«Убейте меня, пожалуйста», — просила парализованная женщина двух школьниц

Из всех вариантов своего будущего Наталья Баранникова выбрала самый страшный.

…Самое ужасное состоит в том, что маленькие убийцы и дочка их жертвы так и живут себе в одном доме, и когда восьмилетняя Вероника плачет на четвертом этаже по убитой маме, то четырнадцатилетняя Марта слышит ее всхлипы на третьем.

Фабула истории известна: обездвиженная после автокатастрофы 32-летняя Наталья Баранникова заказала собственное убийство двум волгодонским малолеткам, Марте и Кристине, и теперь общество мучается вопросом, кто они — наивные дурочки, которые купились на золотые побрякушки, или юные хищницы, взявшие на себя функции Бога?

Слушаешь их в суде — страшно: «Я виновной себя не признаю, так как я делала лучше для человека, чтобы он не мучился!» — почти выкрикивает в зал 16-летняя Кристина Патрина. Смотришь на них — смешно: девятиклассница Марта Шкерманова жмется к маме, как телочка. Кристина учится в казачьем кадетском училище и кажется себе взрослой, и потому носится по клетке, как разъяренная пантера, периодически шипя: «Ненавижу!» — так, что даже конвоиры укоризненно прикладывают к губам пальцы.

Дети, сущие дети, ставшие пешками в чужой игре и возомнившие себя королевами.

У неба есть небо, у моря есть море, у нее — потолок…

Итак, представим себе: огромный двор, образованный кольцом двух длинных пятиэтажек. Рядом — вещевой рынок, на котором трудится полдвора. Наталья Баранникова — молодая, энергичная, веселая — продавала там кружевное нижнее белье.

24 февраля 2004 года машина, на которой она ехала в Ростов, попала в страшную аварию. Водитель погиб, она осталась жива — но что толку? Домой ее привезли только к маю.

Дверь в квартиру не закрывалась — приходили родственники, подружки с рынка, соседи. Марта слышала, что они говорили, спускаясь по лестнице: Наташа лежит, красивая и недвижимая, как мертвая кукла.

Однажды утром к Марте прибежала дочка тети Наташи Вероника и попросила спуститься к маме.

— У меня есть к тебе просьба, — осторожно начала разговор Наталья. — Не могу так больше жить. Как услышу с улицы смех — так слезы на глаза наворачиваются. Я хочу умереть, потому что мучаю мужа — он молодой, хочет погулять еще, а я лежу. Ночью прошу его дать воды, а он говорит: я спать хочу, мне вставать рано. И Веронике я уже тоже надоела — скоро она в школу пойдет, а я буду мешаться…

Марта сидела у кровати и плакала вместе с ней.

В первый раз, когда тетя Наташа заикнулась о том, что ей надо помочь уйти из жизни, Марта испугалась. Но та каждый день присылала за ней дочку и продолжала свое.

«Я даже ходить к ней уже не хотела», — жаловалась Марта в суде.

Но все равно шла, постепенно привыкая к просьбам — то купить в ветеринарной клинике отравы для собак, то еще какой-нибудь гадости от тараканов.

— Ну, налей мне стакан! — ласково просила тетя Наташа, глядя на бутылку яда.

— Я не буду! — пугалась Марта.

— Ну тогда спрячь, — устало закрывала она глаза.

В следующий раз — опять: «Найди мне кого-нибудь безбашенного, кто смог бы меня убить. Деньги, 5 — 10 тысяч, — все отдам, только помоги!»

И опять начинала плакать: «Ну, пожалуйста! Я же тебе помогала, когда ты без мамы была!» Маме Марты, Елене Шкермановой, вернувшейся из заключения в начале лета, дружба дочки с соседкой-инвалидом не очень нравилась. Но что она могла сказать — если ее самой в жизни Марты не было три последних года!

— Знаешь, а тетя Наташа хочет умереть! — призналась ей как-то дочь, когда они поливали на балконе цветы.

— Я бы на ее месте тоже хотела! — не подумав, сказала Елена. Скорее всего, именно эти слова и стали для Марты главными…

Кристина Патрина, с которой Марта делилась новыми впечатлениями своей жизни, подходила к дню «Х» иначе.

— Пойдем, я ее отговорю! — смело предложила она, услышав историю о том, что парализованная соседка не хочет жить.

…Ничего у нее не вышло — шли потом вместе с Мартой по двору и плакали: жалко тетю Наташу — сил нет! С пацанами знакомыми посоветовались. Те подсказали: лучше всего съесть таблетки или пустить в вену воздух. Это было уже кое-что! Кристина один раз держала в руках шприц — когда делала уколы котятам, которых бросила кошка. И ничего, получилось! Котята больше не пищали под лестницей и не тыкались слепыми мордочками в ладони в поисках молока. Они просто уснули, и все! Тетя Наташа Баранникова, конечно, не котенок, но тоже плачет так жалобно…

…Спусковой крючок в голове Кристины Патриной сработал 22 августа 2004 года по дороге на рынок. Из квартиры Баранниковых доносились крики: сначала женский, потом мужской, потом детский: «Папа, не бей!» Следующая сцена: Вероника Баранникова рыдает у подъезда, а ее отец нервно курит на балконе. «Наверное, дядя Андрей бьет беспомощную тетю Наташу! Лучше совсем не жить, чем жить так!» — вынесла приговор Кристина.

Вечером, когда Андрей Баранников уехал по делам в Ростов, а Вероника выбежала во двор с каким-то маминым поручением, девочки поднялись на 4-й этаж. Дверь в квартиру Баранниковых была открыта.

Подарок за легкую смерть

Из показаний Марты и Кристины следствию и суду:

«Ну что, вы пришли? — спросила нас тетя Наташа. — Давайте вы меня в вену уколете». Кристина спрашивает: «Вы точно хотите?» — «Да, а то мучаюсь». Мы перетянули ей руку и нашли вену, Кристина колола, я держала. Минут 5 прошло. Тетя Наташа спрашивает: «Через сколько я должна умереть?» Нам сказали, что минуты через 2 — 3. Она говорит: «Мне не хуже, я не умираю! Надо что-то другое. Может, вы мне сонную артерию перережете? Принесите с кухни нож». Мы сказали, что резать артерию боимся. «Давайте тогда вы меня задушите». Взяли шнурок, что валялся на подоконнике, Кристина подняла ее голову, а я обмотала шнурок вокруг шеи. Опять спрашиваю: «Тетя Наташа, у вас ведь дочка есть. Может, не надо?» Она: «Нет, надо! Я ее замучила совсем, я всем надоела».

Стали чуть-чуть тянуть шнурок в разные стороны. Повторяем: «Точно душить?» Она: «Деньги возьмите, золото, все, что хотите, только помогите мне!» Кристина уже плачет, у меня тоже слезы текут. Душили, душили — она фиолетовая стала. Спрашивает: «Я уже умерла?» Я снова говорю: «Тетя Наташа, может отпустить, вы ведь еще живая!» Она: «Нет, я умереть хочу!» Мы стали сильнее затягивать — а тут как раз Вероника в дверь тарабанит. Плачет, стучит. Говорю Кристинке: «Пойдем отсюда быстрее!» А она отвечает: «Если мы сейчас веревку отпустим, то тетя Наташа живая останется, и ей намного хуже будет, давай лучше уж все доделаем». Душили-душили, и задушили"…

Золото в пластмассовой коробочке решили забрать по инициативе Марты. Кристине — девочке из семьи обеспеченной — оно было ни к чему. «Мне показалось, что это был подарок за смерть», — равнодушно расскажет она на суде.

Выбежали из квартиры, спустились во двор, подождали, пока Вероника не выскочила оттуда с криком: «Там мама мертвая лежит!» — и… на правах старших повели ее к дедушке. А потом еще долго сидели во дворе вместе с другими зеваками и смотрели, как от подъезда отъезжают «Скорая» и милиция.

На следующий день, совершенно не таясь, сдали золото в ломбард. Полученные 4575 рублей разделили пополам, по-сестрински. И пошли в парк, чтобы снять стресс, а то фиолетовое лицо тети Наташи мерещилось им всю ночь, не давая заснуть…

Любовь, похожая на стон

Начало этого же самого дня Андрей Баранников описывает совершенно иначе.

Он попросил Веронику сделать матери массаж. Дочка откровенно халтурила. «Отойди в сторону!» — рявкнул он. Та вцепилась в диван. Ну он и хлестанул разочек ремнем, чтобы слушалась. «Папа, не бей!» — зарыдала Вероника. Он и правда потом нервно курил на балконе — переживал, что сорвался.

— Но Вероника плакала навзрыд! Это не мог быть просто один удар ремнем! — голосом эксперта-криминалиста огрызалась на суде Кристина. Созданная ее воображением картинка — деспот-муж избивает надоевшую ему жену-инвалида — рушилась на глазах…

На самом деле Наталья Баранникова была счастливейшей из женщин, потому что, несмотря на инвалидность, муж ее любил и нянчился как с ребенком. Диагноз — паралич конечностей, с которым Наталью выписали из больницы, — для кого угодно был приговором, но только не для него.

Что только Андрей не делал! Заставлял жену каждый день разрабатывать руки на специально выстроенной металлической конструкции. Массировал, купал, кормил, уговаривал жить и несколько раз в день делать зарядку. Обнимал и осторожно «ходил» с ней по комнате, помогая переступать ногами. Итог: к концу августа она могла шевелить пальцами левой руки, утирать пот со лба правой и немножечко двигать ногами. Немыслимый прогресс для подобного рода травмы!

— Я таких мужей, как Андрей, не встречала! — рассказывала их соседка Надежда Хворост, проработавшая в реанимации больше 10 лет. — И забывали у нас родственников, и отказывались — все бывало. А он обеспечил ей такой уход!

Знал ли Андрей, о чем просит окружающих его жена? Конечно, знал. И уговаривал ее, и прикрикивал, и отраву самолично из дома выбрасывал. Она поплачет-поплачет и соглашается: «Я не права. Буду жить ради дочки».

Сейчас у нас любят говорить о том, что нужно уважать волю безнадежно больных, и вспоминают эвтаназию. Франция, Голландия и Бельгия, где эвтаназия разрешена, могут себе это позволить. В системе же той социальной помощи, которую оказывает инвалидам наша страна, это явление рискует стать массовым.

— Я уверен процентов на 80, что в последний момент перед смертью она могла передумать! — доказывал он в суде. Смотреть на него было страшно, особенно в тот момент, когда Марта и Кристина рассказывали о том, как Наталья руководила собственным убийством. Каково ему это было слушать, если он, не веря отрицательным прогнозам врачей, сам обзвонил медицинские центры во всех крупных городах и верил, верил, верил!

«Это вопрос времени», — говорили доктора о Натальиных перспективах. Через годик-другой она могла бы пересесть в инвалидную коляску, самостоятельно есть, пить и ухаживать за собой. А потом, может быть, медицина изобрела бы нечто такое, что и вовсе подняло ее на ноги.

Разница заключалась в том, что ему она нужна была любая. А она себе — только прежняя, здоровая и веселая.

Двор, где разбиваются сердца

Надо сказать, что события последних месяцев заметно оживили жизнь этого волгодонского двора.

«Здра-а-асте!» — радостно здоровается Марта с каждым встречным. Ей совсем не стыдно. «Пустое сердце бьется ровно», — усмехнувшись, процитировал Лермонтова ее адвокат. А у кого, скажите, Марте было набираться эмоций, если мать сидела в тюрьме, бабушка была занята собой, а сама она жила в однокомнатной квартире вместе с отчимом? Она всегда была такой: открытой и безотказной. Только и слышно было, как кричат с балконов: «Марта, выгуляй собачку! Марта, помой подъезд! Марта, сбегай за хлебом!» Она и бегала — в ее положении любая денежка была не лишней. Потому она сейчас и не отводит глаз: она искренне думает, что просто оказала очередную платную услугу взрослому человеку.

Зато в глазах дочки Баранниковых Вероники теперь полощется ужас — как только она видит в своем подъезде любое новое лицо. Это после того, как в их дворе появился корреспондент газеты «Жизнь», который сначала за 5 тысяч рублей выманил у ее прабабушки семейные фотоснимки, а потом еще сфотографировал и опубликовал снимок самой Вероники, не забыв спросить — каково ей было в ее восемь-то лет первой увидеть мертвую мать?..

В результате всем остальным журналистам в этом дворе делать больше нечего: люди либо с омерзением захлопывают дверь перед носом, либо начинают интересоваться оплатой за интервью.

На судебном процессе встречаю этого журналиста. Спрашиваю: знает ли он о том, что происходит с Вероникой и двором после его отъезда? Он напряженно улыбается.

— Главное, чтобы на нем это не отразилось финансово! — обращают разговор в шутку остальные журналисты, которых набилось в суде, как семечек.

«Закон запрещает показывать лица несовершеннолетних, жизнь этих двух девочек гораздо длиннее наказания, которое они понесут, потому фото- и видеосъемка запрещены!» — обращается к прессе судья. Марта и Кристина благодарно хлопают ресницами.

…В первом же перерыве в них буквально впиваются объективы десятка теле- и фотокамер. Профессиональный долг, который зовется гонораром, обязывает журналистов преступать закон прямо в здании суда. По лицам Марты и Кристины пробегает тень, у одной — растерянности, у другой — усмешки.

«Деньги не пахнут!» — кричат средства массовой информации последние 15 лет. Так чего же мы теперь хотим от этих девчонок, если они эту фразу слышали с самого рождения?

С точки зрения той морали, которую мы, журналисты, сами и создали, в этом убийстве по собственному желанию не было ничего выбивающегося из общей канвы. Формулу «товар — деньги — товар» дети усвоили лучше сказки о Золушке, которая в современном понимании вела себя глупо. Могла бы выгодно продать лошадей, пока золоченая карета не превратилась обратно в переросшую тыкву…

Вопрос не в том, почему Наталья Баранникова из всех возможных вариантов своего будущего (воспитывать дочь можно и не вставая с кресла, а быть хорошей женой — не моя посуду) выбрала именно этот. В другом: почему Кристина и Марта согласились совершить эту казнь?

— Вам не приходило в голову, что в результате лечения тете Наташе стало бы лучше? — спросила их судья.

— Доктора говорили, что если и встанет, то лет через 15, — испуганно ответили они.

Что такое для них 15 лет? Еще одна жизнь.

Вы видели, как маленькие девочки отрывают кукле волосы, углядев царапину на фарфоровом личике? Лучше отправить ее в утиль, чем оставить жить некрасивой.

Лучше дать котятам счастливо уснуть, чем обречь на страдания.

Легче помочь человеку умереть, чем выжить…

Волгодонск — Ростов-на-Дону — Москва.