего в ознаменование побед советских Вооруженных Сил над гитлеровскими захватчиками. Первый приказ был опубликован 25 января — по итогам двухмесячных наступательных боев Красной Армии, второй — 2 февраля в связи с ликвидацией немецкой группировки в Сталинграде, еще несколько приказов датированы июлем — августом, а восьмой приказ, от 31 августа, посвящен освобождению города Ельни. В числе особо отмеченных Сталиным был и, как указано в приказе, 119-й Ельнинский отдельный танковый полк подполковника Лосика. К слову, вскоре потом перестали давать наименование отличившимся частям и соединениям, так что в четырех еще приказах Верховного отмечаются просто «танкисты полковника Лосика».

— По-моему, мою биографию вы знаете лучше меня. Впрочем, журналисты газеты «Красная звезда» к делу всегда относятся очень ответственно… Так что могу и не уточнять, что в конце 1943 года я был назначен командиром 4-й гвардейской танковой бригады в Тацинский танковый корпус, который в 1944 — 1945 годах вел успешные боевые действия на Белорусском и Восточно-Прусском направлениях… Тем более что об этом мы с вами подробно говорили в прошлом году.

— Да, и 3 июля «Красная звезда» поместила нашу беседу об освобождении Белоруссии — материал назывался «В боях отличились танкисты». Хотя стоит напомнить нашим читателям, что звание Героя Советского Союза вам было присвоено именно за взятие Минска. Но вот такой вопрос: какие танки у вас были в то время? Как вы их оцениваете?

— В моей бригаде были Т-34−85 — их было, насколько я помню, 65 единиц. Это замечательный танк, непревзойденный, сильнейший. На нем мы побеждали и «пантер», и «тигров», но когда били их по борту… Если сравнивать танкотехнические характеристики этих машин — наших и немецких, то они примерно одинаковые. На тяжелых «тиграх», кстати, стояла пушка 88 мм, а на тридцатьчетверках — 85. Если же сравнивать средние танки, то Т-34 был компактнее «пантеры»: короче, уже, ниже, к тому же превосходил ее пушкой и лобовой броней — там у них была 75-мм пушка…

— Когда вы в первый раз встретили эти немецкие танки?

— Да пожалуй, во время Белорусской операции. В основном мы их встречали уже после Минска, после города Ивенец — это в 70 км западнее Минска. Командир корпуса Герой Советского Союза генерал-майор Алексей Семенович Бурдейный направил нашу бригаду в качестве передового отряда к этому городу, оттуда затем мы выдвинулись к административной границе с Литвой и в тех местах стояли относительно долго, можно сказать, без особых боев. Мы вырвались вперед, а потому так получилось, что основные бои шли уже сзади нас, хотя и у нас всякие столкновения случались… И вот я решил использовать подбитые немецкие танки для тренировки наших экипажей, благо боеприпасов у нас было достаточно и «мишеней» хватало. Ведь наша бригада, как и другие, тогда постоянно пополнялась молодыми бойцами, которые прибывали с Урала, не имели боевого опыта, не знали, где, что и как. Зато, понятно, всякие разговоры были: мол, берет их наша тридцатьчетверка или нет? Стояли мы лагерем в одном лесу, где были огромные поляны. Взяли несколько подбитых «пантер» и «тигров», отбуксировали их на поляны, поставили и провели стрельбу из танка Т-34. Получалось очень хорошо…

— С какой дистанции велась стрельба?

— Стреляли на 300 метров, на 200 — в основном в бок, по бортам, и соответственно пробивали. Тогда я решил пропустить все наши экипажи в стрельбе по этим танкам, чтобы они получили опыт. Доложил Бурдейному, что вот так мы делаем. Он заинтересовался, приехал к нам на следующий же день, даже сам сел в танк и стрелял по «тигру"… В общем, мне удалось дать практику всем экипажам: стрельнуть по «живому», так сказать, «тигру», по «живой» «пантере». Это очень помогло нашим танкистам в последующих боях — личный состав чувствовал себя гораздо увереннее, чем раньше.

— За годы войны наша армия очень здорово изменилась не только в отношении техники и вооружения, боевого опыта, но и нравственно. Понятно, что красноармейца 1941-го года и бойца 1943-го сравнивать трудно. А как противник? Менялись ли немецкие войска?

— Я бы этого не сказал… Они вплоть до Берлина дрались серьезно — упорно, до последнего. Зато количественно германская армия постоянно и неумолимо уменьшалась. Заметно меньше становилось у них авиации, танков, да и пехоты тоже. Однако не забывайте, что тогда фронт постоянно сужался, а значит, за счет этого плотность германских войск все время оставалась примерно на одном уровне, и их сопротивление оставалось очень серьезным… Но мы уверенно шли вперед: войска были обучены, офицеры, генералы и штабы умели воевать.

— Менялась техника, и, разумеется, менялись способы ее боевого применения?

— Конечно! Это только по мнению, как их сейчас называют, «недобросовестных историков» мы одним количеством давили… Но вот запомнил я, как к нам приезжал командующий бронетанковыми и механизированными войсками фронта Герой Советского Союза генерал-полковник Алексей Григорьевич Родин. Сидим в землянке, пьем чай, он неторопливо, как-то по-свойски мне объясняет: «Ты хорошо воевал, когда отдельным танковым полком командовал. Но тот полк был поддержки пехоты, воевал вместе с пехотой — это одна танковая тактика, один способ действий. А сейчас ты в бригаде, которая входит в корпус. Вы — подвижная группа фронта и армии — должны действовать в оперативной глубине, в тылу противника. И впереди, и справа, и слева, и в тылу — противник. Ты должен идти смело, не бояться за фланги — вперед, вперед! Узлы сопротивления обходить. Тут у тебя другое мышление должно быть, ты по-новому должен действовать». И, поверьте, после такого разговора очень много для себя передумаешь, переосмыслишь…

— Вот вы рассказали, как экипажи готовились к встрече с немецкими танками на поле боя. А как готовились к боям вы, командиры соединений и частей?

— Наверное, в соответствии с требованиями Полевого устава — там все указано. Но если говорить о том, что в этом плане действительно запомнилось, — так это то, как перед началом Белорусской операции в наш корпус, как раз ко мне в бригаду, приезжал командующий войсками 3-го Белорусского фронта генерал армии Иван Данилович Черняховский. С командирами бригад и с авиационными командирами он проводил тренировку предстоящих боевых действий на макете местности и на картах. Приезжал он дважды, и каждый раз работа была очень серьезная, обсуждалось все, до самых мелочей… Вообще, если уж о том речь пошла, Черняховского мы все на фронте очень любили: это великой души человек был, талантливейший полководец, чудеснейший руководитель! Кстати, и девушки его любили — он красивый мужик был…
Кстати, на каком-то совещании известный политработник Лев Мехлис доложил по этому поводу Сталину — мол, надо как-то реагировать на поведение командующего. «Что делать будем, товарищ Сталин?» — спросил Мехлис в заключение своего доклада. «Что делать? — усмехнулся Верховный. — Завидовать!»

— Олег Александрович, наша старая привычка все секретить вам известна. Вот и о смерти генерала Черняховского долго ходили какие-то невнятные слухи.

— Да потому это, что смерть его была нелепая. Погиб Черняховский в Восточной Пруссии — он был на КП одной из армий. Возвращался к своей машине, колонна машин оставалась на шоссе, а немцы вели обстрел шоссе методическим огнем. Вот один снаряд рядом и упал. В Литве ему был установлен памятник, потом «местные товарищи» стали требовать его убрать…

— Ну да, это в Европе памятники устанавливаются на века, а на нашем «постсоветском пространстве» этого, к сожалению, еще не поняли — как бы ни пытались играть в «цивилизованность».

— Вот именно. Так что мне вместе с другими ветеранами пришлось ходатайствовать о переносе памятника в Россию. Теперь он стоит в Воронеже, на привокзальной площади. Да и прах самого Ивана Даниловича перехоронили в русскую землю…

— Под командованием генерала Черняховского вы вышли к границе. Имели ли боевые действия на вражеской территории какие-то отличия?

— Для меня, лично для меня, отличия оказались очень большие. В боях на подступах к Восточной Пруссии наш Тацинский корпус потерял много танков… Хотя, надо заметить, войск на полуострове было много и тесно им было. Так что корпус наш вывели из боя в резерв привести себя в порядок. Но из бригад корпуса выделили танковые подразделения, которые раздали стрелковым дивизиям для непосредственной поддержки пехоты. И вдруг однажды, это уже был март — звонок. Звонит генерал-полковник Родин: «Ты хотел бы еще повоевать? Есть 2-я отдельная гвардейская танковая бригада, она прекрасно воевала, но сейчас что-то стала плоховато воевать — чувствуют конец войны или еще что такое… Мы решили: покомандуй этой бригадой!»

— Но эта бригада воевала в полном составе, танки вы не раздавали?

— Нет, там так дело было: немцы сопротивлялись юго-западнее Кенигсберга, не пускали нас к Балтийскому морю, а потому сегодня мы с одной дивизией воюем, поддерживаем ее наступление, к вечеру мне говорят: «Рокируйся немножко на юг», — и мы с другой дивизией в бой идем, потом — с третьей. Я так провел несколько боев…

— И это продолжалось до взятия Кенигсберга?

— Нет, повоевал я с месяц, не больше — до второй половины марта. Потом однажды — звонок, звонит генерал Родин: «Хватит тебе воевать! К нам приехал Герой Советского Союза Белик из Москвы. Он под Сталинградом получил ранение, лечился, учился в академии на курсах, и его сейчас к нам прислали. Передавай бригаду ему, а сам езжай в Москву учиться в академии!»

— Не обидно было?

— Ну, наверное, обидно… Но я вам другое скажу: подумайте, какие мудрые командующие были! Думали не только о сиюминутном успехе, но и о перспективах нашей армии — понимали, что после окончания войны Вооруженным Силам нужны будут образованные командиры. Кстати, с генералом армии Петром Алексеевичем Беликом нас потом основательно судьба свела: когда я командовал Дальневосточным военным округом, он по соседству командовал Забайкальским…

— На том для вас война и закончилась?

— Да, приехал Белик, посидели мы, поговорили, он принял бригаду, я вернулся в наш корпус, побыл там два-три дня — и в Москву, в Академию бронетанковых войск, где перед войной я уже закончил 1-й курс заочного факультета. А теперь мне предстояло пять лет очной учебы… Ну что делать, учусь, причем с удовольствием. Хотя вокруг все были фронтовики, но полковником, командиром бригады был только я один. Остальные — капитаны, майоры, подполковники… Прошел месяц. Вызывают меня в Главное управление кадров. Говорят: «Тебе нечего здесь делать! Мы пошлем тебя в Высшую военную академию». Так именовалась тогда Академия Генштаба, которая в те времена была еще годичной. «Ладно, — говорю, — с удовольствием…» Вот так оно все и получилось. Ну о моей послевоенной бографии «Красная звезда» много писала, боюсь, что мы с вами читателей утомим. Только одних мест службы оказалось семнадцать, да порой бывали и такие ситуации, что чувствовал себя почти как на войне…

— Кстати, кроме «Красной звезды», мы можем адресовать читателей еще и к прекрасной книге «Звезды маршала Лосика», написанной одним из многих ваших воспитанников — сколько их было за семнадцать лет, что вы руководили Военной академией бронетанковых войск! — генерал-лейтенантом Виталием Жилиным. Но давайте уточним для полноты картины, что вы сейчас являетесь почетным гражданином сразу четырех городов в трех государствах…

— Да, я почетный гражданин столицы Белоруссии Минска, Ельни, Ярцево, где я родился, и Славинска, это на Украине. Во всех этих местах я бывал и в послевоенное время… Еще добавлю, что в 1995 году меня избрали председателем совета Клуба кавалеров ордена Жукова как вроде бы самого молодого из всех ста человек награжденных. Вначале мы проводили очень хорошую, большую работу, но сейчас клуб уже не такой сильный по составу… Остались в нем Маршал Советского Союза Сергей Леонидович Соколов, генерал-майор Артем Федорович Сергеев, я и еще несколько человек. А все ж мы продолжаем работать.

— Олег Александрович, и вот такой еще вопрос: как вы считаете, а сегодня танки не утрачивают ли своего прежнего значения?

— Нет! Я убежден, что и в современных условиях танки и танковые войска являются главной и решающей силой Сухопутных войск — как в крупномасштабных войнах, так и на тактическом уровне. Отмечу, к тому же, что наши новые Т-90, а также модернизированные танки Т-80, Т-72 по своей эффективности равны зарубежным. Так что не стоит списывать в запас ни танки, ни нас, танкистов…
А вообще, я вам так скажу: итоги подводить я пока не собираюсь, еще рано, но жизненным опытом поделиться могу. Все-таки прошел все ступеньки армейской службы от взвода до округа и даже несколько выше… Так вот, завтра мне будет 90. Понятно, что жаловаться на жизнь не стану — все нормально было, все, наверное, было как нужно… Как и каждый из моих ровесников, я прежде всего старался ответственно относиться к службе. Не знаю, в какой мере это получилось, — было и положительное, и ошибки были, и не так удачно я где-то действовал, но я старался… Может, это сегодня будет звучать пафосно, но мы, наше поколение, брали пример с Павки Корчагина — помните слова из книги «Как закалялась сталь» о том, что жизнь прожить нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы? Скажу откровенно: такой боли я не испытываю.

— Товарищ маршал бронетанковых войск! Редакция «Красной звезды», все наши читатели поздравляют вас с 90-летием и желают Вам крепкого здоровья, успехов во всех ваших делах! Очень надеемся, что наше с вами творческое сотрудничество будет продолжаться и дальше.

http://www.redstar.ru/2005/12/03₁₂/5₀₁.html