23 августа — 5 сентября (далее — даты ст. стиля) 1905 г. на конференции в американском городе Портсмуте был подписан мирный договор между Россией и Японией, положивший конец войне 1904 — 1905 гг. В ней обе армии потеряли по 270 тыс. человек, в числе которых — убитыми на полях сражений свыше 50 тыс. (Россия) и свыше 86 тыс. (Япония), остальные — раненые, покалеченные, больные.
С тех пор прошло 100 лет. Однако споры по поводу целесообразности заключения Портсмутского мирного договора не утихают и поныне: одни утверждают, что победа у русских была украдена в тот момент, когда их армия на сухопутье была полностью отмобилизована и по численности значительно превосходила японскую, другие доказывают, что Россия все-таки потерпела сокрушительное поражение, поэтому перемирие было необходимо и своевременно. Но обе спорящие стороны почему-то умалчивают о том, что на конференцию в нейтральную страну съехались не победители и побежденные, а представители все еще воюющих сторон. И был подписан не акт о безоговорочной или просто капитуляции вооруженных сил одной из сторон, свидетельствующий о признании ею полного и окончательного поражения, а договор, примиряющий противников на определенных условиях.
Обратимся к фактам. Действительно, после ряда неудач русских на театре войны зимой 1904 — 1905 гг. число оптимистов, веривших в благоприятный для России исход войны, заметно уменьшилось.
28 февраля 1905 г. императору Николаю II было доложено «всеподданнейшее письмо» находящегося в опале председателя Комитета министров статс-секретаря С.Ю. Витте, в котором он предлагал «войти в переговоры о мирных условиях». По его мнению, продолжение войны становилось опасным, и «дальнейшие жертвы страна при существующем состоянии духа не перенесет без страшных катастроф… Россия потеряет (заграничный) кредит… Нельзя медлить…»
Ответа на письмо Витте не дождался, зато в Маньчжурии произошли кадровые перестановки: приказом от 5 марта генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин был смещен с поста главнокомандующего вооруженными силами России на Дальнем Востоке, а на его место был назначен генерал от инфантерии Н.П. Линевич. Замена главкома свидетельствовала о непоколебимом намерении российского императора продолжать войну.
Однако эти перемены не остановили Витте. Он упрямо продолжал твердить, что война проиграна и «тягостность условий мира будет пропорциональна длительности военных действий». Между тем к указанному времени соотношение противоборствующих сил на сухопутном театре войны было в пользу русской армии в соотношении примерно 2:1. Во время неудачного Мукденского сражения, где численность русских войск — главным образом это были резервисты — составляла 293 тыс. человек, А.Н. Куропаткин все-таки сумел вывести почти 204 тыс. целыми и невредимыми из смертельных объятий двойного охвата японского маршала И. Оямы, тщетно пытавшегося повторить Седан 1870 г., а с запада по Транссибу нескончаемым потоком шло свежее пополнение. Вскоре численность русских войск, занявших оборону на Сыпингайских позициях, возросла до 600 тыс.
Японцы же, углубившись на север Маньчжурии, сами стали жертвами неразвитой тыловой инфраструктуры, которая с начала войны была головной болью русского командования. По мнению известного японского историка С. Окамото, вышколенные войска микадо, одержав под Мукденом (так же как после боев под Ляояном и на реке Шахэ) «не вполне уверенные победы», понесли неожиданно большие потери от русских резервистов (только под Мукденом — 72 тыс. человек убитыми и ранеными), и в действующей армии стала остро ощущаться нехватка людей, лошадей, боеприпасов и пр. На поле сражения намечалась «патовая» ситуация.
Первой надвигающуюся опасность осознала военная верхушка Японии. 8 марта 1905 г. военный министр М. Тераучи обратился с официальной просьбой к американскому послу Л. Грискому передать президенту США Т. Рузвельту его мнение о том, что «война должна быть прекращена и он готов прекратить сражаться».
Примерно в это же время французское правительство, обеспокоенное оттоком русских войск на восток и возможным нарушением баланса сил в Европе, предприняло попытку вывести из войны Россию: банкиры отказались предоставить ей новый заем, а министр иностранных дел Франции Т. Делкассе через русского посла в Париже А.И. Нелидова дал понять, что не откажется от роли посредника в мирном урегулировании, «если его об этом попросят». При достижении мира ранее согласованный кредит России гарантировался. Николай II будто бы согласился на французское посредничество для выяснения перспектив «благопристойного» мира, но выдвинул японцам заведомо неприемлемые условия мира, которые, конечно, приняты не были.
«Победа должна быть наша… - писал весной 1905 г. генерал-квартирмейстер 3-й Маньчжурской армии генерал-майор М.В. Алексеев — будущий Главнокомандующий Русской армией в Первую мировую войну 1914 — 1918 гг. — Нам нужна победа, без нее будущее России чревато тяжелыми событиями и днями…»
Однако 27 — 28 мая произошло Цусимское сражение, в результате которого 2-я Тихоокеанская эскадра вице-адмирала З.П. Рожественского была похоронена в океане. Погибли более 5 тыс. моряков и примерно столько же попали в плен. Поход протяженностью более 18 тыс. миль, блестящий с точки зрения мореходной, был полнейшей авантюрой с точки зрения военной. «После этого поражения у всех (скорее всего, противников Николая II. — Гл.) явилось сознание, что необходимо покончить войну миром, — пишет в своих мемуарах С.Ю. Витте, — и это течение так сильно начало проявляться, что дошло наконец и до трона… По мере наших военных неудач смута и революционное течение в России все более и более увеличивались…»
К середине 1905 г. Россия была уже парализована всеобщей забастовкой. Над страной поднималось зарево революции. Важно отметить, что руку к этому «зареву» приложил и генеральный штаб японских вооруженных сил. Среди возвращающихся в Россию военнопленных, особенно среди рабочих, наблюдалось «усиленное брожение, вызванное распространением японцами прокламаций и других революционных изданий». Деятельность японцев была направлена главным образом к «противорусской агитации среди пленных поляков, евреев и финнов», причем для пропаганды использовались «негласно отпущенные перебежчики».
После военных успехов на суше и на море активные боевые действия японцев неожиданно прекратились. Более того, с этого времени японское правительство стало искать посредника для заключения перемирия с Россией.
31 мая 1905 г. премьер-министр Японии граф Т. Кацура дал указания посланнику в США К. Такахире обратиться к американскому президенту с просьбой найти способ «по собственной воле и инициативе пригласить обе воюющие стороны на встречу с целью провести прямые переговоры».
ПолуЧив просьбу от японского правительства о мирных переговорах, Т. Рузвельт телеграфировал своему послу в Петербурге, чтобы тот попытался склонить к примирению российского императора, «пока нога неприятеля еще… не ступила на русскую землю». Аудиенция состоялась. После некоторого колебания Николай II дал согласие на переговоры при непременном условии такого же предварительного согласия со стороны Японии. Никоим образом, считал он, «не должно было создаться представление, будто Россия просит мира».
9 июня Рузвельт официальной нотой, обращенной одновременно к России и Японии, предложил «в интересах человечества» сойтись для переговоров, чтобы положить конец «ужасающей и прискорбной борьбе». Справедливости ради заметим, что медаль его человеколюбия имела и оборотную сторону. Так, по оценке советского историка Б.А. Романова, столкновение между Россией и Японией рассматривалось Рузвельтом «как полезное взаимоистребление двух наций, после которого надлежит сохранить между ними те самые „пограничные трения“, которые будут держать Россию и Японию в состоянии постоянного антагонизма и обоюдного равновесия, призванных обеспечить господство США на Тихом океане, в частности на Дальнем Востоке».
Японское правительство дало свое согласие на переговоры 10 июня, а российское — 12-го.
От России первым уполномоченным для ведения переговоров был назначен С.Ю. Витте. 30 июня он был принят Николаем II. В конце приема император сказал, что «он желает искренно, чтобы переговоры пришли к мирному решению, но только он не может допустить ни хотя бы одной копейки контрибуции, ни уступки одной пяди земли».
«Россия не просит у Японии прекращения войны; она вовсе не поставлена в тяжелую необходимость заключить мир во что бы то ни стало, — говорилось в секретной инструкции. — Согласие государя императора на предложение Рузвельта вызвано исключительно… чувствами человеколюбия, горячим желанием… прекратить кровавую распрю, содействуя утверждению всеобщего мира, столь необходимого для благосостояния и дальнейшего преуспеяния Отчизны и Богом вверенного ему народа… Но, с другой стороны, каковы бы ни были военные и технические трудности для продолжения войны на столь отдаленной окраине нашей, как бы ни были тяжелы жертвы, которые народ принужден будет принести в борьбе с упорным противником, Россия все же ни одной минуты не задумается перед неизбежною необходимостью снова поднять оружие, если со стороны Японии поставлены будут условия, затрагивающие честь и достоинство ее как Великой державы…»
Японскую делегацию возглавил министр иностранных дел барон
Д. Комура — умный, опытный, но амбициозный государственный деятель, сторонник жесткой политики. «Если наш противник будет мирно настроен и военные действия можно будет прекратить, — напутствовал его император Муцухито, — ничего не будет желаннее такого итога. Сделайте все возможное, чтобы восстановить мир на длительной основе».
Высшему командованию японской армии стало известно о подготовке к перемирию в июне 1905 г. В русских же войсках, по свидетельству генерал-лейтенанта А.И. Деникина — в ту пору подполковника генштаба, начальника штаба одного из конных отрядов в Маньчжурии, слухи о возможном заключении мира поползли только в середине июля, хотя «известия о стараниях… мало мужественных деятелей скорее заключить мир» стали известны гораздо раньше.
По его мнению, эти слухи на передовой были восприняты без энтузиазма, поскольку «ко времени заключения мира русские войска на Сыпингайских позициях… располагались… эшелонированно в глубину, имея в резерве общем и армейском более половины своего состава, что предохраняло от случайностей и обещало большие активные возможности… Фланги армии надежно прикрывались… Армия пополнила и омолодила свой состав и значительно усилилась технически — гаубичными батареями, пулеметами… составом полевых железных дорог, беспроволочным телеграфом и т. д. Связь с Россией поддерживалась уже не 3 парами поездов, как в начале войны, а 12 парами. Наконец, дух маньчжурских армий не был сломлен, а эшелоны подкреплений шли к нам из России в бодром и веселом настроении.
Японская армия… имела на 32% меньше бойцов. Страна была истощена. Среди пленных попадались старики и дети. Былого подъема в ней уже не наблюдалось… Что ждало бы нас, если бы мы с Сыпингайских позиций перешли в наступление?.. Победа! Россия отнюдь не была побеждена. Армия могла бороться дальше. Но… Петербург „устал“ от войны более чем армия…».
Ярким представителем «усталого» Петербурга был С. Ю. Витте, который в свое время до голодного минимума урезал финансирование российской группировки войск на Дальнем Востоке, чем вольно или невольно возбудил агрессивные амбиции японцев, и которому теперь из окна столичного кабинета события в Маньчжурии виделись лучше, чем непосредственным участникам боев. К лету 1905 г. он был уже настроен на заключение мира под любым предлогом и на любых условиях.
Между тем, как пишет известный российский историк С.С. Ольденбург, Николай II в это время «делал все от него зависящее, чтобы обеспечить возможность продолжения войны. Он… не считал, что Россия побеждена, и, соглашаясь на мирные переговоры, всегда имел в виду возможность их разрыва».
6 июля С.Ю. Витте во главе российской делегации отбыл в Америку, а на следующий день японские войска (около 10 тыс. штыков при 36 орудиях и 12 пулеметах) высадились на остров Сахалин. Главная цель этого захвата состояла в достижении вполне определенных преимуществ японской стороны на переговорах.
Японская делегация отправилась на переговоры 8 июля. По пути следования на вокзал ее сопровождал воинственный крик «банзай!» многотысячных народных масс. Церемония прощания была обставлена празднично. Но, похоже, меньше всех радовался барон Д. Комура. «Реакция народа будет другой, когда я вернусь», — сказал он премьер-министру Т. Коцуре. «Нам повезет, если к нашему возвращению крики «банзай!» («приветствую 10 тыс. раз») сменятся криками «бакаяро» («дураки»), — добавил один из членов делегации. Премьер-министр молчал, понимая, что предполагаемый результат переговоров разочарует народ и правительству придется дорого расплачиваться за Портсмут.
23 июля Витте, будучи на завтраке у президента Рузвельта, заявил следующее: «Мы не побеждены, а потому не можем принять никаких условий, не соответствующих нашему положению… Великая Россия никогда не согласится на какие бы то ни было условия, задевающие честь… Наше внутреннее положение, как бы оно ни было серьезно, не может заставить Россию отказаться от самой себя… А если японцы не станут ныне на нашу точку зрения, то мы будем вести оборонительную войну до последней крайности и увидим, кто дольше выдержит…» Витте, несмотря на свое явно пораженческое отношение к войне, тем не менее был настроен участвовать в конференции с позиции «нет победителей, а значит, нет проигравших».
Конференция началась 27 июля. Свои условия мира японская сторона представила уже на втором заседании. Они сводились к следующему: признание японского преобладания в Корее; возвращение Китаю Маньчжурии и увод из нее русских войск; уступка Японии Порт-Артура и Ляодунского полуострова; уступка Сахалина и прилегающих островов; уступка южной ветки Китайско-Восточной железной дороги (Харбин — Порт-Артур); выдача русских судов, укрывшихся в нейтральных портах; ограничение права России держать военный флот на Дальнем Востоке; предоставление японцам права рыбной ловли у русского побережья Тихого океана; возмещение военных расходов Японии (в размере не менее 1.200 млн. иен).
Оглашение японских условий заключения мира на конференции, где, как считалось, «нет ни победителей, ни побежденных», вызвало переворот в американском общественном мнении. Оказалось, не Россия, а Япония претендует на фактический захват Кореи и «Порт-Артур она завоевала также для себя, а не ради борьбы с захватами». Президент Т. Рузвельт, однако, считал японские условия вполне приемлемыми.
Во время работы конференции довольно быстро были приняты следующие пункты японских условий: о Корее (с оговоркой о правах корейского императора); о Порт-Артуре (при условии согласия Китая); об эвакуации войск из Маньчжурии (одновременно русских и японских); о КВЖД (но при сокращении северного участка передаваемой дороги на 250 верст южнее Харбина); о рыбной ловле. Однако по остальным пунктам, в том числе и по пункту об уступке Сахалина с прилегающими островами, русская делегация ответила решительным отказом.
«Россия, не истощив своих сил, не могла считать себя побежденною, и со стороны Японии было бы крайним заблуждением предполагать, что императорское правительство готово будет заключить мир во что бы то ни стало,. — говорится в правительственном сообщении, опубликованном 1 августа 1905 г. — К сожалению, как ныне обнаружилось, в Токио не было в достаточной мере оценено взаимное положение противников. Осведомившись из… донесения статс-секретаря Витте о предъявленных японцами чрезмерных притязаниях, государь император в полном убеждении, что Богом вверенный ему народ не остановится ни перед какими жертвами для защиты чести и достоинства дорогой Родины, высочайше повелел прекратить обсуждение дальнейших условий мира с японскими делегатами».
К 5 августа стало ясно, что конференция зашла в тупик и оказалась на грани срыва. Ее участники дважды «укладывали и раскладывали чемоданы». В тот же день на письме Витте в Петербург, где говорилось, что японцы будут настаивать на оставлении за ними Сахалина и на денежной контрибуции, что продолжение войны будет величайшим бедствием для России и едва ли ей удастся победить Японию, что главное несчастье заключается в том, что Сахалин в руках японцев и возможности его отобрать в ближайшие десятилетия не видно, император Николай II своим четким и твердым почерком наложил следующую резолюцию: «Сказано было — ни пяди земли, ни рубля уплаты военных издержек. На этом я буду стоять до конца…»
9 августа Витте отправил президенту Рузвельту письмо, в котором известил, что российский император не согласился с японскими предложениями заключения мира и Россия «не может признать себя побежденной». Япония же, очевидно, хочет «во что бы то ни стало получить значительные деньги и поэтому склонна продолжать проливать кровь из-за денег…»
О принципиальной позиции российского императора барон Комура сообщил своему правительству. Одновременно он высказал и свое мнение: «Продолжать переговоры нет смысла…»
Как показал анализ официальных документов, хранящихся ныне в фондах Архива внешней политики Российской империи, давление на царя по поводу передачи Сахалина японцам исходило как от С.Ю. Витте, так и от президента США Т. Рузвельта. Оно было настолько мощным, что Николай II начал терять самообладание. «Россия — не побежденная нация; она не находится в положении Франции 1870 года; если понадобится, я сам отправлюсь на фронт!» — заявлял поначалу он. Но затем, поразмыслив, он не исключал, что в виде крайней уступки он готов согласиться на отдачу южной части Сахалина, принадлежавшей до 1875 г. Японии, которая до 1905 г. «не была скреплена существенными связями с великою материковою Российскою империею». Однако японцы, настаивал император, «должны обязаться не укреплять ее, а северную половину вернуть без всякого вознаграждения…»
11 августа из Петербурга в Вашингтон было направлено секретное письмо на имя Витте, в котором извещалось, что «его императорское величество соглашается на уступку японцам занятой ими южной части Сахалина, с тем чтобы северная осталась во владении России без какой бы то ни было уплаты за это денежного выкупа…» «Настаивать же на других денежных обязательствах напрасно, — говорилось в шифровке тому же адресату на следующий день, — его императорским величеством сказано последнее слово, и от него государь ни за что не отступит… По высочайшему повелению вы уполномочены передать завтра японским делегатам ответ России».
В ответ Витте известил, что посланник Японии в США Такахира «еще не получил ответа из Токио, а потому просит назначить заседание не завтра, а послезавтра». Николай II это известие воспринял с негодованием: «Пошлите Витте мое приказание, — гласила его резолюция, — завтра… (15 августа. — Гл.) окончить переговоры. Я предпочитаю продолжать войну, нежели дожидаться милостивых уступок со стороны Японии» (подчеркнуто Николаем II. — Гл.).
Русская делегация огласила свое предложение 16 августа: она отказывала в контрибуции (соглашаясь уплатить только за содержание русских пленных в Японии); соглашалась уступить южную часть Сахалина с прилегающими к ней островами (при условии безвозмездного возвращения северной при обязательстве японцев не возводить на острове укреплений и гарантировать свободу плавания русских кораблей по проливу Лаперуза); отвергала выдачу судов, укрывшихся в нейтральных портах, и ограничение численности кораблей русского флота на Дальнем Востоке; настаивала на полном и одновременном с Японией выводе войск из Маньчжурии. «Российские уполномоченные имеют честь заявить по приказу своего августейшего повелителя, — говорилось в заявлении, — что это последняя уступка, на которую Россия готова пойти с единственной целью прийти к соглашению».
На том памятном заседании, как пишет С.С. Ольденбург, глава японской делегации барон Комура, перед этим долго консультировавшийся с Токио, после некоторого молчания «ровным голосом сказал, что японское правительство в целях восстановления мира принимает эти условия». Присутствующие — в том числе сам Витте — были ошеломлены. Никто не ожидал, что японцы откажутся от контрибуции и согласятся безвозмездно возвратить половину захваченного ими острова. Между тем внезапное решение японской делегации только показало, насколько российский император правильно оценивал шансы сторон. Его готовность продолжать войну была реальной, в то время как со стороны японцев было немало блефа. Япония была более истощена войной, чем Россия.
Действительно, по оценке известного немецкого экономиста и государственного деятеля К. Гельффериха, Россия с учетом ее золотого запаса могла вести войну еще по крайней мере год, Япония же обладала запасом, в восемь раз меньшим. Гельффериху еще определеннее вторил американский исследователь эпохи Т. Деннет, написавший в 1925 г., что «Япония была истощена уже к концу мая и что только заключение мира спасло ее от крушения или полного поражения в столкновении с Россией».
«Имею честь донести вашему императорскому величеству, — говорилось в телеграмме С.Ю. Витте из Портсмута, датированной 16 августа 1905 г., — что Япония приняла наши требования относительно мирных условий. Таким образом, мир будет восстановлен благодаря мудрым и твердым решениям вашим и в точности согласовано предначертаниям Вашего величества. Россия остается на Д[альнем] В[остоке] Великою державою, которою она была до днесь и останется во веки. Мы приложили к исполнению ваших приказаний весь наш ум и русское сердце. Просим милостиво простить, если не сумели сделать большего».
19 августа был подписан протокол о перемирии, а 23-го — мирный договор. Со стороны России его подписали С.Ю. Витте и посол в США Р.Р. Розен, со стороны Японии — барон Д. Комура и посланник в США К. Такахира. Примерно через месяц предполагалась ратификация договора.
Но не такого мира ожидал упоенный победными вестями с театра войны японский народ. Когда условия Портсмутского договора были опубликованы в печати, в Японии разразились сильнейшие волнения, города покрылись траурными флагами, на улицах воздвигались баррикады, запылали дома, в Токио было объявлено военное положение, в дело вступили войска. Были раненые и убитые.
За успешное заключение мира Витте был возведен в графское достоинство. В Русской же армии Портсмутский договор произвел крайне тяжелое впечатление. «Ни одна из испытанных нами неудач не подействовала на нашу армию таким вредным образом, как этот преждевременный, ранее победы мир», — записал в дневнике генерал-адъютант А.Н. Куропаткин — командующий 1-й Маньчжурской армией.
Спустя месяц после заключения мира возмущенный Куропаткин писал военному министру: «Что касается общественного мнения, то считаю нужным высказать вам, что мы в армии первоначально прислушивались к общему мнению Петербурга со вниманием, потом с недоумением, наконец, с негодованием. История разберется, кто прав, но позор Портсмутского договора во многом относим к этому так называемому общественному мнению… Возбуждение в армии против Витте большое. Нельзя действительно с большим цинизмом и предвзятостью вести дело, как вел он его в Портсмуте. Его обманули как ребенка. Несомненно, японцы пошли бы на мир даже без половины Сахалина, пошли бы на мир, не трогая… с тех позиций, которые ныне занимаем мы. Возмутительно то, что Линевича даже не спросили… относительно разграничения сфер в Маньчжурии и разграничили [их] позорным для нашей армии образом. Без нужды, без спора и борьбы Витте одним росчерком пера, услужливо поднесенного ему врагами России, отдал японцам три чрезвычайно сильные, укрепленные нашими войсками оборонительные линии: Сыпингайскую, Гунчжулинскую и Куанчензинскую… Пишу вам… потому, что так, как думаю я, думает армия, а с этим надо считаться».
Таким образом, мир был восстановлен. Россия войну не выиграла, но и не проиграла, поскольку в соответствии с международным правом побежденным считается государство, подписавшее акт о безоговорочной или просто капитуляции своих вооруженных сил. Подписан же был мирный договор, прекращающий кровопролитие на определенных условиях. Поэтому сводить неудачу русских под Мукденом и разгром 2-й эскадры Тихоокеанского флота при Цусиме к поражению России в войне с Японией в целом, как это до сих пор официально трактуется, с точки зрения юриспруденции не является корректным. Япония ощутила мощь России в тот самый момент, когда она уже готовилась пожать плоды своих военных успехов. Триумфальное шествие войск микадо по Маньчжурии — на большом удалении от морских коммуникаций — могло закончиться для Японии непоправимой катастрофой. Выход оставался один: перемирие через посредство третьей стороны. Усилиями президента США Т. Рузвельта оно было достигнуто. В результате Япония сохранила свой престиж, основательно и надолго закрепившись на восточной оконечности Евразийского материка, Америка — влияние на нее, но Россия, получив очередной урок на будущее, как и прежде, осталась великой державой на Дальнем Востоке.
http://www.redstar.ru/2005/09/0709/405.html
http://www.redstar.ru/2005/09/0809/403.html
