В период празднования 60-летия Победы прошла интернет-конференция российских и германских ученых-историков, посвященная итогам Второй мировой войны. Это мероприятие было достаточно интересным, однако мы обратили внимание вот на какой аспект: говоря о потерях Красной Армии, известный историк Борис Соколов назвал цифру 26 миллионов. Возражения у представителей германской стороны она не вызвала…
Кстати, и в наших средствах массовой информации сейчас приводятся самые различные сведения о потерях советских Вооруженных Сил в годы Великой Отечественной войны. Многие из приводимых цифр не соответствуют документально подтвержденным данным и вольно или невольно умаляют мастерство советского командного состава. Не вступая в полемику с «ниспровергателями», представляется все же целесообразным привести отрывок из книги «Россия. Век XX (1939 — 1964)» (с некоторыми сокращениями). Ее автор — талантливый отечественный литературовед и мыслитель Вадим Кожинов (1930 — 2001 гг.) посвятил последние годы жизни историческим исследованиям, развенчанию псевдо-исторических мифов о прошлом России.
Знакомясь с иными нынешними сочинениями о войне, читатели волей-неволей должны прийти к выводу, что Сталин, да и тогдашний режим в целом, чуть ли не целенаправленно стремились уложить на полях боев как можно больше своих солдат и офицеров, тем самым патологически пренебрегая и своими собственными интересами, ибо, чем слабее становится армия, тем это опаснее для режима.
Поскольку в сущности главная цель многих сочинений, затрагивающих вопрос о потерях нашей армии, заключалась не в исследовании реальных фактов, а в обличении Сталина и его режима, предлагались абсолютно фантастические цифры — вплоть до 44 миллионов (!) погибших военнослужащих.
Полнейшая абсурдность этой цифры совершенно очевидна. В начале 1941 года население СССР составляло, как выяснено в последнее время посредством тщательнейших и всецело достоверных подсчетов, 195,3 млн. человек, а в начале 1946-го людей старше 5 лет в стране имелось всего лишь 157,2 млн. Таким образом, «исчезли» 38,1 млн. человек из имевшихся в начале 1941-го. Утрата конечно же огромна — 19,5 процента, почти каждый пятый из населения 1941 года. Но в то же время очевидна и нелепость утверждения, что только военнослужащих в 1941 — 1945-м погибло-де 44 млн. — то есть на 6 млн. больше, чем было утрачено за эти годы людей вообще, включая детей, женщин и стариков.
Однако ведь даже и 38,1 млн. «исчезнувших» нельзя отнести целиком к жертвам войны. В 1941—1945-м, как и в любые другие годы, люди продолжали уходить из жизни в силу естественной смертности, которая уносила в то время минимум (именно минимум) 1,3 процента наличного населения за год (не считая младенческой смертности). То есть за пять лет — 6,5 процента, что от 195,4 млн. составляет 12,7 млн. человек. Повторю, по меньшей мере столько.
Кроме того, не столь давно были опубликованы сведения о весьма значительной эмиграции из западных областей СССР после 1941 года — эмиграции поляков (2,5 млн.), немцев (1,75 млн.), прибалтов (0,25 млн.) и людей других национальностей. Общее число эмигрантов составило примерно 5,5 млн. человек.
Таким образом, при установлении количества людей, в самом деле погубленных войной, следует исключить из цифры 38,1 млн. те 18,2 млн. (12,7 + 5,5) человек, которые либо умерли своей смертью, либо эмигрировали. И значит, действительные жертвы войны — 19,9 млн. человек, не считая, правда, смерти детей, в годы войны родившихся.
Это вроде бы противоречит результату наиболее авторитетного исследования, осуществленного в 1990-х годах сотрудниками Госкомстата — 25,3 млн. человек. Но в этом исследовании специально оговорено, что имеется в виду «общее число умерших (не считая естественной смертности. — В. К.) или оказавшихся за пределами страны», а, как отмечалось выше, за пределами страны оказались 5,5 млн. эмигрантов, 19,9+5,5 — это 25,4 млн. человек, что почти совпадает с подсчетами Госкомстата.
Стоит сообщить, что принципиальное согласие с подсчетами Госкомстата высказал уже упоминавшийся наиболее квалифицированный эмигрантский демограф С. Максудов (А.П. Бабенышев), с начала 1970-х годов работающий в Гарвардском университете США.
И в связи с этой цифрой — 19,9 млн. — особенно дикое впечатление оставляет и приведенная выше цифра 44 млн., имеющая в виду только погибших в 1941—1945 годах военнослужащих, да и значительно уменьшенная цифра — 31 млн. погибших «красноармейцев», объявленная позднее, в 1995 году, тем же автором.
Что же касается гибели военнослужащих, то произведенное в конце 1980−1990-х годов скрупулезное исследование всей массы документов воинского учета 1941−1945 годов показало, что потери армии составляли 8,6 млн. человек. Примерно к такой же цифре пришел ранее С. Максудов, причем, что особенно существенно, он исходил не из недоступной ему, эмигранту, воинской документации, а из демографических показателей. Ознакомившись с опубликованными в 1993 году итогами анализа документов, он выразил удовлетворение и даже «удивление» тем, насколько «потери в военкоматском учете… близки к их демографической оценке». Таким образом, два исследования, исходящие из разных «показателей», дали, в общем, единый результат, что делает этот результат предельно убедительным.
Нельзя не отметить еще и следующее. С. Максудов в качестве профессионального демографа «упрекнул» исследователей армейских документов в игнорировании естественной смертности, обоснованно утверждая, что собственно боевые потери на самом деле были меньше 8,6 млн., так как часть военнослужащих (напомню, что в армию призывались и не очень молодые люди — до 50 лет) умерла в силу естественной смертности, и гибель от рук врага постигла, по расчетам С. Максудова, 7,8 млн. военнослужащих.
Широко распространено представление, что наибольшие боевые потери пришлись на самую молодую часть призванных в армию людей, тех, кому в 1941 году было 18 или ненамного больше лет. И это, безусловно, вполне основательное представление, ибо юноши, не имевшие существенного жизненного — не говоря уже об армейском — опыта, погибали, конечно, в первую очередь; к тому же в этом возрасте нередко еще слабо развито чувство самосохранения.
Но боевые потери этого поколения все же крайне резко преувеличивают. Так, в печати многократно утверждалось, что воины 1921−1923 годов рождения погибли почти все. Например, один известный ученый, членкор АН, писал: «Из прошедших фронт людей этого возраста вернулись живыми только 3 процента». То есть получается, что 97 (!) процентов погибли.
Между тем есть вполне надежные сведения, что из 8,5 млн. мужчин 1919−1923 гг. рождения, имевшихся в 1941 году, к 1949 году «уцелели» 5 млн.
Нельзя не сказать и о том, что из «исчезнувших» мужчин указанного возраста далеко не всех можно считать погибшими на фронте. Дело в том, что из 8,8 млн. женщин тех же 1919−1923 гг. рождения к 1949 году осталось 7,6 млн. Значит, 1,2 млн. из них погибли — то есть только в три раза меньше, чем мужчин. Поскольку в армии находилось менее 0,6 млн. женщин (всех возрастов) и они не ходили в штыковые атаки, ясно, что абсолютное большинство из 1,2 млн. «исчезнувших» молодых женщин погибли от вражеского террора, голода, холода, разрухи и т. п. И от тех же причин, по всей вероятности, погибло едва ли меньшее (чем женщин) количество мужчин того же возраста. Ведь в силу самой биологической природы мужчин они в экстремальных ситуациях значительно менее выносливы, чем женщины. Я убедился в этом еще в юном возрасте, в конце войны, когда узнал о том, что из моих многочисленных ленинградских родственников в годы блокады погибли почти все мужчины, а женщины в большинстве своем выжили. Особенно важно отметить, что речь идет о мужчинах, не находившихся в армии, даже те, кто сражались на рубежах блокированного Ленинграда, получали намного большее количество продовольствия, чем гражданские лица в самом городе, и гибель для них была менее вероятной…
Определенная часть «исчезнувших» молодых мужчин оказалась в эмиграции, куда, как уже сказано, ушли 5,5 млн. человек, и естественно полагать, что доля именно молодых мужчин была среди них немалой.
Наконец, в число «исчезнувших» мужчин входят люди особенной «категории», которую редко учитывают при выяснении потерь, — гражданские лица, оказавшиеся на оккупированных территориях, объявленные врагом военнопленными и заключенными в соответствующие лагеря. Сколько было таких, трудно или вообще невозможно установить, но ясно, что дело идет о миллионах. Эти люди разделили страшную судьбу военнопленных, которые по сути дела попросту уничтожались врагом…
Судьба военнопленных и тех, кого неправомерно объявили военнопленными, была настолько чудовищной, что даже некоторые германские руководители различных рангов пытались изменить положение, разумеется, не из «гуманности», а по прагматическим соображениям. Так, уже на девятнадцатый день войны, 10 июля 1941 года, чиновник министерства по делам восточных территорий Дорш, пораженный увиденным, докладывал из оккупированного еще 28 июня Минска своему патрону Розенбергу:
«В лагере для военнопленных в Минске, расположенном на территории размером с площадь Вильгельмплац, находятся приблизительно 100 тыс. военнопленных и 40 тыс. гражданских заключенных. Заключенные, загнанные в это тесное пространство, едва могут шевелиться и вынуждены отправлять естественные потребности там, где стоят… Живут по 6−8 дней без пищи, в состоянии вызванной голодом животной апатии…» Между тем, продолжал Дорш, «огромную работу в тылу фронта невозможно выполнить только с помощью немецкой рабочей силы, а, во-вторых… изо дня в день возрастает угроза эпидемии…» Понятно, что этими соображениями и продиктована «забота» о пленных.
Позднее, 28 февраля 1942 года, уже и сам Розенберг писал начальнику штаба верховного главнокомандования вооруженных сил Кейтелю: «Война на Востоке еще не закончена, и от обращения с военнопленными в значительной мере зависит желание сражающихся красноармейцев перейти на нашу сторону… Эта цель пока не достигнута. Напротив, судьба советских военнопленных в Германии стала трагедией огромного масштаба. Из 3,6 млн. (сюда, без сомнения, причислены и захваченные к тому времени гражданские лица. — В. К.) в настоящее время вполне работоспособны только несколько сот тысяч. Большая часть их умерла от голода или холода… во многих случаях, когда военнопленные не могли на марше идти вследствие голода и истощения, они расстреливались на глазах приходившего в ужас гражданского населения… В многочисленных лагерях вообще не позаботились о постройке помещений для военнопленных. В дождь и снег они находились под открытым небом. Им даже не давали инструмента, чтобы вырыть себе ямы или норы в земле…»
Однако подобные предупреждения оставались втуне. В основе действий вражеской армии лежало «геополитическое» убеждение, согласно которому война ведется против «азиатских недочеловеков"…
Но вернемся к проблеме боевых потерь. Как уже сказано, тщательно работающий демограф С. Максудов доказывает, что наша армия потеряла менее 8 млн. человек вместе с погибшими в плену, которых, по его подсчетам, было 1,2 млн. человек. Напомню, что С. Максудов делает поправку на естественную смертность военнослужащих (и в том числе пленных). Но в то же время он, как представляется, значительно преуменьшил количество военнослужащих, погибших в плену.
Согласно германским сведениям, которым нет оснований не доверять, поскольку речь идет о ведомственных отчетах, а не о какой-либо «пропаганде», в плену погибли около 4 млн. человек. Правда, значительная часть их не принадлежала к военнослужащим, но, по-видимому, 2 с лишним миллиона из них были пленными солдатами и офицерами. Так что общее число потерь армии вместе с погибшими в плену составило от 8 до 9 млн. человек…
Конечно, это страшная цена Победы, но тем прискорбнее читать сочинения, в которых и это число намного преувеличивают с помощью безосновательных и попросту несуразных «доводов».
http://www.redstar.ru/2005/09/1009/603.html
