Красная звезда | Юрий Крупнов | 05.09.2005 |
КРУШЕНИЕ ИМПЕРИИ произошло несколько раньше: царь отрекся от престола 2 (15) марта 1917 года. К этому его вынудили высшие генералы, начиная с начальника Генерального штаба Алексеева и командующего Северным фронтом Рузского. Отречения хотели, и его поддержали все высшие слои общества, тогдашняя «политическая элита», включавшая многих великих князей и княгинь, убежденных монархистов, таких как, например, Гучков и Шульгин, которых в последние дни империи хитроумная Дума послала к царю для его окончательной дезориентации и давления, и высших иерархов православной церкви. О кадетах, эсерах, националистах и прочих политиканах всех сортов и мастей уже и не говорим. Арестовывал же царскую семью — и это был первый ее шаг к подвалу Ипатьевского дома — ярый антикоммунист и искренний патриот генерал Лавр Корнилов.
Буквально в последний день императрица Александра Федоровна писала императору: «Ничто не может разлучить нас, хотя они именно этого желают и потому-то не хотят допустить тебя увидаться со мной, пока ты не подписал их бумаги об отв. мин. (ответственное министерство — главное требование тогдашней Думы под предлогом введения во власть народа. — Прим.авт.) или конституции. Кошмарно то, что, не имея за собой армии, ты, может быть, вынужден сделать это. Но такое обещание не будет иметь никакой силы, когда власть будет снова в твоих руках. Они подло поймали тебя, как мышь в западню, — вещь, неслыханная в истории. Гнусность и унизительность этого убивают меня…»
«Гнусность» — математически точный термин, поскольку огромное множество ближайших к государю людей не только повели себя по-человечески подло, но и совершили клятвопреступление. Они добровольно и даже с воодушевлением нарушили всеми ими даваемое личное «клятвенное обещание», в котором они обещали «о ущербе же Его Величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благонамеренно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать тщатися». Они тяже обязались «себя весть и поcтупать, как верному Его Императорского Величества подданному благoпристойно есть и надлежит и как я пред Богом и судом Его страшным в том всегда ответ дать могу». Эта клятва заканчивалась словами «целую слова и Крест Спасителя моего. Аминь.» и завершалась действительным крестоцелованием.
Однако вчитайтесь в личную телеграмму епископа Енисейского и Красноярского Никона (Бессонова) председателю Государственной думы Родзянко, председателю Совета министров Львову и военному министру Гучкову от 3 марта 1917 года — могут ли тут возникнуть вопросы: «Христос воскресе! Искренно рад перемене правительства, ответственному министерству. Долго терпели. Перемена вынуждена самым тяжелым положением дорогого Отечества, которому грозила гибель. Иначе поступить было невозможно. Дай Бог вам успеха, внутреннего спокойствия и сил нашей стране. Да благословит вас Господь».
Из военных же отказались поддержать переворот только гвардейский кавалерийский корпус хана Гуссейна-Али Нахичеванского и 3-й конный корпус графа Ф.А. Келлера, заявившие о своей готовности умереть за государя, то есть об исполнении того, в чем клялись.
РЕЗУЛЬТАТЫ ИЗМЕНЫ и мерзкого предательства стали очевидны уже через несколько месяцев: германский фронт был сломан, в стране началась анархия.
Вот как писал о том в своих воспоминаниях один из активных сторонников февральского переворота генерал Петр Краснов: «Как только казаки дивизии соприкоснулись с тылом, они начали быстро разлагаться… Пехота, сменявшая нас, шла по белорусским деревням, как татары шли по покоренной Руси. Огнем и мечом. Солдаты отнимали у жителей все съестное, для потехи расстреливали из винтовок коров, насиловали женщин, отнимали деньги. Офицеры были запуганы и молчали. Были и такие, которые сами, ища популярности у солдат, становились во главе насильнических шаек. Ясно было, что Армии нет, что она пропала, что надо как можно скорее, пока можно, заключить мир и уводить и распределять по своим деревням эту сошедшую с ума массу».
К осени 1917 года той государственной власти, которую украли у царя, в стране попросту не стало. Так что в отличие от классического февральского государственного переворота со сменой государственного строя и незаконным захватом верховной власти то, что называют «октябрьским переворотом», было не более чем сменой номинальных правителей. Большевики просто подобрали валявшуюся «невласть» и потом, как могли и умели, стали создавать свою новую власть.
Это абсолютные факты, против которых не посмеет возразить ни один историк. И из этих фактов следует единственно возможный вывод: начало разгрому императорской России положил не «большевистский переворот», а февральский, когда власть второго уровня насилием добилась отречения Николая II — носителя верховной власти. Так что день 7 ноября (25 октября), равно как и большевики, к этому не имеет ровно никакого отношения…
Сегодня страна переживает дефолт. Он не является ни экономическим, ни политическим, ни геополитическим или геостратегическим. Наш дефолт — онтологический, религиозный. Это дефолт веры в себя, дефолт понимания России как неповторимой тысячелетней цивилизации и чуда, дефолт любви к Боговдохновенной российской государственности.
«Детям Февраля», многие из которых по совместительству являются и «детьми Арбата», хочется посоветовать быть скромнее. Ведь в их экзальтации и напыщенном гневе нет ровным счетом ничего от служения России. Есть амбиции, личные и корпоративные интересы, корысть, масса комплексов и злобы. И если в основе активности большевиков — по философу Николаю Бердяеву — лежала «безблагодатная аскеза», то в основе суеты значительной части этих деятелей, некоторые из которых просто «живчики» и отнюдь не наивные люди, вне всяких сомнений, лежит банальный блуд — очевидно, даже не требующий к себе прилагательного «безблагодатный».