В разгаре курортный сезон. Нет свободных мест в поездах, которые идут из Москвы в знаменитые города русского Кавказа — Ессентуки, Пятигорск, Кисловодск. Мало кто из навещающих этот благодатный край знает о том, как упорно и дерзко велась здесь борьба за Россию в годы гражданской войны. Но тот, что читал «Записки белого партизана» Андрея Григорьевича Шкуро, па каждом шагу воочию видит упомянутые в этой книге места. Многие исторические здания Кисловодска сохранились, и не так уж трудно представить возле них не современных курортников, а людей в одежде начала XX в.
Первое, что видят приехавшие в Кисловодск — вокзал, построенный в 1905 г.; рядом — часовня в честь святителя Николая Чудотворца. Слава Богу, она ныне действует, и раз в день батюшка приходит служить молебен о всех путешествующих. Буквально в двух шагах от часовни можно пить прославившую здешние места минеральную воду: она течет из каменной колонки, оформленной в том же стиле, что вокзал и часовня. Глядя на все эти постройки, можно только вздохнуть о том, какой изящной была архитектурная среда эпохи модерн.
О том, что в людях живет влечение к этой эпохе, говорит любопытный монумент. В центре города недавно возведен памятник медикам времен II мировой войны. Конечно, нет сомнений, что самоотверженная работа этих врачей заслуживает благодарности потомков. Странно, однако, что памятник изображает женщину не в халате советского врача, а в платье сестры милосердия начала XX века. Ни таких платьев, ни таких платков в 1941—1945 гг. заведомо не носили; вид статуи напоминает скорее о I мировой войне — той, что считалась в СССР «империалистической бойней», с которой следовало дезертировать. Видимо, неосознанное влечение наших современников к исторической России побуждает их стилизовать советскую жизнь под досоветскую. Но это уже не естественная благодарность честно работавшим подсоветским людям, а историческая неправда. Конечно, это удобно — делать вид, что никакого трагического разрыва в русской истории просто не было. Но можно ли через неправду срастить обрубленные корни, восстановить нравственные основы?
Сразу за вокзалом красуется мощное здание Кисловодской филармонии. Основал ее сын терского казака, выдающийся дирижер и пианист Василий Ильич Сафонов, который по просьбе Чайковского много лет руководил Московской консерваторией. Он был не только создателем собственной пианистической школы, но и щедрым благотворителем: па-пример, на свои деньги учреждал стипендии для студентов и построил концертную раковину в Кисловодском парке.
Захватив власть в городе, большевики несколько раз выводили многодетную семью музыканта па расстрел, требуя сдачи уже несуществующих ценностей1. Расстрел был мнимым; в том же 1918 г. Сафонов умер своей смертью. Но если бы чекисты знали, что его старшая дочь Анна соединила свою жизнь с давно любимым ею адмиралом Колчаком, конец основателя филармонии наверняка был бы иным.
Через несколько лет А. Трахова, ученица Британской школы в Константинополе, вспоминала в школьном сочинении о тогдашней жизни в Кисловодске: «Большевики являлись по ночам и забирали в чрезвычайку тех, кого подозревали в контрреволюции… […] их провели в парк и расстреляли, и на том месте осталось большое кровавое пятно»; «Помню частые обыски в пашей квартире, производимые солдатами с винтовками за плечами, с угрюмыми и озлобленными лицами, […] я никак не могла попять, что неужели это те самые «милые солдаты», которым, учась в гимназии, я вместе с другими ученицами посылала подарки на фронт и писала письма, полные верой в их героизм и любовь к Родине. […] До самого прихода генерала Шкуро мы прожили в вечном страхе"2.
Летом 1918 г. отряд Шкуро лихой атакой занял Кисловодск, разоружил красноармейский гарнизон и спас несколько сот заложников, ждавших расстрела в местной ЧК. Но спасителям, как водится, памятника нет. А вот одна из тех, кто за одно подозрение в несочувствии революции заливал кисловодский парк кровью, благодарной памяти удостоена. По дороге от филармонии к парку любой курортник увидит бюст женщины с надписью: «Ге Ксения Михайловна. Следователь Кисловодской ЧК. Повешена белогвардейцами». Поражает злой и жестокий взгляд изваянной чекистки: видимо, советский скульптор точно следовал исторической правде.
Освобождение Кисловодска имело увлекательную предысторию. В мае 1918 г. полковник Шкуро бежал из большевицкой тюрьмы и решил собрать рассеянные по окрестностям патриотические силы. Его соратником стал Яков Александрович Слащов (позднее — один из самых молодых генералов Белой армии, официально удостоенный почетного титулования «Слащов-Крымский»). В своих мемуарах Шкуро писал: «В назначенный час и в условленное место прибыла за мною заказанная заблаговременно лихая тройка; извозчик был свой, преданный нашему делу человек. Простившись со своими, мы со Слащовым, переодетые красноармейцами, сели в нее, и я демонстративно громко приказал:
— В «Замок коварства и любви»!
Это был популярный кабачок, расположенный верстах в шести от Кисловодска. Проезжая мимо патрулей, стоявших на окраине города, мы со Слащовым сидели развалясь, горланя песни, обнявшись. Благодаря этому патрульные, предполагая, что мы подобные им пьяные «товарищи», беспрепятственно пас пропускали"3.
Не доезжая нескольких верст до знаменитого кабачка, мнимые красноармейцы повернули в горы. Этот путь нетрудно проделать и сейчас. «Замок коварства и любви» остается популярным рестораном и неизменно значится среди предлагаемых в Кисловодске однодневных экскурсий. Недалеко от «Замка коварства и любви» начинается извилистое, поросшее мелким лесом ущелье, по дну которого течет речка Аликоновка. Кто знает, может, именно по ней Шкуро и Слащов держали путь на Кумско-Лоовский аул? Шкуро называет этот аул «черкесским» и отмечает «чрезвычайную солидарность черкесского населения» с русскими белогвардейцами.-1 Правда, «черкесами» тогда именовали представителей самых разных народностей Северного Кавказа. Какая же из них имелась в виду? Во всяком случае, сейчас эту местность населяют карачаевцы, которые очень обижаются, если их назвать черкесами.
Карачаевцы живут в основном тем же, чем занимались на протяжении многих веков — коневодством. Можно целыми днями ехать по здешним горам и встретить лишь одного человека — пастуха с отарой овец; однако то здесь, то там виднеются привольно пасущиеся табуны коней. В том месте, где в Аликоновку льются семь ледяных водопадов, стояла в советское время турбаза некоего ленинградского завода. В начале 1990-х она опустела и разрушалась до тех пор, пока ее останки не приобрел в собственность местный житель Муса Боташов. Энергией и волей этого человека возникла частная туристическая компания «Медовые водопады». Тот, кто пользуется ее услугами, может сколько угодно жить в отремонтированных Мусой домиках у водопадов, совершая конные прогулки по окрестностям.
До горизонта тянется поле, заросшее ромашками, колокольчиками и всяким разнотравьем. Оно кажется бесконечным, по неожиданно обрывается глубоким лесным ущельем, над которым — наравне с полем — парят орлы. В ущелье порой страшно заглянуть, но кони уверенно идут вниз почти по отвесной круче. А за ущельем — снова цветущее плато с табуном коней, и далеко-далеко над горами — еле видный белый Эльбрус.
Впереди едет в бурке наш суровый пожилой инструктор, Кази Магомедович. По его словам, идущий под ним жеребец Горец зимой насмерть забил копытами двух волков, когда защищал от них свой табун. Волков в этих малолюдных краях так же много, как и в начале XX в.
— Вот Волчья поляна! — объявляет Кази Магомедович, указывая в сторону хлыстом.
Это — Волчья поляна? Вспоминается путь Шкуро от «Замка коварства и любви»: «Мы сели верхом и двинулись в путь. Долго прорывались по водомоинам, ущельям и лесным трущобам. Наконец добрались до седловины между двух гор. Это была так называемая «Волчья поляна». Под исполинским дубом стоял сложенный из сучьев шалаш; возле него была воткнута пика и на ней трепетал мой значок — волчья голова на черном поле.
— Смирно! Равнение направо, господа офицеры! — раздалась команда подполковника Сейделера, стоявшего на правом фланге небольшой шеренги офицеров и казаков. Затем он подошел ко мне с рапортом:
— Господин полковник! Во вверенной вам армии налицо штаб-офицеров 2: Слащев и Сейделер; обер-офицеров 5: подъесаул Мельников, поручик Фрост, прапорщик Лукин, прапорщик Макеев, прапорщик Светашев; казаков 6: вахмистр Перваков, вахмистр Наум Козлов, урядники Лучка, Безродный, Совенко, Ягодкин; винтовок — 4, револьверов — 2, биноклей — 2…
— Здорово, Южная кубанская армия! — крикнул я. — Приветствую вас с началом действительной борьбы. Глубоко верю, что с каждым днем армия наша станет все увеличиваться и победа будет за нами, ибо наше дело правое, святое. Восторженные крики «ура» были мне ответом"5.
Так началась в этом крае открытая борьба с большевизмом. Люди решились на нее, имея четыре винтовки и два револьвера. И уверенность Шкуро оправдалась: в течение месяца его отряд вырос до 10 тысяч человек. Его пополняли и жители местных мусульманских аулов, и еще более — казаки многочисленных окрестных станиц: Бекешевской, Боргустанской, Воровсколесской. Условным сигналом казаков-разведчиков был волчий вой, а па их папахах красовались волчьи хвосты. «О полковнике-партизане стали ходить настоящие легенды. Местный юродивый Георгий ходил по станицам, предрекая скорое появление неуязвимого «воина Андрея», который освободит всю Кубань"6. Люди вновь ощутили свое достоинство, потерянное под властью большевиков, и теперь готовы были его защищать. Шкуро так описывал свой решающий бой с красными 12 июня: «Бок о бок стояли древние старики, вооруженные кремневыми ружьями, с которыми отцы и деды завоевывали Кубань у горцев и татар, а рядом — ребята и бабы с рогатинами. С тяжелым сознанием ответственности смотрел я на этих людей, доверившихся мне и поставивших теперь всё на карту. Глазами, полными веры, глядели они теперь на меня"7.
И шкуринцы победили — несмотря па то, что красные, в отличие от них, имели немало орудий и пулеметов. Под руководством Слащова, который был у Шкуро начальником штаба, готовились и выигрывались бои в верховьях Кубани и на бурной порожистой речке Зеленчук, среди горных лесов и па подступах к городам. И местный край действительно был, хоть и на время, освобожден.
Что же с тех пор изменилось? Водомоины, ущелья и лесные трущобы, по которым Шкуро уходил от красной погони, остались на месте. Гнедые карачаевские кони по-прежнему обладают изумлявшей белого партизана способностью проходить самыми невероятными тропинками. Нетрудно поверить, что они на коленях сползали по кручам и пролезали под корнями, подмытыми горной речкой8. Остались па месте и мусульманские селения. Правда, они очень бедны (по крайней мере, на беглый взгляд), по весьма обширны; среди старых домиков на глазах растут новые мечети, и далеко несется над альпийскими лугами призыв муэдзина. Но не заметно больше в этом краю присутствия казаков, не слышно звона колоколов над русскими станицами, и не видно на Волчьей поляне исполинского дуба.
Уже упоминавшаяся кисловодская гимназистка писала в своем сочинении: «Как-то утром мы услыхали выстрелы; нам сказали, что это пришел генерал Шкуро. Его отряд занял Крестовую гору, как раз позади нашей гостиницы, и стреляли в большевиков, а большевики отвечали им из Нарзанной галереи, которая была напротив, и пули перелетали через нашу гостиницу, и некоторые застревали в дверях. Несколько часов продолжалась перестрелка, а потом все утихло. Шкуринцы заняли город; они были в шапках, на которых были белые перевязки, но им сначала не верили, что они добровольцы, а думали, что это большевики нарочно переоделись, чтобы узнать, кто обрадуется их приходу. Когда удостоверились, что они действительно добровольцы, все очень обрадовались. […] Шкуринцы пробыли в Кисловодске всего лишь несколько дней. Большевики вернулись с новыми силами, и шкуринцам пришлось отступать. Многие жители уходили с ними, и мы также. Все торопились, бежали, захватив с собой самое необходимое, а некоторые совсем без вещей. Офицеры и казаки ехали на телегах, но генерал Шкуро приказал им слезть и посадить детей и женщин"9.
Описанное поле сражения не миновал, пожалуй, никто из побывавших в Кисловодске. Романтическая Нарзанная галерея, с ее готическими башенками снаружи и десятками минеральных фонтанчиков внутри — едва ли не самое оживленное место в городе. По-прежнему возвышается за ней Крестовая гора. А там, где, застревая в дверях домов, летали пули, местные художники продают свои работы и молодые горцы предлагают сфотографироваться с пойманными ими орлами.
Хорошо, конечно, что здесь такая мирная курортная жизнь. Белые воины и умирали, в частности, за возможность обычных людей жить своей обычной жизнью, далекой от всякой идеологии и политики. Но обидно и грустно, что в этой праздничной кисловодской повседневности нет места памяти о них. Это место в топонимике и облике города по-прежнему занимают их противники — враги мирного быта, враги России.
Примечания
1 См.: «Милая, обожаемая моя Липа Васильевна…». М.: «Прогресс», «Традиция», «Русский путь», 1996. С. 108.
2 Дети русской эмиграции. М.: «ТЕРРА — TERRA», 1997. С. 44, 57.
3 Шкуро А.Г. Записки белого партизана. М.: ЭНИО-ИНТУ, 1991. С. 52.
4 Там же. С. 53.
5 Там же. С. 54.
6 Цветков В.Ж. Генерал-лейтенант А.Г. Шкуро // Исторические портреты: Л.Г. Корнилов, А.И. Деникин, П.Н. Врангель… / Сост. А.С. Кручипин. — М: ООО «Изд-во Астрель»: ООО «Изд-во АСТ», 2003. С. 315.
7 Шкуро А.Г. Записки белого партизана. С. 65.
8 Там же. С. 56.
9 Дети русской эмиграции. С. 44.
Посев. 2005. N 8. С. 2−4.
