 |
| Десятина | Евгений Морозов | 28.11.2005 |
Пароход идёт мимо пристани,
Будем рыбку кормить коммунистами.
Эх, пароход идёт — волны валами,
Будем рыбку кормить генералами!
Частушка времён гражданской войны
Третья сторона фронта
Пропагандистский фантом гражданской войны существовал как основа всей красной пропаганды. В 60−70-х гг. явный провал пропаганды переустройства социальной жизни на основах равенства и справедливости привёл к перестройке государственных идеологических концепций в некую мёртворождённую псевдорелигию. С этого времени началась безудержная романтизация красной стороны гражданской войны во всех областях пропаганды и искусства, но прежде всего в кинематографе — от действительно талантливых фильмов («Тихий Дон», «Белое солнце пустыни», «Служили два товарища») до бесконечных среднеазиатских «красных вестернов».
Ушла в прошлое власть Политбюро, настали новые времена, но дихотомия «красные-белые» продолжает существовать и главное — работать. Да, именно работать, продолжая разобщать русское общество так же, как в 20-х гг. Уж на что казаки — одна из самых трезвых и практичных этносоциальных групп русского народа — и то на своих собраниях и кругах то и дело изрекают: «Да тут же одни краснюки!» или: «Гля, сколько беляков понабилось…». Напасть какая-то, право слово.
Прежде всего скажем, что гражданскую войну вели не две стороны. Их было гораздо больше. Мы отбрасываем всевозможные национальные движения, ловившие рыбку в мутной воде лихолетья, и констатируем, что само русское общество было расколото не на две противоборствующие группы, а на три. Это — самая страшная тайна советского и белогвардейского агитпропов, но это неопровержимый факт.
За отсутствием адекватного термина третью группу, существовавшую наряду с красными и белыми, назовём «зелёными». Тем более, что её в общем-то так и называли во время войны. Зелёными были те, кто не примыкал ни к красным, ни к белым, Разумеется, логика войны заставляла их вступать в союзы с одной или другой стороной — тогда возникали такие словосочетания, как «бело-зелёные» и «красно-зелёные».
Разумеется, зелёные упоминаются во всех сочинениях о гражданской войне, но при этом подаются как некая экзотика, малочисленные и случайные отряды, единственно по какому-то капризу не присоединяющиеся к красным (вариант: белым) войскам. В реальности это было не так.
Сейчас можно назвать десятки армий и командующих, занимавших политическую позицию, далёкую от красных и белых платформ. Прежде всего, разумеется, на память приходят знаменитые анархисты. Теория анархии вряд ли глубоко проникла в народные массы, но вот её политическая практика, отвергающая сотрудничество и с советскими, и с белогвардейскими властями, вполне вписывается в складывающуюся перед нами картину гражданской войны. Наиболее известное и масштабное формирование анархистов (официально так определяемое) — армия Махно. Но анархистами в махновском движении были только члены его агитпропа, целиком составленного из анархистской конфедерации «Набат». Армия Махно как была крестьянской, так и осталась, да и сам Нестор Иванович, хотя до своей безвременной смерти в Париже признавал себя анархистом, оставался чисто «зелёным», не посягая на высоты теории и вполне довольствуясь несколькими основными положениями, усвоенными им на каторге от Волина-Эйхенбаума.
Политическая практика Махно и махновцев определяется следующей формулой: в период австро-германской оккупации Украины они сражались под своими лозунгами, но признавая подчинение Совнаркому. После революции в Германии повстанческое движение на Украине, признанным лидером которого постепенно становится Махно, в общем также подчинялось красному командованию (Махно даже был награждён орденом Красного Знамени), но противоречия стремительно нарастали, и летом 1919 г. Махно уже начинает военные действия против Красной Армии. На смену красным на Украину приходят белые, и Махно начинает жестокую борьбу с ними. Осенью 1919 г. на Украину вновь приходят красные, и Махно переключается на борьбу против них. Летом 1920 г. Врангель выдвигает программу аграрной реформы и на волне сочувствия намеченным преобразованиям начинает наступление. Махно опять входит в союз с красными и посылает свои дивизии в Крым, против Врангеля. Красные сразу после эвакуации врангелевцев из Крыма предательски разоружили и перебили махновские соединения, и Махно возобновил войну против советской власти. К осени 1921 г. она затухает, Нестор Иванович уходит в Румынию. Примерно таков же рисунок отношений с советской властью и всех других анархистских формирований — борьба против красных и против белых, вступление в союзы с красными в момент наивысших успехов белых (сказывалась былая революционная солидарность всех антиправительственных партий), но никогда не отмечалось союзов анархистов с белыми.
Таким же повсеместным и гораздо более массовым было принятие «зелёными» эсеровских лозунгов. Надо сказать, что партия эсеров пользовалась в народных массах огромной популярностью и, когда проводились выборы, оставляла все другие партии далеко за флагом. Большевики смогли взять власть на II съезде Советов только в результате раскола партии эсеров и образования партии левых с.-р. Позже, как известно, последняя горько пожалела о своём содействии большевикам и в июле 1918 г. попыталась устроить «третью революцию», но восстания в Москве, Петрограде и ещё примерно 40 городах были подавлены. Однако оставались чисто эсеровские (в подавляющем большинстве) местные самоуправления и части Красной Армии. С ними советской власти пришлось бороться ещё долго, и окончательно большевики рассчитались с эсерами только в 1921 г., устроив шумный процесс над партией.
Да не заподозрят нас в каком-либо сочувствии к эсерам. Господа Чернов-Кац, Керенский-Кирбис, Авксентьев, Гоц, Зензинов и пр. в наших глазах ничем, собственно, не отличаются от гг. Ульянова-Ленина, Троцкого-Бронштейна, Свердлова, Радека, Ярославского-Губельмана и прочих, имя им — легион. Полагаем, что это отлично понимали наши деды и прадеды. Но в том-то и была беда зелёного движения, что, в силу бедности интеллектуальными кадрами, оно не могло выработать свою, полностью отвечающую его устремлениям программу и вследствие организационной разобщённости не могло организовать агитацию за неё в общероссийском масштабе. Поэтому большая часть зелёного движения приняла эсеровские лозунги, уже вследствие самого оппозиционного положения партии к большевикам и белогвардейцам. Руководство эсеров, удобно устроившись в Париже, никакого влияния на это псевдодвижение не оказывало.
А движение было чрезвычайно мощным. Первые крестьянские восстания под эсеровскими лозунгами начались с весны 1918 г., и в последующем бывали моменты, когда вся советская территория была охвачена мятежами с эсеровской окраской, но в самой своей сущности бывшими проявлениями зелёного движения. На Волге, Урале и в Сибири оно попросту смело органы советской власти и создало многочисленные вооружённые силы. Это было самым мощным проявлением зелёного движения за все годы гражданской войны, и только слабость идеологической составляющей была причиной того, что власть в Сибири захватил Колчак. Но и против Колчака зелёные с эсеровской окраской начали поднимать восстания чуть ли не на следующий день после его прихода к власти, а к осени 1919 г. мощные зелёные крестьянские армии сбросили власть адмирала, уничтожили его самого и… передали власть красным. Буквально на следующий год эти армии начали снова собираться — воевать против красных — но времена были уже не т. е.
Самый яркий эпизод зелёного движения на Востоке — конечно же Ижевско-Воткинское восстание. Оно было поднято рабочими оружейных заводов под руководством Союза фронтовиков, имевшего эсеровскую окраску, но всё же не эсеровского (в ходе борьбы Союз фронтовиков передал-таки власть эсерам, затем, убедившись в их несостоятельности, опять принял власть в районе восстания на себя). Восставшие боролись с августа 1918 г. до ноября, затем, истощив силы и средства обороны, пробились к белым (ещё не зная о перевороте Колчака). Ижевская и Воткинская повстанческие армии стали дивизиями в армии Колчака и сражались под красными флагами, пока адмирал не догадался пожаловать им за доблесть георгиевские знамёна. Ижевцы и воткинцы составили знаменитый корпус Каппеля, единственный, который отступил из Сибири организованно, затем, уже под командованием Войцеховского, до осени 1920 г. сражался в районе Читы, откуда отступил через Харбин во Владивосток и там, уже под именем «Земской рати», продолжал борьбу до октября 1922 г. Таким образом, самыми упорными врагами советской власти оказались именно рабочие Ижевска и Воткинска — это выглядело бы парадоксом, если бы мы отмахнулись от своей концепции третьей (зелёной) силы.
Достаточно ярким было зелёно-эсеровское движение и в тылу Деникина. Кроме Махно, в добивании Вооружённых Сил Юга России приняли участие «красно-зелёные» Черноморской губернии и других территорий. Да мало ли примеров! Такие вожди красных войск, как Щорс, Чапаев, Сорокин, Миронов и пр., не были большевиками. Они были членами либо партии эсеров, либо других социалистических партий (Миронов, например, был активистом партии народных социалистов). Партбилеты РКП (б) они получали только после того, как их партии и организации вливались в РКП (б), но всё равно считались на подозрении и ликвидировались большевиками при первой возможности. Нельзя не отдать должного предусмотрительности большевиков.
Те народные герои, которых ВЧК не успела ликвидировать, в конечном счёте приходили к борьбе с советской властью. Этих имён сотни. Например, красный комдив Сапожков в июле 1920 г. поднял восстание в районе Бузулука и до апреля 1922 г. его отряд (Сапожков погиб в бою в сентябре 1920 г.) держал в страхе всё Заволжье от Саратова до Астрахани. Другой пример — красный комбриг 1-й конной армии Яков Фомин, неустрашимый казак-революционер, будучи послан со своей бригадой в начале 1921 г. в погоню за Махно, прорвавшимся в Донскую область, вдруг собирает митинг, на котором бригада принимает резолюцию о переходе к борьбе с советской властью, и до зимы 1922 г. сражается в донских степях (у Шолохова этот эпизод показан окарикатуренно, в чём мы виним не великого писателя, а троцкистскую цензуру 20-х гг.).
В отличие от анархистов, зелёные движения под эсеровскими лозунгами достаточно часто переходили на сторону белых армий. Иногда это происходило вследствие известной близости кадетской идеологии белого движения и правых социалистических концепций, иногда просто потому, что некуда бывало податься. Например, в ходе известного рейда на Козлов-Тамбов-Воронеж летом 1919 г. генерал Мамонтов сформировал из зелёных повстанцев и вывел на белую территорию целую повстанческую дивизию.
Классика зелёного движения под эсеровскими лозунгами — конечно же тамбовское восстание, как его называют. На самом же деле это было не просто восстание, а упорная двухлетняя война. Но было ведь и зелёное движение без эсеровского влияния (как мы уже убедились на примере Ижевско-Воткинского восстания), чаще всего на окраинах бывшей империи. Например, крестьянская армия Ферганы (20 тыс. бойцов) под руководством бывшего полковника Монстрова полтора года сражалась против басмаческих (попросту — разбойничьих) шаек без всяких лозунгов и подчиняясь руководству Туркестанской республики лишь настолько, насколько это руководство снабжало армию боеприпасами. К весне 1919 г., однако, пришлось выбирать и зелёным ферганцам. Командование армии заключило союз с басмачами, но, пока армия шла на соединение с Мадамин-беком, от неё остался только штаб — крестьяне-переселенцы Ферганы не сочли для себя возможным встать под знамя пророка… Так же сложился и известный Семиреченский фронт, но у него была другая судьба. А борьба и трагедия разоружённой англичанами Ленкоранской республики в 1919 году?
Мы, честно говоря, начинаем теряться в массе примеров. Просто невозможно упомянуть всех, кто сражался в той войне за лучшую жизнь и за справедливость, отвергая нелепые идеологемы типа «счастья всех пролетариев, особливо негров и китайцев» или «сохранения помещичьего землевладения до решений Учредительного собрания». Не вмещается всё это в рамки газетной статьи, а обобщающего труда по истории зелёной России в 1917—1921 гг. наши историки так и не создали — всё больше о руководящей роли партии… Автор же вообще не считает себя историком, искренне полагая, что принимать это звание можно только после того, как профессионально, под руководством хорошего учителя, усвоишь источниковедение и архивное дело. Нет, автор только дилетант, хотя и не признаёт уничижительного оттенка, закрепившегося за этим словом (оно означает всего лишь «любитель»). Поэтому автор решил продолжать тему на более знакомом и более близком ему материале.
Четвёртая сторона?
Мы уже не раз упоминали о казаках, и это было вполне естественно, поскольку рассматриваемая нами проблема в казачьих землях стояла наиболее ярко и рельефно. Казачество в своей массе влилось в 1917 г. в общедемократическое движение в России, поскольку демократия с древних времён была основой казачьей жизни и государственности. Радикализация общедемократического движения, выразившаяся в переходе власти от конституционных демократов (кадетов) к социалистическим партиям, расколе социалистического лагеря и захвате власти блоком левых радикалов в октябре 1917 г. отразилась и в казачьих землях. Повсюду в них были линии раздела между казачьими общинами наиболее богатых и наиболее бедных регионов — в соответствии с этими линиями раздела формировались и политические воззрения казачьих масс. Например, на Дону низовцы (юго-западные территории) поголовно встали на сторону противников советской власти (Союз казачьих войск не признал большевистского переворота; в соответствии с его решениями атаманы отказались признавать власть Совнаркома), Хопёрский и Усть-Медведицкий округа (северо-восточная часть территории Всевеликого Войска Донского) безоговорочно признали советскую власть, а расположенные между этими двумя полюсами округа (большинство казачьего населения Войска) стали ареной идейной борьбы и не раз меняли ориентацию. Зимой 1917−1918 гг. они поддержали Донревком в его борьбе против Донского правительства, весной 1918-го приняли активное участие в общем восстании против советской власти. Осенью-зимой 1918−1919 гг. их части организованно прекратили борьбу, и округа перешли на сторону советской власти. Но уже в марте началось ожесточённое Верхнедонское восстание, досконально описанное Шолоховым. Напомним, что в мятежных округах сохранялась советская власть, но члены РКП (б) были удалены и из местных советов, и из повстанческой армии. Самой причиной восстания объявлялись перегибы советских органов в справедливом деле установления народной власти (изучая документы того времени, например, приказ Уборевича о расстреле определённого процента населения станиц, переходящих на сторону красных, трудно отделаться от мысли, что эти перегибы были чётко спланированной провокацией).
Уже к зиме 1919−1920 гг. казаки фактически перестали воевать. Рапорты белых командующих полны сведениями, что те отступают перед вчетверо меньшими кавалерийскими группами красных. В общем, в 1920 г. советская власть укрепилась на Дону, хотя повстанческие группы (иногда довольно крупные) действовали до лета 1922 г.
Конечно, говоря о населении тех или иных донских округов, мы подразумеваем чисто статистический подход. Иначе говоря, не всё население, но большинство его в конкретный момент выступало за белых или за красных. Хватало непримиримых большевиков из числа низовцев, немало было и убеждённых антибольшевиков из казаков Хопёрского округа. Например, в то самое время, когда весь Дон вроде бы объединился вокруг атамана Краснова (лето 1918 г.) и выставил на фронт антибольшевистской борьбы армию в 40 тыс. бойцов, в составе красных войск на юге России историки насчитывают не менее 30 тыс. донских казаков.
То же самое происходило и в других казачьих войсках, за исключением Уральского, в силу определённых причин (войско было староверское) оставшегося единым до конца.
Как это укладывается в нашу концепцию? Дело в том, что само по себе казачье движение было чистой разновидностью зелёного движения. Кое-кто даже называет казаков гражданской войны «синими» и считает их четвёртой стороной, наряду с красными, белыми и зелёными. Казачество вынуждено было принимать сторону то красных, то белых в силу всё той же недостаточной идеологической оформленности своих чаяний и отсутствия крепкой и единой организации казаков империи (что мы наблюдаем и сейчас). Ни белые, ни красные концепции построения будущей России не удовлетворяли казачество, но в силу обстоятельств ему приходилось становиться то на одну, то на другую сторону. Красные со своей политикой расказачивания и белые со своей свирепой борьбой с любой степенью казачьей автономии, даже той, какой казачество пользовалось во времена империи, были равно чужды казакам.
В результате белые так и не смогли установить нормальных отношений с казачьими войсками. Достаточно перечитать «Очерки русской смуты» Деникина, в которых чуть ли не половину объёма занимают возмущения по поводу казачьего автономизма, — гораздо меньше Деникин, как ни странно, негодует по поводу политики красных. Но ведь и Колчак сорвал создание единого фронта с казаками — сам он не успел оставить мемуаров, за него сделали это его помощники. Мемуары Гинса, Будберга и других ответственных лиц его администрации опять-таки полны возмущениями по поводу «заразы атаманства». Единственно, с кем Колчак хоть как-то наладил отношения, — это Уральское, Оренбургское и Сибирское войска. И что же?
Уральцев адмирал бросил на произвол судьбы, и они уходили от красных всем войском, с семьями и скотом, через зимние степи — до Красноводска дошло 5% беженцев. То же произошло и с Оренбургским войском — слава Богу, покойный атаман Дутов оказался более распорядительным или менее доверчивым и сумел своевременно организовать отход в Синьцзян. Сибирское войско держалось адмиралом в чёрном теле, и только когда красные подходили к Тоболу, было разрешено формирование Сибирского казачьего корпуса. Обстановка была такой, что корпус так и не успел сформироваться, в сыром виде был брошен в бои, показал чудеса храбрости и был оставлен на Тоболе, после чего спасался в Забайкалье собственными силами и средствами.
Про красных нечего и поминать, если они даже такого революционера с младых ногтей, как Миронов, ещё в 1919 г. поставили вне закона и приговорили к расстрелу, потом помиловали, но в феврале 1921 г. всё-таки убили в Бутырке, не рискнув даже на новый суд. А разве Сорокин не был точно так же убит в тюрьме? Да и тот же Яков Фомин в одной камере с Мироновым пережил ужас предрасстрельной ночи. Всё равно не перечислить всех преданных и все случаи предательства. Обычно последнее приписывают только красным, ну, мы напомним судьбу Рябовола и Калабухова, убитых добровольцами, интриги против Краснова, изгнание из армии генералов Денисова и Полякова в Крыму, оставление казачьих корпусов Вооружённых Сил Юга России весной 1920 г. на Северном Кавказе без какой-либо помощи и возможности эвакуироваться… Опять-таки всего не перечесть.
Истинная трагедия казачества, а заодно и всей зелёной России — в том, что они были вынуждены сражаться за чьи-то, а не за свои интересы. Чьи же это были интересы? Да чьи угодно, но в основном революционных партий, сокрушивших монархию. Не будем забывать, что все белые армии были кадетскими. И Деникин, и Колчак, и Юденич объявляли о своей надпартийности, но их правительства были чисто кадетскими, политика — политикой кадетской партии (мы не говорим о чисто иноземных затеях типа Западной добровольческой армии Бермонт-Авалова или «Народной армии» Савинкова). Пожалуй, только Врангель да «Земская рать» Дитерихса хоть чуть-чуть, но дистанцировались от этого мутного потока. На первом этапе борьбы на Востоке сибирские, уральские и поволжские войска и правительства формировались в основном эсерами, но уже к осени 1918 г. те продемонстрировали свою несостоятельность и уступили власть на Востоке кадетам. Мы здесь возвращаемся к этим событиям только для того, чтобы подчеркнуть — гражданская война лежит на совести кадетской и большевистской партий в равной мере.
Справедливости ради упомянем о том, что были попытки организации пятой (или четвёртой?) стороны гражданской войны — чёрной или монархической. Но, поскольку все они провалились, о чёрной составляющей междоусобицы всерьёз говорить не приходится.
Мёртвый хватает живого
Была ли кадетская партия той партией, политика которой отвечала интересам народа, видно из её прошлого — упорной революционной деятельности периода 1905−1917 гг., разрушения аппарата управления империи и в конечном счёте института монархии. Принесло ли это пользу народу — каждый может судить сам.
Правда, кадеты пытались оправдываться тем, что-де их не послушали, извратили их светлые и великие идеи, а негодяи-большевики украли и испоганили завоевания революции. Думаем, что вся концепция этой пропаганды вполне описывается известной русской поговоркой: «Вор у вора дубинку украл». Параллельно и большевики выдавали на-гора концепции типа того, что во всём виноваты гады-кадеты, развязавшие гражданскую войну и ввергнувшие страну в разруху, а потом контрреволюционной деятельностью в эмиграции вынудившие бедный гуманный Совнарком к проведению репрессивной политики.
Вся беда в том, что, говоря «кадеты» и «большевики», мы обращаемся к явлениям, не ушедшим в историю, а до сих пор существующим в российском обществе. По-прежнему, пусть под другими названиями и в других организационных формах, налицо две западнические партии — одна наследница кадетизма, слепо и некритически протаскивает в российскую жизнь политическую, социальную и экономическую практику Запада, сложившуюся в совершенно других геополитических и цивилизационных условиях; другая — пытается воплотить в жизнь исступлённо-бредовые, перенасыщенные кровью мечтания «идеологов» гетто.
Приходится признать, что силы, стоящие за этими партиями, не считают гражданскую войну завершённой в 1922 г. и твёрдо намерены довести её на нашей земле, нашими руками, ценой жизней наших детей и внуков. Продолжается разжигание розни в российском обществе, продолжается красная и белая пропаганда. В своё время, в 60−70-х гг., тогдашний идеолог советской власти, товарищ Суслов, довёл коммунистическую идею до такой изощрённости, что, скорее всего, и сам перестал понимать, в чём её суть. Но беда в том, что в то же самое время то же самое делали в антиподном районе земного шара идеологи «непримиримых».
Мало кто в России знает об этом эмигрантском течении, свившем себе гнездо в Аргентине, Уругвае и в прилегающих государствах Латинской Америки. Между тем это чрезвычайно интересное политологическое явление. «Непримиримые» эмигранты и их потомки сплочены организационно, обладают немалым экономическим весом — например, считают, что фолклендская авантюра генерала Галтьери в 1982 г. проведена на деньги, предоставленные «непримиримыми», — и наконец создали некую собственную субкультуру. Называются они так потому, что свою непримиримость к советской власти доводят до того, что какую-либо помощь русским национальным организациям соглашаются предоставлять только в случае, если те отрекутся от всего, что эта власть дала народу. Образно говоря, если у тебя мать была колхозницей или отец служил в Советской Армии, то для того, чтобы «непримиримые» согласились иметь с тобой дело, ты должен проклясть обоих. Подобный лабораторный метод перестройки российской жизни, конечно же, не заслуживает внимания. Хозяином страны является то общество, которое принимает её историю и ответственность за неё в полном объёме, не пытаясь вычеркнуть или переписать отдельные периоды своего прошлого.
Именно в среде «непримиримых» актуальна сегодня белая идея, основанная на представлении белых бойцов гражданской войны некими невыносимой чистоты и благородства ангелами, их противников — сущими дьяволами во плоти, а добровольческого движения — единственным заслуживающим внимания и подражания явлением в истории России. Чёрное и белое — других цветов для «непримиримых» нет. Такая ярость объясняется не столько созданным ими в русской колонии культурным и идеологическим климатом, сколько тем, что тон в их рядах задают уже не потомки белогвардейцев, а скорее власовцы и их дети. И когда в СССР складывалась рафинированная коммунистическая идея, на другом конце планеты складывалась другая идея — белая. Природа любит равновесие.
Вместо заключения
Но автор опять в затруднении. Дело в том, что он по отношению к гражданской войне находится в особом положении. Дед по отцу (Харлампий) был белоказачьим офицером (из казаков-хлеборобов, середняков по советской квалификации) и оставался верен Войску Донскому до того, что даже (вгорячах, должно быть) укатил в эмиграцию в 1920 г. Слава Богу, быстро спохватился и по амнистии 1921 г. вернулся на родину. Дед по матери (Дмитрий), наоборот, вернулся с фронта мировой войны лютым революционером, устанавливал советскую власть в родной станице и был бессменным председателем станичного совета до осени 1918 г., когда пропал без вести в боях под Царицыном. Погиб, надо полагать, потому что больше никто из моей большой родни никогда ничего о деде Дмитрии не слышал (а искали ещё и в 50-е гг.). Так вот, один дед был белым, другой красным, и иногда автор задумывается — а не могло быть такого, что где-то в ярах по-над Доном дед Харлампий дотянулся своей сделанной на рост шашкой до деда Дмитрия?..
Но размышления эти остаются чистой теорией, поскольку ещё в 30-х гг. дочь красного партизана (моя мать) и сын белого казака (отец) встретились и поженились. На том в семье автора и закончилась гражданская война. В его понимании гражданская война осталась войной его дедов. Сам он в ней не замешан и равно восхищается Шкуро и Сорокиным, Мироновым и Антоновым, Кутеповым и Будённым, равно презирая Милюкова и Свердлова, Петлюру и Дзержинского, Ленина и Чернова. Должно быть, мало кто разделяет до конца такую позицию автора.
Страна и народ находятся в таком тяжёлом положении, какое бывало только в их ранней истории — во времена аварского или хазарского каганатов, монгольского завоевания или самозванщины XVII в. Не последнюю (если не первую) роль в этом играет как раз разделение на красных и белых, возможно, когда-то и имевшее смысл, но в наши дни явно надуманное и поддерживающееся силами, не заинтересованными в выходе России из чёрной дыры истории, в которой она находится.
В национальных кругах существует немало проектов возрождения России, и многие из них заслуживают самого пристального внимания. Несмотря на все разночтения, в главных вопросах национально мыслящие люди и национально ориентированные организации сходятся. Таким бесспорно принятым общим положением является концепция национального единства как основополагающее условие предстоящей нам большой работы. И тем более достойно горестного изумления то, что организации и люди, проповедующие национальное единство, на практике, как правило, следуют навязанному антинациональными силами разделению на красных и белых, а во многих случаях сами придумывают причины для новых разделений.
Такова сущность их политических действий — убедить народные массы принять концепции организации, ведущей политическую деятельность. Значит, прежде всего, надо предельно осторожно относиться к содержанию концепций, направленных на раскол общества на красных и белых.
Не между красными и белыми должна идти идейная борьба в российском обществе, а между пропагандистами этого разделения и силами, выступающими за его ликвидацию, за достижение реального единения. Завершить, наконец, гражданскую войну — вот лозунг здоровых национальных сил нашего времени.
